- Садитесь, товарищи! Ну и погода! Скучно, наверное, - обратился к ним я.
- Нет дела рукам, нет веселья, - ответил за всех старший сержант Захар Киля и улыбнулся. - В тайге, - продолжал он, - тот не охотник, кто сидит дома.
- Но что ты сделаешь, дождь полосует, туман закрыл весь передний край, не видно цели, - возразил снайпер Алексей Пупков.
- Дождь, туман - это и хорошо. Пробрался поближе к противнику и выжидай, не согласился с ним Захар.
Посидели в землянке, поговорили по душам. Решили дожидаться возвращения группы разведчиков. Открылась дверь, вошел майор В. И. Зорько. Атлетически сильный, высокий, с широкой грудью, черноволосый. Не заметив нас, спросил с тревогой:
- Еще не пришли?
- Нет, - тихо ответил его заместитель капитан А. В. Авдонин и кивнул в нашу сторону.
Начальник разведки только тут увидел нас, извинился.
Вскоре появился старший сержант Михаил Процай, командир взвода разведроты дивизии. Ему на вид года двадцать два, среднего роста, худощавый, детские голубые глава. Он был скромен, тих и неприметен. Одним словом - сибиряк охотник. Трудно было себе представить, что Михаил был одним из самых лучших и смелых разведчиков. Его знал даже командующий армией. В дивизии его звали ласково - Миша. Но особо отличало его от всех - это острое зрение.
Мне давно хотелось самому узнать, действительно ли он видит ночью? Войдя в блиндаж, Процай приложил руку к пилотке, попросил разрешения обратиться к майору В. И. Зорько, коротко доложил:
- Задачу выполнили. - И отступил в сторону, пропуская мокрого пленного.
Потом вынул из кармана неотправленное письмо гитлеровца. Переводчик лейтенант Бейлин начал читать: "Днем нельзя показаться из блиндажа или окопа, потому что русские снайперы наблюдают, как дьяволы. А ночью над нашими головами работает маленькая авиация. Если не убьют и не ранят, то через месяц попадешь в сумасшедший дом".
Все сидящие в землянке снайперы довольно переглянулись...
Тем временем старший сержант Процай коротко рассказал о поиске:
- Мы почти двое суток скрывались в нейтральной полосе. Сидели в камышах. Смотрим, прохаживается фашист, как на прогулке. Скрутили, он даже не успел пикнуть. Бесшумно по кустам, по разминированной тропке вернулись к своим.
- А правда ли, что вы ночью видите, как днем? - спросил я разведчика.
Он улыбнулся:
- Зрение у меня, как у всех. Только я могу долго не моргать. А это здорово помогает.
Наступал рассвет.
- Нам пора! - поднялся снайпер старшина Пупков.
- А может, дождемся полного рассвета, там и дождь перестанет, - предложил снайпер Хасанов.
- Нет! - отрезал Пупков.
Вместе с ними и мы вышли из блиндажа. Было темно, но на востоке зарозовело небо. Сизый туман стелился над болотами, ветер, с шумом срывал последние листья с деревьев в каких-то сразу поредевших лесах.
Снайперы вскоре скрылись в тумане, ушли на передний край - выслеживать и уничтожать врага. Увели пленного и разведчики. Комиссар обернулся ко мне:
- С каким ужасом пленные говорят о снайперах, о ночных бомбардировщиках, о "катюшах".
- Да, Яков Петрович! Знаете, а мне вспоминается такой случай...
И я рассказал комиссару, как в такую же дождливую ночь ушел разведывательный взвод лейтенанта Мишуткина по болотам за "языком". Разведчики шли по болоту, по колено в воде. И надо же было случиться такому совпадению навстречу в таком же примерно составе шел фашистский разведывательный взвод, и тоже с целью захватить "языка".
Столкнулись, как говорится, нос к носу. Завязалась ожесточенная короткая схватка. Но разве кто устоит перед нашими разведчиками?! Мишуткин сам прострелил фашистскому офицеру руку. Тот выронил автомат, вынужден был сдаться в плен, а за ним последовали и остальные семь разведчиков.
По дороге раненых немцев перевязали, нашли им по сто граммов водки, чтобы согрелись, и привели в штаб. Я тогда был начальником штаба 200-й стрелковой дивизии. В моем присутствии переводчик допрашивал пленных. Оказывается, пленный офицер довольно сносно владел русским языком. Он прибыл на Северо-Западный фронт в составе дивизии СС "Мертвая голова" для усиления 16-й немецкой армии, которая стала в оборону рамушевского коридора.
