И тайного желания
Жить нам осталось совсем немного, в смысле здесь. Утром Руби снова рано будит меня. Понимаю это по деревьям за окном, они в дымке. А когда спускаюсь вниз, еще раз убеждаюсь - да, точно рань: Джанни сидит за столом и пьет кофе. Мы ни разу не виделись утром - будто вообще впервые встретились. Совсем забыла, что сегодня мы едем во Флоренцию.
- Ciao, bella[145]! - здоровается он.
- Buongiorno[146], - и я выставляю вперед кулак.
Джанни замешкался, чуть не уронил чашку, но все-таки припечатал костяшки своих пальцев к моим. Руби пробубнена что-то про «пранне» и ушла из гостиной. Ага, значит если Джанни дома, то она стирает, а если нет, то свое «чистое», по рубиному мнению белье, Кэт стирает сама в раковине и тайком сушит на зонтике в бассейне. Отодвигаю стул, Джанни встает:
- Sigarette, - говорит он и курит воздух, - bad, i'm bad[147].
- Плёко-плёко, - подтверждаю я.
Он смеется в свою чашку и выходит на терассу.
На кухне нахожу мюсли, наливаю молоко в чашку, ставлю в микроволновку, поворачиваю рычажок, как показывала Руби, на одно деление. Микроволновка тикает, а рычажок двигается обратно. Снова перевожу его назад. Фокус повторяется снова. После третьего раза выхожу из кухни, чтобы позвать на помощь. Джанни на терассе нет, Руби... она проклянет мои завтраки. Пока я думаю, микроволновка пикает - заработало наконец. Открываю дверцу, заливаю молоко в тарелку - оно горяченное. А я ведь поставила на самый минимум. Вот что значит слишком ранний подъем. А технике со мной не повезло. Решаю больше не практиковаться с микроволновкой, холодные завтраки ведь еще никого не убили.
В татином дворе нас с Руби встречает Альберто и вот так сходу поднимает меня одной рукой и усаживает на плечо. Пищу и хватаю его за шею, утыкаюсь подбородком в макушку и боковым зрением слежу за Руби. Чувствую, какая у Альберто сильная рука, но знаю и какая тяжелая я, плюс рюкзак забит всякой ерундой. Балансирую на руке и освобождаюсь от лямок. Рюкзак падает на землю
- Ke-e-te-e! - Руби не нравится моя идея
- О, molto bello[148]! - возражает Альберто и начинает раскачивать меня вверх-вниз.
Я сильнее вцепилась в его шею но, кажется, переборщила. Альберто зашипел, но не уронил меня - согнулся, поставил на землю и только потом прижал ладонь к шее, где только что были мои пальцы.
- Покажи, - помахала ему я.
- Hai visto![149] - Рубин план по уничтожению меня на глазах Альберто почти сработал.
Альберто поднял ладошку. Под ней всего ничего - вмятинки от пары ногтей и красное пятно. Я послюнявинила указательный палец, старательно замазала ранки, подула и пошептала заклинание на заживление. Альберто просиял.
- È ora di fare la gita[150], - произнес он голосом бурого медведя и картинно замаршировал на месте.
Я пырснула. Жизнь была здесь, во дворе этого дома под номером девять. Я подняла рюкзак и накинула на одно плечо. Отмаршировавший Альберто подхватил лямку и помог надеть его на второе, потом вытянул руки по швам и отдал мне честь.
- Sì, devi proteggerti la schiena[151], - испортила нашу игру Руби, тыкая себе в ребра.
- Natasha! - крикнул Альберто и показал пальцем на окно второго этажа.
- Привет! - Тата выглянула в окно
- Привет, идем! - ответила я.
- Идьём, - повторил Альберто и обернулся, словно ища того, кто это сказал.
Я знала правила и подыграла: тоже обернулась и пожала плечами, мол, тоже не знаю кто работает моим эхо.
