Пакс подбегает к окну, держась за подоконник.
— Черт. Они здесь. У них включены мигалки. Мы точно... — Пакс хмурит брови. — Подожди. Они не остановились. Поехали дальше в гору.
— Дерьмо. — Это не сулит ничего хорошего. Пока мы в безопасности, но как долго это продлится? Если Харкорт обнаружила наркотики у кого-то из ребят в академии, то это только вопрос времени, когда они расколятся и расскажут копам, откуда они это взяли. Пакс и я обмениваемся взглядами. — Нужно поднять Рэна. Сейчас же.
— Клянусь богом, если ты ударишь меня еще раз, я вырву твою гребаную руку из сустава. Дай мне выпить кофе. Дай, бл*дь, подумать.
Рэн бледный, как труп. Его уже один раз вырвало, и я уверен, что скоро это повторится. Потребовалось три минуты и кастрюля ледяной воды, чтобы привести его в чувство, и с тех пор парень кипит от злости. Он бросает убийственные взгляды на нас с Паксом, мысленно сдирая кожу с наших костей. Я знаю, что тот это делает, потому что Ржн сам, черт возьми, сказал это, когда я сунул чашку кофе в его руку и приказал выпить ее.
— Может, тебе привиделись полицейские машины, — ворчит он. — За последние двенадцать часов я насмотрелся всякого дерьма.
Пакс наклоняется, кладет руки на колени, чтобы посмотреть Рэну в глаза.
— Я люблю тебя как брата, чувак, но, если ты не возьмешь себя в руки, я прибью тебя. Где. Бл*дь. Та. Чертова. Коробка?
Выпаливается много угроз, и ни одна из них не помогает. Я оттаскиваю Пакса в сторону, чтобы он не давил на парня.
— Где ты видел ее в последний раз, чувак? Здесь? — Я указываю на его комнату. — Или на кухне?
Рэн пытается обдумать это. Похоже, это ему очень дорого обходится.
— Последнее, что я помню, это то, что мы выпивали в «Косгроув». Паттерсон сделал мне «Лонг-Айленд» с зонтиком внутри.
Это чертовски плохо. Глаза Пакса становятся шире, чем я когда-либо видел.
— Это было в марте! Какого черта?
Рэн резко встает.
— Слушай, ублюдок. У меня такое чувство, будто кто-то просверлил отверстие в голове и залил очиститель для труб. Мне очень хреново. Так что сделай одолжение и отвали.
Скоро начнется драка. Прошел час с тех пор, как копы поднялись к академии, и мы понятия не имеем, сколько времени у нас есть, прежде чем они появятся на нашем пороге. По крайней мере, у нас была возможность принять душ — кстати именно там Рэн решил наблевать — и одеться, чтобы мы не выглядели как дегенераты и не воняли алкоголем. Но если здесь появятся копы с ордером на обыск…
В третий раз я достаю из кармана телефон и звоню Карине. В третий раз она не отвечает. Сообщение, которое та прислала мне после того, как я ушел от нее «Скучаю. Позвони, когда проснешься. Мне нужно тебе кое-что сказать», кажется еще более зловещим теперь, когда девушка не отвечает на звонки.
— Может, пора, — говорит Пакс. — Я могу позвонить ему прямо сейчас. Он будет здесь через пару часов.
— Надеюсь, он говорит не о Руфу... — Рэн поворачивается к нему. — Тебе лучше не говорить о Руфусе.
— Конечно, я говорю о гребаном Руфусе! — Пакс потирает руками голову, стискивая зубы. — Руфус должен быть здесь, как наш законный опекун, пока мы живем в этом доме. Он должен быть здесь, когда копы придут поговорить с нами, иначе они позвонят нашим родителям. Ты хочешь, чтобы генерал Джейкоби появился на нашем пороге? Я не хочу. Твой старик — гребаный козел, чувак. Твой не лучше, — говорит Пакс, искоса поглядывая на меня. — Извини, но это нужно сказать. И никто не хочет, чтобы моя мать появлялась здесь…
— Вообще-то мне нравится твоя мать, — вставляет Рэн.
