- Все, кого я знал на этом свете, умерли, - прошептал Филин, - Я привык к любой боли и утрате. А что насчет моей злобы, то она просто растворилась в вечной молитве к Гейе. Сегодня ночью я видел сон: могучий корабль игрался с ветром на волнах, а затем он утонул, и с небес раздался голос: «Все тонет, даже наши надежды, но мы должны, сжимая кулаки, биться до конца».
Налив себе отвару и расположившись рядом с Иллирой, Филин взглянул в костер. Ветер легко игрался с огнем. Огонь великолепно танцовал.
- Затем мне приснился сон, будто я стою у гигантской клетки, в которой сидят орлы. Их лица скорбны, они расправили крылья, мечтая улететь, но путь к их желаниям был отрезан. Клетка сжимала их сознание. Они становились злыми. Затем, в клетке появился кролик. Стаей хищные птицы накинулись на несчастное животное и стали его разрывать. Они делили каждый шматок, как соседи делят свои земли. И во сне я подумал: люди, как эти орлы - хищные птицы.
- В моем мире люди давно не хищные орлы. Они страшнее армии гиен, - допивая темный напиток, сказала Иллира.
Девушка вдохнула полной грудью, плечи расправились. Напиток, наполняя бодростью, разливался по телу.
- Знаешь, боги когда-то так же были похожи на этих жестоких птиц, - продолжил Сулмендир. Когда-то из-за кролика по имени Эйнар драконы поссорились и начали Драконью войну. Видно, своей орлиной злостью они наделили и созданий этого мира.
Филин, допив напиток, поставил кружку под ноги.
- Из-за Эйнара началась война? – отхлебнув, спросила девушка.
- Да, каждый хотел обладать этим кроликом. Всему виной жадность Белого дракона и скупость его братьев. Белый дракон создал наш мир, но он не желал делиться властью с остальными. Отчего драконы разделились на два фронта и стали убивать друг друга. Драконы и орлы - они чертовски похожи.
- Наш мир появился совершенно по-другому. Никто не знает даже как. Да и великая война была всего одна, когда мой отец завоевал Мирэндэл.
- Твой отец, наверное, очень могущественный человек, - улыбнулся Сулмендир, – Раз уж сумел справиться со всеми.
- Его власть безгранична.
- Иллира, не будь такой, как эти орлы. Не дели кусок убитого зайца. Лучше остаться в стороне и наблюдать, чем участвовать в глупой потасовке, - натянув деревянную маску, сказал филин.
Затем Сулмендир, встав, замахал крыльями. Ветер просочился сквозь перья, и разноцветная накидка заиграла оттенками.
Филин спросил:
- Кстати, где твой дружок, Нилтар? Солнце уже встало, а он все дрыхнет.
- Пойду, разбужу его, пусть попробует твоего напитка.
Встав, Иллира направилась к жрецу. Наклонившись, девушка коснулась спящего охви. Но Нилтар не пошевелился. Тогда охви толкнула мужчину, но тот не отреагировал.
- Эй, Нилтар, - позвала Звездноокая.
Но и тогда он не откликнулся.
Перевернув спящего, девушка откинула плед. Иллира ужаснулась. Лицо жреца посинело, губы тряслись, на лбу проступала испарина.
- Сулмендир, кажется, ему плохо!
Рванув к Иллире, Филин припал на колено. Коснувшись лба лежащего, Сулмендир ответил:
- У него сильный жар, он умирает.
- Как умирает? – не поверила Иллира.
- Как умирают звери и цветы, - произнес отшельник.
Сорвав плед и взглянув на ногу больного, Филин ахнул. Конечность, покрывшись пятнами, опухла. Вены почернели и вздулись. Филин осторожно коснулся ноги пальцем. Из губ Нилтара вырвался жалобный стон, а мутные глаза стали мокрыми.
- Кажется, нога воспалилась, ему нужен лекарь.
- У нас нет времени искать лекаря, - заплакав, сказала Иллира.
- Ну тогда его нужно тащить в пещеру, и я сам попробую помочь ему, - захлопав крыльями, выговорил пернатый.
