Дни до,
В которых появилась музыка
В тринадцать лет ты знаешь о себе примерно все. Только из гороскопа. А так, возраст ни о чем. Среднее жизненное на всех фронтах. В самом расцвете только прыщики на лице. Со школой тоже все понятно: не высовывайся и учись себе тихонько. Кое-где опоздай, кое-что почитай. Хорошо, что с английским мы дружим - на него у меня большие надежды и предчувствие. Тем более Лёля сказала - учи язык и будет тебе летом заграница.
А еще с музыкой у меня сложилось. Нет, на гитару меня Лёля не пустила.
- Я уже наигралась когда-то так, что ходила лунатиком по дому, - сказала она, - и вместо обычных - музыкальные диктанты в школе писала.
Но Эдик тут проявился: притащил из гаража свою старую гитару, купил и натянул пластиковые струны, чтобы пальцы не так болели, настроил кое-как. Уж не знаю, чем он Лёлю задобрил, но гитару она в дом приняла и даже место ей обустроила, правда, за шкафом, подальше от своих глаз.
Эдик как наоперируется за день, как придет домой весь такой вроде веселый, гитару достанет - и давай один и тот же мотив гонять по двадцать раз. Я всегда думала, что он это от хорошего настроения. Но Лёля его дольше знает и объяснила - что наоборот, поет, когда на работе плохо что-то, не ладится с больными питомцами или птичку жалко. Я поверить не могла - разве можно так самозабвенно играть и петь, если настроения нет? Оказалось, можно.
Эдик наотрез отказался разучивать мои песни кроме одной. Там про санитаров, которым я ни в коем случае не должна отдавать его гитару, когда они за ним придут. А когда это случится, я должна непременно спеть им всем песню про любовь. Вот такие там строчки. И так Эдик к этой песне прикипел, так жмурился, когда мы ее вместе пели, что я наконец согласилась - плохо ему, да. Когда человеку хорошо, не будет он так по струнам лобать и так неестественно хрипеть Вольским.
Когда Лёли и Эдика не было дома, я потихоньку учила другие песни. И даже успела одну грустную и одну на английском. Один раз я в школе сыграла их, так для себя, на чужой гитаре, которую мне просто подержать дали. После этого меня в походы стали звать и я там играла и других учила.
Но Лёля как-то раньше с работы вернулась и услышала, конечно, как я горлопаню, и вся застыдилась перед соседями, которые между прочим претензий не предъявляли.
- Так значит! Теперь я для тебя тетя Лёля! - перекричала меня она и отвезла гитару бабе Маше.
Но было уже поздно. Пальцы намертво запомнили аккорды, и я играла на невидимой гитаре не хуже, чем на настоящей. А вот Эдик еще угрюмее стал. Теперь ему не на чем было свое плохое настроение отыгрывать, и он записался на волейбол. Иногда мы с ним все же пели про санитаров, когда Лёля в свои туры ездила. Я мычала, создавая музыку, он был на словах. Получалось неплохо, даже соседи оценили, постукивая по батареям чем-то железным в ритм.
Я даже нарисовала на картоне гриф в натуральную величину и на нем простым карандашом помечала аккорды - учила новые, повторяла старые. И до того заигралась, что меня в музыкальную группу взяли. Правда, в поп. И у всех там были сценические имена, как у «Spice Girls». А я себе никак придумать не могла. Пока это сочинение подвернулось.
Майские дни,
с дождями и новым именем
Сочинения я плохо писать не умею. Всегда на «отлично» или около того. Особенно хорошо шли они в конце учебного года, когда правила заканчивались, а учебные дни - нет.
- Катя, тут конкурс намечается, - подозвала меня после урока русского языка Алла Петровна. - Конкурс эпистолярного жанра, слышала о таком?
- Это когда письма пишут?
- Почти так. Это стиль речи, используемый при написании писем, открыток, телеграмм. А еще литературный прием в разных жанрах прозы. И тема... как раз твоя, - Алла Петровна протянула мне листок, который держала в руках.
Жирным шрифтом было выделено
«на тему: «Письмо человеку, которого мне не хватает» ».
- Угу, - сказала я и за секунды сгоняла куда-то в пятку, потом в мизинец, затем к правому уху и вернулась снова сюда, к себе, стоящей у учительского стола.
- У тебя получится. Возьмешься? - и она обхватила пальцами мое запястье.
- Попробую.
- Вот и хорошо. Оценку я в любом случае тебе поставлю самую высокую.
