— Мне придется на один час погрузиться в работу, нужно доделать кое-какие документы. Я позабочусь о ней и скажу тебе, как там дела, — обещает он.
Мне хочется сказать ему, что я его люблю. Это осознание сотрясает меня словно пощечина. Я сижу и смотрю на него, покрытая кровью моей подруги и заживо съедаемая чувством вины. Мне хочется сказать ему, что я способна дышать только потому, что он сидит рядом со мной и заботится обо мне. Но я молчу. Я не могу. Я не стану обременять его своими чувствами, пока он не узнает всего обо мне. Вместо этого я прислоняюсь лбом к его лбу и издаю тяжелый вздох.
— Спасибо, что был со мной сегодня, — нежно говорю ему.
— Не благодари меня за такие вещи. Конечно я здесь, и я никуда не уйду. Ты же знаешь, Эддисон.
Его голос наполнен беспокойством и заботой. Мне кажется, что он догадывается о том, что я хотела ему сказать, до того как он меня остановил. Я задумываюсь о том, знает ли он обо мне больше, чем я рассказала. Может, это его способ убедить меня, что независимо от моих поступков и слов он никуда не уйдет.
Я выдаю желаемое за действительное. Я хочу поверить в это. Я так хочу, чтобы это оказалось правдой, поэтому предполагаю, что он может читать мои мысли.
— Я должна войти и поговорить с отцом, — говорю ему, отрываясь от него и наклоняясь, чтобы открыть дверь. Все чего я хочу — притянуть его и поцеловать, забыть о том, что произошло сегодня, о моей роли в этом. Но я не могу. У меня есть обязательства.
— Ты позвонишь, если тебе что-нибудь понадобится? — спрашивает он через открытое окно. Я вылезаю из машины и закрываю дверь.
— Я позвоню. Я обещаю.
Когда я захожу через парадную дверь, в магазине никого нет. Я рада этому. Возможно мне следовало воспользоваться советом Зэндера и сначала заехать домой, принять душ и переодеться. Но впервые за долгое время я просто хочу поговорить с отцом. Мне нужна его мудрость и уверенность, которую может дать только отец.
— Чья эта кровь? Твоя? Что, черт возьми, произошло? — беспокойно спрашивает отец, как только я появляюсь в дверях. Он оббегает прилавок и хватает меня в объятия, осматривая нет ли у меня повреждений.
— Я в порядке. Это не моя кровь, — говорю ему усталым голосом. Он берет мое лицо в свои руки и поворачивает его, проверяя правда ли это.
— Что случилось? Этот парень, Зэндер, что-то сделал?
Я отстраняюсь и смотрю на него словно на сумасшедшего.
— Что? Нет! Это кровь Мег, но с ней все в порядке, — быстро говорю ему. Его глаза расширились от шока.
— Что случилось с Мег?
Я неловко прочищаю горло и отворачиваюсь от него, тихо бормоча слова.
— Сегодня у нее был сложный день. Она приняла несколько таблеток снотворного... слишком много. Она разбила некоторые вещи в своей квартире и поранилась. Оттуда кровь.
Долгое время за моей спиной не раздается ни звука. Наконец я разворачиваюсь, чтобы посмотреть, слушает ли он меня вообще. Он стоит на том же месте, руки на поясе, на лице к моему удивлению ярость. Его губы плотно сомкнуты, а руки на бедрах сжаты в кулаки.
— Я знал, что от этой девчонки одни проблемы. Она больше не работает здесь, и я хочу, чтобы ты держалась подальше от нее.
— Что, прости? — в ответ я нападаю на него, от злости стискиваю зубы.
— Ты слышала меня. Тебе не стоит общаться с таким человеком, Эддисон. От нее одни проблемы и это еще одно доказательство. Она пыталась убить себя, боже правый.
Тот, кто так поступает, просто...
