– Под Алессандрией?
– В двух или трех льё. В Алессандрии у него склады, лазареты, артиллерия, резервы: он никуда оттуда не подастся. Я должен нанести ему сокрушительный удар, иначе я не добьюсь мира! Я перехожу через Альпы, – он указал на Большой Сен-Бернар, – внезапно обрушиваюсь на ничего не подозревающего Меласа и разбиваю его наголову!
– О! В этом-то я не сомневаюсь.
– Но, понимаешь, Ролан, я не могу спокойно отправиться в поход, пока страну разъедает эта язва, пока у меня за спиной Вандея!
– Ах, вот в чем дело: долой Вандею! И вы посылаете меня в Вандею, чтобы я ее уничтожил!
– Этот молодой человек рассказал мне про Вандею много важного. Вандейцы – храбрые солдаты, и командует ими человек с головой – этот самый Жорж Кадудаль. Я предложил бы ему полк, но он, конечно, откажется.
– Он чертовски зазнался!
– Но он кое о чем не подозревает.
– Кто? Кадудаль?
– Он самый. Дело в том, что аббат Бернье [411] сделал мне важные предложения.
– Аббат Бернье?
– Да.
– Что это за аббат Бернье?
– Сын анжуйского крестьянина; сейчас ему тридцать два или тридцать три года. Он был кюре в церкви Сен-Ло в Анже. Во время восстания он нарушил присягу и переметнулся к вандейцам. Два-три раза Вандею усмиряли. Раз или два считали ее умершей. Не тут-то было: Вандею усмирили, но аббат Бернье не подписал мира, Вандея умерла, но аббат Бернье был жив. Однажды Вандея проявила к нему неблагодарность: он хотел, чтобы его назначили генеральным уполномоченным всех роялистских войск, сражающихся внутри страны. Но под давлением Стофле на этот пост был назначен граф Кольбер де Молеврье, [412] его бывший сеньор. В два часа ночи совет был распущен, аббат Бернье исчез. Что он предпринял в эту ночь, ведомо только Господу Богу и ему самому; но в четыре часа утра отряд республиканцев окружил ферму, где ночевал Стофле, безоружный и без всякой охраны. В половине пятого Стофле был схвачен и через неделю казнен в Анже… На следующий день д'Отишан встал во главе войск и, не повторяя ошибки своего предшественника, сразу же назначил аббата Бернье генеральным уполномоченным… Понимаешь, в чем дело?
– Еще бы не понять!
– Так вот, аббат Бернье, генеральный представитель воюющих держав, наделенный полномочиями от графа д'Артуа, сделал мне важные предложения.
– Как! Он соизволил сделать предложения вам, первому консулу?.. А знаете, аббат Бернье хорошо поступил! Что ж, вы принимаете предложение аббата Бернье?
– Да, Ролан. Пусть Вандея заключит со мной мир, и я открою ее церкви и верну ей ее священников!
– А что, если они запоют: «Domine, salvum fac regem!»? [413]
– Это все же лучше, чем совсем ничего не петь. Бог всемогущ, и от него все зависит. Я тебе объяснил, в чем Заключается твоя миссия. Подходит ли она тебе?
– Я в восторге от нее!
– Вот тебе письмо к генералу Эдувилю. Как главнокомандующий Западной армией он будет вести переговоры с аббатом Бернье, и ты будешь присутствовать на всех совещаниях. Он будет всего лишь моими устами, а ты – моей мыслью. Отправляйся немедленно: чем раньше ты вернешься, тем скорей будет разбит Мелас.
– Генерал, разрешите мне только написать матушке.
– Где она остановится?
– В Посольской гостинице.
– Когда она должна приехать?
– Сейчас ночь двадцать второго января. Она прибудет двадцать третьего вечером или утром двадцать четвертого.
– И она остановится в Посольской гостинице?
– Да, генерал.
– Я все устрою.
– То есть как вы все устроите?
– Твоя матушка, конечно, не может оставаться в гостинице!