Охви и Филин, взвалив на плечи больного, двинулись к берегу.
Иллира тяжело дышала. Холмы кончились, и теперь перед девушкой простиралась гладь полевых трав. Ветер доносил запахи цветов и земли.
Охви и житель Чернолесья несли к морю раненого Нилтара. Глаза несчастного закатились, а ноги волоклись по земле. Жрец стонал, по лицу Нилтара текли слезы, губы кривились.
- Тяжелый, - простонал Филин, - Никогда так долго не таскал на себе человека.
Но Иллира ничего не ответила. В голове принцессы неслись скорбные мысли: «Как же я устала убегать. Как же устала нести свою ношу. Был бы сейчас с нами Верис. Он бы наверняка что-нибудь придумал. Но, увы, он, как и Фандир, сгинул в неизвестность».
Печальная Иллира страдала всем сердцем, а уставшие от слез глаза совсем опухли.
- Остановимся здесь на пару минут, - указав на травянистый курган, сказал Филин.
Иллира молча кивнула.
Уложив жреца на траву, Звездноокая присела рядом. Пот ручейками стекал со лба Нилтара, а маска страдания украшала человеческий лик.
«Борись, родной, ты нужен нам. Тебя не скосит клинок этого недуга, это я тебе обещаю. Я позабочусь о тебе», - коснувшись волос охви, прошептала девушка.
Филин сел и начал рыться в сумочке. Достав две колбочки, пернатый сказал:
- Совсем забыл о них. Влей ему в рот. Думаю, поможет.
- Что это? – выдохнула Иллира.
- Эту вещь готовят у нас в лесу, называется настой Ауроя16. Помогает от боли, когда с зубами проблемы.
Молча Иллира приняла склянки. Открыв пеньковые пробки, девушка поднесла содержимое к губам больного. Нос Нилтара зашевелился - отвратный запах проник в легкие. Охви влила в горло жреца оранжевую жидкость. Тот закашлял. Затем, проглотив содержимое, успокоился.
Коснувшись груди Нилтара, Иллира произнесла:
- Не беспокойся, дорогой мой жрец, это поможет. Сохрани тебя Фрост.
- Поможет, еще как. У меня вон, зубы гнили. Так настойка помогла на ура. Боль как рукой снимает, - сказал Сулмендир.
Немного отдохнув, путники двинулись дальше.
Ветер с берегов моря Асарана пробирал тело до костей. Над морем стеной зависли тучи, вода яростно билась о скалы, над водой кружили галдящие чайки. Темно-зеленые волны, заглушая крики чаек, шипели и пенились.
- Стихия сегодня просит жертв, - вглядываясь в штормовую даль, сказал Филин.
- Я никогда не ощущала такого ветра, - громко произнесла Иллира, - В наших краях подобного ветра не бывает.
- Море Асарана жестоко. Его черные воды за мгновения могут стать убийственными. Никто не сможет спастись, если море проголодается. Ооооо, какие безумные водовороты порождают местные воды! - сказал Филин.
Выглянув с обрыва, Сулмендир взъерошился. Мощные скалы вздымались под ногами, а внизу лентой вился песчаный берег. Справа змейкой утекал спуск.
- Идем, нам туда, на тропу, – кивнул Сулмендир.
А девушка спросила:
- Разве, эта тропа не слишком крута?
- В самый раз, - ответил Филин.
Ветер трепал волосы. Иллира с Филином, придерживая Нилтара, спускались по песчаной тропе. Мощные порывы, пытаясь сорвать путников, рычали волком. Могучий шторм нес пыль и брызгал в лицо капельками воды.
- Держись, - скользя по гальке, сказал Сулмендир.
Из-под ног летели камни. Падая в ушелье, камни разбивались на осколки.
- Держусь как могу, - придерживая жреца, ответила Звездноокая.
- Если б не твой друг, тут спускаться на раз и два, - балансируя, добавил Филин.
- Да, сложновато, - скользя, ответила Иллира, – Почему не найти другой путь?
- Другого пути в этом регионе не….
