ился, так. Найнив – Айз Седай и вольна поступать, как ей вздума-
ется. Даже когда Амерлин отдавала приказы, Айз Седай зачастую
находили возможность сделать так, как они хотели. Но Амерлин все
еще предполагала круто обойтись с Найнив ал'Мира, попадись ей
та в руки. А что до Ранда…………..
– Боюсь, тебя подстерегают опасности, – сказала Эгвейн.
На столе появился изящный серебряный чайник, стоящий на чеканном серебряном подносе вместе с двумя хрупкими чашечками зеленого фарфора. Из носика поднимался султанчик пара. Она могла сделать так, чтобы чай появился уже разлитым по чашечкам, однако разливать чай было частью церемонии его предложения, пусть даже речь шла об эфемерном чае, не более реальном, чем сон. Можно умереть от жажды, пытаясь напиться найденным в Тел'аран'риоде, но этот чай обладал вкусом листьев, взятых из нового бочонка, и количество добавленного меда было идеальным. Присев на один из стульев, она отпила из своей чашечки, объясняя, что и почему случилось в Совете.
После первых слов Авиенда взяла свою чашку кончиками пальцев, однако не пила, лишь не моргая смотрела на Эгвейн. Ее темные юбки и светлая блуза превратились в кадин'сор, куртку и штаны серого с коричневым цветов, незаметных в тени. Ее длинные волосы неожиданно стали короче и спрятаны под шуфой, черной вуалью, спускающейся на грудь. Не соответствуя ничему, браслет резной кости по-прежнему находился на ее запястье, хотя Девы Копья не носили украшений.
– Все это из-за того маяка, который мы ощутили, – пробормотала она, скорее для себя, когда Эгвейн завершила речь. – Поскольку они считают, что у Предавшихся Тени есть оружие. – Странный способ высказываться.
– А что это может быть еще? – спросила Эгвейн. – Сказал ли что-то кто-нибудь из Хранительниц Мудрости? – Она давно уже не считала, что Айз Седай обладают всеми знаниями, и зачастую
Хранительницы Мудрости выказывали такую осведомленность, которая приводила в изумление самых бесстрастных сестер.
Авиенда нахмурилась, ее наряд вернулся к юбке, блузе и шали, а через мгновение – к голубому шелку и кружевам, на сей раз и с ожерельем из Кандора, и с браслетом резной кости. И конечно, кольцо сна оставалось на своем шнурке. На плечах возникла шаль. В комнате было по-зимнему холодно, однако не похоже, чтобы тонкий слой светло-голубых кружев мог как-то согреть.
– Хранительницы Мудрости столь же не уверены, сколь и твои Айз Седай. Не настолько, впрочем, напуганы. Жизнь – лишь сон, и каждый рано или поздно просыпается. Мы ведем танец с копьями с Губителем Листьев. – Это прозвище Темного всегда казалось Эгвейн странным, поскольку пришло оно из Пустыни, лишенной деревьев. – Однако никто из вступающих в танец не может быть уверен, останется в живых он или победит. Я не думаю, что Хранительницы Мудрости станут рассматривать возможность какого-либо союза с Аша'манами. Мудро ли это? – добавила она осторожно. – Из того, что ты сказала, я не могу понять, хочешь ли ты этого.
– Я не вижу другого выбора, – неохотно ответила Эгвейн. – Та яма в поперечнике имеет три мили. И это – единственная надежда, которую я вижу.
Авиенда уставилась в свой чай.
– А что, если у Предавшихся Тени нет никакого оружия? Внезапно Эгвейн поняла, что делает другая женщина. Авиенда
готовилась стать Хранительницей Мудрости, и независимо от одеяний она была Хранительницей Мудрости. Вероятно, в этом была и причина появления шали. Часть Эгвейн хотела улыбнуться. Ее подруга изменилась с тех пор, как была горячей Девой Копья, с которой она некогда познакомилась. Другая ее часть помнила, что Хранительницы Мудрости не всегда преследуют те же цели, что и Айз Седай. То, что сестры ценили больше всего, зачастую не имело для Хранительниц Мудрости никакого значения. Ее опечалило то, что вместо подруги она вынуждена думать об Авиенде как о Хранительнице Мудрости. О Хранительнице Мудрости, которая понимала, что будет лучше для Айил, а не для Белой Башни. И все равно то был хороший вопрос.