У итальянцев есть привычка вести нас долго-долго куда-то, а потом объявить, что уже все, приехали и тут же сфотографировать, прямо на этой всегда «parcheggio carino[152]». Поэтому лица на фото получаются такие изумленные и улыбчивые - нас всегда ставят к свету, а солнце тут термоядерное. Сегодня такое фото из Флоренции.
Нас всего восемь, поэтому мы уместились в бусик, за руль которого уселся Макс. С нами не едут другие дети, зато едут обе переводчицы. До сих пор мне по душе были молодые, но наша Ирина меня переубедила. И по дороге я присматриваюсь ко второй, совсем взрослой, если не сказать старой, переводчице Галине.
- Galina, galina, kokh- kokh[153]! - кричали ей итальянские дети, когда она впервые пришла в центр городка, и ржали.
Хотелось им крикнуть что-нибудь неприличное.
- Галина, кхо-кхо! - и поставив руки на пояс они кружились вокруг своей оси и опять хохотали.
- Врезать им? - спросила я у Галины.
А она только смущенно опустила голову, сняла очки и несколько раз надавила пальцами на уголки глаз.
- Не надо, - и она подняла голову, - что сделаешь, если имя у меня такое.
С тех пор Галина стала мне ближе к сердцу. Точнее, к тому его закуточку, где хранились остатки моего старого и семечки нового имени. Знаю, как это, когда с именем что-то не так. И это здорово, что сегодня она будет разбавлять иринино присутствие.
Мы идем вверх и вверх. Когда же закончатся эти ступеньки и начнется тенек? У меня нету кепки и слишком красивая прядь болтается у уха, как будто бы случайно выбившаяся из хвоста, поэтому я держу одну руку на макушке и как умею дую в сторону брови влево и вверх. Наконец вода. Хватаю Тату за руку и тяну с фонтанчикам, впаянным прямо в стену.
- Не пить! - кричит вдогонку Ирина. - Это для монет.
Мы с Татой замедляем шаг. Точно, дно тарелки в виде ракушки сплошь в монетах. Вода тонкой струйкой течет в ракушку, и самая маленькая и легкая монетка подпрыгивает под ней. Мы все пялимся на это представление точно на чудо. Последней подходит Галина, она вдвое шире Ирины и ходит медленнее всех.
- А, вот и водичка! - радостно объявляет она, но увидев танец монет хмурнеет. - А это бутафорная. Ничего, у меня еще побутылки есть, сейчас поднимемся вон туда и разделим.
И она показывает еще на дюжину ступеней вверх. Если меня сейчас спросить, что я запомнила во Флоренции, то я отвечу - ступеньки, жара и фонтан, из которого нельзя пить. Ирина не дожидаясь нашего недовольного ныться шагает вперед. Ленка и Олька как послушные цыплята догоняют, но не перегоняют ее. Держат дистанцию. Галина, наоборот, не торопится. Она часто дышит и, оглядевшись, смачивает руки в чаше с монетами.
- Ну руки-то никто не запрещает мыть.
Улыбаюсь и делаю тоже самое. Над чашей висит значок камеры и я как прилежная туристка показываю ей свои пустые руки.
- Но, монет, - говорю ее всевидящему глазу.
Димка и Тата не решаются повторить наш трюк, но и предстоящий подъем их тоже не радует.
- Давайте помогу, - говорит Тата Галине, - с сумкой.
- Ох, спасибо.
Димка фыркает.
- Опередила, - с досадой цедит он.
- На, неси, - и Тата протягивает ему сумку.
- Ой, блин.
Димка, конечно, не ждал такого поворота. Он берет сумку и надевает себе на плечо. Мы смеемся.
- А что? Нормально. - И убегает вперед - прочь от нашего гоготания.
Галина обнимает нас Татой за плечи.
- Эти монетные фонтаны непростые. Они исполняют желания и...