Я поинтересовался тогда: "Когда начнутся активные действия?"
- Не знаю, - ответил немец.
По-видимому, он боялся нарушить военную присягу. После ряда вопросов к нему офицер вдруг обратился ко мне: "Нас, наверное, расстреляют?"
- Нет, - успокоил я его.- Мы пленных не расстреливаем, а всех отправляем в тыл, на работу, - восстанавливать разрушенное и сожженное вами же.
- А какой ж о я работник с одной рукой?
- Ничего, найдется и нам работа, по вашей гражданской специальности.
Какое-то подобие улыбки появилось на его губах. Вижу, что он начинает верить нам.
- Что вас больше всего беспокоило в обороне?
- Многое! - воскликнул он. - Днем снайперы и "катюши", а ночью бомбардировочная авиация. Это ужасно! Солдаты становятся нервными и злыми. Проклинают все на свете. Я вам, конечно, верю, что нас не расстреляют. Для нас все ужасы кончились. Я готов хоть в Сибирь!..
- Да, Яков Петрович, - вернулся я к сказанному комиссаром.- Об этом сказал не только этот пленный. Об этом говорили в начале лета и будут продолжать говорить, если будем вести активную оборону.
Я лично считаю, что большая заслуга в этом и летчиков ночных бомбардировщиков. Благодаря им не было покоя фашистам и ночью...
Все мы с глубокой благодарностью говорили о героях-летчиках 242-й ночной бомбардировочной дивизии 6-й воздушной армии. Генерал-майор авиации Д. Ф. Кондратюк и генерал-лейтенант авиации Ф. П. Польнин, командовавшие этой армией, многое сделали для усиления соединения ночных бомбардировщиков. Ничто - ни зенитная артиллерия и прожекторы врага, ни вражеские истребители, ни ночная темнота - не могли остановить пилотов.
Наступил рассвет, начал просматриваться передний край противника. Надо было подниматься на НП, его расположили на высоком ветвистом дереве.
Не успели мы начать наблюдение, как опять пополз туман и заморосил дождь. Видимости никакой. От воды тянуло сыростью. Промокли мы на дереве до нитки. Тем временем ни одной машины, ни одного человека не прошло по дороге Старая Русса - Рамушево. Редко так бывало.
Тем более у нас были данные, полученные от пленных: противник собирается произвести какую-то перегруппировку или смену частей. Но в его расположении тишина.
Спустились вниз. В землянке было тепло. Обсушились, выпили горячего чая.
За чаем Яков Петрович Островский стал вспоминать первые месяцы войны на Северо-западном фронте, рассказал, как отходили к Старой Руссе, как переправлялись через реку Ловать осенью 1941 года. Посмеиваясь, комиссар рассказал и о том, как, переплывая по-осеннему холодную реку, держал завернутые в платок документы в зубах, чтобы не намочить их.
Помолчали, вспоминая каждый свое, а затем комиссар начал рассуждать вслух.
- Почему наш фронт до сих пор не уничтожит демянскую группировку? Ведь пытались и не раз пытались то в одном направлении, то в другом перехватить рамушевскую горловину, но безрезультатно. А мне кажется, могли бы сосредоточить на одном узком участке сильную группировку, обеспечить всем необходимым и нанести удар с двух сторон - с севера и юга.
- Трудно пока сказать. Тут играют роль различные факторы. Ты же знаешь о том, что противник с октября 1941 года укреплял этот участок фронта, ему благоприятствовала местность: бездорожье, реки, болота. Все это создает большие трудности для проведения наступательной операции.
- Верно, - согласился Островский, - но зачастую удары наносились поспешно, рассредоточенными силами на широком фронте, не давалось времени командирам на подготовку и организацию разведки.