Мой отец обрывает фразу, в основном из-за того, что от меня идут волны злости. Я чувствую, как злость закипает во мне, я хочу закричать. Мне хочется выплеснуть злость на стол рядом со мной, чтобы он разбился об пол, а злость перейдет на что-то другое, а не на него. Он понятия не имеет, насколько Мег и я похожи. И мне стоит пожалеть его, так как он настолько жесток, когда речь идет об этом. Но я не могу. Он не знает, как мы с Мег познакомились. Он не знает, что у нас одинаковые шрамы на запястьях, которые ежедневно напоминают нам о нашей слабости. Он не в курсе, потому что он был слишком занят, очередной раз проводя шестьдесят дней в реабилитационном центре. Он забыл, что дома осталась дочь, которая предоставлена сама себе и должна самостоятельно попрощаться с мамой.
— Тот, кто так поступает, просто кто? Продолжай, закончи предложение.
Я хочу услышать, как он это скажет. Я хочу, чтобы он признался, что этот человек — поврежден, сломан, слаб, посредственен...я знаю, что все эти слова проносятся у него в голове, все эти слова, которые я относила к себе последний год.
— Давай, пап, скажи, что ты на самом деле думаешь о Мег. Что ты на самом деле думаешь о том, кто пытался убить себя? Что ты думаешь о человеке, который может быть настолько слабым и так мучиться от боли, что они не видят другого выхода, нет возможности избавиться от боли?
Я даже не поняла, что я надвигаюсь на него, пока не оказалась прямо перед ним, глядя на тело шесть футов два дюйма высотой, ожидая что он скажет обо мне то, что я уже знаю.
— Я понимаю, она твоя подруга и ты расстроена тем, что произошло...
— Вот дерьмо! Ты ничего не понимаешь! — ору я. — Ты знаешь, что я делала год назад, пап? Я сидела на могиле мамы, глотала таблетки с лезвием в руке. Я свернулась калачиком у ее изголовья, желая быть где угодно, только не здесь без нее. Все, что ты думаешь о Мег: какой она плохой человек, безнадежная, и сломленная, и потерянная, угадай что? Это про меня.
Я закатываю рукава, пихаю руку ему в лицо и наблюдаю, как его лицо теряет цвет, пока я говорю. Он не сводит глаз с белого шрама на моем запястье.
— Вот как выглядят безнадега и... пап. Они выглядят точно также как Мег. И чувствуются точно также, как чувствует она. Это чувство одиночества и осознания, что тебя бросили все, кого ты любил, им нет дела до тебя, — кричу я, пока он медленно качает головой, как бы отрицая все это.
— О, Эддисон, нет, — мягко говорит он.
Я уверена, что это не совсем то, о чем говорила доктор Томпсон, когда советовала мне, наконец, поговорить с отцом. Но теперь, когда я начала, я не могу остановить поток слов.
— Она умерла, и они могли похоронить тебя рядом с ней. Ты избавился от всех ее вещей и отказывался говорить о ней или признавать ее существование. Вот она была здесь, и все было в порядке, а теперь ее как будто не существовало никогда. Мы не говорили о том, как сильно мы скучаем по ней, и мы не делились воспоминаниями о ней. И упаси бог нас произнести ее имя. Во время праздников мы игнорировали все традиции, которые были у нас. Потому что НИКТО НЕ МОГ ГОВОРИТЬ О НЕЙ!
Я хочу заплакать. Мне стоило заплакать. Меня переполняют эмоции, я говорю отцу все те вещи, которые держала в себе последний год. Мои эмоции на пределе. Каждое слово правды словно нож в сердце каждого из нас. Я знаю, что ему больно, я знаю, что разбередила старые раны. Выражение его лица говорит о том, что его раны открыты и кровоточат, причиняют боль. Но мне все равно. Я хочу, чтобы ему было больно. Я хочу, чтобы он почувствовал часть той боли, через которую я прошла и с которой я справлялась в одиночку.
— Это из-за Зэндера, да? Он вбивает тебе это в голову и старается настроить тебя против меня, — спорит отец, все еще мотая головой. Я отвожу руку, но не прячу мой шрам. Я всегда ношу одежду с длинным рукавом, чтобы скрыть свой поступок. С меня хватит. С меня хватит лжи, секретов и притворства.