Не успевает она рассказать их секрет, а мне уже все понятно. Я в гороскопе прочитала, что в ближайшем будущем я «должна присмотреться к знакам, связанным с водой», потому что мне «выпадет шанс, который я не должна упустить». Я выпутываюсь из-под гилининой руки и пячусь назад. Желание! Шанс! Водный знак! То, что мне нужно. Сейчас или никогда, думаю я, и оборачиваюсь. Еще чуть-чуть и фонтаны останутся здесь навсегда, а я уеду, так и не проверив силу гороскопных прорецаний. Знаю, что в кармане у меня есть монетка. Я нашла ее здесь же, ступенек тридцать назад. Так не честнее ли будет здесь ее и оставить, только с желанием?
- Подождите меня, очень прошу, - ною я и, чтобы не слышать вопросов и неразрешений, несусь обратно к фонтану.
Пока бегу, заговариваю монету на желание: чтобы вернуться сюда в двадцать пять, и не одной. Пока точно не знаю, кого бы взять в спутники, поэтому на всякий случай уточняю для фонтана - вернуться с Димкой. Или может с Доменико. Или с...
Бульк!
Все поздно. Монетка падает на дно чаши к десяткам похожих. Мое желание тонет в сотне таких же, кажущихся несбыточными желаний. Я оборачиваюсь. Тата и Галина смотрят на меня. Машу им и еще раз гляжу в черный глазок камеры.
- Не подведи, - шепчу я ему и показываю язык.
Обратно я пружиню под ритм «Life is a flower». Так сильно мне хочется верить в то, что хорошее может происходить просто так, по велению монеты в фонтане.
Когда мы поднимаемся наверх, Ирина, Димка и девочки уже разыскали свободный тенек и устроились рядком на каменном парапете. Димка, сложив руки на груди, лежит на широких перилах. Галина, охкая, пристраивается с краю. Мы с Татой шлепаемся рядом. Пить по-прежнему хочется дико, но сердце колотится совсем не из-за этого. Я загадала взрослое желание, решила и сделала. И никто меня не остановил, некому было подсказать или отругать. Моя монетка пополнит копилку Вселенной. Я довольна собой и обнимаю Ленку. Кладу руку Тате на колено, она свою на мою плечо, сложив пальцы в виде козы. Мы раскачиваемся взад-вперед, напевая «чики-брики-палькик-выкинь». Галина кивает в такт. Ирина сидит напротив неподвижно. Димка, кажется, уснул иначе бы точно прибился к нашему веселью.
- Пора идти, - говорит Ирина и тут же встает.
Считалочка вовремя заканчивается, наша сцепка - разрывается. Мы встаем, я отряхиваю попу, проверяю не села ли я ненароком на что-нибудь птичье.
- Классно у вас вышло, - говорит Галина, закидывая сумку на плечо.
- Теперь моя очередь нести ее, - отвечаю ей.
- Вот уже далась она вам, - и оно протягивает ее мне.
- Диимаа.
Димка встает и берет у меня галинину сумку.
- Понял, - говорит он.
Эх, знал бы он, что я на него желание загадала, он и мой рюкзак, наверное, поднес бы.
Макс встречает нас наверху. Мы ходим за ним и рядом по улицам и закоулкам. За этот день я вижу столько, что мне точно хватит на все летние сны. Макс водит нас всюду, где открыто и нет очереди.
- I would like to take it all with me[154], - говорю я Максу.
- That's quite possible[155], - отвечает он серьезно.
- But how?[156]
- I'll prove it in the evening[157], - отвечает Макс и открывает следующую дверь.
Мы смотрим на расписные стены и ничего не понимаем. Но каждый раз измерение меняется. Вот мы среди распятий, а через поворот уже вместе с конниками взбираемся на гору, вот малыши пьют грудь своих мам или кормилиц, а вот голые каменные мужчины лежат у самого края и не стесняются нашего присутствия.
- Gianni Versace loved to walk here, - Макс показывает на обычный тротуар с бежевой плиткой. - Everyone here loved him[158].
Бдыщ, и вот так парой слов возвращает меня к смерти. Все знают, что Джанни уже нет. А мы топчемся там, где он ходил и дышал. Такая вот штука жизнь - живешь ее за мертвых и страдаешь от вины.
- Come on quickly[159], - тороплю я Макса.
Я пока не научилась этому фокусу - принимать смерть как есть.