Слушая комиссара, я вспоминал, как 200-я стрелковая дивизия прибыла с Урала, укомплектованная по штату, хорошо обученная. Выгрузились из эшелонов и совершили марш в район сосредоточения, в лес, восточное Поддубья. Было пасмурное весеннее утро, шел сильный, шуршащий по голым деревьям дождь, дороги совсем раскисли. С трудом мы вытаскивали ноги из грязи. Машины буксовали. Даже то, что можно было положить на повозки, несли на себе, а оставшееся имущество сложили в штабель около станции разгрузки. Дивизия еще не прибыла в район сосредоточения, а уже получила приказ - наступать на Рамушево с задачей перехватить рамушевскую горловину. Командир дивизии полковник К. П. Елшин собрал командиров полков и отдал устный боевой приказ. Машинистка Мария Кубатько отстучала текст приказа на машинке, а начальник оперативного отделения Акчурин разослал в части. Ни командир дивизии, ни командиры полков и батальонов не успели произвести рекогносцировку и отработать взаимодействие, а артиллеристы не пристреляли орудий по целям. Было столько нерешенных вопросов, столько неясного в обстановке, что голова шла кругом. С большим опозданием батальоны вышли на исходные позиции для атаки.
И только к вечеру атаковали противника, с потерями ворвались в первую траншею врага, в которой завязались рукопашные схватки.
Вечером полковник Елшин доложил командующему 27-й армией генералу Озерову обстановку и попросил разрешение о выделении двух суток на подготовку наступления. Ему отказали.
Две недели продолжались непрерывные бон. Дополнительно ввели 127-й и 144-й отдельные стрелковые бригады. Вместе с 200-й дивизией они освободили Присморжье, Александровку и вышли к селу Рамушево.
После окончания операции к нам приехал Александр Михайлович Василевский с группой генералов и командиров Генерального штаба, чтобы провести разбор обстановки на Северо-Западном фронте. Командира дивизии К. П. Елшина в это время на командном пункте не было. Я представился генералу Василевскому, доложил обстановку в дивизии. На нашем КП генерал Василевский заслушал в моем присутствии и командующего 27-й армией генерала Озерова. На столе была разложена карта. Командарм доложил о том, что 27-я обороняет рубеж на реке Ловать и ведет бои с целью улучшения занимаемых позиций, сковывая значительные силы врага.
- Активно действовать здесь нелегко. Противник сильно укрепился. Умело используя рельеф местности, он создал мощные узлы сопротивления, - докладывал генерал Озеров.
- Как вы думаете: почему не была выполнена поставленная перед фронтом задача? - спросил Василевский.
- Я думаю, что удары по немецким войскам надо было наносить, сосредоточив наши силы на более узком фронте. Да и трудно было наступать с теми силами и средствами, которые у нас имелись.
Мнение командарма поддержал генерал-лейтенант Василий Иванович Морозов:
- Я с Федором Петровичем согласен и считаю, что до тех пор, пока операция не будет тщательно подготовлена и обеспечена всем необходимым, серьезных успехов мы не добьемся.
Поднимаясь, генерал Василевский сказал:
- Разберемся в причинах ваших успехов и просчетов. Однако каждый боец и командир должен знать, что мы требуем от вас активной обороны. Иначе противник часть своих войск отсюда перебросит на юг. Вы должны любыми путями удерживать силы гитлеровцев здесь.
Попрощавшись, генерал уехал, а вскоре активные бои в районе Демянска прекратились и все силы фронта перешли к активной обороне.
* * *
Однако вернемся к событиям того ненастного дня, когда мы вынуждены были спуститься с НП в землянку. Во второй его половине дождь перестал, но с реки подул пронизывающий, холодный ветер. Обогревшись и отдохнув, взобрались мы опять на наш НП. Видимость была хорошей, четко просматривался передний край противника, особенно резко выделялась высотка 32,3, на которой располагался у гитлеровцев сильно укрепленный ротный опорный пункт. Высотка словно врезалась в нашу оборону. Противник с нее просматривает и обстреливает первую позицию. Небольшая высотка, не на каждой карте даже значится, но неприятностей нам она доставляла много.
Я обратил на нее внимание, еще когда принимал оборону от генерала Корчица. Тогда уже подумал: надо отбить ее у фашистов.
Долго рассматривали мы сопку. Нужно было провести бой с как можно меньшими потерями. Спросил мнение комиссара.
С первых дней знакомства мне Яков Петрович очень понравился. Опытный политработник, за плечами бои гражданской войны, затем Военно-политическая академия, служба в войсках. С первых дней на фронте. Комиссар поддержал мой план - сопку надо брать.
К вечеру к нам на НП были вызваны начальник штаба полковник С. П. Тарасов, командующий артиллерией дивизии полковник И. П. Добылев и начальник разведки майор 13. И. Зорько. Они поднялись на дерево, внимательно изучали высоту 32,3 до вечерних сумерек. Все они согласились с нашим планом.