— Ты вообще слышишь себя? Почему ты думаешь, что Зэндер имеет отношение к тому, что я чувствую или что я сделала? Ты даже не знаешь его.
Мой отец издает раздраженный смешок и нервно проводит рукой по волосам.
— Ты тоже не знаешь. В последнее время ты проводишь с ним много времени. Я рад, что ты развлекаешься и проводишь время подальше отсюда, я просто не доверяю этому парню, — говорит он.
— О, это в тебе зависть говорит, — выпаливаю в ответ.
— Что, черт возьми, это значит?
Я закатываю глаза и отхожу на шаг назад, увеличивая дистанцию между нами.
— Ты прекрасно знаешь, что это значит. Может я знаю его не так давно, но я доверяю ему. Я знаю тебя всю жизнь и не могу сказать о тебе того же.
Раздражение на его лице сменяет печаль. Я знаю, это мои слова, но мне все равно. Мы на цыпочках ходили вокруг друг друга с тех пор, как он вернулся домой. С меня хватит. Я не могу постоянно беспокоиться о том, что любое мое слово или мой поступок может заставить его взяться за старое. Доктор Томпсон права. Он взрослый человек и принимает решения сам. Я не могу нести ответственность за его неудачные решения. Впервые я поняла и поверила в то, что она говорила на протяжении долгого времени. Это не моя вина.
— Мег поправится, кстати, — я информирую его, возвращая разговор к важному вопросу. Я знаю, что все мои слова пролетели мимо ушей, как обычно. Я разворачиваюсь и иду к входной двери, оставляю ее открытой и выхожу на улицу. Мой отец снова и снова зовет меня, но я игнорирую его.
Глава 14
Дорогая Любовь моя
— Ты единственная, кто сможет сделать тебя снова счастливой, Эддисон. Все это время власть была у тебя. Тебе просто нужно снова найти причину быть счастливой, — говорит доктор Томпсон. — Если Зэндер делает тебя счастливой, почему ты сомневаешься?
Мне нечего ей ответить. Я честно не знаю, почему я не позволяю ему войти в мою жизнь во всех смыслах, я лишь позволяю себе бояться, что он уйдет. Но я знаю, что этого не случится. Он не тот человек, который так поступит, и я знаю это в глубине души.
— Я думаю, сейчас ты понимаешь, что не сможешь прожить всю жизнь в страхе. Ты знаешь, что каждый миг, каждый момент на этой земле бесценен, и не стоит принимать все как должное. Не трать время на страх. Подними свой зад и будь счастлива!
Я сижу и в шоке смотрю на доктора Томпсон. Я сижу так довольно долго, она закатывает глаза. Что-то подобное сказала бы моя мама. Меня застали врасплох.
Первый раз я выхожу из кабинета доктора Томпсон, и у меня мурашки бегут по коже.
Я стою на маленьком парадном крыльце Зэндера, насквозь мокрая, стараюсь набраться храбрости и постучать в дверь. Мне стоило вызвать такси, когда я вылетела из кондитерской. Зэндер забрал меня с утра на пикник, а моя машина осталась у дома. Мне не хотелось ждать на парковке такси, чтобы отец мог увидеть меня и выйти поговорить, поэтому я шла, пока не приехала машина. Я прошла семь кварталов под ливнем. Темные облака и проливной дождь соответствовали моему настроению.
Но стоя тут, когда волосы прилипли к лицу, мокрая одежда — к телу, я чувствую себя как в тупой мелодраме, когда главная героиня бежит сквозь дождь к любимому мужчине. Это слишком банально, даже для меня. Но я здесь, и я тоже могу постучать и покончить с этим. Мне нужен Зэндер. Мне нужно тепло его рук и его успокаивающий голос, который скажет, что все будет хорошо.
Я не успеваю постучать, как дверь открывается нараспашку. Зэндер стоит в своей больничной униформе, и мне приходится вспоминать зачем я здесь. Я никогда не видела его в форме. Это стоит видеть. Одежда под цвет его глаз, голубая. Все о чем я могу думать — это как бы снять с него одежду.
