В русской литературе первое сколько-нибудь подробное изложение жизни Пророка, мир ему и благословение Аллаха, мы встречаем в «Книге Систима, или Состояние мухаммеданския религии» (1722), сочинённой князем Дмитрием Кантемиром (ум. 1723) по повелению императора Петра I. Оригинал книги был написал на латыни в 1719 г., а перевод на русский язык выполнил известный писатель Иван Ильинский. Дмитрий Кантемир был привезён в Стамбул в возрасте четырнадцати лет, когда его отец стал господарем Молдавского княжества, и был хорошо знаком с верой и обычаями мусульман. В своём сочинении он именует основателя ислама «лжепророцем», однако подробно описывает его рождение, начало пророчества, восхождение на небеса и явленные им чудеса, опираясь на распространённые среди мусульман предания. Публикация этой книги стала значительнейшим событием для российской науки, поскольку изложенные в ней сведения о Пророке, мир ему и благословение Аллаха, шли в разрез с одобренными церковью гневными и лживыми «обличениями» Максима Грека.
Однако для изменения отношения к исламу и его Пророку в православной среде требовалось время, и подтверждение тому — публикация статьи «Магомет с Алкораном» (СПб., 1774), составленной Петром Фёдоровичем Богдановичем (ум. 1803) на основе лживых представлений о Пророке, мир ему и благословение Аллаха, которые, вероятно, имели хождение в те времена в России.
Перемены наметились в первой половине XIX века, когда для философов и писателей стало привычным противопоставлять своих героев устоявшемуся общественному мнению. Церковное православие уже не было доминантным в среде свободомыслящих людей России, и страх перед «басурманами» постепенно уступал место интересу к культуре мусульманских народов, тем более что войны с Оттоманской империей в ту пору завершались успехом русского оружия.
Смелой и даже революционной для своего времени была оценка деятельности Пророка, мир ему и благословение Аллаха, данная философом-публицистом Петром Яковлевичем Чаадаевым (ум. 1856). В седьмом философическом письме, датированном 1829 годом, он называет ислам одним из «самых замечательных проявлений общего закона» и видит его заслугу в искоренении многобожия «на громадном протяжении земного шара, и притом в таких областях, которые можно было считать недоступными влиянию общего движения разума». В то же время П. Я. Чаадаев рассматривает религию Магомета «разветвлением» христианства, которое, по его словам, способно «принимать самые различные формы религиозного мышления» и при этом «согласовывать свои действия в случае необходимости даже и с заблуждением, для того чтобы достигнуть конечного результата».
Восхищение успехом Пророка, мир ему и благословение Аллаха, мы также встречаем в лирике А. С. Пушкина и исторических очерках Н. В. Гоголя, однако это были не более чем отголоски непонимания того, что нужно думать про человека из пустыни, который, не скопив серебра и злата, сумел собрать вокруг себя толпы последователей и вдохновить их на скорейшее завоевание великих империй.
И чем больше мыслящие и образованные люди узнавали о его жизни и нравах, тем явственнее становилась их уверенность в том, что основатель ислама не был низким обманщиком или кровожадным тираном.
Во многом этому способствовал выход в свет книги американского писателя Вашингтона Ирвинга «Жизнь Магомета» (М., 1857). В предисловии к переводу Петра Киреевского публицист Николай Александрович Добролюбов (ум. 1861), к слову, друг литературного критика Н. Г. Чернышевского, раскрывает, насколько пристрастно российские историки относились к личности арабского пророка.
Такому отношению можно найти немало объяснений, лежащих не глубже, чем видимые причины враждебности к турецкому влиянию. Думы русских философов были заняты размышлениями о судьбах России и православия, и житие пророка ислама интересовало их не более, чем для понимания хода мировой истории. Как видно из слов основоположника славянофильства Алексея Степановича Хомякова (ум. 1860), ислам воспринимался в России как религия «внутренне умершая», которая пока ещё «не исчезла с лица земли перед торжествующим напором государств христианских».
