— А я и не отпущу, — тихо проговорил Талланвор.
— Ты отправляешься в Тир. Но ведь ты говорил, что никогда не уйдёшь.
— Моё сердце останется здесь, — ответил он. — Я хорошо знаю, что такое любить на расстоянии, Моргейз. Я провёл так многие годы задолго до начала этого глупого путешествия, смогу и впредь. Моё сердце предаёт меня. Возможно, какой-нибудь троллок окажет мне любезность и вырвет его из моей груди.
— Как горько, — прошептала Моргейз.
— Ты достаточно ясно показала, что моё внимание не желанно. Королева и обычный гвардеец. Полнейшее безрассудство.
— Больше не королева, — сказала она.
— Не по названию, Моргейз. Но в душе.
Сверху упал листок и опустился на озерцо. Дольчатые края и ярко-зелёный цвет указывали на то, что он мог бы жить ещё долго.
— А знаешь, что самое худшее? — спросил Талланвор. — Это надежда. Надежда, которую я позволил себе лелеять. Путешествуя с тобой, защищая тебя, я думал, что, может быть, ты увидишь. Может быть, тебе не будет всё равно. И ты забудешь его!
— Его?
— Гейбрила, — резко бросил Талланвор. — Я вижу, что ты до сих пор думаешь о нём. Даже после всего того, что он сделал тебе. Я оставляю своё сердце здесь, но ты оставила своё в Кэймлине. — Краем глаза Моргейз видела, как он отвернулся. — Что бы ты ни нашла в нём, у меня этого нет. Я лишь простой, незнатный, глупый гвардеец, который и двух слов связать не может. Ты преклонялась перед Гейбрилом, а он и внимания на тебя не обращал. Такова любовь. Растреклятый пепел, а теперь я оказался на твоём месте!
Моргейз молчала.
— И поэтому, — продолжил он, — я должен идти. Теперь ты в безопасности, и это всё, что имеет значение. Помоги мне Свет, но это до сих пор единственное, что меня волнует!
Талланвор двинулся прочь, ветки захрустели под его ногами.
— Гейбрил был одним из Отрёкшихся, — заговорила Моргейз.
Хруст прекратился.
— На самом деле это был Равин, — продолжила она. — Он завладел Андором с помощью Единой Силы, заставляя людей делать то, что он хотел.
Талланвор присвистнул и, вновь захрустев ветками, вернулся обратно к ней:
— Ты уверена?
— Уверена? Нет. Но в этом есть смысл. Мы не можем не замечать того, что происходит в мире, Талланвор. Погоду; того, как портится в одно мгновение еда; действия этого Ранда ал'Тора. Он не Лжедракон. Должно быть, Отрёкшиеся снова на свободе. Что бы ты сделал на их месте? Собрал бы армию и начал войну? Или просто вошёл бы во дворец и взял в жёны королеву? Замутив её разум так, чтобы она позволяла тебе делать всё, что ты захочешь. Ты бы с минимальными усилиями заполучил ресурсы целой страны. Едва пошевелив пальцем…
Моргейз подняла голову и взглянула в даль. На север. В сторону Андора.
— Они называют это Принуждением. Это тёмное, мерзкое плетение, которое лишает человека воли. О его существовании я даже знать не должна. Ты говоришь, что я думаю о нём. Это правда. Я думаю о нём и ненавижу его. Ненавижу себя за то, что позволила ему сделать. И часть моего сердца знает, что если он появится здесь и потребует что-нибудь от меня, я выполню это. Я не смогу иначе. Но всё то, что я чувствую к нему — то, что сплетает моё желание и мою ненависть вместе, как две пряди волос в косу — это не любовь.
Моргейз повернулась и посмотрела на Талланвора:
— Я знаю, что такое любовь, Талланвор, и Гейбрил никогда не видел моей. Сомневаюсь, что такой, как он, смог бы понять, что это такое.
Талланвор посмотрел в её глаза. Его были тёмно-серыми, спокойными и чистыми.