— О, боже, ты что пешком шла сюда? Почему ты не позвонила мне? — шокированно спрашивает он, оглядывая подъездную дорожку в поисках моей машины.
— Давай скорей, заходи.
Он затягивает меня в дом и закрывает дверь. Он незамедлительно обвивает меня руками и притягивает к себе.
— Ты промокнешь, — жалуюсь я, пока он быстро растирает мою спину, чтобы согреть меня.
— Не важно. Почему ты не позвонила? Ты обещала, что позвонишь, если тебе что-нибудь понадобится. Я бы заехал за тобой, — ворчит он.
Я зарываюсь лицом в его шею и глубоко вдыхаю запах мыла и его одеколона, чтобы успокоиться и перестать злиться.
— Прости меня. Я поругалась с отцом, мне нужно было уйти. Мне нужно было быть здесь, с тобой.
Я говорю ему в шею и не могу сдержаться, чтобы не оставить маленький поцелуй на его Адамовом яблоке. Теперь его форма полностью промокла благодаря мне, я чувствую жар его тела. По моему телу пробегает дрожь, но не из-за мокрой одежды, а из-за мужчины, который обнимает меня.
Я слегка освобождаюсь из его объятий, чтобы посмотреть в его лицо. Он подносит руку к моему лицу и убирает волосы с моего лба.
— Тебе нужно избавиться от мокрой одежды. Я принесу полотенца, — ласково говорит он и собирается идти. Я хватаю его за мокрую форму и притягиваю к себе.
— У меня есть идея получше. Как насчет того, чтобы и ты снял свою одежду. Мы сможем убить двух зайцев, — улыбаясь, говорю ему.
Я наблюдаю как он облизывает губы и нервно сглатывает, прежде чем заговорить.
— Не соблазняй меня сейчас. Мне и так сложно не пялиться на твою просвечивающую футболку. Я стараюсь вести себя как джентльмен.
Он снова начинает уходить. Пока он не успел отвести от меня взгляд, я быстро стягиваю футболку через голову, швыряю ее на паркет, куда она приземляется со шлепком. У него падает челюсть, когда он видит меня в одном белом, кружевном бюстгальтере и мокрых джинсах.
— Что ты... о, Господи... я... Боже... Вау...
Я не могу сдержать смех, пока он бормочет слова, оглядывая меня. Я думала, я буду нервничать сильнее. Мне стоило понимать, что все не так. Все в Зэндере меня устраивает. С ним я, наконец, могу быть самой собой.
Я хватаюсь за застежку на джинсах, просовываю пуговицу в дырку и медленно расстёгиваю молнию.
— Я думаю, мне может понадобиться помощь, чтобы снять мокрые джинсы.
Когда я просовываю большие пальцы за пояс, чтобы снять мои джинсы, Зэндер наконец обретает голос и быстро кладет свои руки на мои, чтобы остановить мои попытки снять их самостоятельно.
— Милая, ты сводишь меня с ума. Что ты делаешь? — шепчет он.
— Я знаю, я немного неопытна в этих вопросах, но я верю, что я снимаю с себя одежду. Тебе, вероятно, стоит сделать то же самое, — улыбаясь, говорю ему.
— Ты только что поругалась с отцом и прошла весь путь сюда под проливным дождем. Я не хочу, чтобы ты сделала что-то в расстроенных чувствах, о чем потом будешь жалеть.
Я хватаю его руки, убираю их с моей талии и подношу к своим щекам.
— Ты прав. Я расстроена, и у меня была ужасная ночь, но я никогда в жизни не буду жалеть об этом. Не с тобой. Я здесь, потому что ты нужен мне. Я здесь, потому что я хочу тебя. Я здесь, потому что я люблю тебя.
Я не могу забрать слова назад. И хотя я знаю, что мне стоило подождать, прежде чем их произносить, я не могла. Мне нужно, чтобы он знал, что я чувствую. Мне нужно, чтобы он знал, что это не минутное решение, основанное на моих эксцентричных эмоциях. Я, может быть, и не планировала, что это произойдет сегодня. Но тот факт, что его лицо, его дом, его улыбка были единственными картинками, которые всплывали в моей голове, после того как я вышла из кондитерской, что-то значит. Он важен для меня. Я хочу, чтобы он это знал.