– Где же она будет проживать?
– У одного друга.
– Но она никого не знает в Париже.
– Прошу прощения, господин Ролан: она знает гражданина Бонапарта, первого консула, и его супругу, гражданку Жозефину.
– Неужели вы хотите, генерал, поместить мою матушку в Люксембургском дворце? Имейте в виду, что она будет там плохо себя чувствовать.
– Нет, я ее устрою на улице Победы.
– О! Генерал!
– Хорошо, хорошо! Значит, решено. Поезжай и возвращайся как можно скорее!
Ролан взял руку первого консула и хотел было ее поцеловать, но Бонапарт привлек его к себе.
– Обними меня, милый Ролан, – сказал он. – Счастливого пути!
Спустя два часа Ролан уже мчался в почтовой карете по дороге в Орлеан. Через день, в девять часов утра, после тридцати трех часового пути, он прибыл в Нант.
Глава 29
ДИЛИЖАНС ИЗ ЖЕНЕВЫ
Почти в тот же час, когда Ролан приехал в Нант, тяжело нагруженный дилижанс остановился возле постоялого двора «Золотой крест» на главной улице городка Шатийон-сюр-Сен.
В те времена дилижансы состояли всего из двух частей – закрытого купе спереди и общего отделения. Ротонда [414] была добавлена позднее как новейшее изобретение.
Лишь только дилижанс остановился, кучер соскочил на землю и распахнул дверцы, открыв пассажирам выход с обеих сторон.
Пассажиров было всего семь человек.
В общем отделении – трое мужчин, две женщины и грудной младенец.
В переднем купе – мать с сыном.
Мужчины были: врач из Труа, часовщик из Женевы и архитектор из Бурка. Одна из женщин была горничная, направлявшаяся в Париж к своей хозяйке, другая – кормилица с грудным ребенком на руках: она везла малыша к его родителям.
В переднем купе ехала мать, женщина лет сорока, сохранившая следы былой красоты, и ее сын, мальчик лет одиннадцати-двенадцати.
Третье место в купе занимал кондуктор.
Завтрак, как обычно, был приготовлен в большом зале гостиницы; это тот самый дорожный завтрак, который путешественники никогда не успевают доесть, потому что кондуктор – вероятно, по сговору с трактирщиком – немилосердно торопит их.
Горничная с кормилицей зашли в булочную, чтобы купить свежих хлебцев, а кормилица – еще и чесночной колбасы, после чего обе женщины вошли обратно в дилижанс и преспокойно уселись закусывать, из экономии отказавшись от завтрака, который, должно быть, был им не по средствам.
Врач, архитектор, часовщик и мать с сыном отправились на постоялый двор и, обогревшись у большого кухонного очага, уселись за стол в столовой.
Дама взяла только чашку кофе со сливками и немного фруктов.
Мальчик, стараясь показать, что у него аппетит как у взрослого, принялся уплетать завтрак.
Несколько минут все пассажиры молча утоляли голод.
Первым нарушил молчание часовщик из Женевы.
– Честное слово, граждане, – воскликнул он (в общественных местах все еще было принято обращение «гражданин»), – признаюсь откровенно, сегодня утром я был очень рад, когда наконец рассвело!
– Вам плохо спится в дороге, сударь? – осведомился врач.
– Напротив, сударь, – возразил земляк Жан Жака, [415] – обычно я сплю как убитый; но в эту ночь страх был сильнее усталости.
– Вы боялись, что дилижанс опрокинется? – пошутил архитектор.
– Вовсе нет, в этом отношении мне везет: я уверен, что ни один экипаж не опрокинется, если в нем еду я. Опять-таки дело не в этом.
– А в чем же? – спросил врач.
– Да у нас в Женеве ходят слухи, будто дороги во Франции далеко не безопасны.
– Это смотря по обстоятельствам, – заметил архитектор.
– Вот как? – удивился часовщик.