— Женщина, ты вновь даёшь мне эту чудовищную надежду. Берегись того, что лежит у твоих ног.
— Мне нужно время подумать. Ты не повременишь пока с Тиром?
Талланвор поклонился.
— Моргейз, если тебе что-либо будет нужно от меня — что угодно — тебе нужно будет лишь попросить. Я думал, что это очевидно. Я вычеркну своё имя из списка.
Моргейз смотрела вслед уходящему Талланвору, и в голове у неё бушевала буря, несмотря на спокойствие деревьев и озерца перед ней.
Глава 22
КОНЕЦ ЛЕГЕНДЫ
Ночью Гавину не было видно увечий, нанесённых Белой Башне.
В темноте трудно разобрать, что находится на стене: сложная мозаика или плохо подобранная плитка. Ночью даже самые прекрасные строения Тар Валона превращались просто в тёмные силуэты.
Ночью заплатки темноты прикрывали выбоины и проломы в Белой Башне. И, конечно, в такие ночи, когда из-за закрывавших небо туч было темно хоть глаз выколи, нельзя было определить цвет Башни: белая она или чёрная. Ночью это не имело значения.
Гавин бродил вокруг Белой Башни. На нём были узкие штаны и красный кафтан с золотом. Это было похоже на форму, но неизвестно какой армии и королевства. В его собственной жизни тоже не было определённости — кто же его союзники. Поэтому он бродил почти бессознательно и опомнился только на подходе к восточному входу, по пути к спальне Эгвейн. Сжав зубы, он развернулся и пошёл прочь.
Нужно выспаться. Он почти неделю ночами охранял вход в спальню Эгвейн и вот после этого впал в охотку, как называют это солдаты. Возможно, было бы лучше остаться отдохнуть в своей комнате, но казарма Белой Башни казалась ему тесной клеткой.
Неподалеку через торчащие пучки травы прокрались две мелкие бродячие кошки. Их глаза блеснули в отражённом свете факела постового. Заметив Гавина, кошки припали к земле и какое-то мгновение размышляли, стоит на него нападать или нет. Над головой пролетела невидимая сова. Опустившееся на землю одинокое перо было единственным доказательством её полёта. Ночью жизнь представляется легче.
Некоторые так и живут всю жизнь, предпочитая открытым светлым окнам покрывало темноты, поскольку они уверили себя, что весь мир погряз в тенях.
Уже наступило лето, но, несмотря на дневную жару, ночью было удивительно холодно. Он поёжился под налетевшим ветерком. После гибели невезучей Белой сестры убийства прекратились. Когда же убийца нанесёт очередной удар? В этот самый момент он или она может красться по коридорам Башни в поисках одиноких Айз Седай, словно эти кошки, рыщущие в поисках мышей.
Эгвейн прогнала его от своего порога, но это вовсе не означало, что он не может продолжать её охранять. Какой толк в таких вот прогулках по окрестностям? Ему следует быть внутри, где можно сделать что-то полезное. Поэтому Гавин направился к одному из входов для прислуги.
Внутренний холл с низким потолком был чистым и, как и остальная Башня, хорошо освещённым, хотя пол вместо покрытой глазурью плитки был выложен невзрачными серыми плитами. Справа из открытой двери, ведущей в комнату, доносились весёлый смех и говор. Сменившиеся с поста гвардейцы Башни веселились с товарищами. Гавин едва удостоил их взгляда, но внезапно остановился как вкопанный.
Он снова оглядел комнату и узнал несколько человек.
— Мазон? Киларк? Занг? А вы что тут делаете?
Все трое посмотрели на него сначала встревожено, затем огорчённо. Оказалось, что здесь среди сменившихся гвардейцев проводили время за игрой в кости и смоля трубки около дюжины Отроков. Они вскочили на ноги и отдали ему честь, хотя он больше не был их командиром. Но, похоже, они это ещё не до конца поняли.
Киларк, бывший у них заводилой, подскочил к Гавину. Он был худым, светлым шатеном с длинными волосами и толстыми пальцами на руках.