- До свидания, - промямлила я и потащила себя весом, наверное, с тонну из класса.
Дома я сразу же достала бумажный гриф, несколько раз прогнала «Blondie», но легче не стала. Руки оставались тяжелыми, ноги гигантскими, голова чугунной. Я взялась на санитаров.
ЧЕЛОВЕК
КОТОРОГО МНЕ
НЕ ХВАТАЕТ
- варилось в чугунке.
Человек, которого...
После того, как я двадцать раз пропела про санитаров, вся стала тростиночкой. Сняв зачем-то всю одежду, я залезла под одеяло и уснула. Повезло, что завтра был выходной - девятомай.
Парад я, естественно, проспала. Зато к утру у меня было готово самое правдоподобное оправдание: я писала сочинение. И это было сущей правдой. Все строчки - с первой до последней были точь-в-точь как спагетти, которые я люблю - al dente.
«Мама!» - крикнула маленькая девочка и побежала навстречу молодой женщине. Её пепельные волосы, наспех собранные в косу, совсем растрепались. И теперь в них беснуются полуденные лучи солнца. Её большие темные глаза блестят – дождалась. Молодая женщина ускоряет шаг. Их разделяют метры и нашпигованные ухабинами годы».
Я писала так быстро, словно тренировала переборы самого Сантаны.
И когда к концу парада зарядил ливень, сочинение было готово. Я высунула уставшую руку в форточку, и она моментально намокла. Дождевая вода капала на пол, текла под мышку и ниже по животу, брызгала на лицо. Никому бы и в голову не пришло, что можно так промокнуть, стоя перед открытой форточкой. Но вода, казалось, лилась не снаружи, а изливалась изнутри.
Человек, которого мне не хватает, это бы сразу понял. Теперь он жил в зеленой тетрадке. И пусть ко мне завалятся хоть все санитары мира, я все равно буду петь и писать про то, что я скучаю по нему.
Когда Алла Петровна взяла у меня тетрадь, я выглядела сухой и довольной.
- Вот только имя, - сказала я ей.
- Имя?
- Я не подписала.
- Это обязательно. Как так - ты же автор.
И она вернула мне тетрадь.
Я села за первую парту, пстрикнула ручкой.
Травина Кэт.
Снова пстрикнула ручкой и протянула тетрадь обратно учительнице.
- Кэт?
- Да, теперь это мое имя. Типа псевдоним. Сочинительский и... сценический. Я в группе играю.
Она посмотрела в тетрадь, потом на меня, словно примеряла - в пору ли.
- Допустимо... Кэт. Согласна, - улыбнулась она.
- Теперь всегда буду Кэт, не по журналу, конечно, а по жизни и в музыке тоже.
Алла Петровна приласкала тетрадь ладонями.
- Договорились.
Из школы в тот день я уходила человеком с новым именем.
«You'll nana see me complain m-m-m-m crying in the ra-i-i-in» [1],
- напевала я, глотая буквы и весеннюю пыльцу. Мои волосы совсем растрепались и «теперь в них беснуются полуденные лучи солнца».
Дни рождений
И смерти
Когда умирает мама, все резко начинают хотеть, чтобы ты был счастлив. Что интересно им приспичит, когда умрет собака? Узнаю это прямо завтра. А пока я еще в том году, когда мне ее подарили.
На первый мой безмамин день рождения баба Маша принесла мне корзинку. Я думала, что в ней как обычно блины, потому что бабушка всегда их укутывает в три полотенца. В тот раз все тоже было укутано, и я поставила ее на кухню, на этажерку возле плиты и пошла усаживать бабу Машу поудобнее для моих обычных историй и песенок.
Только закончилась летняя практика в школе, и я, конечно, собиралась праздновать день рождения, но не знала, с чего начать. Для этого бабушка и была вызвана - инструктировать по процессу. Когда я зашла в детскую, она вскочила с кровати, будто у нее каша выкипала.
- А я думала ты сюда принесешь?
- Да нет, я потом.
- Как потом? Это не ждет, - и пошагала на кухню.
Я потопала за ней, блинов мне совсем не хотелось.
- Баба Маша, я потом, честно.
- Тсс, - тсыкнула она и переставила корзину на пол.
Корзина ожила, издав звук типа «рвяф». Бабушка откинула полотенца. Из корзины дохнуло жизнью. Я закрыла ладонями рот, сердце и живот заклокотали «Дай посмотреть!» и мы увидели его - щенка, вымытого бабушкой до пушка на рыжих ушах. Он смотрел сразу во все стороны и упирался носом то в одну то в другую соломенные бока корзины.