– Ну-да, – продолжал архитектор, – если бы, к примеру, мы везли с собой казенные деньги, на нас бы непременно напали, вернее, это давно бы уже произошло.
– Вы полагаете? – ужаснулся женевец.
– Это неизбежно. Уж не знаю, как этим чертям Соратникам Иегу удается обо всем пронюхать, но они не пропускают ни одного случая.
Врач кивнул в знак согласия.
– А вы? Вы тоже разделяете мнение моего соседа? – спросил доктора уроженец Женевы.
– Безусловно.
– А вы решились бы сесть в дилижанс, если бы знали, что там везут казенные деньги?
– Признаюсь, я бы еще подумал, – засмеялся доктор.
– А вы, сударь? – обратился часовщик к архитектору.
– Ну, у меня настолько срочное дело, что я бы все-таки поехал, – ответил тот.
– Ох, меня так и тянет выгрузить свои чемоданы и сундуки и подождать завтрашнего дилижанса! – заявил испуганный швейцарец. – Ведь в сундуках у меня карманных часов на двадцать тысяч франков; до сих пор нам везло, но не следует искушать Господа Бога.
– Разве вы не слышали, сударь, – вмешалась в разговор пожилая дама, – что нам грозило бы нападение лишь в том случае, если бы мы везли казенные деньги; так, по крайней мере, утверждают ваши соседи.
– Вот именно! – воскликнул часовщик, с тревогой оглядываясь по сторонам. – В том-то и дело, что мы везем казенные деньги.
Пассажирка слегка побледнела, бросив взгляд на сына: каждая мать прежде всего беспокоится за своего ребенка, а потом уже думает о себе.
– Что такое? Мы везем деньги? – вскрикнули в один голос, хотя и с разной степенью волнения, врач и архитектор. – Вы уверены в этом?
– Совершенно уверен, господа.
– Тогда вам следовало бы сказать нам раньше или, по крайней мере, говорить об этом шепотом.
– Но, может быть, ваши сведения не совсем точны? – допытывался доктор.
– Или вы просто пошутили? – добавил архитектор.
– Боже меня упаси!
– Ведь женевцы – большие охотники посмеяться, – подхватил врач.
– Сударь, – возразил часовщик, крайне оскорбленный тем, что его принимают за шутника, – сударь, я сам видел, как их грузили.
– Что?
– Деньги.
– И много их было?
– При мне погрузили изрядное количество мешков.
– Но откуда же столько денег?
– Это сокровище бернских медведей. Вам, должно быть, известно, господа, что бернские медведи имеют ренту не менее пятидесяти-шестидесяти тысяч ливров?
Врач расхохотался.
– Право же, наш сосед нарочно нас пугает! – воскликнул он.
– Господа, даю вам честное слово! – возмутился часовщик.
– Скорее, господа, по местам! – крикнул кондуктор, распахивая двери. – Пора ехать, мы и так опаздываем на три четверти часа.
– Минутку, кондуктор, одну минутку! – сказал архитектор, – мы совещаемся.
– Насчет чего?
– Затворите дверь, кондуктор, и подойдите сюда.
– Выпейте с нами стаканчик вина, кондуктор.
– С охотой, господа; от стаканчика вина не откажусь. – Кондуктор поднял стакан, и трое пассажиров чокнулись с ним.
Не успел он поднести стакан ко рту, как доктор удержал его за руку.
– А ну-ка, кондуктор, говорите начистоту, это правда?
– Что такое?
– А то, что сказал этот господин. И он кивнул на женевца.
– Господин Феро?
– Я не знаю, так ли зовут этого господина.
– Да, сударь, это моя фамилия, я весь к вашим услугам, – подтвердил женевец, поклонившись, – Феро и компания, часовая мастерская, улица Рампар, номер шесть, в Женеве.
– Садитесь, господа, скорее! – снова произнес кондуктор.
– Но вы же не ответили.
– А на что я должен отвечать, черт подери? Вы ни о чем не спрашивали.