Решили поручить выполнение этой задачи командиру 140-го полка М. И. Кротову. Придать полку две батареи противотанковых пушек и один 120-мм миномет. Вся артиллерия дивизии должна быть в готовности поддержать подразделение Кротова. Проделывание прохода в минных заграждениях возложили на командира 201-го саперного батальона капитана В. И. Гончарова. Время на подготовку к бою - три дня.
Командир полка выделил для атаки высоты батальон капитана Анатолия Андреевича Казакова. Казаков был самым молодым комбатом в дивизии. Красивый, стройный. Любили его друзья, командиры и бойцы. Однако этот юноша был уже очень опытным и умелым воином. Тщательно готовил он личный состав к предстоящему бою.
Быстро пролетело три дня, и вот мы с комиссаром на НП 140-го полка. Здесь уже собрались командиры и начальники служб. Капитан Казаков умело управлял подразделениями. Они вышли на исходное положение для атаки в первую траншею.
День был пасмурный, дождливый. В траншеях под ногами хлюпала вода. Но настроение у бойцов было приподнятое. Все считали, что в такую погоду лучше всего атаковать врага.
Наступил час атаки.
После сильного артиллерийского налета и залпа гвардейских минометов по ротному опорному пункту врага из траншей стремительно двинулись в атаку наши стрелки. Прямой наводкой вели огонь по огневым точкам врата артиллеристы. Захват опорного пункта фашистов прошел так быстро, что мы даже не предполагали. Оставшиеся в живых гитлеровцы поняли, что сопротивление бесполезно, и подняли руки.
Вот что рассказывал об этой атаке один из пленных, которого привели к нам на НП: "56-й егерский полк был поднят по тревоге. Сам командир полка подполковник Гахтельн прибежал на передовую. Этого он раньше никогда не делал. Но было поздно..."
Весь день гитлеровцы обстреливали высоту из всех видов оружия. Батальон Казакова надежно закрепился на ней и с помощью дивизионной артиллерии отбил все контратаки противника.
Расчет на внезапность оказался верным. Фашисты не ожидали нашей атаки.
На высоте было захвачено две пушки, четыре миномета, четыре пулемета и более пятидесяти автоматов. Но главное - было покончено с так беспокоящим нас опорным пунктом.
После завершения успешного боя подвели итоги. И каждый выступивший на совещании теплым словом отзывался о капитане Казакове, выполнившем приказ очень грамотно, с наименьшими потерями.
Этот командир обладал действительно многими нужными военному человеку данными. Был смел, находчив и выдержан. Посмеиваясь, он часто любил напоминать крылатое суворовское выражение: "Отважность необходима солдатам, храбрость офицерам, мужество-генералам". К таким же командирам можно было отнести старшин Герасима Пяткова, Алексея Пупкова, майора Николая Микерова, майора Сергея Бурмистрова...
В середине октября меня и Я. П. Островского вызвали в штаб армии. Член Военного совета зачитал нам Указ Президиума Верховного Совета СССР от 9 октября 1942 года об упразднении института военных комиссаров в Красной Армии и установлении полного единоначалия. Нам объяснили, что командные кадры уже приобрели необходимый опыт ведения боевых действий, закалились и окрепли в политическом отношении. Значительно укрепились партийные организации, да и морально-боевые качества личного состава повысились. Яков Петрович Островский стал теперь моим заместителем по политчасти. Я всегда чутко и внимательно слушал своего боевого друга. С удовольствием отмечал, что его партийная страстность, уверенность передаются и мне. Поэтому несказанно обрадовался, узнав, что и дальше будем воевать вместе.
Прекратились дожди и туманы, стояли ясные, погожие октябрьские дни. Припозднилось нынче бабье лето. Чистое, сияющее небо со стеклянно высокой синевой развернулось над лесами и болотами. Из блиндажа так и тянуло погреться на солнышке. Этими днями воспользовались и фашистские летчики. Появились вражеские самолеты, того и гляди начнут бомбить железнодорожный мост через Ловать - единственную переправу дивизии в тыл.