В своих «Записках о всемирной истории» он не останавливается на событиях из жизни Пророка, мир ему и благословение Аллаха, но пытается разобраться в причинах успеха его религии, которая хотя и заключала духовную природу человека в «цепи нескончаемого рабства», но всё же была воспринята «всеми семьями аравийскими», потому что «высокие нравственные побуждения» в ней уживались «со страстями человеческими, с любовью к чувственному наслаждению и к воинской славе». Более того, «в исламе идея религиозная заключала в себе не только освящение стремлений завоевательных, но и обязанность завоеваний, и весь народ верующий был обращён в постоянную и восторженную дружину».
Более практические цели преследовал при изучении ислама выпускник Казанской духовной академии, миссионер и исламовед Николай Петрович Остроумов (ум. 1930), разработавший теоретические основы интеграции мусульманского населения Российской империи в православное общество. В своих полемических статьях он откровенно подчёркивал превосходство христианства над исламом и акцентировал внимание на тех вопросах исламской доктрины, которые вступали в противоречие с христианским учением. В сочинении «Аравия и Коран» (Казань, 1899) он посвящает отдельную главу личности основателя ислама и пытается разобраться, какие обстоятельства повлияли на внутренний мир «религиозно-мечтательного юноши», который вдруг, неожиданно для самого себя, поверил в своё пророческое предназначение.
Н. П. Остроумов также выдвигает гипотезу о трёх влияниях, которые нужно учитывать при разборе учения Корана: семитское происхождение пророка, обстоятельства его жизни и отношение к нему со стороны общества. Именно сочетание этих трёх факторов, по его убеждению, определяло характер проповедей и политические решения Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха. В своём стремлении найти недостатки в поведении Пророка, мир ему и благословение Аллаха, он противопоставляет его бегство в Медину «героизму» библейских пророков, которые «безбоязненно смотрели в глаза смерти», обвиняет его в «неумеренном женолюбии» и неспособности избавиться от «следов своего арабского происхождения», которые порой выливались к «хладнокровную жестокость» и отразились на «догматическом учении Корана».
На фоне таких рассуждений разительно выделялось сочинение «Магомет, его жизнь и религиозное учение» (СПб., 1896) христианского мыслителя Владимира Сергеевича Соловьёва (ум. 1900). Автор крайне ответственно подходит к освещению биографических фактов из жизни Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, и чаще всего ограничивается упоминанием самых ярких эпизодов, судя по которым можно нарисовать его нравственный портрет. Особое место в его сочинении занимает критическое рассмотрение ключевых с позиции христианского богословия доктрин мусульманской веры, таких как предопределённость человеческих деяний, воскрешение и бессмертие души, наказание за преступление и т. д.
В. С. Соловьёв приступил к написанию данного труда в последние годы своей жизни, когда он отстранился от увлекавшего его в зрелые годы славянофильства и начал искать пути воссоединения Востока и Запада под плащаницей вселенского христианства. Он с глубочайшим уважением относился к убеждённости Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, в том, что небесные религии имеют общее происхождение, как и само человечество. В своей снисходительности к «трезвому молоку» ислама, которое «питает народы, призванные к историческому действию, но ещё не доросшие до высших идеалов человечества», русский философ вторит Петру Чаадаеву. При этом он ни разу не ставит под сомнение тот факт, что пророк ислама свято верил в своё предназначение и в божественное происхождение откровения, которое он получал в состоянии «вдохновения и экстаза».
Отметим, что за год до появления книги В. С. Соловьёва в России был издан перевод двухтомного сочинения Августа Мюллера под названием «История ислама с основания до новейших времен». Разумеется, заключения германского учёного, а также других европейских ориенталистов, на труды которых ссылается русский философ, не могли не оказать влияние на его выводы.