– Нам все равно рано или поздно придется иметь дело с Черной Башней, Авиенда. Морайя права, Аша'манов уже слишком много, чтобы даже надеяться укротить их всех. Если бы мы и решились укротить их перед Последней Битвой. Может, сон покажет мне какой-то иной путь, но пока мне не удавалось его увидеть. – Ни один из ее снов пока не дал хоть чего-нибудь полезного. Ну, не совсем. – Это дает нам хотя бы начало, чтобы иметь дело с ними. В любом случае, это случится. Если Восседающие смогут согласиться с чем-то еще кроме того, что они должны попытаться прийти к соглашению. Так что нам придется с этим смириться. В итоге это может оказаться и к лучшему.
Авиенда ул ы бнулась в чашку. Не насмешливо; почему-то казалась, что она вздохнула с облегчением. Однако голос ее был серьезен.
– Вы, Айз Седай, всегда думаете, что мужчины глупы. А частенько это не так. По крайней мере чаще, чем вам кажется. Будьте осторожнее с этими Аша'манами. Мазрим Таим совсем не дурак, и я думаю, что он весьма опасен.
– Совет осознает это, – сухо сказала Эгвейн. То, что он опасен, было несомненно. Но стоило подчеркнуть и другое. – Я даже не знаю, зачем мы говорим об этом. Это вне моей власти. Важно, что сестры могут решить, что раз уж мы все равно собираемся вести переговоры, то Черная Башня больше не является причиной того, чтобы нам оставаться вне Кэймлина. На следующей неделе или завтра, но ты еще увидишь, как появляются сестры, чтобы поглазеть на Илэйн или посмотреть, как идет осада. Надо решить, как сохранить в тайне то, что должно быть сокрыто. У меня есть несколько предложений, надеюсь, у тебя их еще больше.
Замечание о чужих Айз Седай, которые появятся в Королевском дворце, настолько взволновало Авиенду, что она мгновенно сменила голубой шелк на кадин'сор, а затем на шерстяную юбку с блузой из алгода и обратно, даже не осознав этого. Ее лицо оставалось настолько спокойным, что это сделало бы честь любой сестре. Ей, конечно, нечего переживать, что посещения Айз Седай обнаружат женщин Родни или пленных сул'дам и дамани или сделку с Морским Народом, но она была озабочена последствиями, связанными с Илэйн.
Мысли о Морском Народе привели к тому, что появился не только кадин'сор, но и круглый щит бычьей кожи с тремя айильскими копьями, которые теперь лежали за ее стулом. Эгвейн хотела спросить, были ли какие-то особые проблемы с Ищущими Ветер – в смысле: какие-то проблемы, кроме обычных, – но сдержалась. Если Авиенда не стала упоминать об этом, значит, рассчитывала управиться вместе с Илэйн. Наверняка она сказала бы, если бы Эгвейн стоило что-то знать. Или нет?
Вздохнув, Эгвейн поставила чашку на стол, откуда она тут же исчезла, и потерла пальцами глаза. Теперь подозрительность въелась в ее плоть. И едва ли она прожила бы без нее долго. Но не обязательно же всегда действовать в соответствии со своими подозрениями, по крайней мере со старыми друзьями.
– Ты устала, – сказала Авиенда, снова оказавшаяся в белой блузе, темной юбке и шали, озабоченная Хранительница Мудрости с пронзительными зелеными глазами. – Ты плохо спишь?
– Я сплю хорошо, – солгала Эгвейн, изобразив на лице улыбку. У Авиенды и Илэйн хватало забот и без ее головной боли. – Я не могу больше ничего придумать, – сказала она, вставая. – А ты? Ну что ж, тогда все, – продолжала она, когда та покачала головой. – Пусть Илэйн будет поосторожней. И ты позаботься о ней. И о ее младенцах.