— Да, мне тоже. Мередит — прелесть.
— Сейчас действительно не время начинать это дерьмо. Я звоню Руфусу.
Рэн поднимается на ноги. Он смертельно мрачен, когда говорит:
— Ты не будешь звонить Руфусу.
Семнадцать минут спустя раздается стук в дверь.
Лицо Рэна все еще зеленого цвета, а Пакс выглядит так, будто только что сбежал из тюрьмы Чино. Я — логичный выбор. Одетый в черную рубашку и черные брюки, я открываю дверь.
Женщина-полицейский. Высокая, проницательная и раздраженная. Она бросает на меня один взгляд, и ее поведение портится.
— Рэн Джейкоби?
— Нет, Дэшил Ловетт. Я могу вам чем-нибудь помочь, офицер?
Сколько лет тюремного заключения дается за хранение такого количества наркотиков? Я даже не знаю, что было в коробке, но держу пари, что этого было достаточно, чтобы отправить нас троих на очень долгое время. Мы все еще несовершеннолетние. Нас не отправят в тюрьму, но колония для несовершеннолетних в этой стране так же плоха. Бл*дь, бл*дь, бл*дь, бл*дь, бл*дь.
Женщина кладет руку поверх пистолета, лежащего в кобуре на ее жилете.
— Может, и сможешь. Мне нужно поговорить с тобой и твоими соседями по комнате об исчезновении одного из твоих школьных друзей.
Мое сердце — каменная глыба в груди.
— Что?
Исчезновение? Бл*дь. Кэрри. Кэрри не отвечает на звонки все утро. Я должен был, черт возьми, проводить ее прямо до комнаты прошлой ночью, черт. Что, черт возьми, со мной не так?
Рация женщины визжит у нее на бедре — взрыв помех, за которым следует громкий, пронзительный хлопок — но она игнорирует его.
— Сегодня утром нам позвонила ваш директор, желая сообщить о пропаже одной из учениц. Это… — Она сверяется с блокнотом. — Мара Бэнкрофт. Ты случайно не знаешь, где она?
ГЛАВА 29
КЭРРИ
Когда просыпаюсь, над моей кроватью стоит полицейский и светит мне в глаза фонариком. Ровно за пять секунд я перехожу от полусна к чистому ужасу.
«Они пришли за мной».
«Они нашли меня».
«Они знают, что я сделала».
«Я должна была слушаться Олдермена. Мне следовало быть повнимательнее. Я должна БЕЖАТЬ!»
— Мендоса? Карина Мендоса? — Коп щурится на меня, снова направляя свет на мое лицо.
— Господи, Фредди, какого черта ты делаешь? Раздвинь шторы, парень. Ты доведешь девушку до сердечного приступа.
В комнату входит еще один мужчина, одетый в униформу, за ним еще один. Затем следует суматоха —солнечный свет, внезапно вливающийся в комнату; гул голосов, громких и тревожных, раздающийся в коридоре. Все это заставляет мою грудь сжиматься. Я не могу дышать.
— Прошу прощения. Эй, извините! Не думаю, что это подходящий способ найти ученика! — Голос директора Харкорта напоминает пронзительный визг, перекрывающий шум. Она протискивается в мою комнату. К ее уху прижат сотовый телефон, а волосы, обычно аккуратно собранные в пучок, растрепаны. На ней спортивные штаны и футболка, что просто уму не постижимо. — Одну минуту, Гарри. Могу я тебе перезвонить? Мне нужно быстро кое с чем разобраться. Да, да, именно так. Нет, я ненадолго. Хорошо. Пока.
Директор Харкорт встает между краем моей кровати и тремя полицейскими, стоящими на другой стороне комнаты.
— Джентльмены, не могли бы вы подождать снаружи, пока Кэрри оденется. Она сейчас выйдет, чтобы поговорить с вами. — Они тупо уставились на нее, как будто Харкорт говорит на другом языке. —Сейчас, пожалуйста, джентльмены. Как можно быстрее.