– Ну как же, мы спрашивали: правда ли, что вы везете в дилижансе крупную сумму денег, принадлежащих французскому правительству?
– Экий сплетник! – проворчал кондуктор, обернувшись к часовщику. – Это вы все разболтали?
– Ну-да, дружище…
– Садитесь, господа, по местам!
– Но ведь прежде чем сесть в дилижанс, мы хотим знать…
– О чем? Везу ли я казенные деньги? Ну да, они со мной. Теперь, стало быть, если на нас нападут, молчите, сидите смирно, и все обойдется как нельзя лучше.
– Вы уверены?
– Я сам улажу дело с этими молодцами.
– Как вы поступите, если нас задержат? – спросил врач у архитектора.
– Черт возьми, я последую совету кондуктора.
– Это лучшее, что вы можете сделать, – поддержал тот.
– Тогда и я буду сидеть смирно, – сказал доктор.
– И я тоже, – поддакнул часовщик.
– Ну, господа пассажиры, садитесь, да поживее!
Мальчик слушал их разговор, нахмурив брови и стиснув зубы.
– Что до меня, – повернулся он к матери, – если на нас нападут, уж я знаю, что мне делать.
– А что ты сделаешь?
– Сама увидишь.
– О чем говорит этот милый ребенок? – спросил часовщик.
– Я говорю, что все вы трусы! – решительно ответил мальчик.
– Полно, Эдуард, что с тобой? – испугалась мать.
– Мне бы даже хотелось, чтобы на дилижанс напали! – со сверкающим взором воскликнул мальчуган.
– Скорее, господа, ради Бога, садитесь поскорее! – в последний раз крикнул кондуктор.
– Надеюсь, кондуктор, у вас нет с собой оружия? – еле вымолвил доктор.
– Как же, есть пистолеты.
– Экая беда!
Кондуктор нагнулся к нему и шепнул на ухо:
– Не беспокойтесь, сударь, – они заряжены только порохом.
– Слава Богу!
Кондуктор захлопнул дверцы дилижанса.
– Эй, кучер, погоняй!
Пока возница хлестал лошадей и тяжелый экипаж раскачивался, трогаясь с места, он затворил дверцы купе.
– Разве вы не сядете с нами, кондуктор? – спросила дама.
– Благодарствуйте, госпожа де Монтревель, я поеду на империале, [416] – ответил кондуктор и прибавил, проходя мимо оконца: – Последите, чтобы господин Эдуард не трогал пистолетов в моей сумке: это опасно.
– Вот еще, будто я не умею обращаться с пистолетами! – возмутился мальчик. – У меня есть пистолеты куда лучше ваших, те, что мой друг сэр Джон выписал из Англии; ведь правда, мама?
– Все равно, прошу тебя, Эдуард, ничего не трогай, – сказала г-жа де Монтревель.
– О, не беспокойся мамочка, – сказал мальчуган и тут же прошептал сквозь зубы: – А все-таки, если Соратники Иегу нападут на нас, я знаю, что мне делать!
Дилижанс наконец сдвинулся и покатил дальше на Париж.
Стоял один из тех ясных зимних дней, когда даже люди, верящие в смерть природы, вынуждены понять, что она не умерла, а только заснула. Человек живет семьдесят или восемьдесят лет, ночи его долгой жизни длятся по десять-двенадцать часов, и он сетует, что продолжительность этих ночей сокращает его и без того краткие дни; а у природы, существующей вечно, и деревьев, живущих многие века, сон длится всего пять месяцев; для нас это зима, для них – только ночь. Поэты с завистью воспевают бессмертие природы, которая будто бы умирает каждую осень и воскресает каждую весну. Но поэты ошибаются: осенью природа не умирает – она засыпает, весною природа не воскресает – она пробуждается. В тот день, когда наша планета действительно умрет, она погибнет навеки: улетит в просторы вселенной или низвергнется в бездну хаоса, безжизненная, безмолвная, одинокая, без деревьев, без цветов, без зелени, без поэтов.