– Хорошо, – сказала Авиенда, снова в голубых шелках. – Но и ты думай о себе. Мне кажется, ты тратишь слишком много сил. Спи хорошо и просыпайся, – заботливо произнесла она. То был обычай Айил желать доброй ночи. И исчезла.
Эгвейн хмуро смотрела на то место, где исчезла подруга. Она не тратила слишком много сил. А ровно столько, сколько необходимо. Она вернулась в свое тело и обнаружила, что оно крепко спит.
Это не означало, что она спит или не совсем означало. Ее тело дремало, дыша глубоко и медленно, но она позволила себе лишь настолько скользнуть внутрь себя, чтобы пришел сон. Она могла просто подождать, пока проснется, и потом припомнить свои сны, записывая их в маленькую книжечку в кожаном переплете, которую хранила на дне одного из сундуков с одеждой, спрятав под тонкие льняные простыни, которые не станут вынимать до весны. Но если смотреть сны, пока они снятся, то можно сберечь время. Она полагала, что это поможет ей с их расшифровкой. Хотя бы тех, что не были обычными ночными фантазиями.
А их было множество, часто в них появлялся Гавин, высокий красивый мужчина, бравший ее на руки, танцевавший с ней, занимавшийся с ней любовью. Однажды, несмотря на то что все происходило во сне, она чуть не умерла со стыда из-за мыслей о любви. Она зарделась, когда подумала об этом поутру. Теперь это казалось так глупо, так по-детски. Она сделает его своим Стражем когда-нибудь и как-нибудь, и выйдет за него замуж, и будет заниматься с ним любовью, пока он не попросит пощады. Даже во сне она хихикнула. Другие сны не были такими приятными. Она брела среди толстых деревьев по пояс в снегу, зная что ей необходимо добраться до опушки леса. Но когда она наконец видела, как редели деревья, в мгновенье ока опушка удалялась, а она снова ковыляла в снегу. Или она закатывала громадный мельничный жернов на крутой склон, но каждый раз, как оказывалась почти на вершине, она поскальзывалась, падала и смотрела, как огромный камень скатывается к подножию. Ей приходилось спускаться и начинать все сначала, только с каждым разом гора становилась все выше. Она достаточно знала о снах, чтобы понимать, откуда возникают такие сюжеты, даже если они и не имели особого значения. Кроме того, что она переутомлена, а перед ней стояла бесконечная на вид работа. Однако тут ничего не изменить. Она ощущала, как тело подергивается от утомительных снов, и постаралась расслабить напряженные мышцы. Такой полусон был немногим лучше, чем полное отсутствие сна. Ее усилия увенчались незначительным успехом. По крайней мере она дергалась только во время сновидения, в котором ее впрягли в повозку, битком набитую Айз Седай, и заставили влачить ее по грязной дороге.
Были и другие сны, ни то ни се.
Посреди деревенской лужайки стоял Мэт, играя в кегли. Крытые соломой крыши представали смутно, как бывает в сновидениях, – порой крыши оказывались шиферными, дома иногда становились каменными, иногда деревянными, – но он был совершенно отчетлив, одет в дорогую зеленую куртку и широкополую черную шляпу, как раз такую, в какой был в тот день, когда въехал в Салидар. Больше не было видно ни души. Потерев шар в руках, он коротко разбежался и небрежно катнул его по гладкой траве. Все девять кеглей упали, разлетелись, словно их пнули. Мэт отвернулся и поднял другой шар, а все кегли уже вновь стояли. Нет, это были новые кегли. Старые лежали там, где упали. Он снова кинул шар, играя в ленивые загадочные кегли. Эгвейн захотелось вскрикнуть. Кегли оказались не просто раскрашенными деревяшками. То были люди, стоявшие и смотревшие, как на них катится шар. Ни один не шевельнулся, пока тот не разметал их. Мэт повернулся, чтобы взять еще один шар. Кегли опять были новыми, новыми мужчинами, стоявшими в строгом порядке над теми, что были точно мертвые распростерты на земле. Нет, они и были мертвыми. Беззаботно Мэт снова метнул шар.