Они уходят, ворча, что она мешает полицейскому расследованию. Как только за ними закрывается дверь, директор Харкорт поворачивается ко мне.
— Есть что-то, о чем я должна знать, Карина?
— Что... что, черт возьми, происходит?
Харкорт прижимает край мобильного телефона ко лбу, взгляд блуждает по полу, пока она думает.
— Мары сегодня утром не было в ее комнате. Некоторые ее вещи исчезли. Мерси Джейкоби сообщила о ее исчезновении. Мы прочесали все вокруг в ее поисках. Я забыла, что ты поменялась комнатами и подумала, что ты тоже пропала, а потом вспомнила. Вы с Марой все еще близки, верно? Что произошло на той вечеринке прошлой ночью? Мерси говорит, что она была чем-то расстроена?
Это очень много информации, которую нужно переварить. Я качаю головой.
Расстроилась ли Мара? Нет, а вот Фитц да. И почти говорю об этом Харкорт, но ловлю слова прежде, чем они слетают с моих губ. Мне нужно быть осторожной. Я все еще не оправилась от того факта, что проснулась с копом, стоящим над моей чертовой кроватью. Я рада, что они пришли не за мной. Но теперь, похоже, Мара пропала? Это слишком много, чтобы осознать все сразу. Мне нужно немного подумать. Скажу сейчас что-нибудь не то, и кто-нибудь окажется в дерьме.
Я качаю головой. Закрываю глаза.
—Нет. Я... я так не думаю. Мне жаль. Могу я просто встать и собраться с мыслями? Я напишу ей и узнаю, где она. Уверена, что она не ушла далеко.
Пропавший студент —это большое дело. Мы все несовершеннолетние, и директор Харкорт и персонал являются нашими опекунами, пока мы находимся здесь. Они не должны выпускать нас из виду. Как только нам исполняется шестнадцать, у нас появляются привилегии, и нам разрешают уходить, после того как мы зарегистрируем наши планы в журнале в офисе. Мать Мары — чрезвычайно известный законодатель в Нью-Йорке. Если ее дочь улизнула, даже чтобы просто навестить друзей или что-то в этом роде, то Харкорт не поздоровится.
—Да, да, конечно. — Женщина сжимает переносицу, прикусывая нижнюю губу. — Серьезно. Если ты можешь дать мне какое-то представление о том, что здесь происходит, это будет очень большая помощь, Карина. Мне придется позвонить Олдермену, и…
Я сажусь.
— Зачем?
— Потому что ты одна из лучших подруг Мары. Полиция захочет тщательно допросить тебя, если мы не сможем ее найти. Олдермен зарегистрирован как твой отец в документах, которые я по закону обязана буду передать полиции. Так что было бы в наших интересах, если бы ты могла рассказать мне все, что тебе может быть известно... — Харкорт замолкает, ожидая, что я скажу ей то, что она хочет услышать: что Мара разозлилась после ссоры и решила поехать в Нью-Йорк, чтобы потусоваться со своей сестрой? Что она сбежала из города и направилась в Хэмптонс, забыв заполнить книгу отсутствия? Не знаю, что она хочет услышать, но я пока ничего не могу сказать. Сначала мне нужно поговорить с Дэшем и выяснить, что, черт возьми, я должна говорить.
Мара, вероятно, сбежала в Маунтин-Лейкс. Она темпераментна и вспыльчива, и если прошлой ночью поругалась с Фитцем или Рэном, а еще и с Мерси, то вполне могла решить, что ей нужно сделать грандиозную выходку. Все могло случиться после того, как я ушла с Дэшем и направилась в его комнату.
—Пресли, — говорю я. —Вы говорили с Пресли? Она может знать, куда ушла Мара.
Харкорт поджимает губы и качает головой.