Но в тот чудесный день 23 февраля 1800 года уснувшей природе как будто грезилась весна. Под сияющими радостными лучами в траве, окаймлявшей дорогу с обеих сторон, сверкали искры инея, те обманчивые жемчужины, что тают в руках ребенка и радуют взор земледельца, когда они трепещут на ростках пшеницы, едва показавшихся из земли.
В дилижансе растворили все окна навстречу нежданной улыбке небес и люди говорили солнечному лучу, радующему их после столь долгого отсутствия: «Будь благословен, желанный гость, мы боялись, что ты заблудился в густых тучах запада или в бурных волнах океана».
Через час после стоянки в Шатийоне дилижанс внезапно остановился возле излучины реки без всякой видимой причины, вот только навстречу медленно ехали четыре всадника, и первый из них, обогнав остальных на два-три шага, взмахом руки приказал кучеру остановиться.
Возница повиновался.
– Ах, матушка, какие прекрасные лошади! – воскликнул Эдуард, который, не слушая предостережений г-жи де Монтревель, смотрел на дорогу, высунувшись в раскрытое оконце. – Какие лошади! Только отчего все всадники в масках? Мы же не на карнавале!
Госпожа де Монтревель предавалась мечтам (всякая женщина о чем-то мечтает: молодая грезит о будущем, пожилая вспоминает прошлое).
Выйдя из задумчивости, она тоже выглянула в окошко и громко вскрикнула.
Эдуард быстро обернулся.
– Что с тобой, мама? – спросил он.
Госпожа де Монтревель, сильно побледнев, крепко обняла его, ничего не отвечая.
В дилижансе раздались крики ужаса.
– Да что случилось? – воскликнул мальчик, стараясь вырваться из рук матери, обнявшей его за шею.
Тут в оконце экипажа просунул голову один из всадников в маске.
– Случилось то, мой дружок, – произнес он ласково, – что нам с кондуктором надо уладить одно дельце, которое ничуть не касается господ пассажиров. Попросите вашу достойную матушку принять уверения в нашем почтении и не обращать на нас внимания, будто нас здесь и нет.
Затем он вошел в общее отделение.
– Мое почтение, господа, – сказал он, – не тревожьтесь за сохранность ваших кошельков и драгоценностей и успокойте кормилицу: мы вовсе не хотим, чтобы у нее пропало молоко.
Потом незнакомец обратился к кондуктору:
– Ну как, дядюшка Жером, ведь правда, что у вас припрятано сто тысяч франков в сундуке и на империале, не так ли?
– Что вы, господа, уверяю вас…
– Это казенные деньги, они взяты у бернских медведей; семьдесят тысяч франков золотом, остальное серебром. Серебряные монеты в мешках на империале, золото в сундуке в купе. Все правильно? Мы хорошо осведомлены?
При словах «в сундуке в купе» г-жа де Монтревель снова вскрикнула; значит, ей придется столкнуться лицом к лицу с незнакомцами, которые, несмотря на их любезность, внушали ей настоящий ужас.
– Да что с тобой, мама? Что с тобой? – нетерпеливо допытывался мальчик.
– Молчи, Эдуард, молчи.
– Почему я должен молчать?
– Разве ты не понимаешь?
– Нет.
– Наш дилижанс задержали.
– Но зачем? Объясни, зачем!.. Ах, мама, теперь я понял!
– Нет, нет, – прошептала г-жа де Монтревель, – ты ничего не понимаешь.
– Эти господа просто грабители.
– Берегись, не говори так.
– Почему? Разве это не воры? Вон они отбирают деньги У кондуктора!
В самом деле, один из верховых укладывал на лошадь мешки с серебром, которые кондуктор бросал ему сверху, с империала.
– Нет, нет, это не воры! – сказала мать. И прибавила, понизив голос: – Это Соратники Иегу.
– Ах, вот как! – воскликнул мальчик. – Значит, те самые, которые чуть не убили моего друга сэра Джона?