Не успел Сулмендир закончить фразу, как ветер мощным порывом завалил их на скалу. Нилтар застонал, и трое вместе заскользили вниз. Впиваясь в позвонки, камушки царапали спины, а едкая пыль заполняла рты.
- Канатрил побери! Шторм, мы разве похожи на корабли? Мы - не твои жертвы! Ай, ой! – прижав Иллиру с Нилтаром, кричал Сулмендир.
- Нет, мы сейчас разобьемся! Абчих, пбфу! – кашляла Иллира.
Словно по снежной горке, тела летели вниз. Жизнь потоком неслась перед глазами девушки. Перья с накидки Филина летели в стороны.
Заметив небольшой куст, Сулмендир, вытянув руку, прицелился. Когда катившиеся пролетали рядом, отшельник, ухватившись за тонкие ветки, задержался. Летящих дернуло. Растение чуть ли не вылетело с корнями из скалы. Но крепости корней хватило, чтобы удержать троих.
- Иллира! Держись крепче! - крикнул Филин.
Взглянув вниз, Иллира с дрожью в голосе ответила:
- Ухватилась, насколько могу.
- Больно, больно, - бессознательно стонал жрец, – Иллира, Верис, помогите….
- Пронесло. Канатрил побери, - выдохнул Сулмендир, - Это Эйгис послала нам это сухое древо на пути. Это ее корни питают это крепкое растение.
- Я рада, – простонала Иллира, – Но почему на моем пути одни падения и неудачи?
- Это все испытания богов, девочка.
Вскарабкавшись обратно на тропу, трое продолжили спуск. С трудом удавалось им тянуть почти мертвого Нилтара.
Внизу больного опустили между камней. Усталость камнем тянула на землю, ноги стонали, в груди жало, а живот разрывался от голода.
Выпрямившись, Филин огляделся. На берегу большие волны пеной омывали валуны. Мегалиты столетними черепахами покоились вдоль песчаного пляжа.
- Там, за поворотом, есть пещера, - указав пальцем на скалы, сказал Филин.
- Давай, Нилтар, еще немного, - наклоняясь к жрецу, прошептала девушка.
Уже через мгновение трое попали в большую трещину. Над отверстием склонялись одинокие сосны, под ногами хрустело, в воздухе пахло смолой. Постелив плед, Филин и девушка уложили больного.
- Отдохнем немного и приступим, - снимая маску, пробубнил Сулмендир.
- Ты точно умеешь лечить?
- А то! Я, это, таких много как-то полечил. Когда на Первой Северной был. Но это было давно, у меня тогда еще сопли на губах не высохли.
Где-то через час отдыха Филин подошёл к Иллире и попросил у нее один из парных клинков.
- Ты что? Собрался отрубить ему ногу?
- Если этого не сделать, то ему не жить, - ответил пернатый, - Давай мне клинок и пошли со мной, мне понадобится твоя помощь.
Филин и Иллира принялись за дело: перевязав ногу веревкой, подготовив бутыль со спиртом, и положив клинок в жаркий костер, Сулмендир посмотрел на голень больного.
- Воспалилась так воспалилась, - взмахнув крыльями, пробубнил Филин.
- Представляю, как он страдает, - осматривая посиневшее лицо Нилтара, сказала Звездноокая, – Мой бедный жрец.
Пернатый махнул ладонью. По жесту Иллира вставила сосновую палочку в рот жреца. Руки девушки тряслись. Обняв охви, Иллира крепко прижала Нилтара к себе. Лицо Звездноокой отражало всю душевную боль. Боль, что поселилась в девичьем сердце. Боль, в перемешку с надеждой.
- Давай, - крикнул Филин.
Иллира, обхватив Нилтара, закрыла глаза.
Сулмендир, быстро выхватив из костра Луну, ударил по ноге. Зрачки жреца расширились, клыки впились в дерево, из глотки вырвался звериный хрип. На мгновение открыв глаза, Нилтар закричал: «Фрост, я иду к тебе», и потерял сознание.
- Хороший, мой хороший, - гладила волосы Нилтара Иллира, а Сулмендир протирал клинок.
