ЕЩЕ О НЕКТАРНЫХ ПАСТБИЩАХ 25 глава

В новой обстановке пчелы вели себя, как обычно. В камере, где дрессировка производилась и ночью, они продолжали прилетать на кормежку точно в на­значенный час и прекращали полеты, когда знакомое им время кормления истекало.

Значит, прямого влияния солнца здесь нет. Что же

тогда?

Электропроводность атмосферы? Или какие-ни­будь лучи? И то и другое как-то связано с солнцем, значит и со временем.

В конце концов так ли уж нелепа мысль, что пче­лы способны каким-то образом воспринимать эти не­видимые и немые сигналы, которые человек может прочитать и зарегистрировать только с помощью спе­циальных приборов?

Опыты снова были перенесены в светонепроницае-

394

мую камеру, воздух которой через каждые два часа ионизировался, чтобы затушить солнечные электроси­гналы. Но и это не сбило пчел с толку.

И в ионизированной камере они как ни в чем не бывало в положенный срок исправно прилетали на кормушку и в положенный срок прекращали свои по­леты.

Пришлось отбросить и эту догадку. Но прежде чем сделать окончательный вывод, потребовалось проверить еще некоторые возможности.

А вдруг «часами» для пчел служат какие-нибудь еще неизвестные людям лучи или, может быть, токи? Чтобы выяснить это, надо убрать пчел с поверхности земли, где такие лучи или токи могут на них как-то действовать.

И вот клеть старой соляной шахты бережно опу­скает под землю необычный груз: ульи с пчелами.

В пустой и давно заброшенной штольне, за кило­метр от места работ, на глубине в сто восемьдесят метров включается свет электрических ламп, который не будет уже погашен до конца опыта. Температура воздуха все время поддерживается одинаковая — шестнадцать-семнадцать градусов.

Входы в штольни и вентиляционные люки наглухо закрываются. Воздуха здесь достаточно. Теперь опыт­ная площадка хорошо изолирована.

Ульи устанавливаются под искрящимися сводами подземного соляного купола.

Теперь солнце ничего не может подсказать пчелам. Они отрезаны от сигналов надземного мира. Не поте­ряют ли они здесь ощущение времени?

Две недели продолжается дрессировка. Наступает пятнадцатый день — первый день опыта, и наблюда­тели у столика видят, что пчелы ведут себя в мерт­вой подземной шахте точь-в-точь как под горячим солнцем среди живой зелени: вне часов кормления на кормушке тихо, в часы кормления плотик в ванночке с сиропом покрыт пчелами.

Еще одна догадка была отброшена.

Одно за другим были затем проверены и отклоне­ны новые и новые предположения; при всех условиях

395

после семи-десяти дней дрессировки пчелы продол­жали летать на кормушку точно и в привычные часы.

После всего оставалось думать, что неуловимые «часы» совсем и не следует искать вне пчелы.

Рамки с запечатанным расплодом были перенесе­ны в светонепроницаемую камеру. В камере поддер­живались необходимые температура и влажность. Здесь вывелись пчелы, которые от рождения не виде­ли ни солнца, ни неба, ни смены дня и ночи. Не ви­дели эти пчелы и старых, бывалых пчел, повадкам которых они могли бы подражать. И эти пчелы не ху­же обычных, не хуже рожденных в шумном улье при­учались в положенный срок прилетать на кормушку.

Продолжать исследования в старом направлении было бессмысленно.

Все опыты решительно говорили о том, что чув­ство времени у пчел врожденное, как умение летать, как число члеников в усиках.

Но раз так, важно было выяснить, по каким же часам так точно они его определяют, какой «будиль­ник» напоминает им о том, что пора вылетать?

Три большие группы меченых сборщиц — «белые», «синие» и «желтые» — были приучены с полудня и до трех часов дня летать к трем кормушкам. Десять дней подряд исправно являлись они за сиропом к на­чалу установленного времени кормления и с каждым днем все исправнее прекращали полеты после того, как плошки (убирались. На одиннадцатый день в са­харный сироп, налитый для «белых» сборщиц, доба­вили хинина, который, между прочим, отличается тем, что резко ослабляет ход обмена веществ. В корм «желтых» сборщиц добавили иодтиреоглобина — ве­щества, которое в противоположность хинину заметно повышает интенсивность обмена веществ в организ­ме. Втретьей же кормушке, на которой работали «синие» пчелы, сироп был оставлен чистым, без вся­ких добавок.