В один из таких ясных, голубых дней, засиявших над Ловатью, я вместе с Островским вышел из блиндажа, наслаждаясь солнцем. Вдруг из-за леса выскочил немецкий самолет, но прицельно сбросить авиабомбы на мост не успел - его преследовал наш "ястребок". А тут еще 322-я зенитная батарея ударила из шести стволов. Гитлеровский бомбардировщик оказался среди дымных облачков - разрывов зенитных снарядов. Вдруг самолет медленно повернулся набок и быстро пошел к земле. Раздался сильный взрыв. Зенитчики выскочили из своих укрытий, с радостью обнимая наводчиков...
В тяжелые и тревожные дни осени 1942 года, когда вражеские войска ворвались в Сталинград, оказались в предгорье Кавказа, войска Северо-Западного фронта организовали активную оборону на земле и в воздухе, наносили гитлеровцам большой урон в живой силе и технике. Каждый боец проникся сознанием того, что убитый гитлеровец - лучшая помощь сталинградцам. Северо-Западный фронт сковывал крупные силы врага и не давал перебрасывать его соединения на юг.
Вся партийно-политическая работа в нашей дивизии велась под лозунгом: "Окажи помощь сталинградцам, уничтожай днем и ночью фашистов, не допускай, чтобы отсюда перебрасывали войска на ют!"
...В двенадцатом часу ночи 4 ноября я в сопровождении адъютанта и двух автоматчиков проверял дежурную службу. Ночь застала нас еще в дороге, холодная, звездная. Шли мы в осенней тьме - над головой густо шумели вершины деревьев.
Редкие ракеты, сносимые острым северным ветром, извивались над передовой гитлеровцев. Впереди землянка, вырытая в скате высоты.
- Стой! Кто идет? - преувеличенно громко выкрикнул часовой я щелкнул затвором автомата.
Зашли в землянку. Под ее низкими накатами, среди табачного дыма плавали огни плошек, смутно проступали за столом и на нарах лица бойцов. Увидев меня, все встали. Разрешил бойцами сидеть.
- Товарищ полковник, разрешите доложить, - обратилась ко мне девушка-санинструктор.
И я узнал от нее, что только-только вечером она доставила в санчасть 232-го стрелкового полка тяжело раненного бойца И. С. Козлова с малокалиберной миной, застрявшей между берцовой костью и мягкими тканями. Раненый находился в критической ситуации: одно движение -и взрыв. Военврач 2 ранга А. П. Козьмин решил сделать операцию на месте. Помощницей у него была военврач 2 ранга В. М. Гашкер. С большим самообладанием и мужеством они произвели операцию и извлекли мину.
Подвиги совершались не только теми, у кого в руках было оружие, но и теми, у. кого единственным оружием были хирургические инструменты.
В пургу
Зима началась с морозов и снегопадов. Сковало льдом болота, ручьи, замерзла широкая и глубокая река Ловать. Вокруг было белым-бело, но снег уже исчеркали следы лыж, полозья саней. А снег все летел, наметал свежие сугробы.
Как-то утром я вышел на берег. Холодное, зимнее солнце наполняло окрестности белым снежным светом. Вижу, спускается к реке мой заместитель полковник Илларион Северьянович Неминущий. Подошел к проруби, спокойно разделся и... мигом в ледяную воду. У меня по коже пробежали мурашки. Илларион Северьянович спокойно окунулся, вылез из проруби, не спеша протерся полотенцем, накинул тулуп и медленно пошел к блиндажу. Я был весьма удивлен. Ведь ему же 64 года!
За морозами закружили метели. По передовой волнами ходила поземка, вокруг шелестел снег, завиваясь вихорьками. Метель продолжалась третьи сутки. Окрестности были в белой мгле. Бойцы на передовой в эти дни не успевали выбрасывать снег из траншей и ходов сообщения. Весь личный состав к этому времени был одет тепло - в полушубки и валенки. Страна позаботилась о фронтовиках.
Мы знали о том, что задолго до наступления холодов советские люди развернули широкую кампанию по сбору теплых вещей для Красной Армии. Трудно было найти семью, которая не послала бы подарки бойцам, сражавшимся с врагом. Присылали теплые вещи, печенье, конфеты, папиросы и другие вкусные и нужные вещи. Но самыми дорогими подарками для нас были письма: их с большим волнением, собравшись вместе, читали бойцы. В своих письмах советские патриоты призывали бойцов решительно и беспощадно громить немецко-фашистских оккупантов.