— У Пресли проблемы с желудком. — Женщина ни на секунду в это не верит. Она знает, что у Прес похмелье. — По-видимому, девушка мало что помнит из прошлой ночи, а то, что помнит, не имеет никакого смысла. Пресли сказала, что доктор Фитцпатрик был на вечеринке в доме ниже по холму, что, очевидно, чистая фантазия. Уэсли ни за что не сделал бы такой глупости, как пойти на студенческую вечеринку и выпивать с учениками. — Харкорт внимательно наблюдает за моей реакцией. Предполагаю, что она надеется уловить что-то на моем лице, что могло бы сказать ей, правда это или нет, но я практиковалась в искусстве контролировать свои эмоции, когда это необходимо, и ничего не выдаю.
— Мне очень жаль. Сейчас я ничего не знаю. Но если вы позволите мне встать и взглянуть на мой телефон, я…
Женщина протягивает руку.
— Отдай его мне, пожалуйста.
— Что?
— Твой телефон. Полиция забрала у всех мобильные телефоны на случай, если Мара позвонит кому-нибудь из них. Они определенно захотят получить твой, а Олдермен не хотел бы, чтобы твой телефон попал в их руки. Он содержит конфиденциальную информацию.
— Какого рода конфиденциальная информация? — Неужели она думает, что я обсуждала там государственные секреты или что-то в этом роде?
— Номер телефона Олдермена. Электронная почта Олдермена. Информация, которая может привести заинтересованные стороны прямо к нему. Ты не... Послушай, просто поверь мне. Ты не хочешь передавать такие вещи полиции. Даже обычным копам, Карина. Если твой телефон окажется в ФБР или ЦРУ…
— В ЦРУ? — Пять минут назад мне снился сон. Я была в булочной, пытаясь купить рогалик, но они продолжали посыпать сливочный сыр разрыхлителем. Это было странно, но это утверждение еще более странно. Я не могу осмыслить все это.
Харкорт машет рукой.
— Твой телефон, Карина. За дверью стоят люди в форме. Ну же. Я серьезно. Если тебя хоть на йоту волнует Олдермен, ты сделаешь так, как я говорю.
Это единственное, что она могла сказать, чтобы заставить меня подчиниться. Конечно, я забочусь об Олдермене. Он защищал меня и следил за тем, чтобы я не попадала в неприятности в течение многих лет. Если тот попадет в беду из-за моего упрямства, я никогда себе этого не прощу.
Протягиваю ей телефон.
Она смотрит на экран и закатывает глаза.
— Господи, Карина. Восемь пропущенных звонков от Дэшила Ловетта. Я думала, ты умнее.
— Мы друзья. — Даже я слышу, как жалко и неправдиво это звучит.
— У таких парней, как он, нет друзей, Кэрри. У них есть завоевания и жертвы. Начинаешь как один, а заканчиваешь как другой. Если ты знаешь, что для тебя хорошо, то…
Громкий стук в дверь не дает ей закончить предупреждение. Входит полицейский постарше, который велел молодому копу перестать светить фонариком мне в глаза.
— Время действительно имеет значение, директор. В подобных случаях первые несколько часов жизненно важны.
Женщина наклоняет голову, сердито пыхтя, и выходит из комнаты.
Копы просят мой телефон. Я говорю, что потеряла его, они не верят, но ничего не могут с этим поделать, ведь не могут обыскать мою комнату без ордера. Они задают мне бесконечную серию вопросов, которые варьируются от обычных до возмутительных: Как давно вы дружите с Марой? Мара когда-нибудь выражала желание покончить с собой? Вы с Марой когда-нибудь вступали в какие-либо сексуальные отношения?
Отвечаю на все вопросы со стиснутыми зубами, гнев постепенно нарастает во мне, когда я все больше и больше думаю об этой ситуации. Я убью Мару, когда она в конце концов вернется в академию. Потому что так и будет. Девушка появится сегодня вечером, поджав хвост, и знаете что? Она будет жеманничать, дуться и придумает какую-нибудь жалостливую историю о том, почему ей пришлось сбежать посреди ночи, и все будут ее жалеть. Полиция отправится восвояси. Преподаватели Вульф-Холла будут кормить всех с ложечки одной и той же ерундой: мы просто рады, что она благополучно вернулась. Это все, что действительно имеет значение.