Мальчик сильно побледнел и стиснул зубы, тяжело дыша от волнения.
В эту минуту один из незнакомцев в маске отворил дверцу купе и обратился к пассажирке с изысканной любезностью:
– Госпожа графиня, к величайшему сожалению, мы вынуждены вас потревожить: нам, или, вернее, кондуктору, надо порыться в сундуке. Сделайте одолжение, выйдите на минуту из экипажа: Жером постарается все закончить как можно скорее.
Потом, с игривой усмешкой, веселым тоном, должно быть всегда ему свойственным, он крикнул кондуктору:
– Верно я говорю, Жером?
С высоты империала кондуктор подтвердил его слова.
Исполняя просьбу незнакомца, г-жа де Монтревель спустилась на землю первая, инстинктивно стараясь загородить собою сына от возможной опасности.
Этой минутой и воспользовался мальчик, чтобы завладеть пистолетами кондуктора.
Веселый молодой человек заботливо помог г-же де Монтревель спуститься по ступенькам, подал знак одному из товарищей поддержать ее под руку и вернулся к экипажу.
В этот миг раздались два выстрела: Эдуард выпалил прямо в соратника Иегу из двух пистолетов, и того заволокло облаком дыма.
Госпожа де Монтревель отчаянно вскрикнула и упала без чувств.
Вслед за воплем матери раздались громкие возгласы, выражавшие самые разные чувства.
Из дилижанса доносились испуганные крики: ведь все сговорились не оказывать никакого сопротивления, и вдруг кто-то вздумал дать отпор.
Трое молодых людей на миг замерли от изумления: такое происшествие случилось с ними впервые!
Они бросились к своему товарищу, думая, что он убит наповал.
Но он стоял во весь рост, целый и невредимый, и покатывался со смеху, между тем как кондуктор, умоляюще сложив руки, жалобно восклицал:
– Честное слово, сударь, там не было пуль, клянусь вам, сударь, это холостые заряды.
– Еще бы, черт подери! – воскликнул молодой человек. – Сам вижу, что это холостые заряды, но у мальчика были серьезные намерения… Не правда ли, Эдуар?
Обернувшись к своим спутникам, он продолжал:
– Согласитесь, господа, что этот прелестный мальчик – истый сын своего отца и вполне достоин своего старшего брата. Браво, Эдуард, ты будешь настоящим мужчиной, когда вырастешь.
И, заключив мальчика в объятия, он крепко расцеловал его в обе щеки. Эдуард, отбиваясь изо всех сил, дрался как чертенок: он был возмущен, что его обнимает человек, в которого он два раза выстрелил из пистолета.
Тем временем один из незнакомцев перенес мать Эдуарда на несколько шагов от дилижанса и уложил ее, подстелив плащ, на обочину дороги.
Молодой человек, с такой нежностью обнимавший Эдуарда, оглянулся по сторонам и увидел лежавшую женщину.
– Однако, – сказал он, – госпожа де Монтревель все еще не пришла в себя. Господа, мы не можем бросить даму в таком состоянии. Эй, Жером, возьми к себе господина Эдуарда.
Передав мальчика на попечение кондуктора, он обратился к одному из своих спутников:
– Послушай, ты человек предусмотрительный, нет ли у тебя нюхательной соли или пузырька с мелиссовой водой? [417]
– На, держи! – отвечал тот, вынимая из кармана флакон английского уксуса.
– Ну а теперь, – продолжал молодой человек, видимо главарь их шайки, – закончи без меня все дела с папашей Жеромом, а я позабочусь о госпоже де Монтревель.
В самом деле, пора было оказать помощь бедной женщине: обморок постепенно переходил в нервный припадок, все ее тело сводили судороги, из груди вырывались глухие стоны.
Склонившись над ней, молодой человек поднес к ее лицу нюхательную соль. В испуге раскрыв глаза, г-жа де Монтревель стала звать сына: «Эдуард, Эдуард!» – и, взмахнув рукой, нечаянно сбила маску с незнакомца, который так заботливо ухаживал за ней.