В полдень, когда часы отбивали двенадцать, пер­вые сборщицы уже вились над столиками, а к трем

396

часам дня, когда кормление было закончено, пчелы всех трех групп полностью выбрали залитый в их кормушки сироп и снесли его в свои ульи.

Напомним, что сироп, скармливаемый пчелам, по­ступает не на индивидуальное питание самих сбор­щиц, а в запасы всей семьи, из которых сборщицы берут свою долю корма наравне с другими. И тем не менее последствия скармливания сиропа с разными приправами сказались уже на следующий день.

Пчелы с желтой меткой явились к своей кормуш­ке не в полдень, как они это делали целую декаду, а в семь утра, причем количество сборщиц, прилетев­ших к обычному месту кормления в столь необычное для этой группы время — на пять часов раньше сро­ка!— ясно говорило о том, что причина ошибки не случайна. «Желтые» сборщицы летали к своей кор­мушке, как и раньше, в течение трех часов, но только на этот раз не с двенадцати до трех дня, а с семи до десяти утра.

А на двух других кормушках, к которым были прикреплены «белые» и «синие» пчелы, в это время не было попрежнему ни одной сборщицы.

В полдень, то-есть в обычное время, стали при­летать к своей кормушке одни только «синие», получившие вчера чистый сироп. Они брали корм, как и прежде, а после трех пополудни прекратили полеты.

Но из «белых», получивших вчера сироп с хини­ном, все еще ни одна не явилась к месту кормления. Кормушка, выставленная на столике, оставалась пу­стой и к половине четвертого, и к четырем, и к поло­вине пятого... Зато начиная с пяти часов к ней на­правились десятки сборщиц с белыми метками. Опоз­дав к началу кормления на пять часов, они летали за сиропом почти до восьми часов вечера.

Наблюдения, проведенные в тот день исследовате­лями у столиков, на которых стояли кормушки, гово­рили: чувство времени у пчел управляется непосред­ственными раздражителями, но не прямо, а в процес­се обмена веществ через гемолимфу, питающую ткани тела. Так что, когда приходит время получения

396

корма, сборщицы всеми клетками, всем существом своим воспринимают немые сигналы, зовущие их в полет.

Наконец-то обнаружились «часы» сборщиц, в по­исках которых было проведено столько опытов на земле и под землей, на солнечном свету и при свете электрических ламп, со старыми, умудренными опы­том летной жизни сборщицами и с выращенными в одиночестве и не видевшими улья инкубированны­ми в термостате молодыми пчелами. Неуловимый «будильник» оказался у пчел во всех смыслах слова в крови — и как врожденное наследственное их свойство, и как прямое производное обмена веществ, процесса питания тканей и клеток тела.

Но тогда следует разобраться в том, какую поль­зу может приносить пчелам присущее им и так упор­но сохраняющееся чувство времени. В чем заклю­чается его биологическое назначение?

Ботаники и натуралисты давно знали, что у многих растений очень строго соблюдается в каждой местно­сти определенное время раскрытия цветков. Это было хорошо известно уже Линнею, который воспользовал­ся указанным обстоятельством, чтоб соорудить «цве­точные часы», по которым можно было довольно точно определять не только час дня, но и пору ночи. На Тульской опытной станции по этому вопросу были со­браны весьма интересные новые факты.

В ясные, безоблачные дни на опытные участки вы­ходили наблюдатели, вооруженные градуированными стеклянными линейками, и в разное время дня изме­ряли высоту нектарных столбиков в венчиках цветков и взвешивали пыльцу, собранную с тычинок.

Это было очень кропотливое и утомительное занятие. Но оно позволило исследователям сделать небольшое открытие: измерения показали, что почти у каждого растения количество и качество нектара, выделяемого цветком в разные часы, различно. В од­ни часы нектара много, в другие — мало, в одни часы он очень сладок, в другие — водянист.