Это было истинное сновидение, и она знала об этом задолго до того, как оно истаяло. Отблеск будущего, которое могло наступить, предупреждение о том, чего надо ожидать. Истинные сновидения всегда были возможностями, а не несомненными фактами – и ей часто приходилось напоминать себе об этом; сновидение не было Предсказанием, – но это была ужасная возможность. Каждый из этих людей-кеглей представлял собой тысячи людей. В этом она б^гла уверена. Иллюминатор был частью этого. Мэт однажды встречал Иллюминатора, но то было давно. А это событие сравнительно недавнее. Иллюминаторы б ы ли рассеяны, гильдейские дома разорены. Одна даже использовала свое мастерство в странствующем балагане, с которым некоторое время путешествовали Илэйн и Найнив. Мэт мог найти Иллюминатора где угодно. И все же это был лишь один из возможных вариантов будущего. Мрачный и кровавый, но лишь возможный. И все же он виделся ей во сне дважды по меньшей мере. Это был не точно тот же сон, однако значение было таким же. Значило ли это, что он становится более вероятным? Стоило бы ей попросить Хранительниц Мудрости растолковать сновидения, но ей все меньше хотелось поступать так. Каждый вопрос, который она задавала, открывал им что-то, а ее и их цели были различны. Чтобы спасти то, что можно от Айил, они позволят стереть с лица земли Белую Башню. Ей приходилось думать больше, чем об одном народе, об одном государстве. Еще сны.
Она с трудом ступала по узкой скалистой тропе, вдоль огромного утеса. Ее окружали облака, скрывая землю внизу и гребень вверху, но все же она знала, что оба они очень далеко. Ей приходилось ставить ноги очень аккуратно. Тропа шла по потрескавшемуся карнизу, едва ли достаточно широкому, чтобы стоять, упершись в скалу одним плечом. Карниз был усыпан камнями размером с ее кулак, и при неверном шаге любой мог выскользнуть из-под ноги и обрушить ее с уступа. Ей даже показалось, что этот сон такой же, как и те, про жернова и повозки, но этот сон был истинным.
Внезапно с треском крошащегося камня карниз выскользнул из-под нее, и она лихорадочно схватилась за уступ, пытаясь нащупать в нем щель. Ее пальцы скользнули в крошечную трещинку, и падение прекратилось рывком, едва не вывихнувшим ей руки. Ноги болтались среди облаков, она слышала, как падающие камни ударяются о склон, пока звук не затих, хотя ни один камень так и не коснулся земли. Она смутно видела слева обрушившийся карниз. В десяти футах, хотя он мог быть и в миле, если говорить о возможности достичь его. В другом направлении все, что осталось от тропы, скрывал туман, но Эгвейн казалось что она расположена еще дальше. В руках не осталось силы. Она не могла подтянуться, могла лишь висеть так, пока не упадет. Край расщелины был острым, словно нож.
Внезапно появилась женщина, спускавшаяся по отвесному уступу из-за облаков, причем она двигалась так спокойно, словно спускалась по ступеням. К ее спине был приторочен меч. Ее лицо менялось, разглядеть его ясно было невозможно, но вот меч казался столь же реальным, как и камень. Женщина добралась до Эгвейн и протянула руку.
– Мы можем достичь вершины вместе, – сказала она со знакомым медлительным произношением.
Эгвейн отбросила сон, как отбросила бы от себя гадюку. Она чувствовала, как сотрясается ее тело, слышала, как стонет во сне, но некоторое время не могла ничего поделать. Ей и раньше снились Шончан, женщины-Шончан, так или иначе связанные с ней, но эта шон-чанка спасала ее. Нет! Они посадили ее на привязь, превратили в дамани. Лучше она погибнет, чем позволит спасти себя Шончан. Долгое время она не могла успокоить свое спящее тело. Хотя, возможно, это время лишь показалось долгим. Не Шончан, никогда!