В частности, вслед за А. Мюллером он защищает Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, от обвинений в бесцельной жестокости, проводя параллель с кровавой расправой Карла Великого над 4500 пленными саксонцами. Но если А. Мюллер обвиняет пророка ислама в том, что он продолжал «пользоваться именем Всемогущего» для оправдания своих политических шагов даже после того, как он приобрёл фактическую власть в Медине, то В. С. Соловьёв последовательно отрицает «всякий подлог с его стороны».
Данный подход стал уникальным явлением в русской религиозно-философской мысли, тем более что на рубеже столетий начали вырисовываться рамки «критического» взгляда на мусульманскую традицию в целом, инспирированного профессором арабской словесности, академиком Петербургской академии наук Виктором Романовичем Розеном (ум. 1908). Миссионерская направленность казанской школы востоковедения вытеснялась систематическим недоверием к мусульманским источникам, которое представлялось аксиоматичным в свете работ Августа Мюллера (ум. 1892), Юлиуса Велльгаузена (ум. 1918), Игнаца Гольдциера (ум. 1921) и др.
Основные гипотезы европейских ориенталистов нашли отражение в работе «История мусульманства» (1901) профессора Лазаревского института восточных языков Агафангела Ефимовича Крымского (ум. 1942). В основу книги, которая изначально готовилась как экзаменационное пособие для студентов, был положен переводной труд голландского исламоведа Рейнхарта Дози, дополненный главой из сочинения И. Гольдциера и короткими комментариями переводчика. Второе издание, увидевшее свет спустя три года, было снабжено более подробными комментариями, в которых переводчик часто ссылается на И. Гольдциера, А. Шпренгера, Т. Нёльдеке, Г. Вейля и др.
Несколькими годами раньше А. Е. Крымский написал статью «Мохаммед», которая наряду с ещё несколькими десятками статей автора, вошла в Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. В ней повторяются утверждения А. Шпренгера о том, что ислам якобы проповедовался в Аравии до Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, и что сам пророк якобы страдал «мускульной истерией», которая вызывает склонность к галлюцинациям и самообману. Характеризуя личность Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, он называет его «вдохновенным человеком», который «вовсе не имел практического смысла и энергии». Но когда «этот забитый, загнанный человек внезапно получил силу, мы, наряду с порывами великодушия, сплошь и рядом видим в нём тирана, чувственного старика, и, быть может, даже сознательного сочинителя откровений».
Еще более последовательным сторонником критического метода был ученик В. Р. Розена — академик Санкт-Петербургской Академии наук Василий Владимирович Бартольд (ум. 1930). В своей книге «Ислам» (Пг., 1918) он подчеркивает, что при установлении фактов жизни Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, «необходимо как можно меньше пользоваться преданиями, по возможности довольствуясь теми местами Корана, которые ясны без комментариев, и теми немногими сведениями о жизни Аравии в VII в., которыми мы располагаем».
Пытаясь найти объяснение убеждённости Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, в его пророческом предназначении, В. В. Бартольд отбрасывает попытки объявить его эпилептиком или истериком и считает, что в «минуты сильного душевного напряжения» у него были «видения, о которых он сам, по-видимому, сохранял вполне ясное воспоминание, но которые для мусульманских богословов были предметом крайне запутанных и натянутых толкований».
Вслед за рядом европейских и российских востоковедов того периода В. В. Бартольд преувеличивает роль ханифов в доисламском обществе. При этом он называет несомненным фактом то, что Пророк, мир ему и благословение Аллаха, «часть своих сведений получил от находившихся в торговом городе иностранцев». Его проповедь он рассматривает как борьбу неучёного человека, свято верившего в своё величайшее призвание, и стремившегося любым путём добиться для себя и своих последователей признания сначала в языческом обществе Мекки, а потом — в среде иудеев и христиан Ясриба. Но когда евреи вступили в сговор с язычниками, ему не оставалось ничего, кроме как поднять своих последователей на сражение со всеми не принявшими ислам.
