Увы, мой вождь, казни Алану-Настьи.
Воронеж неприступен. Трое суток
мы шли по диким чащам, но на части
нас разделили призраки под утро.
Туман и волки, лешие и вилы,
болотники, ночницы, водяные
ночными мороками нас с ума сводили,
и многие ушли в миры иные
за их виденьями, огнями, голосами,
утянутыми в омуты и хмари,
пленёнными зыбучими песками,
и - вслед за ними - призраками стали.
Из чащи вышли мы на утро третье
к долине узкой, хмурой и прохладной,
но не успели подсчитать потери,
как нас атаковали из засады.
И дикари в звериных шкурах с топорами,
и из Воронежа охотники, и волки,
внезапно появились между нами.
Мы отбивались. Мало было толку.
И я б уже лежала между елей
без капли крови, как все наши люди,
когда бы тот, кого мы звали Лелем
не заслонил меня своею грудью.
Он три стрелы поймал в неё в итоге,
мне предназначенные дикарём огромным,
а, умирая, указал дорогу,
где мы с сестрой смогли уйти позорно
от смерти скорой, чтоб дурные вести
достигли стана доблестных сарматов.
Вели казнить меня. Теперь мне чести
нет и не будет. Настьи виновата.
Вождь:
Молчи! Ведь это я ошибся в Леле.
Он нас в засаду заманил путём обмана.
Наcтьи:
Лель ни при чём. И показал на деле,
что он - почти сармат. Конечно, странно,
и не понятно до сих пор, зачем всё это
так было нужно для него, и в чём причина.
Что до любви - так это ближе к бреду.
Что за любовь, раз ничего не получил он?
Я до сих пор его глаза как будто вижу,
когда смотрел он на меня... Аж жар по коже.
Но от любви такой скорее грыжу
получишь. Он и получил. Весьма похоже.
Но - странно... Что это?
Чудное, право, племя.
Какое-то... не подберу и слова.
Недавно снились, видно, через время,
слова навроде "enigmatic russian soul".
Не знаю, что это. Представить даже сложно.
По мне, любовь - это когда берут красиво
всё, что возможно или невозможно,
по-максимуму. Сколько хватит силы.
А умирать вот так, как он - за что же?
И, всё-таки, меня тревожат снова
его глаза... Аж холодок по коже.
Чудное племя.
Enigmatic russian soul.
Не стоит связываться больше с ним, пожалуй.
У них для нас всё слишком непонятно.
Не то зараза эта, как пожаром
в степи
затронет доблестных сарматов.
И мы бесследно растворимся в этих
лесах, болотах, реках и просторах,
а вместо нас останется на свете
абракадабра -
enigmatic russian soul.
И только изредка рождаться будут дети
без этой сладкой, но губительной заразы,
с гранитом в сердце, вольные, как ветер,
прекрасны, быстры и ящероглазы.
| Песня Александры |
Бедный Лель. Он сейчас на тропе, где встречаются боги,
там, где ищет усталый шаман кареглазую Миа.
Наконечники каменных стрел не проникли глубоко
в грудь его, но на землю потоками вытекли силы.
Может, травы излечат ещё ясноглазого Леля -
между Навью и Явью ещё он отыщет дорогу.
Нескончаема ярость Уи, но ослабли от лени
его руки, и раны от стрел не проникли глубоко.
И, быть может, сестрица Аи отогреет ночами
его бледные ноги. Она
долго Живу просила.
Да пребудет меж ними навеки великая сила!
И оставят, возможно, надолго Воронеж печали.
Пусть шаман между Явью и Навью найдёт его душу.
Вон он - снова готовит себе из поганок отвары.
Серый Грудень уже на дворе обещает нам стужу.
Будет Сечень и Лютень, а после - тепло Белояра.
И опять зацветёт у ручьёв розоватый подснежник,
и опять будет сердце куда-то стремиться.
Да пребудут меж нами всегда и мечты и надежды -
пусть их нам принесут по весне белокрылые птицы.
| Последняя неделя месяца Листопада. Вечер. Шаман. |
Так в листопад меняется эпоха.