Потихоньку сны вернулись.
Она карабкалась по другой тропе по утесу, утопающему в облаках, но на сей раз тропа была широкой и вымощенной белым камнем, так что обломков под ногами не попадалось. Сам утес был белым, словно мел, и столь гладким, будто отполирован. Несмотря на облака, бледный камень почти сиял. Она поднималась быстро и скоро осознала, что тропа вьется спиралью. Утес оказался шпилем. Едва она поняла это, как оказалась на его вершине, плоском гладком диске, окруженном туманом. Хотя не совсем плоском. В центре круга находилось возвышение, на котором стояла масляная лампа из прозрачного стекла. Пламя лампы горело ярко и ровно, не мерцая. Оно тоже было белым.
Внезапно из стены тумана вылетела пара птиц, два черных как ночь ворона. Проносясь над вершиной, они ударили по лампе и улетели, не останавливаясь. Лампа завертелась и закачалась, заплясала на своем постаменте, разбрасывая капельки масла. Иные из капель вспыхивали в воздухе и исчезали. Иные падали на возвышение, и каждая горела крошечным мерцающим белым пламенем. А лампа продолжала качаться на грани падения.
Эгвейн вздрогнула и проснулась во тьме. Она поняла. Впервые она поняла наверняка, что означает сон. Но почему сперва ей снилась спасающая ее шончанка, а затем Шончан, нападающие на Белую Башню? Атака, потрясшая Айз Седай до основания и угрожающая самой Белой Башне. Конечно, это всего лишь возможность. Но события, которые находили отражение в истинных снах, имели больше шансов сбыться, чем остальные.
Ей казалось, что она спокойна, но когда хлопнула грубая парусина полога, она едва не обняла Истинный Источник. Поспешно стала делать упражнения для послушниц, чтобы собраться, – вода, текущая по гладким камням, ветер, скользящий по высокой траве. Свет, она испугалась. Пришлось повторить все дважды, прежде чем ей удалось достичь хоть видимости покоя. Она открыла рот, чтобы спросить, кто там.
– Спишь? – мягко произнес голос Халимы. Он звучал почти взволнованно. – Что ж, и я бы не отказалась хорошенько поспать ночью.
Слушая, как женщина раздевается в темноте, прежде чем лечь, Эгвейн лежала очень тихо. Дай она понять, что проснулась, пришлось бы вести с той разговоры, а этого ей сейчас совершенно не хотелось. Она была совершенно уверена, что Халима нашла себе компанию, пусть и не на всю ночь. Конечно, Халима вольна поступать как ей хочется, однако Эгвейн все равно была разочарована. Она пожалела, что проснулась, и почувствовала, что снова засыпает. На сей раз она не стала останавливаться на полпути. Она вспомнит все, что ей снилось, а сейчас ей нужен нормальный сон.
Чеза появилась спозаранку, она принесла на подносе завтрак и помогла одеться. На самом деле утро было раннее, но не яркое. Солнечный свет едва пробивался, и чтобы увидеть что-нибудь, не обойтись было без света ламп. Угли в жаровне за ночь, конечно, потухли, и холодный воздух казался серым. Сегодня снова мог пойти снег. Халима облачилась в свои шелка и, глядя, как Чеза помогает Эгвейн застегнуть ряд пуговиц на спине, посмеивалась, что ей бы хотелось иметь служанку. Лицо толстушки было неизменным, она делала вид, что не замечает Халиму. Эгвейн ничего не сказала. Она сделала это вполне намеренно. Халима не была ее служанкой, и не ей устанавливать правила.
В тот момент, когда Чеза закончила застегивать последнюю крошечную пуговку и потрепала Эгвейн по руке, в палатку скользнула Нисао, впустив за собой волну ледяного воздуха. За тот миг, что в поднятый полог была видна улица, можно было заметить, что там по-прежнему серо. Определенно будет снег.
– Я должна поговорить с Матерью наедине, – сказала она, завернувшись в плащ, словно снег уже шел. Столь решительный тон был несвойственен маленькой женщине.