Лицо его открылось.
Этот любезный и веселый молодой человек, как, вероятно, уже догадались читатели, был Морган.
Госпожа де Монтревель была поражена; она с изумлением разглядывала его красивые черные глаза, высокий лоб, белые зубы, тонко очерченные губы, приоткрытые в улыбке. Она поверила, что от такого человека ей не грозит никакая опасность и что с Эдуардом не могло случиться ничего дурного.
Разбойник, напугавший ее до полусмерти, теперь стал в ее глазах воспитанным светским человеком, который оказал помощь несчастной женщине.
– О сударь, как вы добры! – воскликнула она.
В ее глазах, в ее растроганном голосе звучала горячая благодарность не только за себя, но и за ребенка.
Вместо того чтобы поспешно схватить маску и сразу же надеть ее, оставив у г-жи де Монтревель лишь смутное, мимолетное воспоминание о себе, Морган, из странного кокетства, присущего его рыцарской натуре, галантно поклонился в ответ на ее слова, дал ей время рассмотреть свое лицо, передал ей в руки взятый у д'Ассе флакон и лишь после этого завязал шнурки маски.
Госпожа де Монтревель оценила тактичность молодого человека.
– Будьте спокойны, сударь, – заверила его она, – в каком бы месте и при каких обстоятельствах я бы вас ни встретила, вы мне незнакомы.
– В таком случае, сударыня, – ответил Морган, – это мне надлежит благодарить вас и сказать вам: как вы добры!
– Садитесь, господа пассажиры, по местам! – крикнул кондуктор самым обычным тоном, как будто ничего не произошло.
– Вам стало лучше, сударыня? Не хотите ли отдохнуть еще немного? – заботливо спросил Морган. – Дилижанс подождет.
– Нет, сударь, не стоит; благодарю вас за любезность, я чувствую себя хорошо.
Морган предложил г-же де Монтревель опереться на его руку, она перешла дорогу и поднялась по ступенькам в экипаж.
Кондуктор уже усадил туда Эдуарда.
Когда г-жа де Монтревель уселась на место, Морган, установив добрые отношения с матерью, захотел помириться с сыном.
– Не будем ссориться, мой маленький герой! – предложил он, протягивая руку.
Но мальчик отшатнулся назад.
– Я не подаю руки разбойникам с большой дороги! – ответил он.
Госпожа де Монтревель вздрогнула от испуга.
– У вас прелестный сын, сударыня, – улыбнулся Морган, – только он склонен к предрассудкам.
И, отвесив любезный поклон, он затворил дверцу.
– Счастливого пути, сударыня!
– Ну, трогай! Погоняй! – скомандовал кондуктор. Экипаж тронулся с места.
– Ах, извините, сударь! – крикнула г-жа де Монтревель. – Флакон, вы забыли флакон!
– Оставьте его себе, сударыня, – сказал Морган, – надеюсь, однако, что все прошло и он вам больше не понадобится.
Но Эдуард вырвал флакон из рук матери.
– Матушка не принимает подарков от бандитов! – крикнул он.
И вышвырнул флакон за окно.
– Черт побери! – пробормотал Морган с печальным вздохом, который его друзья услышали впервые. – Пожалуй, я прав, что не решаюсь просить руки моей бедной Амели.
Потом он обратился к своим спутникам:
– Ну что же, господа, все готово?
– Дело сделано! – отвечали те хором.
– Тогда по коням и в дорогу! Не забудьте, что мы должны поспеть в Оперу к десяти часам вечера.
Вскочив в седло, он понесся вперед, перемахнул ров и, достигнув берега реки, смело переправился вброд, следуя маршруту, указанному им мнимым курьером на карте Кассини.
Когда молодые люди оказались на другом берегу, д'Асса спросил у Моргана:
– Скажи-ка, у тебя и правда упала маска?
– Правда, но мое лицо видела только госпожа де Монтревель.