Такое чувство - время воздух изменило.
Смотрю - и в нём как будто всё оглохло,
а раньше всюду отзывался голос Миа.
А раньше - каждая тропа, опушка
о ней одной мне что-то говорила,
не потому, что мы ходили там, а потому что
я там мечтал о ней -
когда она любила.
И вот теперь - молчат без жизни листья.
И больше сердце не сжимается на спуске
к реке холодной. И уже нет смысла
в луне прозрачной или звёздах тусклых.
И - слава ангелам моим - что боль утихла,
и место есть уже в груди для вдоха.
И всё - спокойно так... Безжизненно и тихо.
Так, в тишине, кончается эпоха.
Там - где-то в небесах - сместилось время.
Оно меняет очертанья в свете лунном.
И нарождаются иные поколенья.
Сюда спешат сарматы, скифы, гунны,
они несут мечи, железо, войны,
звон золота и струн. Прошла эпоха.
И только листья падают по-прежнему спокойно,
и тихо камни обрастают серым мохом.
А листья будут так же падать и кружиться,
и также будут жить в сердцах веками
всё то же - страсть, любовь, и жажда жизни,
и боль разлук и разочарований...
И будут улетать печально птицы,
И всё заканчиваться будет - чувства, сроки...
Лишь тот, кто окончаний не боится,
рассмотрит их во времени потоке.
Через три месяца.
Прощание Уи с Андром
Уи:
Прощай, мой друг. Мы вырубили лодки.
Уходит племя из пещер к горам Урала.
Шаман сказал: видения нечётки,
но там спокойней будет.
Мы немало
с тобой и мёда выпили и горя.
Пора прощаться. За ордой сарматов
придут сюда и волны скифов вскоре.
Нам не вернуть наш неолит обратно.
Прощай, товарищ. Поздно или рано
проходит всё. Порой нежданны вести.
И тем дороже нам и тем желанней
любой момент и час, когда мы вместе.
Когда мы радостны, уверены, беспечны
или печальны, но - не одиноки.
Увы. Проходит всё, ничто не вечно.
У каждого из нас - свои дороги.
Не забывай. Теперь тебя увижу
там, где дороги в млечный путь уходят.
Мы с каждым днём к нему всё ближе, ближе,
всё дальше будем друг от друга с каждым годом.
И, всё же, там, где солнце светит ярко,
и радость всюду в небесах разлита,
когда-нибудь поднимем вместе чарку
за время нашего родного неолита.
Когда любили, и боролись, и мечтали,
и верили, что все прекрасны люди,
и знали, что, конечно, дальше
всё по-другому,
но почти что так же будет.
Автор:
И ты, читатель мой, прощай. Когда – не знаю –
увидимся ещё. Сквозь пальцы время
течёт водой. Она, как мы, живая –
то льдом застынет, то ручьём весенним
бумажный наш кораблик увлекает
куда-то вдаль, к морским просторам, может,
а, может быть, увы, судьба такая,
размокнет в нём кораблик, и уложит
его волна на травы, согревая
весенним солнцем, пылью припорошит.
И, всё-таки, кораблик плыл до края,
насколько смог. И дальше он, возможно,
попутешествует ещё.
Куда? Не знаю.
Послесловие.
На самом деле между первой и второй частями сюжета можно заметить колоссальный сдвиг во времени - порядка трёх тысяч лет. Упоминаемые в тексте царица сарматов Амага и Искандер (Александр Македонский) относятся к временам III века на н.э., а не III тысячелетия, когда происходят события первой части. Читателю остаётся решать самому – то ли нашествие сарматов на племя Воронеж произошло из будущего через временную прореху, образованную шаманом из-за его постоянных путешествий во времени в поисках Миа, то ли для пещерного племени, а с ним и для племени Воронеж, под воздействием колдовских туманов время остановилось до тех пор, пока шаман не убедился в бесполезности своих поисков. Не исключено также, что во второй части Лель, Андр, Александра и другие персонажи из племени Воронеж – это потомки тех, кто действует в первой части, и только шаман, как обычно, путешествует между временами.