Эгвейн кивнула Чезе, которая сделала реверанс и, напомнив: «Не давайте остыть завтраку», – вышла из палатки.
Халима задержалась, разглядывая Нисао и Эгвейн, перед тем как подобрать свой плащ, который лежал сваленным в комок рядом с ее кушеткой.
– Думаю, что у Деланы есть для меня работа, – сказала она заметно раздраженно.
Нисао хмуро посмотрела в спину уходящей женщине, однако, ничего не сказав, обняла саидар и сплела вокруг себя и Эгвейн малого стража, защищающего от подслушивания. Не спросив разрешения.
– Анайя и ее Страж мертвы, – сказала она. – Рабочие, таскавшие мешки с углем, слышали прошлой ночью шум, словно кто-то борется или барахтается. Как ни странно, они вышли посмотреть и обнаружили, что в снегу лежат Анайя и Сетагана, мертвые.
Эгвейн медленно села на стул, который сейчас не показался ей особенно удобным. Анайя. Мертва. В ней не было особой красоты, кроме улыбки, но когда она улыбалась, то согревала все вокруг. Женщина с обыкновенным лицом, любившая кружева на своих нарядах. Эгвейн знала, что ей стоит жалеть и Сетагану, но он был Стражем. Если бы он пережил Анайю, то едва ли прожил бы долго.
– Как? – спросила она. Нисао не стала бы выставлять малого стража, чтобы сообщить лишь о гибели Анайи.
Лицо Нисао окаменело, и, несмотря на малого стража, она посмотрела через плечо, словно боялась, что кто-то может стоять у входа и слушать.
– Рабочие решили, что те наелись плохо приготовленных грибов. Иные фермеры не особо заботятся, что собирают на продажу, а некоторые грибы могут парализовать легкие или вызвать отек горла, так что человек умирает от удушья. – Эгвейн нетерпеливо кивнула. В конце концов, она сама выросла в деревне. – Каждый не прочь принять эту версию. – Нисао продолжала, но не торопилась. Руки ее теребили края плаща, и она неохотно подвигалась к концу рассказа. – Нет ни ранений, ни каких бы то ни было повреждений. Никаких оснований думать, что причина – не жадный фермер, продавший плохие грибы. Но……………
– Она вздохнула, снова бросила взгляд через плечо и понизила голос. – Я думаю, это все из-за разговоров о Черной Башне в Совете сегодня. Я проверила на резонанс. Они были убиты саидин. – Ее лицо исказила гримаса отвращения. – Я думаю, что кто-то сплел плотные потоки Воздуха вокруг их голов и они задохнулись. – Содрогнувшись, Нисао плотнее закуталась в плащ.
Эгвейн тоже захотелось содрогнуться. Она удивилась, что не вздрогнула. Анайя. Мертва. Удушена. Намеренно жестокий способ убийства, который использовал некто не желавший оставлять следов.
– Ты сказала кому-нибудь? – Конечно, нет, – возмущенно ответила Нисао. – Я пошла прямо к вам. По
крайней мере как только решила, что вы проснулись.
– Жаль. Придется объяснять, почему ты задержалась. Мы не сможем сохранить это в тайне. – Ну, Амерлин хранили и более мрачные тайны, ради блага Башни, как они себе его представляли. – Если среди нас есть мужчина, способный направлять, сестры должны быть настороже. – Маловероятным казалось, чтобы мужчина, способный направлять Силу, прятался среди солдат или рабочих. Но еще менее вероятным казалось, что некто появился здесь лишь для того, чтобы убить одну сестру и ее Стража. Что вызвало другой вопрос. – Почему Анайя? Она что, просто оказалась не в том месте и не в то время, Нисао? Где они погибли?
– Рядом с фургонами на южной стороне лагеря. Я не знаю, почему они оказались там среди ночи. Разве что Анайя пошла по нужде, а Сетагана решил, что должен охранять ее и там.