— Милорд, — обратился он к Гавину, — ничего серьёзного. Просто развлекаемся.
— Ты же знаешь, Киларк, — ответил Гавин, — Стражи не одобряют подобное поведение. Если узнают, что вы ночью играли в кости, вы никогда не сумеете убедить Айз Седай вас выбрать.
Киларк поморщился.
— Верно, милорд.
В его гримасе было что-то, что заставило Гавина спросить:
— Что такое? Давай, парень, выкладывай.
— Что ж, милорд, — начал Киларк, — дело в том, что некоторые из нас сомневаются, хотят ли они становиться Стражами. Вы же знаете, не все пришли сюда именно за этим. Некоторые, вроде вас, хотели учиться у лучших. А что касается остальных… ну, всё изменилось.
— Что именно? — уточнил Гавин.
— Да глупости, милорд, — ответил тот, глядя под ноги. — Вы, конечно, правы. Утром учебный бой. Но, всё же, мы уже видели войну. Мы стали солдатами. Быть Стражем — мечта, но некоторые из нас не понимают, во что мы превратились. Понимаете?
Гавин медленно кивнул.
— Когда я только появился в Башне, — продолжил Киларк, — единственным моим желанием было стать Стражем. А теперь, я не знаю, хочу ли я посвятить свою жизнь защите одной единственной женщины, странствующей в одиночестве по деревням.
— Можешь стать Стражем какой-нибудь Коричневой или Белой Сестры, — сказал Гавин, — и остаться в Башне.
Киларк нахмурился.
— При всём уважении, милорд, но думаю, лучше от этого не станет. Стражи… они не похожи на остальных людей.
— Уж это точно, — согласился Гавин, покосившись на потолок, туда, где находились покои Эгвейн. Нет, он не станет приближаться к её двери. Усилием воли он заставил себя отвести взгляд и сосредоточился на Киларке. — В том, чтобы выбрать иной путь, нет ничего зазорного.
— Другие считают, что есть.
— Другие ошибаются, — ответил Гавин. — Собери всех, кто хочет остаться с Отроками, и явись завтра утром на доклад к капитану Чубейну. Я с ним переговорю. Готов спорить, он сможет использовать вас как часть Гвардии Башни. Во время атаки Шончан он потерял много людей.
Киларк явно воспрял духом.
— Вы, правда, это сделаете, милорд?
— Ну конечно. Для меня было честью вами командовать.
— Как вы считаете… не стоит ли вам присоединиться к нам? — с надеждой в голосе спросил юноша.
В ответ Гавин покачал головой:
— Меня ждёт другая дорога. Но, если будет угодно Свету, я буду неподалёку и смогу за вами приглядывать. — Он кивнул в сторону комнаты. — Иди, возвращайся к игре. С Максимом я тоже поговорю. — Максим был угрюмым, сильным Стражем, который в настоящее время руководил занятиями.
Киларк благодарно кивнул и поспешил вернуться к остальным. Гавин пошёл дальше по коридору, сожалея, что его собственный выбор далеко не так прост, как у его бывших парней.
Задумавшись, он прошёл почти половину дороги к покоям Эгвейн, пока не сообразил, что именно он делает. «Мне нужно что-то, чтобы отвлечься ». Время еще не столь позднее, возможно, стоило разыскать Брина и поболтать.
Он направился к старику. Если положение Гавина среди Айз Седай было странным, то у Брина положение тоже было, как минимум, необычным. С одной стороны — Страж бывшей Амерлин, с другой — генерал вторгшейся армии Эгвейн, и, наконец, вернувшийся из отставки великий полководец. Дверь к нему была приоткрыта, высвечивая полоску на голубых плитках пола в коридоре. Такая была у него привычка, когда он не спал и находился у себя, на случай, если вдруг понадобится кому-то из офицеров. Большую часть времени Брин отсутствовал, ночуя в одном из своих штабов, разбросанных в деревушках вокруг Тар Валона.
Гавин тихо постучал.