- Теперь надо подождать, выживет или нет. Если выживет, то молодец, если помрет - тоже молодец, встретится с богами раньше нас, - Филин, улыбнувшись, опустил клинок наземь.
Нилтар спал в пещере, а Иллира и Сулмендир, стоя у входа, смотрели на море. Разбрасывая алмазный блеск, лучи солнца касались морской глади.
- Думаю, Нилтар выживет, ведь его душа в руках Фрост. Никакая богиня не оставит в беде своего жреца. Тем более, жреца, который пошел на такое дело, - рассматривая теплые волны, сказала Иллира.
- Что за дела у вас такие? В какой божественной игре вы участвуете?
Иллира, опустив взгляд, ответила:
- Никакая это не божественная игра, просто мы должны доставить на Неизвестную землю кое-что очень важное.
- Это тот мешочек, что ночью ты прижимала к своей груди?
- Да, Сулмендир.
Филин взглянул на небо.
- Не понимаю, почему, но боги хотят, чтобы я помог вам. Свой ответ на этот вопрос я наверняка получу. Но думаю, что не сейчас.
- Наверняка получишь, – взглянув на горизонт, сказала Иллира.
Минуту они молчали, пока губы охви не дрогнули:
- Почему его так называют?
- Кого?
- Море? – выдохнула девушка.
- Ты про Асарана?
- Да, в нашем мире моря носят изящные названия, а это звучит как угроза.
- Это в честь одного мудреца, что аскетом когда-то жил на морских островах.
- Интересно, кем он был?
- Кто-то говорит жрецом, кто-то - колдуном, - выдохнул отшельник, - Никто точно не знает.
Ветер понес слова Сулмендира в пещеру. Эхом слова отразились от холодных стен.
- Каким богам он молился?
- Говорят, ледяным богам. Но так же говорят, что когда-то они не были ледяными.
- Ледяными? Как я поняла, Ледяные - это словно злые? А кто говорит?
- Запрещенные книги, что я храню.
- Запрещенные? - удивилась девушка.
- Да, их запрещает орден из Эрегаста. В них говорится, что когда-то все боги были равны. Но после ссоры разделились на пламенных, светлых - тех, кто за Таланиса, и ледяных - тех, кто за Канатрила.
- Мой отец тоже запрещает некоторые книги. Особенно многие трактаты по древней истории.
- Древняя история не очень уместна для некоторых правителей, - взглянув на волны, произнес Сулмендир.
А Иллира спросила:
- Что ты будешь теперь делать, Сулмендир?
- Попробую отыскать вашего Вериса. А ты пока приглядывай за Нилтаром.
- Спасибо тебе, друг. Надеюсь, твои богини помогут тебе, - обняла Филина Иллира.
- А как же! - ответил Сулмендир, – Нет на земле человека, который бы так хорошо знал Дараку, как ее знаю я.
Филин оставил Иллире запасы еды, затем надел маску и побрел назад по берегу. Иллира же проводила пернатого взглядом.
Верис в одиночестве, где-то в прошлом.
«Я умер или нет? Я жив или умираю? Где мои руки? Где мои ноги? Я будто не имею души. Я скольжу между льдинами, в холодной воде. Неужто это конец?
Я помню, как меня привели к обрыву. Помню ту скалу, над подземной рекой. Помню, как стражники смеялись. Где мои вещи? Они остались на суше? Их, кажется, забрал тюремщик. Где мой меч? Как без него я смогу защитить Иллиру? Как смогу оберегать ту, которую мне лично отдал в руки великий владыка Рилтар?»
Сердце сжимало от боли, легкие желали вдохнуть, холодная вода морозила конечности.
«Кажется, меня несет куда-то. Глаза смотрят вперед - там река, несет меня в подземный мир. Несет между сталактитами и сталагмитами. Поток сильный. Мне не вырваться, как не вырваться моему брату Итису из рук смерти, как не выбраться моим воинам из дыма Эрегаста, как не выбраться охви из мира, что они зовут Эйнар.
