— На исходе лета, когда северный ветер уже хлестался холодным дождём, Катла уехала в Рейкьявик.
Накануне отъезда она пришла попрощаться с Фрейей.
Гисли поработал на совесть. Сама Катла ни разу не седлала Фрейю, но Андри, её двоюродный брат, объездил на рыжей лошадке все окрестности, и вечно нервная тетя Тинна ни капли не переживала за сына — так бережно Фрейя таскала на себе девятилетнего мальчишку в громоздком шлеме.
Конечно, в движениях рыжей коротышки было мало изящества. Любой ценитель аллюра сказал бы, что она ковыляет, а не ходит, и что все попытки Гисли выправить это за следующее, пятое, лето обречены на неудачу. Гисли и сам всё понимал, когда не хорохорился. С одобрения хозяев, он готовил Фрейю к терпеливой возне с детьми, а не к провалу на любом турнире.
Когда Катла приехала прощаться, Фрейя стояла у деревянной ограды, окружавшей просторный загон для лошадей, которые жили на Земле четвёртое или пятое лето. Был вечер. Гисли уже уехал домой, забрав с собой неугомонного Андри, чтобы сдать его тёте Тинне — из рук в руки.
Сверстники Фрейи толпились у дальнего края загона. Там же махал телефонами выводок туристов. Туристы прикатили на двух прожорливых внедорожниках по грунтовому отростку Кольцевой. Родители Катлы проложили дорогу для потенциальных покупателей, но компания, махавшая телефонами, конечно же, не собиралась ничего покупать. Она остановилась погалдеть и поахать на каком-то языке. Поснимать себя на фоне хорошеньких лошадок и водопада, что лился со скалы по другую сторону загона.
Катла спешилась. Пролезла под оградой. Подошла к Фрейе. Погладила белое пятно на внимательной морде.
«Я завтра уезжаю, — сказала она. — Надолго».
Фрейя пошевелила ушами.
«Я буду учиться, — сказала Катла. — Чтобы лучше смотреть на звёзды».
Фрейя понюхала рукав её ветровки. Ткнулась носом в локоть.
«Я хочу знать, как всё началось, — сказала Катла. — И чем всё кончится. Там, наверху, есть подсказки. Я буду учиться их искать».
Фрейя тихонько фыркнула. Переступила с копыта на копыто. Оглянулась, словно проверяя, на месте ли скала с водопадом. Потом выгнула шею и как будто подтолкнула Катлу в бок.
«Что ты?» — не поняла Катла.
Фрейя развернулась и засеменила к водопаду.
Катла побежала за ней.
Вместе они пересекли загон и остановились у ограды. Теперь водяной столб ревел и дымился всего в десяти метрах от них. Катла невольно поморщилась. Мелкие ледяные брызги покалывали лицо.
Между оградой и берегом бурлящего ручья, начинавшегося у водопада, мокла каменистая площадка шириной в несколько шагов. На ней пробивалась трава, валялся обрывок верёвки, белела выцветшая пачка из-под сигарет. Больше там ничего не было — вернее, Катла больше ничего там не видела, но Фрейя не отрываясь глядела именно туда, на редкие травинки и клочья мха среди мокрых камней.
«Что это? — громко спросила Катла сквозь шум воды. На несколько секунд она напрочь забыла, что разговаривает с лошадью. — Что ты видишь?»
Ей стало не по себе. Стало до головокружения жутко, словно она разглядывала звёздное небо из уютного далёка, через безопасные стёклышки телескопа, но вдруг всё перевернулось, звёзды очутились внизу, небо оказалось бездной, и телескоп сорвался в эту бездну вместе со штативом, камерой и компьютером, а ещё пару секунд спустя она сама рухнула вслед за телескопом, и аккуратные острые точечки, высокомерно названные разноцветными карликами, начали расти, превращаясь в лохматых термоядерных чудовищ, на которых невозможно было смотреть. Но она смотрела, потому что веки больше не смыкались — век больше не было, не было даже глаз, осталось только страшное нечеловеческое зрение, обречённое видеть весь электромагнитный спектр, каждый распад атомного ядра, каждую гравитационную складку в пространстве, каждое квантовое рождение ещё одной бесконечной вселенной.
«Что ты видишь?» — повторила Катла шёпотом.
Она продолжала падать, огромные карлики становились всё огромней, среди них показалась тусклая горошина — чудовище поменьше, выгоревший белый карлик под боком у дряблого красного гиганта. Он жадно высасывал материю соседа и тяжелел, подбираясь всё ближе к пределу Чандрасекара, и за мгновение до начала цепной реакции Катла успела понять, что сейчас произойдёт: карлик взорвётся, вспыхнет ярче пяти миллиардов солнц, и во все стороны полетят его ошмётки — углерод, из которого однажды сложится её тело, и кислород, которым это тело будет дышать. Как только реакция началась и сияние сверхновой затопило половину бездны, Катла увидела, что взрыв не один. Насколько хватало её нечеловеческого зрения — а его хватало на бесконечность — повсюду вспыхивали сверхновые, и через миллиарды лет, то есть в то же мгновение, повсюду кончалось лето в северном полушарии третьей планеты звезды типа G2V, и на исходе этого лета, у стыка тектонических плит, на базальтовом острове, возле воды, падающей со скалы, повсюду стояли два живых существа, человек и лошадь, а рядом, за изгородью — что-то или кто-то ещё.
Катла не видела его, но знала, что оно не живое, потому что не может умереть. При этом оно могло смотреть — и смотрело прямо на неё. Оно разглядывало её, Катлу, в каждой из её бесчисленных вселенных и видело целиком: от первых проблесков эпизодической памяти до угасания под натиском Альцгеймера — нет, после столкновения с грузовиком в Сантьяго — да нет же, после раковой боли и долгожданной инъекции в швейцарской клинике — после короткой борьбы с новым штаммом гриппа — после бешеного страха в падающем самолёте — после тысячи разных сценариев с одинаковой концовкой.
‘Are you OK?’, услышала она, когда на мгновение перестала кричать, чтобы набрать в лёгкие воздуха для нового крика.
‘Are you OK? Why are you screaming? Are you OK? Can we help you?’
Катла повернула голову. Рядом стояла запыхавшаяся девушка, её ровесница, — высокая, полноватая, в шерстяной кофте из сувенирной лавки, с большим веснушчатым лицом. Она добежала первой. Её спутники подбегали следом: долговязый мальчик—подросток, за ним седеющий мужчина с какой-то палкой в руке, за ним сухопарая женщина с аптечкой. За женщиной семенили ещё три человека, но они отстали на половину загона, и Катла не рассмотрела их в подробностях.
‘Yes, yes, I’m OK’, ответила она, поворачиваясь к Фрейе.
Фрейя по-прежнему смотрела на площадку между оградой и водопадом. Её уши внимательно шевелились. Там, куда падал её взгляд, были камни, воздух, брызги, обрывок верёвки и выцветшая пачка из-под сигарет.
Катла в последний раз провела ладонью по рыжей шерсти на её спине. Потом повернулась к подоспевшим туристам.
‘I’m OK’, повторила она, не глядя в их лица. ‘I’m sorry. Thank you.’
Она сорвалась с места, обогнула туристов и побежала прочь — к Мауни, который ждал по другую сторону загона.
‘I’m sorry!’ ещё раз крикнула она на бегу, не оборачиваясь. ‘I’m sorry! I have to go!’
Нужно было вернуться домой. Собрать несобранные вещи. Попытаться заснуть хотя бы на пару часов. Они с матерью планировали выехать в Рейкьявик не позже семи утра.