Для большого числа растений было составлено своеобразное расписание, в котором указывалось, в ка-

398

кие часы богаты их цветки сладким нектаром, спелой пыльцой, в какие часы нектар не сладкий, пыльцы мало. Этот распорядок цветочного дня был затем со­поставлен с итогами работы по изучению пчелиного чувства времени.

Биологи давно пришли к выводу, что не только цветки замечательно приспособлены ради их собствен­ной выгоды к посещению определенными насекомыми, но что и сами насекомые превосходно приспособлены к добыванию нектара или пыльцы с определенных цветков.

Теперь их взаимная приспособленность и обоюдная пригнанность нашли подтверждение уже не только в данных анатомии и подробностях устройства тела, но и во взаимообусловленности времени цветения растений и чувства времени у пчел.

Вот отрывок из рабочего дневника, в котором заре­гистрированы итоги соответствующих опытов:

«Под наблюдение были взяты десять растений цветущего мака. Цветы раскрылись в пять часов три­дцать минут утра. Из десяти занумерованных пчел, посещавших мак в прежние дни, две прилетели в пять часов двадцать пять минут — за пять минут до рас­крытия венчиков; две появились на цветках ровно в пять часов тридцать минут; три несколько запозда­ли, прилетев между пятью часами тридцатью минута­ми и пятью часами тридцатью двумя минутами; две опоздали к раскрытию цветка на десять минут; одна опоздала на четверть часа.

Одна из прилетевших до срока и три из числа опоздавших оказались молодыми пчелами, летающи­ми только второй день».

Эти наблюдения, к слову сказать, так же как уве­личение процента неправильных ячеек в сотах, соору­жаемых одними молодыми пчелами в отсутствие ста­рых, опытных строительниц, позволяют считать, что молодые пчелы все же чему-то «обучаются» у старших. Роль этого обучения, возможно, не выходит за пределы того воздействия, которое оказывает на инкубаторных цыплят, еще не умеющих клевать, по­стукивание ногтем об пол. Однако и в этом случае

399

опыт и навыки пчел старших приобретают значение своеобразного «ментора»—наставника для молодых— и открывают дополнительные возможности управле­ния развитием семьи.

Позже, когда исследования были закончены, выво­ды из опытов показали, что молодые пчелы быстро исправляются и уже на четвертый-пятый день начи­нают прилетать с минимальными отклонениями от точ­ного срока.

Об этом говорили наблюдения над посещениями цветков мака, шиповника, розы, вербены, цикория и других растений тридцати пяти разных сортов и видов.

Наблюдения установили далее, что цветы, которые равномерно в течение всего дня производят нектар или пыльцу, посещаются пчелами весь день от зари до зари. Больше всего пчел прилетает на такие цветы утром, к первому взятку (за ночь в венчиках накопи­лось много нектара), и в жаркие часы (в это время воздух сух, влага нектара испаряется, нектар слаще обычного).

Чем уже пределы времени, когда нектар и пыльца цветка доступны для пчел, тем точнее совпадают по часам максимумы богатства «пчелиных пастбищ» и количества пчел на них.

Таким образом, стало ясно, что чувство времени позволяет пчеле свести к минимуму холостые переле­ты, успешнее использовать каждую летную минуту, меньше меда расходовать на сбор нектара, посещать больше цветков и, следовательно, увеличивать кормо­вые запасы семьи, укрепляя основу ее роста и процве­тания.

Но это же свойство, если вдуматься, и мешает пчеле собирать больше меда.

Ведь в зоне полетов каждой пчелиной семьи цве­тет обычно несколько видов медоносов. Значит, в каж­дой семье имеется несколько групп летных пчел, каж­дая из которых завербована и, верная закону цветоч­ного постоянства, настроена работать только на одном виде растений. Если цветки этого медоноса перестают выделять нектар, пчелы, работавшие здесь, на время

400

прекращают сбор меда, пока их медонос зацветет снова или пока они не «забудут» о нем.

Вот почему сплошь и рядом, когда зацветает новый богатый медонос, часть летного состава семьи занята сбором нектара с других, может быть, и менее богатых, но раньше начавших цвести медоносов, а другая часть отсиживается еще в «законном» без­делье.

Пройдет для одних пчел несколько часов, а для других и дней, пока они переключатся на новый взя­ток. А потеря времени — это потеря меда.