– Ох! – вздохнул д'Асса. – Лучше бы никто его не видел.
И четверо всадников, пустив лошадей в галоп, умчались по полям в сторону Шаурса.
Глава 30
РАПОРТ ГРАЖДАНИНА ФУШЕ
Подъехав на следующее утро, около одиннадцати, к Посольской гостинице, г-жа де Монтревель была крайне изумлена, что ее встретил не Ролан, а какой-то незнакомый господин. Он подошел к ней.
– Вы вдова генерала де Монтревеля, сударыня? – начал он.
– Да, сударь, – ответила г-жа де Монтревель с некоторым удивлением.
– Вы ищете вашего сына?
– Вы правы, и я не понимаю… он же обещал мне в письме…
– Человек предполагает, а первый консул располагает, – отвечал незнакомец, смеясь. – Первый консул отправил вашего сына по делам на несколько дней и поручил мне встретить вас вместо него.
Госпожа де Монтревель сразу успокоилась.
– С кем имею честь говорить? – спросила она.
– Гражданин Фовле де Бурьенн, первый секретарь консула; к вашим услугам, – поклонился незнакомец.
– Будьте любезны передать первому консулу мою благодарность, – сказала г-жа де Монтревель, – а также мое глубокое сожаление, что я не могу поблагодарить его лично.
– Но это не составит никакого труда для вас, сударыня.
– Как так?
– Первый консул приказал проводить вас в Люксембургский дворец.
– Меня?
– Вас и вашего сына.
– О, я увижу генерала Бонапарта, самого генерала Бонапарта, какое счастье! – воскликнул мальчик.
И запрыгал от радости, хлопая в ладоши.
– Тише, Эдуард, перестань! – остановила его мать и продолжала, обратившись к Бурьенну: – Извините его, сударь, это маленький дикарь, выросший в горах Юры.
Бурьенн протянул руку Эдуарду.
– Я очень дружен с вашим братом, – проговорил он, – хотите поцеловать меня?
– Охотно сударь, – ответил мальчик, – ведь вы не разбойник с большой дороги.
– Надеюсь, что нет, – рассмеялся секретарь.
– Еще раз прошу извинить его, сударь, дело в том, что по дороге на нас было совершено нападение.
– Как, на вас напали?
– Да.
– Разбойники?
– Не совсем так.
– Сударь, – перебил Эдуард, – разве те, кто грабит чужие деньги, не разбойники?
– Обычно их так называют, мой мальчик.
– А! Вот видишь, матушка?
– Перестань, Эдуард, прошу тебя, замолчи!
Бросив взгляд на г-жу де Монтревель, Бурьенн понял по выражению ее лица, что разговор этот ей неприятен, и не стал настаивать.
– Разрешите вам напомнить, сударыня, – продолжал он, – что, как я имел честь вам доложить, мне приказано проводить вас в Люксембургский дворец, где вас ожидает госпожа Бонапарт.
– Благодарю, но позвольте мне сменить платье и переодеть Эдуарда, сударь.
– А сколько времени вам понадобится, сударыня?
– Не будет ли неуважительно попросить у вас полчаса?
– О нет, если вам достаточно получаса, я сочту вашу просьбу вполне уважительной.
– Будьте покойны, сударь, вполне достаточно!
– Итак, сударыня, – сказал секретарь, поклонившись, – я отлучусь по делам и через полчаса вернусь в ваше распоряжение.
– Благодарю вас сударь.
– Не обижайтесь, если я вернусь точно к сроку.
– Я не заставлю вас ждать.
Бурьенн откланялся.
Госпожа де Монтревель сначала переодела Эдуарда, потом переоделась сама и за пять минут до прихода Бурьенна была готова.
– Берегитесь, сударыня, – со смехом воскликнул Бурьенн, – а вдруг я расскажу первому консулу, как вы пунктуальны!
– А чего мне бояться?
– Как бы он не заставил вас обучать этому госпожу Бонапарт.