— Войдите, — раздался знакомый решительный голос Брина. Гавин проскользнул внутрь и вернул дверь в прежнее приоткрытое положение. Полководец восседал за державшимся на честном слове столом, работая над письмом. Он глянул на Гавина: — Секундочку.
Молодому человеку пришлось подождать. Все стены были увешаны картами Тар Валона, Андора, Кайриэна и ближайших окрестностей. На многих из них были нанесены свежие пометки красным мелком. Брин готовился к войне. Характер пометок красноречиво указывал на то, что у Брина есть предчувствие, что ему придется оборонять от троллоков сам Тар Валон. На нескольких картах были изображены деревни, располагавшиеся в северной части страны, перечислены их укрепления, если таковые имелись, и их лояльность по отношению к Тар Валону. Их предполагалось использовать для пополнения припасов и как передовые позиции. На другой карте кружками были обведены древние сторожевые башни, укрепления и развалины.
В расчётах Брина прослеживалась методичная неумолимость и чувство острой необходимости. Старик не собирался возводить укрепления, только использовать уже имеющиеся. Он выдвигал войска только в те деревни, которые считал наиболее подходящими. На другую карту были нанесены подробности набора новобранцев.
До того как Гавин вошёл сюда, вдохнув запахи старой бумаги и горящих свечей, он не чувствовал реальности надвигающейся войны. Скоро, скоро она грянет. Дракон разобьёт печати на узилище Тёмного. Ярко-красным цветом на картах было отмечено то место, которое он назвал местом их встречи с Эгвейн — Равнина Меррилор. Она располагалась к северу — на границе с Шайнаром.
Темный будет выпущен на свободу. О, Свет! По сравнению с этим все личные проблемы Гавина — сущие пустяки.
Брин закончил письмо, присыпал его песком, свернул и протянул руку за воском и печатью.
— Поздновато для гостей, сынок.
— Знаю, но думал, что ты, наверное, ещё не спишь.
— Так и есть. — Брин капнул воском на письмо. — Так что тебе было нужно?
— Совет, — ответил Гавин, присаживаясь на табурет.
— Боюсь, я плохой советчик, если речь идёт не о том, как лучше разместить отряд солдат или как укрепить подходящий холм. Тем не менее, выкладывай, о чём ты хотел поговорить?
— Эгвейн запретила мне себя защищать.
— Уверен, у Амерлин есть на то свои причины, — ответил Брин, осторожно приложив к письму печать.
— Они глупые, — ответил Гавин. — У неё нет Стража, а в Башне орудует убийца. — «Одна из Отрёкшихся », — мысленно добавил он.
— И то и другое верно, — согласился Брин. — Но тебе-то какое до этого дело?
— Ей нужна моя защита.
— Разве она просила себя защищать?
— Нет.
— Вот именно. Насколько мне помнится, она не просила идти с ней в Башню. И повсюду таскаться за нею, словно пёс, потерявший хозяина, тоже не просила.
— Но я ей нужен! — настаивал Гавин.
— Интересно. В прошлый раз, когда тебе взбрела в голову подобная мысль, ты с моей помощью разрушил всё, чего она добивалась долгие недели, все её труды по восстановлению единства Белой Башни. Иногда, сынок, наша помощь не нужна. И не важно, насколько бескорыстно она предлагается или насколько необходимой она кажется.
Гавин сложил руки на груди, не имея возможности опереться спиной о стену, боясь повредить карту с отмеченными садами, растущими в округе. Одна из расположенных поблизости от Горы Дракона деревень почему-то была обведена четырежды.
— Значит, твой совет такой: пусть она остаётся беззащитной и, возможно, получит нож в спину?
— Я не давал тебе совета, — ответил Брин, пролистывая стопку рапортов на столе. Его жёсткое лицо было освещено пламенем мигающей свечи. — Я всего лишь дал кое-какие пояснения, но странно, что ты пришёл к выводу, что должен оставить её в одиночестве.
— Я… Брин, она ведёт себя глупо!