Такой подарок с письмом получил и я. Прислали его из Пермской области. В небольшой посылочке были шерстяные варежки, кисет с табаком и коробочка леденцов. "Товарищ командир! Гоните немцев! Скорее освобождайте Родину и приходите домой!.." По почерку я понял, что письмо было написано школьницей. Читал эти строки, и перед глазами вставали образы советских людей, томящихся в оккупации, картины разрушений и горя.
К наступлению морозов в землянках уже были установлены печки. Для них приспособили цинковые ящики из-под патронов, пристроили тонкие железные трубы, снаружи их тщательно замаскировали ветками. Печки эти быстро нагревались. В землянках всегда было тепло. От землянки тянулся "ус" - ход сообщения к первой траншее. В случае тревоги бойцы быстро бежали на свои места в боевом порядке.
Днем в первой траншее оставались дежурные наблюдатели, остальные бойцы отдыхали в тепле. Каждый из наблюдателей имел свой сектор. Обо всех передвижениях врага докладывалось командиру.
Как-то в декабре мне пришлось идти по первой траншее мимо одного из наблюдателей. Он четко доложил:
- Товарищ полковник! Сектор наблюдения: справа - отдельное сломанное дерево, слева - высотка с обгорелым сараем. За время моего дежурства передвижения противника не обнаружено.
Но, как ни четок был доклад, я заметил, что голос красноармейца грустен, а на лице написано уныние. Сопровождал меня комбат майор Е. С. Назаренко, и я попросил, чтобы он дал приказ подменить наблюдателя.
Мы прошли в землянку. Подсели к печке. От нее тянуло теплом, запахом смолы. Сняли шинели, и я увидел на груди красноармейца орден Красного Знамени.
Я достал пачку папирос "Казбек", предложил:
- Закуривайте!
Боец взял папиросу, но курить не стал.
- Ну, как живете? Не переводится ли табачок? Доставляют ли вовремя горячую пищу?
- Все нормально, товарищ полковник! Жить можно. Отдыхаем в тепле.
- А чего еще недостает?
- Все есть по-фронтовому. Да вот дома...
- А что дома?
- Жену посадили в тюрьму...
- За что?
- Взяла немного проса с колхозного тока. А у нас дети. Как они там? Можно же и иначе наказать!
Я обратился к адъютанту Анатолию Курбатову:
- Запишите фамилию и адрес. - А сам постарался успокоить бойца. - Не расстраивайтесь. Обещаю, тщательно разберемся.
Естественно, факт хищения государственного добра, к тому же в военное время, строго наказуем. Но во всем надо было еще разобраться. Посоветовались с Яковом Петровичем Островским и решили выйти с ходатайством в партийные органы.
На следующий день на КП вызвали прокурора дивизии майора юстиции Н. И. Макарова, которому поручили написать ходатайство прокурору и секретарю райкома той области, где жила семья бойца. Письма были отправлены, а через некоторое время получили ответ - разобрались, жена фронтовика освобождена. А как был счастлив красноармеец, узнав об этом!
В последние дни противник провел ряд артиллерийских налетов по нашим позициям, но большей активности не проявлял.
Вот в эти короткие минуты затишья нас посещали фронтовые и армейские бригады артистов. Своим искусством они поднимали боевой дух и настроение бойцов и командиров. Одна из таких бригад, возглавляемая артистом эстрады Аркадием Михайловичем Громовым, в составе 12 человек приехала к нам. Они выступали в развернутом в тылу дивизионном клубе, рассчитанном на 150 человек.
Зрителями были воины, отличившиеся в боях, и раненые. Все выступления фронтовых артистов прошли с огромным успехом. Надолго в памяти воинов остались номера Аркадия Громова, Елизаветы Васильевой, Ольги Кофман, Галины Тина, Бориса Сабинова, Николая Голубцева, Владимира Мимича.
После их выступления Я. П. Островский предложил создать коллектив самодеятельности у нас в дивизии. Но для этого требовался опытный руководитель.
За помощью командировали начальника политотдела дивизии батальонного комиссара С. Е. Левина в Москву, в Главное политическое управление РККА. Вернулся он с несколькими студентами музыкального училища имени Глазунова. Из них особенно выделялась солистка Алла Валентиновна Белявская. Ее и назначили руководителем коллектива. Вскоре к нам приехал певец П. П. Твердохлебов из ансамбля А. В. Александрова. Благодаря ему авторитет наших самодеятельных артистов еще больше вырос. Очень полюбили бойцы Зою Лапину - девушку-подростка с отличным голосом, исполнительницу народных песен. Она очень удачно подражала манере пения Лидии Андреевны Руслановой. Ее любимые песни были: "Когда я на почте служил ямщиком", "Вот мчится тройка удалая", "Окрасился месяц багрянцем", "Валенки" и многие другие. Выезд самодеятельного ансамбля на передовую, в полк, был праздником для воинов...