— Скажи что-нибудь, — шепчу я. В это время он стоит передо мной, держит мое лицо и смотрит мне в глаза.
Может быть, для него это слишком. Может, он не готов к такому, и я все испортила своим признанием в любви. Не важно, я никогда не пожалею, что рассказала ему о своих чувствах. С меня хватит скрывать свои чувства, хорошие и плохие.
— Повтори, — ласково отвечает он и проводит большим пальцем по мой скуле.
— Я люблю тебя, — незамедлительно отвечаю я.
— О, слава богу.
Его губы обрушиваются на мои, я улыбаюсь ему в рот. Он обхватывает меня и прижимает к себе. Когда его язык сплетается с моим, я не могу сдержать стон. Я люблю целовать этого мужчину, я люблю прикасаться к этому мужчине, и я не хочу больше ждать.
Я не знаю, почувствовал ли он мое нетерпение или это смесь его собственных чувств, но он быстро поднимает меня, я обвиваю его ногами. Он разворачивается и несет меня по коридору, прямо в спальню, не прерывая поцелуй.
Он спотыкается в темном коридоре, прижимает меня к стене каждые несколько шагов, пока мы стараемся снять с него мокрую одежду в перерывах между поцелуями и смехом. Когда мы, наконец, попадаем в его комнату, он ставит меня на ноги возле кровати, и мы помогаем друг другу снять остатки мокрой одежды. В темноте спальни, сквозь окно уличный фонарь освещает лишь его очертания. Он улыбается мне, берет меня и нежно кладет на кровать. Он быстро надевает презерватив и накрывает мое тело своим.
Он удерживает свой вес и лежит на локтях. Я обхватываю его бедра ногами и стараюсь прижать его к себе так близко, насколько возможно.
— Скажи еще раз, — шепчет он и смотрит на меня.
Я хихикаю, затем смотрю на него с полной серьезностью и повторяю снова:
— Я люблю тебя, Зэндер.
Он издает стон облегчения и упирается своим лбом в мой.
— Я полюбил тебя с первого взгляда.
Мне хочется заплакать от сладости его слов, но сейчас не время для слез. И не время грустить. Сейчас время жить... и быть счастливой.
— Ты уверена?
От его слов бабочки дико машут крыльями у меня в животе. Он не просто меня любит, он заботится обо мне. Он хочет, чтобы у меня все было хорошо. Я не сомневаюсь, если я передумаю, ничего не изменится.
Но я не собираюсь менять решение. Я хочу его сильнее, чем смогу описать.
— Я уверена в этом, как ни в чем другом.
Он закрывает глаза и снова облегченно вздыхает. Он двигает бедрами, чтобы я смогла почувствовать его и осознала, насколько он хочет этого и хочет меня.
Я скольжу рукой по его волосам, прижимаю его рот к своему, пока он устраивается у меня между ног и медленно начинает входит в меня.
Я вздрагиваю от неожиданной боли. Он отрывается от моих губ, чтобы прошептать извинения и слова любви.
— Прости, прости. Я люблю тебя.
Он приостанавливает движения и замирает. Я наклоняюсь и снова целую его. Мне нужно почувствовать его губы, чтобы успокоиться.
— Все в порядке, я в порядке, — тихо говорю ему, приказываю своему телу расслабиться и напоминаю себе, что больно будет недолго. — Пожалуйста, я в порядке. Продолжай.
Беспокойство и боль на его лице успокаивают меня, я крепче сжимаю ноги вокруг его талии и направляю его глубже, пока он не пробивает барьер, и я могу выдохнуть.