Уголок губ Брина приподнялся в кривой улыбке. Он опустил бумаги и повернулся к Гавину.
— Я предупреждал, что из меня плохой советчик. Не уверен, что у меня есть ответы, которые могут тебе угодить. Но позволь узнать: чего хочешь ты сам, Гавин Траканд?
— Эгвейн, — немедленно выпалил он. — Я хочу быть её Стражем.
— Так, что именно из этого?
Гавин нахмурился.
— Тебе нужна Эгвейн, или место её Стража?
— Быть её Стражем, конечно. И… и, да, хочу на ней жениться. Брин, я её люблю.
— Мне кажется, это абсолютно разные вещи. Они похожи, но разные. Но, если забыть об Эгвейн, чего ты хочешь?
— Ничего, — ответил Гавин. — Она для меня всё.
— Что ж, в этом твоя проблема.
— Как это? Я же её люблю.
— Это ты так говоришь. — Брин смерил Гавина взглядом, положив одну руку на стол, другую на своё колено. Гавин боролся с желанием съёжиться под его взглядом. — Ты всегда был увлекающимся, Гавин. Таким же, как твоя сестра и мать — импульсивным и начисто лишённым расчётливости своего брата.
— Галад вовсе не расчётливый, — возразил Гавин. — Он просто решительный.
— Нет, — ответил Брин. — Возможно, я выразился неверно. Галад не расчётливый, но он и не импульсивный. Быть импульсивным означает действовать необдуманно, а Галад много времени уделяет размышлениям. Подобным образом он выработал собственный кодекс морали. Он может действовать быстро и одновременно обдуманно, потому что он уже решил, что нужно делать. Ты же действуешь со страстью. Не обдуманно, а по велению сердца. Бросаешься, словно в омут сломя голову, под воздействием эмоций. Это придаёт тебе силы. Когда нужно, ты сначала действуешь, а потом разбираешься в собственных метаниях. Обычно твои инстинкты тебя не подводят, так же было у твоей матери, но именно из-за этого тебе ещё никогда не приходилось встречаться с ситуацией, когда твои инстинкты уводят тебя в неверном направлении.
Гавин понял, что согласно кивает.
— Но, сынок, — продолжил Брин, наклоняясь вперёд. — Мужчина не может жить одним порывом, поглощённый единственной целью. Такого мужчину не захочет ни одна женщина. По-моему, чего-то в жизни добиваются именно те мужчины, которые тратят время на самосовершенствование, а не проявляют преданность. Они добиваются и женщины, и цели в жизни. — Брин потёр подбородок. — Поэтому если ты просишь совета, то он таков: пойми, кем хочешь стать без Эгвейн, а потом решай, как вписать её в эту ситуацию. Думаю, именно этого женщины…
— Стало быть, теперь ты стал экспертом по женщинам? — раздался новый голос.
Гавин удивлённо обернулся и увидел стоящую в дверях Суан Санчей.
Брин и бровью не повёл:
— Ты достаточно долго простояла за дверью, чтобы слышать всё с самого начала, Суан, и знаешь, что речь не об этом.
Суан фыркнула, внося в комнату чайник.
— Тебе следует лежать в кровати, — сказала она, полностью игнорируя Гавина после брошенного на него беглого взгляда.
— Совершенно верно, — спокойно ответил Брин. — Но, как ни странно, нужды страны не прислушиваются к моим прихотям.
— Карты можно посмотреть и утром.
— А можно и ночью, и вечером. Каждый потраченный мною час может стоить нескольких лиг земли, которую можно было бы защитить в случае прорыва троллоков.
Суан громко вздохнула, вручая ему кружку и наливая в неё пахнущий голубикой чай. Так странно было видеть Суан, которая благодаря усмирению выглядела ровесницей Гавина, хлопочущей над пожилым Гартом Брином.
Передав кружку Брину, Суан повернулась к Гавину.