Никто не будет кричать на нее за то, что она устроила все эти неприятности. Никто не отчитает ее за всю эту панику и замешательство. Ей все сойдет с рук, а я все еще буду дрожать от беспокойства, что копы так жестко допрашивали меня. Это мой худший гребаный кошмар. Все, что потребуется — одна оговорка, одна неправильная фраза, которая не соответствует моим документам, слетевшая с моих губ, и я официально облажаюсь.
Тем не менее, я чудесным образом прохожу через сеанс допроса полицией без инцидентов. Когда выхожу из столовой, которую копы обустроили как временную зону для допросов, там стоит Дэш, подпирая стену, одетый так, как будто собирается идти на собеседование. Или похороны. В ту же секунду, как парень видит меня, он спешит ко мне, беспокойно проводя рукой по волосам. Дэш оглядывается по сторонам, проверяя, бог знает что, потом берет меня за руку и уводит прочь от толпы собравшихся там людей. От учеников, сплетничающих и теоретизирующих друг друга о том, в какое скандальное дерьмо могла вляпаться Мара. Он тянет меня немного дальше по коридору, подальше от любопытных глаз.
— Черт, Стелла. Господи. Что за кошмар. — Дэш удостоверяется, что никто не смотрит, а затем проводит ладонями по моим рукам и быстро обхватывает мое лицо, скользя взглядом по моим чертам.
— Эй, я в порядке, — говорю ему. — Я в порядке. Не волнуйся. Я устала и зла, но не ранена.
Однако он ведет себя так, будто я скрываю от него какую-то ужасную болезнь.
— Что-то случилось после того, как я высадил тебя? Полицейские пришли в дом. Они сказали, что кто-то пропал, и я сразу подумал, что это ты.
— Нет. Нет, ничего не случилось. Стой, погоди. На самом деле я столкнулась с Паксом. Я уже собиралась войти, как тот появился из ниоткуда. Он видел, как ты целовал меня. Я попыталась поговорить с ним, но Пакс уже ушел.
Беспокойство ясно читается на лице Дэша. Он выглядит так, словно каким-то образом тонет, хотя все еще стоит рядом. Парень закрывает глаза, с трудом переводя дыхание…
— Вы, двое, сделали кое-какие выводы.
Черт! Я отступаю от Дэша, мое сердце подпрыгивает. Это Фитц, и он не выглядит счастливым. Мужчина одет в футболку и серые спортивные штаны, которые делают его намного моложе. Иногда двенадцатилетняя разница в возрасте между ним и нами кажется огромной вечностью. В другое время этот разрыв кажется чертовски крошечным.
— Где Рэн? — спрашивает Фитц.
Рядом со мной Дэш напрягается, его глаза сверкают.
— Занят.
— Ну, ты лучше скажи ему, чтобы он взял свой гребаный телефон. Мне нужно с ним поговорить.
— Для тебя будет лучше, если я этого не сделаю. В настоящее время его допрашивают полицейские, потому что твоя девушка пропала.
Внешнее спокойствие Фитца ускользает. На какое-то ужасное мгновение становится видна кипящая под ним уродливая ярость. Мужчина протягивает руку, будто хочет схватить Дэша за рубашку, но потом останавливает себя. Сжимает руку в кулак.
— Давай разберемся с этим прямо сейчас. Она не моя девушка. Мара — моя ученица. — Его ноздри раздуваются. — Прекрасно. Если Рэн не может поговорить со мной, тогда тебе придется передать ему сообщение от меня. Ему лучше не говорить полиции, что я был на той вечеринке прошлой ночью. Тебе тоже лучше этого не делать. Всем вам, маленьким ублюдкам, лучше забыть, что видели меня в стенах того дома, иначе все начнет выглядеть чертовски плохо для вас. — Любой, проходящий мимо, увидит озабоченную улыбку Фитца и его нахмуренный лоб и предположит, что учитель английского просто проверял благополучие своих учеников в трудное и тревожное время. При условии, конечно, что они не услышат сарказма в его голосе.