Теперь я снова в воде. Пару глотков воздуха. Задыхаюсь. Вижу мертвых. Плывут скелеты. Плывут гниющие тела. Река багровеет от крови. Запах разложения заставляет страдать.
«Иллира», - хочется кричать мне: «Иллира, Иллира!»
Но никто и ничто не слышит меня. Не слышит. Кажется, сейчас я сделаю глоток.
Но что это? Вода выталкивает меня? Она замерзает, она становится льдиной! Я лежу на твердой поверхности.
В воздухе летают снежинки.
Мир вокруг меня замерзает, а я теряю сознание…»
Пещера. 5 Жоли 3856 Г.Д.
Нилтар, задыхаясь, стал кашлять, изо рта пошла пена, пальцы, растопырившись, впились в пол.
Вбежав в пещеру, Иллира, склонившись над жрецом, произнесла:
- Ты не можешь… ты не смеешь оставлять меня! Я приказываю тебе, Нилтар!
Одинокая слеза проложила путь по нежной девичьей щеке. Упав вниз, слеза коснулась лица Нилтара.
Это был гонец из царства жизни в царство смерти. Нилтар закашлялся и открыл глаза. В них застыло непонимание. А затем глаза вновь закрылись.
- Фрост, почему нога продолжает забирать его? Почему ты не помогаешь своему жрецу? Неужели, ты не слышишь нас в этом богом забытом месте?
Обняв Нилтара, Иллира заплакала. Слезы катились по женской шее. Сердце Звездноокой горело огнем. Казалось, сердце вот-вот расплавится.
- Простите меня, - выдохнул Нилтар, – Простите, я вас подвел.
Иллира легла рядом с жрецом, прижалась, как теплая кошка, и не заметила, как уснула.
Сон Иллиры.
Иллира бежала сквозь ряды хрустальных колонн. Колонны, отражая образ Иллиры, жадно тянулись вверх. Каблуки на сапогах отбивали гулкий ритм. Этот ритм, смешиваясь с ритмом сердца, рождал оду печали.
Слева нависал занавес из чернильной темноты, справа тоже. Лишь узкая полоска белого мрамора вела девушку в неизвестность.
Там, вдалеке, маячил смутный силуэт. Шерстяной кафтан красного цвета, шелковые штаны, пояс с мечом и высокие черные сапоги.
- Фандир! – позвала девушка, - Фандир!
Да, это был ее возлюбленный. Но он мерк и становился тенью. Фандир медленно плыл по тропе. Иллира бежала все быстрее и быстрее, но молодой воин оставался так же далеко.
На гладкой поверхности колонн стали возникать смутные очертания. Очертания превращались в лица охви. Искаженные и измученные, перетекая с колонны на колонну, образы смотрели на девушку. Итис, Нилтар, Верис, Айас, Риланион, Аэндир, Вамир – все они плыли в водовороте хрустальных теней.
- Ты не смогла, - раздался протяжный стон, – Не смогла нас уберечь!
- Я не виновата, - выдохнула Иллира.
- Ты подвела отца, - вторил замогильный голос.
- Нет, не подвела! - ускорилась девушка.
- Мы должны были жить, - подхватил третий голос.
В открывающихся ртах сущностей бушевал ледяной буран. На фоне бурана излучал морозные векторы клавис. Сияя, пирамида извергала неоновый свет.
- Я делала все, что в моих силах! - прокричала Иллира. По женскому лицу текли горячие слезы.
- Нееет, ты могла все изменить, спасти нас! - отозвались расплывчатые лица. Но ты этого не сделала. Ты заботилась только о себе.
Вдруг девушка со всего маха налетела на стоящего Фандира. Но вместо Фандира Иллира увидела искаженное лицо незнакомца. По лицу существа капала тающая пудра. Где пудра уже стекла, оголялся красный цвет кожи. Вместо человеческих глаз на охви взирали змеиные зрачки.
Когда монстр улыбнулся, девушку вырвало из кошмара.
Пещера. Утро 6 Жоли 3856 Г.Д.