Жжение быстро утихает, и мы вместе двигаемся. Зэндер продолжает повторять снова и снова, как сильно он любит меня. Он трогает меня и целует меня везде, куда может дотянуться. Вскоре удовольствие сменяет боль, и я могу насладиться процессом. Он кладет руку между нами и нежными, как перышко прикосновениями разжигает огонь внутри меня. Я хватают его за волосы, откидываю голову на подушку, а он целует мою шею. Ничего в жизни не было настолько восхитительно. Ничто не сравнится с прикосновениями Зэндера и его движениями внутри меня. Я никогда не ожидала, что мой первый раз будет таким. Я никогда не думала, что почувствую что-то помимо облегчения, когда все закончится. Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я в шоке, я чувствую, что меня накрывает оргазм по мере того, как он двигает своим телом и его рука медленно трогает меня.
— Зэндер, Зэндер...
Я повторяю его имя снова и снова, пальцы моих ног сжимаются, и удовольствие охватывает каждый дюйм моего тела. Я даже не узнаю звуки, которые вырываются у меня. Я неистово прижимаю свои бедра к нему, чтобы продлить ощущения. Он губами забирает мои крики и начинает двигаться быстрее и жестче. Я крепко охватываю его руками за плечи, чтобы быть ближе к нему насколько возможно. Он сильный и твердый, теплый и нежный. Я хочу обнимать его вечно.
Сквозь оргазм он снова и снова говорит мне, что любит меня. Я держу его так сильно, как могу. Я не хочу его отпускать и не хочу, чтобы этот момент заканчивался.
Зэндер наконец падает на меня. Я счастливо улыбаюсь, чувствуя вес его тела и биение его сердца. Через несколько минут, он скатывается с меня на край кровати, чтобы выкинуть презерватив в мусорную корзину. Он быстро устраивается рядом со мной, обвивает меня рукой за талию и прижимает меня к груди. Зэндер тянется за простынями и накрывает нас. Он прижимается ко мне, покрывает мою щеку, шею, плечо поцелуйчиками, пока я не хихикаю от того, что мне щекотно.
— Я люблю тебя, Эддисон, — шепчет он мне в ухо и кладет голову на подушку за мной.
Закрывая глаза, я просовываю свои пальцы в его руку, которая покоится на моей талии, и крепче притягиваю его к себе, проваливаясь в сон быстрее, чем раньше за долгое время.
Глава 15
Я буду с тобой
— Я знаю, ты привыкла быть совсем другим человеком, Эддисон. Тяжело снова найти ту девушку, когда на твои плечи свалилось так много, — говорит доктор Томпсон, подносит чашку с кофе к губам и дует на горячую жидкость. На этой неделе на чашке нарисованы маленькие голубые снежинки и фраза «Let it snow» серебряными и синими буквами. Я смотрю в окно на яркое солнце и думаю о том, почему она использует зимние аксессуары, если на улице почти восемьдесят градусов по Фаренгейту.
— У тебя были друзья, ты веселилась и была беззаботна. Прости меня за сленг, но пора делать или дать сделать другим, как говорится, — улыбаясь, говорит доктор Томпсон.
Я ошеломлена ее выбором слов. Моя мама постоянно говорила эту фразу мне и папе. Хотя я уже привыкла к прямоте доктора Томпсон, такого я не ожидала.
— Ты хорошо справляешься, и ты строишь нормальные отношения. Не упускай момент, Эддисон. Будь хорошим другом; замечательным, разумным человеком, которым ты привыкла быть и которым, я верю, ты еще можешь стать.
Прохаживаясь по больничным коридорам, я не могу сдержать улыбку. Несмотря на то, что я волнуюсь за Мег, я нервничаю перед встречей с ней. Я могу думать только о Зэндере и нашей вчерашней ночи. Когда я проснулась утром, он меня все еще крепко обнимал, и я с трудом смогла выбраться из его объятий. Все, чем мне хотелось заняться, — остаться с ним в кровати, устроиться под одеялом и забыть о внешнем мире. Но сейчас я не могу так поступить. Когда я проверила свой телефон, там было сообщение от Мег и три пропущенных от папы. Мег сообщила, что к ней пускают посетителей. Прямо сейчас у меня хватит сил только на одну проблему, поэтому отцу придется подождать.