Макс оставляет нас у пиццерии, а сам уходит.
- See you soon[160], - говорит он.
Цмокаю в ответ, а Макс подмигивает мне.
Во мне нет ничего выдающегося, кроме носа. Я совершенно обычная, даже если сижу на скамейке во флорентийском парке. Сегодня я надела подарочную футболку с птицей, джинсовые шорты, белые носки, «Карры», взяла миниатюрный полосатый рюкзак и большой за одно. После фонтана у меня хорошее настроение, но я все равно хмурюсь. Нечего кому-то знать, что мне хорошо, а то зазнаются.
Рядом стоит димкин рюкзак. Взять бы его и драпануть куда подальше, чтобы он несся вслед и орал на меня полуматами. А потом со всего разбегу прыгнул, но все равно не достал. А я бы покривлялась ему, упавшему, но все равно протянула руку. Но вместо этого Димка берет мой фотик - вижу это боковым зрением - и направляет на меня объектив. Специально оставила затвор открытым, на случай приступа димкиного любопытства и упорно рассматриваю свои кроссовки. Они стали поджимать, ногти на больших пальцах потемнели от постоянного давления. Но я все равно не собираюсь с ними расставаться, потому что они самые лучшие. В крайнем случае их можно и «отнять», как говорит Эдик. Только укол потерпеть, и они вырастут новые и белые, и так сколько угодно раз. Мне все равно практиковаться в хирургии нужно. Я твердо решила to be a surgeon[161], как папа.
Димкины руки уже уверенно держат фотик. Вот так, правильно, поднимай его повыше. Димка зырит через объектив, но почему-то в другую сторону. На Ленку. Так вот он какой - взял чужую вещь и пользуется не по назначению. А я на него желание потратила.
- Ааа, - зеваю я через силу.
Димка поворачивается ко мне.
Щелк!
- Ди-им, зачем? - стону я.
- Это не я! - хохочет Димка.
И я тоже хохочу внутри. Ненавижу постановочные фотки с улыбочками. Пусть лучше вот такие, с обычной такой, невыдающейся мной. Скрюченная спина, ноги крестиком, губы ниточкой - такая-я. Димка выглядит довольным. Он сделал что-то героически запретное. Не буду говорить ему, что я специально оставила фотик включенным. Пусть наслаждается ролью проказника.
Макс встречает нас на пешеходном переходе. Он - на другой стороне дороги, и пока мы ждем зеленый, я гадаю,
пойдет ли он нам навстречу
и что такое бордовенькое у него подмышкой.
Когда загорается зеленый, все идут. Опаздываю на секунду и надеюсь, что никто не заметил, как я засмотрелась на Макса. Он топчется на месте. Ирина с Галиной обступают его с двух сторон. Мне лучше посторонится, детям рядом со взрослыми приходится знать свое место. Макс не может им отказать, принимает комплименты и раздает в ответ. Он, кажется, никому не отказывает, поэтому переводчицы к нему так липнут.
Макс крутит бордовый прямоугольник в руках, но я успеваю прочитать название и вообще разобрать что это... книга о Флоренции! Последнее, о чем я могла мечтать. И вообще - такого не бывает, чтобы он купил мне дорогущую книгу только потому, что я захотела. Макс плохо меня знает, но, оказывается, достаточно для того, чтобы воспринимать всерьез. Но что-то не так. А как же иначе? Макс не торопится меня одаривать и снова засовывает книгу подмышку. Дразнится? Торгуется?
- Через пять минут отъезжаем, - говорит Ирина и тянет Галину к копии Микеланджело.
У нас еще целых пять минут, чтобы задержаться во Флоренции, и Макс зовет меня на обзорную площадку, с которой утром начался город, и только там отдает книгу.
- Here you are, you will love this[162], - говорит он.
Но мне кажется, что это дома и площади тянут ко мне свои руки и шепчут «не забывай».
- Какой же ты... - говорю я городу, поглаживая обложку, но на самом деле не ему - Максу.
- I told you I'd prove[163], - говорит Макс.