— А теперь, что касается тебя, Гавин Траканд, — сказала она. — Я давно собиралась с тобой потолковать. Значит, отдаёшь приказы Амерлин? Говоришь ей, что делать? Да? Порой мужчины считают, что женщины у них на побегушках. Ты навоображал себе кучу всевозможных глупых планов, и считаешь, что мы будем тебя поддерживать.
Она смерила его взглядом, словно не ожидала никакого иного ответа, кроме стыдливо опущенных глаз. Гавин поступил именно так, и быстро вышел за дверь, чтобы избежать дальнейших упрёков.
Слова Брина его вовсе не удивили. Тот был во всём верен себе, и уже не раз повторял всё это прежде. Думай, прежде чем действовать. Будь рассудительнее. Несмотря на то, что он размышлял подряд неделю за неделей, все его мысли, словно запертые в банке мухи, носились по кругу. Ни к каким выводам он так и не пришёл.
Проходя по коридорам, Гавин наталкивался на часовых Чубейна, расставленных через регулярные интервалы. Он старался убедить себя, что не собирается подниматься к Эгвейн, а просто проверит посты. И всё же, вскоре он оказался в коридоре, ведущем к покоям Амерлин. До них оставался один переход. Он лишь заглянет к ней на секундочку и…
Гавин застыл как вкопанный. «Что я творю?» — подумал он.
Больше всего тревожило незнание того, достаточно ли хорошо её охраняют. Он всё равно не уснёт, пока не…
«Нет, — твёрдо сказал он себе. — На этот раз поступлю так, как она просила ». Он повернулся, собираясь уйти.
Донёсшийся звук заставил его задержаться и оглянуться через плечо. Шаги и шорох одежды. Для послушниц было уже поздно, но слуги могли разносить поздний ужин. Брин с Гавином были не единственными полуночниками в Белой Башне.
Вот опять. Звуки совсем тихие, едва слышные. Нахмурившись, Гавин стащил сапоги и осторожно заглянул за угол.
Там никого не было. Дверь Эгвейн, украшенная золотой мозаикой в форме Авендесоры, оставалась закрытой, холл перед нею — пустым. Вздохнув, Гавин покачал головой и опёрся спиной о стену, собираясь натянуть сапоги. Он надеялся, что Эгвейн, по крайней мере, позволит Чубейну выставить у своей двери стражу. Оставить её без охраны — это…
В тени прямо перед дверью Эгвейн что-то промелькнуло. Гавин застыл. Там было не так уж темно, разве что чернела создаваемая альковом тень в несколько дюймов шириной. Но по мере того, как он всё пристальнее вглядывался в неё, ему всё труднее становилось сосредоточиться. Его взгляд каждый раз соскальзывал в сторону, словно кусочек масла с горячей репы.
Похоже, что… похоже, пятно тени было крупнее, чем он думал. И почему он не может смотреть прямо туда, куда надо?
Гавин заметил какое-то шевеление, и что-то мелькнуло в воздухе. Он бросился в сторону и услышал, как о камни звякнула сталь. Оставшись в одном сапоге, потому что второй уронил, он выхватил меч. Метивший ему в сердце нож скользнул по выложенному плитками полу.
Напрягшийся Гавин выглянул из-за угла. Кто-то удирал по коридору. Кто-то, одетый во всё чёрное, с капюшоном на голове.
Молодой человек помчался следом, выставив меч перед собой, неловко оскальзываясь по пути, когда цеплялся необутой ногой за обутую. Убийца был чрезвычайно быстр. Гавин закричал, поднимая тревогу. Его голос эхом разнесся по тихим коридорам Башни. Он решил срезать путь слева. Убийце придётся повернуть и выйти в коридор справа.
Гавин бросился по другому коридору к перекрёстку, на котором рассчитывал перехватить душегуба, и проехал по полу за угол.
Коридор был пуст. Может, убийца повернул назад? Гавин выругался и помчался обратно к основному коридору. Возможно, он шмыгнул в какую-нибудь дверь? Везде должны быть тупики. Если он дождётся подмоги, то…
«Нет, — поворачиваясь, решил он. — Тень. Ищи, тень ». — Там, слева был затенённый дверной проём. Тень была слишком маленькой, чтобы в ней мог кто-то спрятаться, но едва Гавин взглянул туда, у него вновь появилось то же самое чувство потери ориентации.