В главе «Главный взяток» рассказано было о том, как дорого обходится пчелиной семье переход сбор­щиц с одного места взятка на другое.

Примерно то же, но далеко не в столь четкой фор­ме, можно наблюдать при переходе сборщиц с одного времени кормления на другое. Перевод полетов за кормом на другое расписание неизменно при­водит к тому, что число сборщиц, прилетающих в правильное время, резко сокращается, отклонения от правильного времени становятся более значи­тельными.

Опыты говорили о том, что перемена места и вре­мени кормления влечет за собой весьма серьезные из­держки для семьи.

Не по этим ли причинам столь кратковременной оказывается продолжительность жизни пчел летних поколений, о которой речь шла в главе о продлении жизни? Эта особенность природы пчел тоже имеет, как видим, приспособительный характер, который проявляется в данном случае в очень неожиданной и необычной форме. В самом деле, короткий срок жизни особи, частая смена поколений предопределены и обусловлены частой сменой источников корма и мест взятка. Так и идет перестройка, расширение площади питания, быстро меняющейся в летние меся­цы с характерным для них календарем цветений раз­ных растительных видов.

Выходит, что короткий срок жизни, отпущенный природой летней пчеле, — это, между прочим, также и необходимое в какой-то мере условие, обязательная

400

26 Пчелы

26*

в какой-то степени предпосылка успешного сбора кор­ма и, следовательно, условие долговечности всей семьи в целом. Вот оно: умирать значит жить...

В известной читателю неудаче лунинских пасеч­ников, потерявших взяток с липы, наглядно показано, к чему на практике приводит свойственная природе пчел привязанность сборщиц к месту взятка и вре­мени получения корма.

На одной из этих закономерностей, именно на
использовании особой притягательной силы, которой
обладает для сборщиц место взятка, и основана
первая, уже давно предложенная методика мобили­
зации пчел на опыление определенных участков
поля. ■' " ^с■ •

Кормушка с душистым сиропом нужного запаха, поставленная в улье, вызывает пчел в полет. Вылетев, они находят невдалеке от улья новые кормушки с тем же сиропом. Когда на этих кормушках собирается до­статочно пчел, их покрывают сеткой и доставляют на участок, который требует опыления. Здесь сетку сни­мают и пчел выпускают на волю.

Теперь требуется только еще некоторое время под­ливать сироп в кормушки, стоящие в поле, усиливая привлечение пчел на участок. После того как прилет пчел наладится, кормушки можно убрать.

Остроумнейшим образом и с предельной простотой усовершенствовала этот способ дрессировки украин­ский биолог А. Н. Невкрыта.

Затемно устанавливая в улей кормушку с дрессиро­вочным сиропом, А. Н. Невкрыта в тот же день с утра убирает кормушку уже полупустую, но еще с копошащимися на ней пчелами. Прикрыв кормушку сеткой, она относит будущих сборщиц на участок, требующий опыления, и здесь снимает сетку.

Продолжая далее еще в течение нескольких дней подливать сироп в кормушки, установленные на уча­стке, и подкармливая пчел в ульях тем же сиропом, удалось дополнить мобилизацию летного состава в гнезде дрессировкой «на территорию».

402

Пусть теперь вернувшиеся с поля сборщицы выпи­сывают на сотах в улье свои восьмерки, сообщая каж­дым движением и ритмом виляний и кружений точное местоположение кормушек и расстояние до них. Пче­лы, вызванные в полет и «прочитавшие» запах сиропа, найдут на участке этот запах только на цветках. И они начнут посещать их.

Таким образом, человек поставил себе на службу пчелиный инстинкт привязанности к месту взятка.

Но это еще не все. Пчеловед Н. А. Солодкова (о ней уже шла речь) правильно рассудила: если бы пчелы могли быть нацелены сразу на два источ­ника взятка, перестройка летной деятельности сбор­щиц проходила бы быстрее, обходилась бы дешевле.

Два точных времени кормления, два точных места кормления пчелы запоминают неплохо. Будут ли они запоминать одновременно два запаха?

В один прекрасный день продрессированные ани­совым сиропом пчелы, прилетевшие на кормушку, бы­ли покрыты сеткой. Их старательно переметили крас­ной краской и отпустили. Назавтра пчелам были пред­ложены на выбор две кормушки — одна снова с ани­совым, а вторая с камфорным запахом. Пчелы с крас­ной меткой, само собой, никакого внимания на кам­форный сироп не обращали и прилетали только на анисовую кормушку.