- Это подарок. Твой Ролли.
Бабушка подарила мне щенка, пухлого, вонючего, настоящего, слишком живого, чтобы быть моим.
- Но заранее же не поздравляют, - проныла я.
Чувствовала, что сейчас расплачусь и из-за этого злилась на себя. Я, конечно, мечтала о собаке. А кто о ней не мечтает? Только тот, у кого она есть. Но в тот самый (счастливый?) момент мне вдруг захотелось убежать подальше и забыть про висящие рыжие уши и длинный нос с розовым наконечником, которые только что впервые услышали мой голос и учуяли, что у меня лимонная эфирка на запястьях.
Я ведь... умею предвидеть. А бабушка нет. Поэтому потом все и пошло не так. И в этом «не так» мы с бабушкой прожили и продулись друг на друга все известные сезоны. А потом пришло следующее, то есть уже это лето. И следующий, то есть этот день рождения. Перед которым все и закончилось.
Ролли умер сегодня, этим летом, от неизвестной болезни. Но я почему-то не плачу. Может потому, что завтра мой день рождения, и я наконец смогу постричься «лесенкой» и надеть босоножки на платформе? А еще накрашу ногти и губы, и такая красивая выйду во двор.
Я нашла его утром еще теплым. Вид у него был вполне умиротворенный. Значит - долго не мучился. Последние дни Эдик пичкал его какой-то алкогольной настойкой, поэтому собачья смерть пахла спиртом и чесноком.
- Стоило бы отправить собачью голову на исследование, чтобы исключить чуму, - слишком строго произнес он.
Я отказалась. Не хочется хоронить туловище без головы. Баба Маша растрогалась и все повторяла:
- Не от чумы он умер, а от нашего равнодушия!
На день рождения я собираюсь пригласить в гости всех своих трех дворовых подруг. Уже представляю, как мы будем вслух разговаривать о мальчиках, и я обязательно спрошу, какие им нравятся, а свой идеал, понятное дело, не выдам. Я ведь не отмечала свой день рождения в прошлом году. Лёля все время была занята: то работой, то снова ей. В этот раз все будет по-другому.
Через десять дней я уезжаю в Италию. Мы опаздывали за документами для поездки, а с мертвой собакой нужно было что-то делать. Эдик перенес ее на балкон. Я хотела остаться дома и скорбеть, но как я объясню важным тетям из программы причину своего отсутствия? Нет, они бы не поняли. Собаки бы поняли, а люди - навряд ли. Поэтому я повязала на запястье черную ленту и поплелась куда надо. Эх, лучше бы осталась дома: на ступеньках, прямо у входа споткнулась и упала. Аккурат лицом о кафель. За какие-то минуты нос опух, под глазами «нарисовались» синяки, в голове образовалось болото. Вот тогда-то мое лицо действительно стало отражать траур, и никто не задавал лишних вопросов: боялись, наверное.
Раньше я как-то не задумывалась, куда «пропадают» умершие в городских квартирах домашние животные. По мульту знала, что все собаки попадают в рай. На деле же оказалось, что путь до него занимает три автобусные остановки. С весны до осени, гуляя в единственном на весь район парке, я и представить не могла, что здесь-то и находится последнее пристанище мохнатых. Вон тот пригорок, на котором я каждый год наблюдала голого мужчину, и был «входом» в собачий рай. Отыскать свободное место оказалось непросто. Эдик то и дело натыкался на скукоженные временем и осадками обувные коробки. Мы похоронили Ролли возле большого камня, и я сфоткала это место на всякий случай.
Дня рождения у меня опять не было. Лёля решила, что я слишком много пережила за последние дни. Мол, собака умерла, стоит проявить уважение. Нос у меня по-прежнему болел, лицо стало похоже на страшную карнавальную маску, и я уступила.
Свое негодование я пошла душить на собачье кладбище. Со вчерашнего дня здесь ничего не изменилось. Если только... небо. Сегодня оно голубое с фиолетовой полосой посередине, а у горизонта - розовое. Я присела на траву: слева бетонные башни завода, справа жилые дома, надо мной железяки с проводами. Вот уж точно - пейзаж под праздничное настроение. Впору было бы выругаться, но я-таки проявлю уважение. К себе.
- С днем рождения меня, мертвые собаки! И простите за равнодушие.
День отъезда