— Ты действительно думаешь, что у тебя есть что-то, чтобы использовать против нас подобную угрозу? — говорит Дэш.
Фитц облизывает губы.
— На самом деле, да, есть. Ребята, вы случайно ничего не потеряли в доме?
— О чем ты говоришь?
— Может, маленькую деревянную коробочку? С мандалой, выгравированной на крышке?
Я понятия не имею, о чем, черт возьми, говорит Фитц, но Дэшил явно понимает — на его лице появляется осознание:
— Ты, чертов ублюдок, — шипит он.
— Сотрудничайте, и все будет хорошо. Не сумеете держать язык за зубами, и эта штука попадет в руки полиции. И держу пари, что на ней повсюду ваши ДНК. По крайней мере, ДНК Рэна.
Дэш пылает, как раскаленный уголь. Теперь роли поменялись местами. Похоже, он собирается схватить Фитца.
— Что, черт возьми, с тобой не так, парень? Я думал, он тебе небезразличен.
Фитц устало вздыхает. Он смотрит направо, машет рукой и натянуто, профессионально улыбается одному из полицейских, стоящих перед обеденным залом.
— Да, — говорит он себе под нос. — Но он был очень плохим мальчиком, Дэшил. И заслуживает того, чтобы немного пострадать за свое поведение. С ним все будет в порядке. Они ничего не смогут на него повесить. Ничего такого, что прилипло бы. Мара взбалмошная. Неудивительно, что она сбежала, не сказав никому ни слова. Рэну придется немного попотеть, но это пройдет. Когда все закончится и жара спадет, он сможет извиниться передо мной, и все вернется на круги своя. А пока не упоминай мое имя в полицейских отчетах. Ты знаешь, что произойдет, если ты это сделаешь.
— На той вечеринке было двести человек, Фитц, — огрызается Дэш. — Как, черт возьми, мы должны быть уверены, что никто ничего не скажет?
Фитц пожимает плечами, кладет руку ему на плечо и крепко сжимает.
— Это больше не моя проблема. Ты все уладишь, Ловетт. Я полностью верю в тебя. Ты находчивый парень.
Я делаю шаг вперед, преграждая Фитцу путь.
— Если мы сделаем это для тебя, ты обещаешь, что оставишь нас в покое? Эта шкатулка никогда не увидит дневного света, и ты никогда больше не будешь вмешиваться или беспокоить кого-либо из нас?
Он ухмыляется.
— Конечно, мисс Мендоса. Клянусь своей жизнью.
ГЛАВА 30
ДЭШ
— Мы должны зарыть его в чертову землю.
Пакс кипит. Он уже пробил дыру в стене гостиной, которую придется латать. Рэн как всегда просто сидит и смотрит. Не кричит. Не ругается. Не пытается поставить ему синяк под глазом. Парень буквально ничего не делает. Рэн лишь смотрит на повреждение стены, словно это недавно образовавшаяся черная дыра, которая может быть порталом в другую вселенную, и будто задается вопросом, как он туда пролезет.
— Что за мудак. У него хватает наглости прийти на нашу вечеринку, украсть нашу наркоту, а потом шантажировать нас, когда пропадает его девушка? Это уже за гранью.
Рэн моргает.
Мы с Паксом обсудили это еще до того, как он вернулся с допроса полиции, и решили не отступать от нашей стратегии. Вернее, нашего молчания. Рэн до сих пор не признался в своих отношениях с Фитцем, и на данный момент мы ничего не можем сказать об этом, не сделав все еще хуже. Мы просто должны подождать, пока он не будет готов что-то сказать. И начинаю думать, что Рэн никогда этого не сделает. Я не заинтересован в том, чтобы заставлять его признаваться в том, о чем он не хочет говорить, и Пакс тоже, поэтому мы придерживаемся той линии, что Фитц просто обеспокоен тем, что он связан с исчезновением Мары.
После долгого разглядывания дыры, которую Пакс проделал в стене, Рэн говорит:
— Это дело рук Мерси. Она сказала Фитцу, что я трахаюсь с Марой. Хотя она знала, что это не так.