Звездноокая проснулась. Вскочив, Иллира взглянула на Нилтара. Холодное, как лепестки голубых цветов, лицо жреца покоилось на камнях. В глазах мертвого охви застыли агония и страх.
Взяв жреца за руку, Иллира сжала холодные пальцы. Утренний ветер коснулся исхудалого тела.
- Нилтар, - позвала Иллира, - Нилтар, прошу тебя, проснись!
Она упала на грудь друга, фиолетовые волосы пледом накрыли охви, а слезы омыли мертвое тело.
- Господи, Фрост! Это же я его убила! Это я швырнула эту проклятую пирамиду! Это я всему виной!
Никогда в жизни Иллира не убивала сородича. А теперь, по ее вине погиб Нилтар, близкий ей человек.
- Что я скажу Верису? Как он на меня посмотрит? Как он будет относиться ко мне? А может, я и Вериса убила?
Тело девушки затряслось в нервных конвульсиях, и она, схватившись за голову, закричала. Крепко прижав Нилтала к себе, Иллира зарыдала. Звездноокая гладила его и будила. Но жрец не проснулся. Он становился холоднее и холоднее, пока совсем не окоченел.
Иллира, в слезах, вышла к морю. Затем поднялась по скале и прошептала на встречу ветру:
– Я никогда не прощу себе этого.
Разбежавшись, охви прыгнула вниз, а мощные волны поглотили уставшее от скорби женское тело.
Эпилог первой части.
Ответь мне, сестричка, где ледяные песни зимы,
Ревушие стоны за окном - братья луны,
Свет от свечи, согревающий кровь алкоголь,
Жестоко пронзающая морозная боль?
Где когти ворона - бледной женской руки,
Хранящие сердце брата вечно скорбящей сестры,
Иногда исчезающей, убегающей за ржавый замок?
Волчий мир без сестры, становится так одинок.
Маркус и Лия.
- Лия! – вбегая на кухню, крикнула Латана.
На лице Латаны сияла улыбка, а глаза горели.
- Что случилось? – отбросив ложку, удивленно спросила девушка.
- Говард, твой отец, он открыл глаза!
Оттолкнув Латану, девушка полетела к отцовской хижине. На глазах отшельницы проступили слезы. Сердце колотилось в груди, а мысли переплелись узлами.
Ворвавшись в хижину, девушка крикнула:
- Папа!
- Дочь моя! - прошептал в ответ отец, - Иди ко мне, дай я тебя обниму.
Над мужчиной стоял Алкофен. Лекарь отошел, пропуская девушку.
Сорвавшись с места, Лия упала на отцовскую грудь. Мужчина принялся гладить девичьи волосы, а отшельница сквозь всхлипыванья шептала:
- Папа, папа, я верила, я знала, я знала, что ты выздоровеешь. Все твердили мне, что этого не случится, но вот оно, случилось. Я говорю с тобой.
Положив на спину дочери вторую руку, отец произнес:
- Все миновало, дочь моя. Я опять с тобой. Успокойся, – повернув голову к Алкафену, мужчина продолжил, - Я в огромном долгу у Вас.
Лекарь молча кивнул лежащему.
В комнату вошел Марк Кассий. Лицо воина сверкало от радости. Завидев солдата, Алкофен, подойдя к нему, произнес:
- Этого человека явно охраняют боги. Мне казалось, что он не выкарабкается. Но я ошибся. Тело этого мужчины, словно дуб, а воля – железный щит.
- Я рад, что вы справились, Алкофен, – пожав лекарю руку, сказал храмовник.
Склонившись к храмовнику, Алкофен шепнул:
- Надеюсь, теперь вы меня отпустите?
- Да, вы можете идти.
- Только с одним условием, - произнес старик, - Вы пообещаете, что никогда не сдадите меня своим друзьям. После таких трудов я ой как не хочу оказаться на костре.
Положив руку на сердце, Брат произнес:
- Клянусь именем Таланиса, я никому про вас ничего не скажу. Можете спокойно возвращаться в Эрегаст и заниматься своими кустами.
- Я рад, что в вас еще осталась человеческая честь, – выйдя из комнаты, произнес Алкофен.