— Тук, тук, — говорю я, просовывая голову в дверной проем в палату Мег. Она сидит в постели и щелкает каналы по телевизору. Когда я вхожу, она одаряет меня широкой улыбкой.
— Ты вовремя. Больничные кабельные каналы полный отстой.
Я смеюсь и, подвигая стул ближе к кровати, сажусь. Она в это время выключает телевизор.
— Нууууу, что нового? — спрашиваю с улыбкой. Я пользуюсь методом Зэндера, чтобы немного разрядить обстановку. Я хочу, чтобы Мег могла свободно со мной общаться. Я хочу, чтобы она знала, что я ее друг и я здесь ради нее. Пора поменять свое поведение, и я хочу начать с наших с ней
отношений.
— О, знаешь, все как обычно. Небольшая депрессия и попытка самоубийства, чтобы разнообразить день, — говорит она и неловко хихикает.
В воздухе повисает тишина, Мег теребит края изношенного одеяла у себя на ногах.
— Что случилось, Мег? — ласково спрашиваю я.
Она издает тяжелый вздох и откидывается на подушки. Она смотрит в потолок и пытается подобрать слова.
— Два года назад я училась в колледже. Я ходила в школу, чтобы получить начальное образование. Я все еще жила дома и ходила на занятия, — тихо объясняет она, ее глаза все еще рассматривают потолочную плитку. — Однажды вечером вечеринка слегка вышла из-под контроля, и я перепила.
Мои родители всегда говорили, что я могу позвонить им в любое время, если попаду в неприятности. Я позвонила им и попросила забрать меня, так как все мои друзья были пьяны не меньше меня, а может и больше. По дороге домой отец читал мне нотации об алкоголе и я сказала что-то саркастическое. Он повернулся, чтобы посмотреть на меня. В следующий момент я поняла только то, что вокруг нас все взорвалось. Он вышел на встречку, и мы столкнулись лоб в лоб с грузовиком. Они умерли мгновенно. Я отделалась вывихом запястья и раной на голове. У меня были две маленькие раны, а они расстались с жизнью. Вся моя большая семья после этого не захотела иметь со мной ничего общего. Я и до этого была белой вороной, так как была чуть-чуть дикая. Случившееся доказало, что я плохое семя. Я убила своих родителей, два года назад, вчера.
Наконец, Мег повернула свою голову ко мне. Все, что я хотела сделать, это обнять ее и сказать, что все будет хорошо.
Так я и сделала.
Я поднимаюсь и сажусь на край ее койки.
— Подвинься, — командую я, вытягиваю ноги на одеяло.
— Мы будем обниматься? Оооо, мы можем целоваться? — спрашивает она и двигается.
— Шшшшш, не порти момент, — говорю я, обнимаю ее одной рукой за плечи и притягиваю к себе. Она кладет голову мне на плечо, и мы долгое время сидим в тишине на ее больничной койке.
— Мне жаль, что так случилось с твоими родителями. Это не твоя вина. Твоя семья — это кучка болванов, — со злостью говорю я, нарушая тишину. Мег издает смешок и обхватывает меня за талию.
— Могу я дать тебе их телефон, чтобы ты позвонила и сказала это им?
Мы вместе смеемся. Но я надеюсь, она знает, что для нее я могу сделать именно это и еще больше. Я могу съездить к каждому и высказать им это, если ей так станет лучше.
— Прости меня, я вела себя как дура по отношению к тебе, — шепчу я.
— Ты не была дурой. У тебя своих забот хватает. И я не рассказывала тебе этого о себе. Ты не знала.
— Но мне следовало знать. Я никогда не была таким дерьмовым другом. Я раньше была тем человеком, к которому все шли со своими проблемами... — замолкаю я.
— Что случилось? Я знаю, твой отец - отстой. По крайней мере, был. Мне показалось, он довольно клевый, но я ничего не знаю о нем, кроме того, что работала с ним последние несколько недель, — пожимает плечами Мег.
Я, не задумываясь, рассказываю ей свою историю. Я задолжала ей объяснения. Она понимает, что раньше я была лучше. И теперь я потихоньку стараюсь вернуть себя.