Я бросаю на Пакса неловкий взгляд.
— Меня там не было, чувак. Я не знаю, что было сказано.
Пакс вскидывает руки.
— Не спрашивай меня, черт возьми. Мне отсасывали в ванной наверху.
Думаю, это тема для другого раза. Глаза Рэна действительно остекленели.
— Для меня она мертва.
— Да ладно тебе, чувак. Мара появится завтра. Все пройдет. Мерси извинится, как всегда, и все забудется к Рождеству. — Это звучит достаточно убедительно. Хотя я не верю ни единому своему слову, но должен что-то сделать, чтобы попытаться рассеять напряжение, которое, как грозовая туча, сгущается вокруг нашего друга. Если я этого не сделаю, случится что-то очень плохое.
Рэн только фыркает.
— Я иду спать.
Как только он исчезает наверху, Пакс впивается в меня темным взглядом, который пронзает кожу, мышцы и кости.
— Ну? — спрашивает он.
— Что «ну»?
— Ты знаешь, что, — рычит он.
Я так долго этого ждал. Боялся этого. Карина сказала, что он уверил ее, что ничего не скажет, но я уже довольно давно живу с Паксом. И после всего дерьма, через которое мы сегодня прошли, и всего остального дерьма, о котором мы не можем говорить с Рэном, я знал, что он собирается поднять эту тему. Наверное, это гложет его весь день.
Я вздыхаю.
— Что ты хочешь знать?
— Как долго? И зачем лгать об этом?
— Два месяца. — Я жду фейерверка. Когда он не случается, я делаю глубокий вдох и пытаюсь ответить на его второй вопрос. — И я солгал об этом, потому что она мне нравится, Пакс. Очень нравится. И я не хотел разбивать ей сердце. Неужели это так плохо?
Пакс никогда не говорит о своих татуировках. У него их не было, когда мы впервые приехали в Вульф-Холл тощими четырнадцатилетними подростками. Около года назад он сказал нам, что едет домой в Нью-Йорк на выходные, сел в машину и уехал. Когда вернулся, на правой руке у него был контур первого рукава. Рэн выгнул бровь, глядя на свежие чернила в своей очень похожей на Рэна манере. Я покачал головой, вздохнул, но не сказал ни слова. Пакс не делится. Как и никто из нас. Мы не копаемся в дерьме друг друга и не задаем вопросов. За последние двенадцать месяцев чернила Пакса медленно расползлись по всему его телу, и теперь начали ползти вверх по шее. Глядя на него через гостиную, я понимаю, что Пакс уже не тот человек, с которым я познакомился в начале учебы. Он претерпел какую-то трансформацию, метаморфозу, и я абсолютно ничего об этом не знаю.
Это чертовски глупо. Все это чертовски глупо.
— Мне не следовало держать это в секрете. Я должен был сказать вам, ребята. Ты прав. Рэн не должен держать свои отношения с Фитцем в секрете. А ты? Хрен знает, чего ты нам не говоришь. Может быть, пришло время всем нам выложить свои карты на стол. Хочу быть с Кариной. Вот. Я, бл*дь, это сказал. Я буду с Кариной, и, клянусь Богом, сломаю твою гребаную шею, если ты хотя бы взглянешь на нее искоса, братан. Я, бл*дь, не шучу.
Пакс ничего не говорит. Он скрещивает руки на груди, пристально глядя на меня.
— Ну что? Что? Сейчас ты назовешь меня мудаком и скажешь, что я ставлю под угрозу нашу дружбу? Ставлю девушку выше дома? — Я готов к этим аргументам. Готов защищаться от них. К чему я не готов, так это к…
— Мой отец умер. Прошлой зимой. Просто... упал замертво посреди ужина. Мама сказала, что это было похоже на комедийный скетч. Его голова отскочила от стола. Он чуть не приземлился в свой гребаный суп.
— Что?
Пакс почесывает подбородок.