Вскоре лекарь уехал.
Через неделю они всей деревней собрались играть свадьбу.
Облаченная в расшитое бусами светлое платье, Лия вышла на поляну. Вокруг собрались друзья. Пришедшие кидали под ноги девушки цветы, а на голову сыпали зерно. На процессию взирал идол Ярога. Ярога намазали белым соком, сверху напялили венок, на грудь нацепили гирлянды цветов.
На лучистой поляне под женское пенье вместе с Говардом появился Маркус. Говард провел Маркуса к дочери, и молодожены вместе подошли к изваянию божества.
Маркуса облачал торжественный темный наряд. Наряд украшали ленты и колокольчики. На груди блестел вышитый символ Белого дракона.
Улыбающаяся Лия походила на принцессу, счастливый Маркус казался героем из легенд.
Растянув белые ленты и взяв венки из белых цветов, молодые женщины закрутили хоровод. Развиваясь, ленты парилы вокруг молодых.
Взглянув на малого бога, Говард произнес:
- Именем богов. Именем Ярога и Таланиса. Я благославляю ваш брак на долгие годы. Пускай божественная Сила благославит вас, дети мои. Пускай удача и богатство насышают вашу жизнь.
Отныне и до скончания вашего века вы теперь муж и жена. Можете обменяться браслетами.
Сняв с запястья крученый серебряный браслет, Лия отдала его Марку, Марк повторил тот же ритуал.
Селяне подкинули венки в воздух и принялись ликовать.
Затем, прижав к себе Лилиану, Кассий крепко поцеловал девичьи губы, а отшельница, обхватив шею храмовника, прошептала:
- Я так об этом мечтала.
- Я тоже, - вспоминая отца с матерью, прошептал на ушко девушке Брат Таланиса.
После свадьбы они въехали в свой маленький домик, и Марк больше никогда не вернулся в Эрегаст.
Преподобный Зинариус.
Статуя плачущей девушки склонилась в коридоре. Нежные руки леди Хурианы сжимали молитвенник, а на выпуклой груди висел драконий символ. Эта скорбная дама являлась матерью-настоятельницей первых монахинь пирамиды Эрегаста.
Прочитав молитву, Зинариус поклонился деве, а затем, нащупав панель у босых ног статуи, повернул шестигранный рычажок. Грубая кладка, вывалив скрученные пакли паутины, разомкнула пасть. Лицо обдало холодом. Легкие наполнились терпким запахом гнили.
Поклонившись статуе, магистр шагнул в проход, а кладка сомкнулась за спиной.
Туннель, петляя, уходил вниз. Порой на стенах проступали исстертые фрески. Фрески изображали древние обычаи гастов. Обычаи, потерянные в глубине веков.
Под фресками в глубоких нишах пирамидами вздымались черепа. Потрескавшиеся глазницы ехидно взирали на Зинара.
В конце магистра встретила подпираемая коринфскими колоннами зала. В арочных нишах залы лежали накрытые тканью костяки. Дальше, у стены, на стойке, покоилась рукописная книга. А за книгой вниз спускались ступени.
Взяв свечу, магистр спустился. Внизу, в тусклом свете, белели два саркофага. На первом протсупала надпись: «Ингрид Пинарий», на втором значилось: «Зинар Пинарий».
Пройдя к саркофагам, Зинариус сел на землю, а старческие губы дрогнули:
- Мать…..Отец…. Вот я и пришёл к вам. Знаю, вы ждали. А пришел я к вам, потому что мне не к кому идти. Меня окружают только враги и заговорщики. Они завидуют моей власти и могуществу. Я помню, чему вы учили меня. Не обращать внимания на тех, кто завидует мне. Но, похоже, я не усвоил урок.
Встав, Зинариус обнял саркофаг матери, рука скользнула по холодному камню. Он тяжело дышал, а мгла укутывала тело.
- Мать, как бы я хотел вновь тебя увидеть. Но тебя больше нет. О, если б люди задумывались хоть на минуту, что их родители когда-нибудь уйдут, то наверняка, чаще бы с ними общались.