Между тем задачи, поставленные командованием войскам Северо-Западного фронта, оставались прежними: прочно удерживать занимаемые позиции и активными боевыми действиями сковывать как можно больше сил и средств врага, не допуская переброски их па другие участки фронта, в частности на Волгу.
Под Сталинградом тем временем долгожданный день настал: 19-20 ноября войска Юго-Западного, Сталинградского и Донского фронтов перешли в наступление и окружили 22 дивизии противника - 330 тысяч человек. Радости нашей не было конца!..
Тем временем Ставка ВГК готовила вторую Демянскую операцию войск Северо-Западного фронта с целью разгрома демянской группировки гитлеровцев.
В связи с этим была проведена перегруппировка - выведены несколько дивизий с передовой, в том числе 182-я и 254-я, и сосредоточены в лесу южнее Парфино. Выводились соединения ночью, скрытно от противника. Перед тем как начать марш, мы дали личному составу возможность отдохнуть, помыться в бане, починить обмундирование.
17 января части дивизии передислоцировались в район Семеновщины, где поступили в распоряжение командующего 34-й армией генерал-лейтенанта Антона Ивановича Лопатина. Я знал командарма еще по Юго-Западному фронту, где он командовал 6-м стрелковым корпусом. Вместе с ним пробивались из окружения под Киевом. Я в то время, как уже знает читатель, был начальником штаба 196-й стрелковой дивизии, которая входила в его корпус. Выйдя из окружения, А. И. Лопатин командовал 37-й армией, участвовавшей в Ростовской наступательной операции, командовал некоторое время 62-й армией под Сталинградом, а в октябре 1942 года принял 34-ю. Человеком он был спокойным и уверенным в себе, обладал хорошими организаторскими способностями. Я часто вспоминал, как четко и умело ставил он задачи даже в условиях, когда положение казалось безвыходным. А прощаясь со мной тогда, еще и добавил:
- Мы с вами еще встретимся, майор Шатилов...
В ходе перегруппировки нам предстояло пройти более 100 километров. Мел буран, налетал с полей, обрушиваясь на колонны. Ветер пронзительно визжал в деревьях, хлестал в лица бойцов, с большим трудом преодолевавших сугробы. Буксовали машины, обросшие инеем, лошади выбивались из сил. Ведь наш транспорт был перегружен боеприпасами. Оставлять ничего нельзя, все нужно для боя, для. наступления.
Особенно мне запомнился один из таких дней: 19 января, температура тогда упала до -20°. Ледяные вихри до боли остро ударяли по лицу, колюче залепляли глаза. Была полная ночь. В снежном круговороте неясными силуэтами проступали пятна орудий, грузовиков, повозок. Каждый шаг давался с большим трудом. Но если тяжело было красноармейцам, то командирам вдвойне. В подразделениях они шли рядом с бойцами, часто пропускали колонны, а потом обгоняли их.
Тяжело приходилось политработникам. Находясь среди бойцов, они подбадривали усталых, следили, чтобы не было обмороженных, чтобы на привалах все отдохнули и получили горячую пищу. На привалах они старались раздать личному составу свежие газеты, зачитывали листовки-молнии, посвященные отличившимся, сами показывали пример выдержки и дисциплинированности. На марше ответственный редактор дивизионки С. И. Холстинин выпустил газету "В бой! За Родину!". Как ни были измотаны бойцы, они интересовались положением дел под Сталинградом, где советские войска приступили к уничтожению окруженной группировки врага, спрашивали, как идет освобождение Донской земли. Успехи Красной Армии радовали бойцов, поднимали настроение, помогали легче преодолевать трудности.
Первые четыре десятка километров преодолели по широкой дороге, а когда вышли на проселочную, то стало еще труднее.
Самые настоящие сибирские метели и морозы забрели в наши исконно русские края. На посты теперь выставляли часовых в овечьих тулупах. В один из этих дней к штабной колонне подъехала легковая машина, из нее выскочил молодцеватый полковник в кожаном пальто и подошел к Я. П. Островскому.