Не вдаваясь в подробности, я рассказываю ей о том, как потеряла маму. Кажется не совсем правильным сосредоточиться на моих проблемах, когда она лежит в больнице. Но я хочу, чтобы она поняла. У нее слабое представление о моем отце, только по обрывкам разговоров, которые она слышала за последний год. Она никогда не хотела вмешиваться, поэтому никогда не спрашивала.
Когда я рассказываю ей все, мы с Мег говорим о ее родителях. Она обещает мне, что она поговорит со мной, как только почувствует приступ вины или депрессии. Больше никаких таблеток, никакой печали в одиночку. Мы обе будем лучшими друзьями друг другу, и надеюсь, что будущее нас обеих стало чуть светлее.
Мег спрашивает о Зэндере, и я не могу скрыть румянец на щеках или стереть улыбку с лица. По моему лицу она узнает, что произошло прошлой ночью, и издает оглушающий визг. К нам даже прибегает несколько медсестер. После того, как мы убедили их, что все в порядке, мы начинаем неутомимо хихикать. Я стесняюсь попросить совет. Хотя я не хочу нагружать Мег своими проблемами, она настаивает. Ей нужно сосредоточиться на чем-нибудь еще, отвлечься от своих проблем. Я думаю, она права. Я понимаю, что уже больше часа сижу с ней в больнице, я возвращаюсь к своим старым воспоминаниям и проблемам и говорю о новых; чувства страха, которое обычно появляется в желудке, больше нет. Мне легко говорить с Мег, мне нравится иметь подругу, чтобы с ней поговорить. Я люблю Зэндера, и я знаю, что могу поговорить с ним обо всем, но иметь подругу это другое.
— Я призналась ему в любви, — смущенно рассказываю ей.
— О, охренеть. Это серьезно. Более серьезно, чем потерять девственность.
Я хлопаю ее по руке и прошу говорить потише, когда заходит медсестра, чтобы проверить, что у нас происходит.
— Мы слишком спешим? Все слишком быстро, да? Мне кажется, что все смотрят на нас как на сумасшедших. И моему отцу он не очень нравится. Одному Богу известно почему, — жалуюсь я, закатывая глаза.
— Ненавижу, когда люди говорят: «О боже, они женятся слишком быстро» или «Они даже не знают друг друга». Какое им дело до твоих отношений? Только вы двое знаете, что хорошо, а что плохо. Я уверена, что ты не занялась бы сексом с тем, в ком не уверена на сто процентов. И я видела, как он смотрит на тебя и как он о тебе заботится. Его глаза повсюду следуют за тобой, убеждаясь, что ты в порядке. Никто не скажет тебе, торопишься ты или тормозишь. Для вас обоих все происходит именно с той скоростью, с которой должно.
Когда Мег заканчивает, я шокировано смотрю на нее, удивленная ее проницательностью.
— Как, черт возьми, ты стала такой умной?
Она пожимает плечами и одаривает меня самоуверенной улыбкой.
— Легко решать чужие проблемы. Со своими не справиться.
Мы болтаем еще несколько минут, а когда я убеждаюсь, что она в порядке, я обещаю позвонить позже и ухожу, чтобы она смогла отдохнуть перед встречей с одним из психотерапевтов.
Копаясь в сумке в поисках мобильного, чтобы написать Зэндеру сообщения, я не обращаю внимание, куда иду и врезаюсь в кого-то.
— О боже, простите! — восклицаю я, глядя на блондина в больничной униформе со стетоскопом на шее.
— Все хорошо. Я в порядке, — говорит он, беззаботно улыбаясь.
— Эддисон? Простите, Эддисон Сноу?
Я оборачиваюсь, одна из медсестер Мег подбегает ко мне с моим мобильным в руке.
— Вы забыли это в комнате Мег. Она попросила меня постараться догнать Вас, — говорит она и протягивает телефон.
Я благодарю ее, и она быстрым шагом уходит обратно на работу.
— Тебя зовут Эддисон Сноу? Я подумал, что видел тебя раньше.