– Тогда выясни это для меня, Нисао. Что делали Анайя и Сета-гана, когда все уже спали? Почему их убили? И вот это ты сохранишь в тайне. До тех пор пока ты не назовешь мне причины, только мы вдвоем будем знать, что ты их ищешь.
Нисао открыла и закрыла рот.
– Раз я должна, значит, я должна, – пробормотала она едва слышно. Она не умела, вообще-то, хранить секреты и понимала это. Последняя тайна, которую она пыталась сохранить, привела ее прямиком к тому, что она дала клятву верности Эгвейн. – Остановит ли это разговоры о соглашении с Черной Башней?
– Сомневаюсь, – устало произнесла Эгвейн. Свет, как она могла уже устать? Солнце даже еще не взошло. – Как бы то ни было, нас ждет еще один очень длинный день.
И лучшее, на что она могла надеяться, это провести еще одну ночь без головной боли.
Глава 21. Метка
Алвиарин ступила сквозь врата, позволив им захлопнуться за собой и превратиться в исчезающую щелку сверкающего бело-голубого света. И почти немедленно она чихнула из-за пыли, поднятой ее туфлями. Тут же ее сотряс еще один чих, и еще один, от которого у нее на глазах выступили слезы. Освещенное лишь плывшим впереди нее мерцающим шаром, хранилище, вырубленное в скале тремя уровнями ниже Библиотеки Башни, было пустым, не считая многовекового скопления пыли. Она предпочла бы вернуться прямо в свои апартаменты, располагавшиеся в самой Башне, но там всегда была вероятность наткнуться на кого-нибудь из слуг, делающих уборку, и тогда ей пришлось бы избавляться от тела и надеяться, что никто не вспомнит, что слугу в последний раз видели входящим в ее комнаты. Не высовывайся и не возбуждай даже тени подозрения, приказала Месана. Это казалось излишней предосторожностью, притом что Черная Айя разгуливала по Башне совершенно безнаказанно со дня ее основания, но когда приказывает одна из Избранных, лишь глупец вздумает не послушаться. По крайней мере если есть хотя бы малейшая вероятность, что это откроется.
Алвиарин раздраженно направила Силу, чтобы убрать из воздуха пыль, прибив ее к каменному полу с такой силой, что по нему пробежала дрожь. Ей не пришлось бы каждый раз проходить через эту процедуру, если бы она попросту смела всю пыль в угол, вместо того чтобы оставлять ее лежать слоем на полу. Никто, кроме нее, не забирался в подвалы библиотечных хранилищ целыми годами, никто не заметил бы, что комната была чистой. Но кто-нибудь всегда поступает так, как не поступает никто и никогда. Она часто поступала так сама и не хотела быть пойманной из-за глупой ошибки. Тем не менее она ворчала себе под нос, счищая Силой рыжеватую грязь со своих туфель, подола юбки и плаща. Маловероятно, чтобы кто-нибудь опознал бы в ней глину с Тремалкина, самого большого из островов Морского Народа, но кто-нибудь мог удивиться, где это она ухитрилась испачкаться. Территория вокруг Башни сейчас уже, должно быть, погребена под снегом, за исключением тех мест, где снег счистили и земля промерзла насквозь. Все еще ворча, она снова направила Силу, чтобы заглушить скрип заржавевших петель, одновременно толкая неструганую деревянную дверь. Наверняка существовал какой-то способ наложить на дверь плетение и спрятать его, чтобы не приходилось каждый раз бороться с этим скрипом, – она была уверена, что такой способ есть, – но Месана отказывалась научить ее этому способу.