Вот тогда Н. Солодкова и убрала анисовую.

Это вызвало необыкновенное замешательство и су­матоху среди сбитых с толку пчел.

Медленно и с неохотой стали примиряться анисо­вые сборщицы с камфорным запахом. Однако некото­рые не возвращались пустыми, — они заполняли зоби­ки «чужим» сиропом. При этом каждую пчелу поме­чали второй, желтой краской.

Несколько дней продолжалась эта работа со спа­ренными сиропами.

И вот когда, между прочим, законченной оказалась вся серия опытов с чувством времени.

Пока опытники проверяли, обладают ли пчелы этим чувством, все эксперименты убедительно и неоп­ровержимо доказывали, что оно сохраняется и прояв-

403

ляется при самых разнообразных обстоятельствах. Соз­давалось даже впечатление, будто внешние условия никак неспособны повлиять на это чувство. Ведь вот уже в глубокой шахте пчелы, получающие корм не из цветков даже, а из кормушек, пчелы, выросшие под землей и не видевшие старых пчел, от которых они могли бы перенять «земные» привычки, все-таки неизменно оставались верными природной своей точности!

Ничего, собственно, удивительного нет в результа­тах опытов, о которых здесь рассказывается. Ведь исследователи, проводившие их, и не ставили перед собой задачу изменить, перестроить природу пчелы. Все описанные эксперименты, от первого до последне­го, имели целью только установить и проверить, на­сколько прочно "и устойчиво пчелиное чувство време­ни. В соответствующем пассивно созерцательном пла­не строилась и вся работа.

Стоило, однако, исследователю поставить перед со­бой другую, активную задачу — не доказать, что пче­лы обладают чувством времени, а парализо­вать, разрушить, снять это врожденное свойство, — новая цель помогла победить природу, подсказала, как отучить пчел от полетов по природному распи­санию.

Прилетая из улья, пчелы находили на привычном месте то анисовую, то камфорную кормушку, которые сменялись на столике через разные промежутки време­ни. В конце концов пчелы подчинились опытнику и стали, не глядя на время, прилетать к месту кормле­ния и заправляться любым из двух сиропов, которые они здесь находили. После того как пчелы приспосо­бились к новой обстановке и к новым условиям, все кормления на старом месте были прекращены и уже на новом месте рядом поставлены были и анисовая и камфорная кормушки одновременно.

Последующие события должны были показать, как пчелы запоминают два запаха.

Первые же часы наблюдений внесли в этот вопрос полную ясность. Двести сорок две двухцветные сборщицы и одиннадцать красных на анисовой кор-

404

мушке, а также двести тридцать одна двухцветная и четыре желтых на камфорной засвидетельствовали: оба запаха одинаково хорошо усвоены пчелами.

Через год в опытах той же Н. Солодковой пчелы были успешно продрессированы уже на три запаха.

Пчелам Н. Солодковой некогда было теперь отси­живаться по дальним углам улья. Их вызывали в по­лет в любое время дня и красные, и желтые, и белые вербовщицы, и двухцветные, и трехцветные.

Это было новым важным успехом в покорении че-тырехкрылых.

КОНЕЦ И НАЧАЛО

Невыполненные обещания вейсманистов и их рентге­низированные уроды. — Луч света в темном цар­стве улья. — Пчелы в земляных гнездах. — Порода вводится через хоботок. — Самое непокорное про­изведение природы станет созданием человека.

Как должны были поступить, узнав об открытии чувства времени у пчел, современные последователи Вейсмана?

Согласно учению, которое они исповедуют, любой признак, любая наследственная особенность живого определяется якобы частицей наследственного веще­ства — детерминантом, геном. Исходя из этого поло­жения, вейсманистам надлежало бы заинтересоваться, первым делом, в каких именно хромосомах может на­ходиться управляющий чувством времени ген, и один ли он, или, быть может, свойство чувствовать время определяется у пчел несколькими генами, а если не­сколькими, то сколькими и как их назвать.

Таков был метод их работы.