Затем, коснувшись отцовского саркофага, Зинариус прошептал:
- Отец, ты был славным солдатом. Ты бы видел наших современных воинов. Тысяча из них не стоит и одного такого, как ты.
Вновь сползая на землю, Зинариус облокотился на холодный гранит. Достав бутылку вина, преподобный, залпом осушив содержимое, бросил ту в стену. Острые стекла, усыпав пол, заблестели ковром.
Преподобный улыбнулся. В полутьме Зинар видел образы. Видел родителей живыми, а себя совсем маленьким.
Вот родители заводят мальчика в келью, и над ним склоняется старый монах. Монах смотрит сначала на мать, а потом на отца.
- Это наш сын, Зинар, это о нем мы Вам рассказывали, Ваше святейшество, - улыбнувшись, сказала блондинка с голубыми глазами.
С плеча северянки спадала песцовая шуба, на руках звенели браслеты, шею украшала тяжелая гривна.
Преподобный Филипп, погладив мальчика, ответил:
- Этот ребенок совершенно тихий.
- Это на первый взгляд, Ваше святейшество, – улыбнулась женщина.
- Наш сын долго не хотел ехать. Но я его уговорил, - произнес крупный смуглый брюнет гаст, – Когда я рассказал Зинару, что в храме детей учат читать и писать, он сразу решился.
Скуластого гаста облачал доспех королевства Фаты, а на руке блестел перстень личной охраны короля Териона.
Взглянув на бледное лицо северянки, магистр произнес:
- Судя по его материнским светлым глазам, должен быть смышленым. Наверняка, из этого мальчугана выйдет отличный командир Братства.
- Да, глаза у него в меня, – улыбнулась бафиндорка, - И насчет смышлености вы правы, Ваше святейшество. Он у нас самый умный в райне знати.
- А еще он - отличный помощник, - добавил отец, – В свои семь и в саду возится, и по дому шурудит.
- Ладно, малыш Зинар, - обнимая мальчика, сказал магистр, - Пойдемте, я покажу келью, где он будет жить.
- Да, конечно, - кивнул отец.
Гаст обнял жену, и они оба проследовали за преподобным Филиппом и Зинаром.
Откинув голову и взглянув в темноту, Зинариус прошептал:
- Если бы не вы, я был был простым нищим! И я не могу предать вас, мои родители! Я готов пойти на все, чтобы не опорочить ваше имя! Я обязан возродить Империю.
Зинариус стукнул по земле кулаком, и мгла окутала тело магистра.
Теснеус.
В заброшенную комнату не проникал свет. Комната таилась глубоко в катакомбах: в арочном проходе, за хлюпкой дверью.
Внутри пахло пылью. Помещение заполняли сундуки и ящики, а у стены вздымалось большое зеркало. Овальное изделие окаймляли золотые цветы и листья. Рядом мерцал тройной подсвечник.
Стоя перед зеркалом, Теснеус смотрел на листок. На прикрепленном к зеркалу желтом пергаменте чернело изображение девушки. На шее красавицы висел паучок, а пронзительные глаза взирали на учителя.
Лист испещряли дэрэлские символы и вычурные буквы на языке Ам – Имилота. Рядом висела записка. Кровью на ней проступала надпись: «Вскоре ты получишь свое вознаграждение».
Взглянув в зеркало, Теснеус улыбнулся. Подпиленные клыки походили на зубы. На белом лице проступали красные полоски, а карие глаза сверкали.
Сняв послание, учитель произнес:
- Вознаграждение… Надеюсь, оно будет достойно моей заботы. Прокаженному, который воспитывает воинов Братства, не интересны маленькие подачки с толстой руки.
Поднеся записку к подсвечнику, Теснеус превратил письмо в пепел. Затем, достав пудру, нанес ее на красные пятна. Рассмотрев себя в зеркало, Теснеус произнес:
- А ведь другие Прокаженные Имилота считали, что мои необычные глаза - уродство. Но, как видишь, Кронус, они оказались благословением. Такие человеческие, такие глубокие.