— Тромбоэмболия легочной артерии. Они сказали, что это потому, что он все время летал. Сгусток крови образовался у него в ноге или типа того, оторвался и прошел по всему телу. Застрял в легких. Что-то пошло не так, и он просто… — Пакс щелкает пальцами. — Умер.
Отношения Пакса с родителями всегда были непростыми. Особенно с матерью. Мы все время подкалываем его по поводу нее, но только потому, что знаем, что он тайно заботится о ней. А его отец? Его отец редко всплывал в разговоре. А теперь... он мертв? Уже давно мертв, черт возьми!
— Прости, парень. Я не... не знаю, что сказать.
— Тебе не нужно ничего говорить. Он мертв. С этим ничего не поделаешь. Такова жизнь.
— Тогда зачем ты мне это рассказал? — Я все еще ошеломлен этим откровением.
— Я кое-что знаю о тебе. Ты кое-что знаешь обо мне. Мы квиты, Ловетт. Держи рот на замке и ничего не говори об этом Джейкоби. Я сделаю то же самое.
Парень направляется к лестнице и поднимается по ней, не говоря больше ни слова. Я смотрю, как Пакс уходит, и у меня стучит в висках. Он дал мне залог против него. Гребаный залог — информацию, которой он не хотел делиться. Я не об этом пытался сказать, и это было сделано не в духе перемен. Информация, которую тот мне дал, только заставила петли, которые мы все создали вокруг себя, еще туже затянуться вокруг наших шей. На секунду я подумал, что, возможно, время секретов прошло, и облегчение было огромным. Больше не надо прятаться. Больше никакой лжи. Больше не нужно беспокоиться о том, что может случиться, если я не буду осторожен. А теперь мне нужно перенести еще одну боль. Еще одна истина, которую можно использовать как оружие. Знание того, что отец Пакса умер, не заставило меня почувствовать себя лучше из-за того, что Пакс узнал мою тайну. Это заставило меня почувствовать себя еще хуже. И это доказало, насколько неправильной стала атмосфера в нашем доме.
ГЛАВА 31
КЭРРИ
Я получаю записку.
Но не раньше, чем копы прочесывают лес. Не раньше, чем теряю три ночи сна и наполовину схожу с ума, беспокоясь о ней. На лицевой стороне конверта обратный адрес — дешевый мотель в Лос-Анджелесе. На полупрозрачной тонкой бумаге петляющим почерком Мара говорит мне, что с ней все в порядке. Что ей просто нужно сменить обстановку. Что она устала от того, какой никчемной и жалкой была ее жизнь в Вульф-Холле, и что теперь, когда та свободна и живет по своим собственным правилам в Голливуде, она уже гораздо больше наслаждается собой.
Читаю записку, и меня переполняет такая ярость, что я комкаю бумагу, прежде чем понимаю, что копы захотят ее увидеть, и мне приходится разгладить ее.
Я оцепеневшая, когда Харкорт читает записку. Оцепеневшая, когда полиция приходит за ней. Оцепеневшая, когда директор вызывает всех на собрание и объявляет, что Мару не нашли, но мы знаем, что она в безопасности.
Это так типично для Мары. Она такая эгоистичная и эгоцентричная. Держу пари, драма самого эпического ирландского прощания всех времен пришлась ей по душе. Неужели она не думала, что копы вмешаются? Неужели не думала, что я буду волноваться, воображая все то, что могло с ней случиться? А ее родители? Ее бедные мама и папа обратились по местному телевидению с просьбой помочь найти их дочь. Ее мать выглядела убитой горем и бледной в свете студийных ламп. Думала ли Мара о том, что ее маленький трюк сделает с ее родителями, когда решила исчезнуть? Не думаю, что подруга думала о чем-то подобном.
Видите ли, Мара неплохой человек. Но она просто неосторожна. Бездумна. Последствия ее действий не приходят ей в голову, пока не становится слишком поздно, и ущерб уже нанесен. Пока она делает все, что хочет, Мара Бэнкрофт не обращает внимания на остальной мир и на то, как ее действия влияют на него.