Он видит,
как я прижимаюсь к книге,
вдыхаю носом поглубже, чтобы не йогокнуть на всю пьяцу,
тру глаза,
прижимаю нос к корешку,
чуть не роняю карту, вложенную в середину книги,
говорю что-то непереводимое ни на один язык в мире,
присаживаюсь на корточки и засовываю книгу в KidLand,
встаю и сжимаю губы, чтобы не сказать ему, что он самый лучший на свете Макс.
Вместо этого я складываю пальцы сердечком и припечатываю к рукаву его футболки в надежде дотянуться до его сердца через все эти слои хлопка, кожи и всего того, что называют плотью.
- Come on, - отвечает Макс - small potatoes[164], - и упирает теплый кулак в мое плечо.
Мы квиты.
Вечером Флоренция становится фиолетовой. Площадка пустая, хотя именно сейчас и стоило бы ее забить до отказа - самое время смотреть и засматривать, пересматривать и фоткать. Макс сказал, что это Пьяццале Микельанджело. Давид смотрит куда-то в сторону, а аллегории едва не падают на ступени. Ирина и Галина уселись прямо под ними на каменные скамьи. Димка и девчонки по очереди тянутся к пяткам аллегорий. Не доросли, ребята. А я даже пробовать не буду, каждому свое - мне сейчас - смотреть и запонимать.
- Galaxy[165], - говорит Макс.
- So I am a point in the starry sky[166], - отвечаю я.
Макс стоит рядом и смотрит на вечер вместо со мной. Он видел все это, наверное, сто раз. И все равно я вижу, что уголки его рта подрагивают, он хочет улыбаться всему этому, но может стесняется. Меня что ли? Хочу взять его за руку, сигануть прямо в фиолетовое небо и чтобы мы летели рядом. Но не решаюсь даже пикнуть, просто смотрю.
Вот там мы не были, по тому мосту тоже не ходили, на вон ту колокольню не забирались, не видели донн и мадонн в галереях (прости, Рафаэль). Мы не были в тысяче мест, и все же - были здесь. Собор, колокольня Джотто, площадь Синьории с ее голышками, палаццо Веккио, Давид Микельанджело, весь серый и задумчивый, грозная и лазурная Юдифь Донателло - все это я запомню навсегда и увезу на свой край света. Черепашки ниндзя мной бы гордились.
Дома на том берегу Арно подсвечены желтым, он теплый как сегодняшний вечер, как мои ступни в «Каррах», как, наверное, максова колючая щека. Город светится. Город светит. Фонари разбавляют сумрак. А я, кажется, зарделась. Неужели вечер может быть таким ярким и таким бессолнечным одновременно? Где-то играет «Saturday night». Я ее знаю! Моргаю в такт через раз, чтобы Макс не заметил, и подпеваю:
«well it's a saturday night,
we got a feeling it's right
don't you know we'll get so high» [167].
Горы на горизонте синие. Они молчат о том, что мы больше не увидимся, хоть я в это не верю. Я обязательно увижу другие и передам им привет. Эй, слышите, ждите эхо издалека-далека! Я буду там, чтобы быть с вами здесь. Помните, как кто-то очень верно сказал:
«Сначала есть гора, а после нет горы, а после снова есть» [168].
Не хочу уезжать от вас. Я бросила монетку. Слышишь, город, я все-таки ее бросила в тот запретный фонтан! Ты снял меня на свои камеры? Запомни меня такой, я сама себя хочу запечатлеть именно здесь, истратить свой последний кадр на этот вечер. В нем не будет никого, но будет все, что я знаю о городах, в которых я не гостья, а своя.
- Let’s go[169], - говорит Макс и показывает городу спину.
Нехорошо, хочется сказать мне, но вместо этого я отвечаю:
- One moment, please[170].
- All right[171], - и Макс улыбается.
Ловлю его улыбку и дарю городу. Достаю свой «Полароид».
Щелк!
Магия. Тьма. Мрак. Чернота. Свет. Проявление.
Я вернусь. Да, я точно вернусь.