Они годами строили умозрительные карты хромо­сомных наборов пчелы и гадали, в какой петле скры­вается у них ген ройливости, на каком участке хромо­сомы лежит ген злобности, из какого сочетания генов складывается признак медистости.

Вычитанные из торговой рекламы сказки о золо­тых, неописуемой красоты и медистости пчелах, вы-

405

веденных будто бы по новейшим рецептам морганист­ской науки, служили для них подтверждением силы и могущества этой теории. Они и сами мечтали выво­дить в термостатах пчел по тем же рецептам.

Убежденные в том, что всякое тело есть только хранитель неприступного для внешних влияний на­следственного вещества, они сажали за решетку отбор­ных маток и трутней, объявленных монопольными носителями всех лучших пчелиных генов и живым «веществом наследственности». Верные своей теории, вейсманисты наотрез отказывались допустить, чтоб' воспитывающие личинок бесплодные пчелы-кормилицы могли менять наследственность пчел. Ведь признать это — значило признать несостоятельность всей тео­рии.

И что же? Вейсманистам так и не удалось выпол­нить ни одного из их обещаний. Они не сумели выве­сти ни пчел с удлиненными хоботками и необыкновен­но большими медовыми зобиками (такие пчелы могли бы собирать больше нектара), ни пчел с большим раз­махом крыльев (такие пчелы могли бы лучше летать), ни пчел больших по размеру (такие пчелы мог­ли бы опылять некоторые закрытые, «неправильные» цветки).

В поисках магических способов улучшить пчелу некоторые из кладоискателей-вейсманистов решили: а вдруг нам помогут рентгеновские лучи!

Никто не мог объяснить, какой в этом толк и на чем основаны такие надежды. Однако маток начали все же обрабатывать рентгеном. После такой операции они становились или совершенно бесплодными, или за­севали соты яйцами, из которых выводились только уроды.

Несколько лет просидел один незадачливый вейс­манист в лаборатории, высчитывая под микроскопом количество зацепок на правом и левом крыльях пчел. Самыми совершенными методами вариационной стати­стики обобщил он затем полученные данные и пришел к достоверному выводу: количество зацепок на правом и левом крыльях у пчел в общем оди-

наково и не является признаком, по которому можно вести отбор!

Жизнь и успехи передовой материалистической био­логии сдали в архив все эти нелепости и показали, что, только не отходя от законов живой природы и действуя в содружестве с ней, пчеловод может через созданные для этого условия успешно направлять и уклонять к намеченной цели свойства и признаки пчел.

Недавно установлено, что выращиваемая в строгой изоляции голубка может начать откладывать яйца лишь после того, как к ней в клетку поставлено хотя бы... зеркало. Физиологически полностью созревшая для кладки яиц голубка остается бесплодной в одино­честве!

А голуби живут ведь не организованными колония­ми, не биологическими общинами.

Каким же могущественным должно быть оказывае­мое на каждую пчелу влияние семьи с ее сложной и многогранной организацией, с ее бесчисленными свя­зями, которые десятки тысяч особей сплачивают в жи­вущую единым целым общину.

О силе этого влияния можно судить по тому, что многие органы отдельной пчелы приобрели в семье со­вершенно новое назначение. Разве медовый зобик не стал, в сущности, частью общественного желудка? Разве десятизубчатое жало не превратилось в оружие защиты всей семьи? А ароматическая железа, которая у самок всех насекомых служит для привлечения сам­цов, разве не несет она здесь службу укрепления се­мейных связей и налаживания летной деятельности всей колонии?

Для каждой пчелы в отдельности, в том числе и для матки и для трутня, породившая их семья — их родительница, их кормилица, их ментор, их защи­та и кров. Именно семья и воспитывает каждую пче­лу, определяя у нее не только длину хоботка' или «по­черк» печатки медовых ячеек, но и бесчисленное количество других черт и особенностей.

Пчеловоды прямо говорят о «характере» семей. Они отличают семьи, склонные бурно развиваться с первых дней весны, и семьи, входящие в силу толь­ко летом, семьи миролюбивые и раздражительные.

Еще П. И. Прокопович указывал своим ученикам, что «порода пчел имеет иная большую прилежность, другая — меньшую».