Оттуда вынырнул человек, направив удар меча в голову Гавина. Тому пришлось отражать атаку приёмом Рубка Тростника. Убийца оказался намного ниже ростом, поэтому у Гавина было преимущество. Однако противник двигался с ошеломительной скоростью. Его меч замелькал в серии совершенно незнакомых Гавину ударов.
Он вынужден был ответить Вихрем Ветра, словно был окружён врагами. Он едва смог удерживать атакующего на расстоянии. В отдалении послышались приближающиеся крики — это на его призывы откликнулась стража. Он снова крикнул.
Молодой человек почувствовал в движениях нападавшего неуверенность. Убийца рассчитывал справиться с Гавином быстро. Что ж, он тоже так думал, но сосредоточиться на оппоненте было очень трудно. Верные, казалось, удары Гавина, когда тому удавалось их нанести, вместо плоти пронзали пустоту.
Он развернулся боком, подняв меч над головой в стойке Несущийся с Горы Вепрь. Это дало убийце шанс — он увидел прореху в защите и метнул нож, заставив Гавина сдвинуться в сторону.
Нож звякнул о стену, а убийца бросился прочь по коридору. Гавин рванул за ним, но он не поспевал за убегавшим. Вскоре тот оказался далеко впереди, потом метнулся влево. В той стороне находилась целая череда пересекающихся коридоров.
«Такая скорость, — мелькнула у Гавина мысль, когда он остановился, пытаясь отдышаться, опёршись руками о колени, — явно неестественна ».
Спустя мгновение, с мечами наготове появились двое гвардейцев Чубейна. Гавин указал направление.
— Убийца. Подслушивал у дверей Эгвейн. Убежал туда.
Один бросился туда, куда указал Гавин. Второй обратно — поднять общую тревогу.
«Свет! — подумал молодой человек. — А что если я помешал вовсе не в тот момент, когда он подслушивал? Что если я вмешался, когда он выходил? »
С новыми силами Гавин бросился к дверям Эгвейн. С мечом в руке он проверил дверь. Она была не заперта!
— Эгвейн! — заорал он, распахивая дверь и бросаясь внутрь.
Внезапно резко вспыхнул свет и раздался хлопок. Гавин обнаружил, что он опутан какими-то прочными, невидимыми жгутами и поднят в воздух. Его меч упал на пол, а в рот был вставлен также невидимый кляп.
Он так и висел, извиваясь, обезоруженный, где-то под потолком, когда в комнату из своей спальни вошла Амерлин. Она была настороже и полностью одета в тёмно-красное платье с золотой оторочкой.
Вид у неё был недовольный.
* * *
Мэт сидел у гостиничного камина, жалея, что жар нельзя как-нибудь унять. Он ощущался через все слои одежды — потрёпанную куртку, белую рубашку и плотные рабочие штаны. На его сапогах были отличные подмётки, но по бокам они прохудились. Сегодня он не надел шляпу, зато обмотал шарфом нижнюю часть лица. Он сидел откинувшись на спинку стула из горного дуба.
Его медальон всё ещё оставался у Илэйн, а без него он чувствовал себя голым. К его креслу был прислонён короткий меч, но Мэт носил его, скорее, для отвода глаз. Для дела он приготовил невзрачный дорожный посох, стоявший рядом, и спрятанные под одеждой ножи. Однако меч куда нагляднее, и, увидев его, каждый разбойник на улицах Нижнего Кэймлина дважды подумает, прежде чем сунется к его обладателю.
— Думаю, я догадываюсь, почему вы о нём спрашиваете, — произнёс Чет. Таких, как этот парень, можно было найти в любой таверне. Он был достаточно пожилым, чтобы быть свидетелем рождения парней вроде Мэта, их взросления и даже смерти, и всегда был рад поболтать о прошлом, особенно если при этом ему поставят выпивку. Или даже без неё.