Месана была настоящей причиной ее раздражения. Избранная учила ее тому, чему сама хотела, и ничему больше, постоянно намекая на ждущие Алвиарин чудеса и держа вдали от них. К тому же
Месана использовала ее как девочку на побегушках. А ведь Алвиа-рин находилась во главе Высшего Совета и знала имена всех Черных сестер в каждом «сердце», о чем Месана даже не подозревала. Она выказывала мало интереса к тому, кто исполняет ее приказания, до тех пор пока они выполнялись, причем до последней буквы. Достаточно часто она хотела, чтобы их выполняла Алвиарин самолично, заставляя ее иметь дело с людьми, которые считали себя ровней ей лишь потому, что тоже служили Великому Повелителю. Слишком многие из Друзей считали себя ровней Айз Седай, а то и выше. Хуже того, Месана запретила ей преподать наглядный урок хотя бы одному из них. Отвратительные крысеныши, никто даже не может Силу направлять, а Алвиарин должна быть вежливой с ними только потому, что кто-нибудь из них может служить другому из Избранных! Было очевидно, что Месана не знает этого наверняка. Она была одной из Избранных, и из-за ее неуверенности Алвиарин вынуждена улыбаться этой уличной грязи.
Пустив шар бледного света плыть впереди себя, освещая ей путь, Алвиарин скользила вдоль по грубо высеченному в камне коридору, приглаживая за собой пыль легкими взмахами Воздуха, чтобы она казалась непотревоженной, и перебирая в голове некоторые из вещей, которые она хотела бы сказать Месане. На самом деле, разумеется, она не скажет ничего, и осознание этого лишь подогревало ее раздражение. Критиковать одну из Избранных, даже в самых мягких выражениях, было кратчайшим путем к боли, а может быть и к смерти. А в действительности почти наверняка и к тому и к другому. С Избранными единственным способом выжить было пресмыкаться и выполнять приказания, и первое не менее важно, чем второе. Бессмертие стоило того, чтобы немного поползать на коленях. Обретя бессмертие, она будет обладать всей властью, какую пожелает, гораздо большей, чем когда-либо имела любая из Амерлин. Сначала, однако, было необходимо выжить.
Достигнув вершины первого пандуса, ведущего вверх, Алвиарин перестала заботиться о том, чтобы заметать следы. Здесь было уже не так много пыли, а та, что была, несла следы колес тележек и отпечатки ног; никто не заметит, если к ним добавится еще одна цепочка легких следов. Впрочем, она продолжала идти быстро. Обычно мысль о том, что она будет жить вечно, поднимала ей настроение; мысль о том, что в конце концов она будет править через Месану так же, как сейчас она правила через Элайду. Конечно, не в точности так же; ожидать, что она сможет довести Месану до той же степени покорности, в какой находилась Элайда, было бы слишком амбициозно, однако она все же могла привязать к себе эту женщину настолько, чтобы обеспечить собственное возвышение. Сейчас ее мысли постоянно возвращались к тому, что она отсутствовала в Башне почти месяц. Вряд ли Месана озаботилась тем, чтобы все это время держать Элайду под контролем, хотя Избранная, если что-нибудь пойдет не так, несомненно возложит вину на Алвиарин. Правда, Элайда в последнее время была запугана как следует. Она умоляла о том, чтобы ее освободили от частного наказания, получаемого от Наставницы Послушниц. Разумеется, она достаточно запугана, чтобы не выйти за рамки дозволенного. Разумеется. Алвиарин решительно отодвинула мысли об Элайде на задний план, но не замедлила шага.
Второй пандус привел ее на верхний из подземных этажей, где она позволила мерцающему световому шару исчезнуть и отпустила саидар. Тени здесь прерывались почти достигающими друг друга лужицами бледного света от ламп в железных скобах, расположенных вдоль каменных стен, которые на этом уровне аккуратно обтесаны. Ничто не двигалось здесь, за исключением единственной крысы, спешащей прочь, тихо стуча коготками по каменным плитам пола. Она почти улыбнулась. Почти. Глаза Великого Повелителя пронизывали Башню, хотя никто, по-видимому, не замечал, что охрана сплоховала. Она не думала, что это дело рук Месаны; плетения-стражи просто больше не выполняли ту роль, которую должны были выполнять. В них были… бреши. Разумеется, ей не было дела до того, видело ли ее животное и донесет ли о том, что видело, однако она все же быстро нырнула на узенькую винтовую лестницу. На этом уровне могли оказаться люди, а на людей нельзя положиться настолько же, как на крыс.