Энергичная семья высылает пчел в первый полет раньше, чем другие, а осенью заканчивает полеты позднее. По утрам ее пчелы опережают других с выле­том, а вечерами позже всех продолжают стягиваться к летку со взятком. Пчелы такой семьи забираются в полетах иногда заметно дальше других, а в работе на цветках отличаются быстротой и, говоря по-охот­ничьи, полазистостью.

Чтобы быть медистой, семья должна быть не толь­ко добычливой, но одновременно и экономной. Бережливость в расходовании собранного корма тоже складывается из десятков и сотен особенностей, черточек, свойств. В исследованиях чувства времени было неопровержимо установлено, что есть семьи, строже соблюдающие расписания полетов, и семьи бо­лее рассеянные, чаще путающие время. В опытах А. Ф. Губина с дрессировкой одни семьи оказались по­слушными и быстро подчинялись приказу дрессировоч­ных кормлений; других иначе как строптивыми нельзя было назвать: как их ни подкармливали, они все же очень вяло посылали пчел на опыление нужной куль­туры.

В описанных выше опытах, получивших, как указы­валось, название «экзамена по геометрии», замечено было, что есть семьи, пчелы которых четко различают, к примеру, квадраты и треугольники, тогда как в дру­гих пчелы путают эти фигуры. Среди путающих одни при выборе предпочитают почему-то квадрат, другие — треугольник... Даже в этих тончайших осо­бенностях поведения отличия проявлялись как с е­мейные!..

Нет счета признакам, из которых складывается ли­цо семьи. Чем наблюдательнее пчеловод, тем больше таких отличий он видит.

Он знает семьи, отличающиеся по вкусу меда, по спокойствию при разборке улья, по количеству клея на сотовых рамках, по манере строить соты.

Некоторые признаки могут быть для целей пчело­вода важными и ценными, другие как будто ника­кого значения не имеют. Пчеловод, выделяя семьи ме­дистые, мало роящиеся, хорошо зимующие, стойкие к болезням, пытливо присматривается к ним, выяв­ляет и вычленяет условия, формирующие отдельные признаки и свойства пчел.

Для раскрытия конкретных условий, которые ока­зывают влияние на природу пчелиной семьи, большое значение имеет и изучение пчел в разных географиче­ских широтах.

Поскольку «пчелы были переселены почти во все страны света», Чарлз Дарвин давно заметил, что «климат должен был оказать на них свое прямое влияние, на которое он вообще способен».

Дарвин решил, что различия обязательно обнару­жатся при сравнении географически удаленных форм. И что же?

«Из Ямайки я получил, — писал он, — улей, на­полненный мертвыми пчелами; по тщательном срав­нении их под микроскопом с моими пчелами, я не мог найти ни следа разницы...»

Но теперь известно, в чем скрывалась причина всех этих неудач: чтоб обнаружить различия, следо­вало сравнивать не мертвых пчел, а живые пчелиные семьи.

В суровых краях мурманской тундры лето совсем коротко. Но в эту пору много дней подряд почти не сходит с небосвода северное солнце, освещающее не­охватные просторы земель, буйно поросших кипреем, вереском, черникой, голубикой, брусникой. И в лет­ные дни полярного лета — они тоже не слишком часты здесь — день и ночь безустали в лихорадочной спешке сносят пчелы в гнездо нектар, заливая соты полярным медом. В середине августа ударяют первые заморозки, и с этого времени пчелы лишь в редкие и с каждым днем быстро сокращающиеся часы по-

теплений пытаются готовить гнезда к зиме, которая длится целых девять месяцев.

Добрых пять тысяч километров отделяют эти пасе­ки от других — в долине Пянджа в Таджикистане, где зимний отдых пчел редко продолжается больше меся­ца и где в феврале распускается не только молодая зелень, но и первые цветки.

И вот еще пасеки — уже за пределами советской земли — в горах Колумбии, в Южной Америке, в райо­не экватора. Пасека стоит на склоне горы, на высоте в полторы тысячи метров над уровнем моря. Наимень­шая ночная температура никогда не спускается здесь ниже четырнадцати градусов, а максимальная дневная не поднимается выше двадцати восьми. В пасмурные дни, во время дождей температура колеблется между шестнадцатью градусами ночью и двадцатью двумя — днем.

И так — круглый год.