В советский период антирелигиозные труды носили откровенно пропагандистский характер и в большинстве случаев не были лишены оскорбительного тона по отношению к религии. Историки, упрощая свою задачу, объявляли Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, не реально существовавшей личностью, а мифическим персонажем, в результате чего Коран превращался из исторического источника в позднюю фальсификацию. Это можно наблюдать в работах Е. А. Беляева, Л. И. Климовича, С. П. Толстова.
Крайне упрощённая интерпретация событий, на фоне которых происходило становление ислама, вырисовывается и в монографии «Арабы, ислам и Арабский халифат в раннее Средневековье» (М., 1965) научного сотрудника Института востоковедения АН СССР Евгения Александровича Беляева (ум. 1964).
Объясняя перемены в аравийском обществе с позиции исторического материализма, Е. А. Беляев увязывает ислам с «мекканским ханифизмом», поднявшимся на новый уровень «под влиянием социальных потребностей населения». Причины неудач пророка ислама в Мекке ему видятся в том, что ислам признал имущественное и социальное неравенство как «порядок, установленный Аллахом». А обращение в ислам жителей Ясриба легко объясняется неприязнью оных к мекканским ростовщикам, чьи «хищные щупальца» к тому времени «уже дотянулись до Медины». Наконец, «главной целью» образования государства в Аравии автор выводит обеспечение «при помощи вооружённой силы экономического подчинения трудящегося большинства состоятельному меньшинству». При этом он не видит основания доверять мусульманским преданиям о жизни Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, потому что они полны «суеверных представлений о постоянном вмешательстве сверхъестественных сил в людские дела».
Систематические исламоведческие исследования в России начались только в 80-х гг. прошлого века, и их первым и замечательным результатом стало появление «Истории Халифата» доктора исторических наук Олега Георгиевича Большакова (род. 1929). Первый том этого сочинения «Ислам в Аравии» (1989) посвящён возникновению ислама и зарождению Арабского халифата. Тщательным образом исследуя мусульманские источники, автор предлагает собственную трактовку отдельных эпизодов, анализирует взаимоотношения внутри зарождавшейся мусульманской общины, а также между мусульманами и их окружением. По его собственным словам, он попытался «проникнуть в совершенно чуждый нам мир внутренних переживаний человека, воспринимавшего себя рупором, через который божество говорит с людьми. Не веря в божественное происхождение этих проповедей, мы должны без предвзятости понять и объяснить, как рождаются эти идеи и, завоевывая умы целых народов, превращаются в могучую действующую силу истории».
Несмотря на то, что некоторые заключения О. Г. Большакова выходят за рамки традиционного мусульманского взгляда на события тех времен, необходимо признать, что автор старался быть весьма аккуратным в своих оценках и избегал открытого манипулирования фактами с целью дискредитировать образ пророка ислама или его сподвижников, как это делали многие европейские и советские востоковеды.
Впоследствии «История Халифата» была дополнена ещё тремя томами, в которых подробно рассматривается период правления праведных халифов и династии Омейядов. На сегодняшний день это — единственное фундаментальное критическое исследование по истории раннего ислама в российской науке.
Среди трудов советского периода также заслуживает внимания исторический роман «Жизнь Мухаммеда», написанный писательницей Верой Фёдоровной Пановой (ум. 1973) совместно с её сыном, профессором генетики Юрием Борисовичем Вахтиным (ум. 2006). Работа над книгой, которая задумывалась для популярной серии «Жизнь замечательных людей», была завершена в 1970 г., но опубликована она была лишь спустя двадцать лет. Было бы неправильно помещать этот роман в один ряд с биографическими трудами о Пророке, мир ему и благословение Аллаха, потому что многие подробности исторических событий и речения, вкладываемые в его уста, представляются не более чем художественным вымыслом. Тем не менее, нельзя не отметить старательность и энтузиазм, с которыми авторы осветили разные периоды жизни пророка ислама, черты его характера и его взаимоотношения с членами семьи и верующими.