Лицо Чета было покрыто седой щетиной, а на голове он носил кривобокую шапку. Его залатанный плащ некогда был чёрным, а красно-белая нашивка на нагрудном кармане слишком выцвела и не читалась. В ней было что-то неуловимо воинское, да и такие широкие и ужасные шрамы через всю щёку и шею редко заработаешь в пьяной драке.
— Ага, — продолжил Чет, — об этом предводителе Отряда многие расспрашивают. Что ж, кружечка эля пришлась весьма кстати, поэтому я дам тебе один совет. Похоже, ты знаешь, с какого конца браться за меч, но с твоей стороны было бы глупо задираться с этим так называемым Принцем Воронов, Повелителем Удачи. Он как пить дать повидал старушку Смерть и выиграл в кости собственную судьбу. Он никогда не проигрывает схватки.
Мэт промолчал. Он откинулся на спинку стула. Эта таверна была уже четвёртой за ночь, и в трёх предыдущих он тоже собирал сплетни о Мэтриме Коутоне. Если б в них была хоть крупица правды. Кровь и проклятый пепел!
О, конечно, сплетничают обо всех. Большинство — о Ранде, и при каждом его упоминании в голове Мэта вспыхивал цветной круговорот. Тир пал перед Шончан. Нет, это был Иллиан. Нет, Ранд всех победил и теперь сражается в Последней Битве. Нет! Он забирается к спящим женщинам и делает им детей. Нет, это делает Тёмный. Нет, Тёмный — это Мэт!
Треклятые сплетни. Кажется, их предназначение — оставить Мэта в одиночестве. Происхождение некоторых он мог проследить до Отряда — как, например, сказку о городе, полном ходячих мертвецов. Но большая часть рассказанных баек, по заявлениям людей, была поведана дядюшками, кузенами или племянниками.
Мэт подкинул Чету грош, тот вежливо приподнял шапку и отправился за добавкой. Самому Мэту выпивка не лезла в горло. У него было подозрение, что картинки с его портретами были частью того, почему эти сплетни распространялись с такой поразительной скоростью. В последней таверне кто-то, кстати, вытащил из кармана его сложенный и весь помятый портрет, и предъявил ему. К счастью, пока его никто не узнал.
Камин продолжал потрескивать. Нижний Кэймлин сильно разросся, и предприимчивые люди быстро сообразили, что сдача комнат внаём и выпивка могут принести отличный барыш. Так каждая халупа превратилась в таверну, а таверны стали полноценными гостиницами.
Дерево было в большой цене, и большая часть наёмников стала лесорубами. Некоторые работали честно, выплачивая за это налог короне. Другие пытались словчить, и кое-кого уже за это повесили. Кто бы мог подумать — человека повесили за то, что рубил деревья? А что будет потом? Станут вешать за кражу грязи?
Нижний Кэймлин сильно преобразился. Появились дороги, выросли дома. Пройдёт всего пару лет, и Нижний Кэймлин сам превратится в город! Им придётся возвести вокруг него собственную стену.
Комната пропахла потом и грязью, но не больше, чем в других тавернах. Служанки были охочи до работы и быстро вытирали потёки на столах. Конкретно вот эта, подливая эль в Мэтову кружку, слегка ему улыбнулась и показала часть лодыжки. Её нужно хорошенько запомнить, она может сгодиться для Талманеса.
Мэт слегка приспустил шарф, чтобы сделать глоток. Обмотавшись подобным образом шарфом, он чувствовал себя полным дураком, но носить плащ с капюшоном было слишком жарко, а борода — это сущее наказание. Даже замаскировавшись шарфом, в Нижнем Кэймлине он не слишком выделялся. Мэт не единственный, кто прятал лицо. Сам он объяснил, что у него есть неприятный шрам, который хотелось бы скрыть, собеседники же подозревали, что за его голову назначена награда. К сожалению, и то и другое было правдой.