– И тогда ты выполнишь свою угрозу? – спросил Жан‑Клод. – Даже если секс сделает их сиренами?
Лицо и голос у него вновь стали совершенно непроницаемы.
– Они придут в силу, но не уверен, что их рассудок такое выдержит. Можешь ты себе представить обладателя силы Теа, и даже большей из‑за добавки моей крови, и притом безумного, сломленного рассудком? Я не хочу быть вынужден изолировать или убивать собственное дитя, Жан‑Клод, а именно такова может быть необходимость.
Он покачал головой, и тревога на его лице лежала шрамами, глубокая, как следы, оставленные долгим‑долгим бременем.
– Это был бы ужасный выбор, – сказал Жан‑Клод.
Сэмюэл собрался, и лицо его снова стало спокойным, даже приветливым, и заурядно симпатичным.
– Но если мы сможем ввести их в силу, не привлекая сил Теа, то альтернатива не так страшна. Наоборот, эти альтернативы прекрасны и привлекательны, а я буду у тебя в долгу.
– А ты совершенно уверен, что секс с ma petite даст твоим сыновьям то, чего ты хочешь?
Я открыла рот возразить, что ни на какой секс ни с кем из них я не соглашалась, но Жан‑Клод стиснул мою руку – дескать, не торопись.
– Может быть, и нет, но я надеюсь убедить Теа, что если даже Анита не сможет их сделать полными сиренами, то и никто не сможет, даже сама Теа. Если Анита попытается и потерпит поражение, то Теа смирится, что они вообще не сирены.
Жан‑Клод посмотрел на меня:
– Ma petite и Ричард, если у вас есть вопросы, самое время их задать.
– Ты сказал «семнадцать»? – спросил Ричард.
Сэмюэл кивнул.
Ричард посмотрел на меня – очень красноречиво.
– Я уже отвергла их как слишком юных, Ричард, можешь на меня так не смотреть.
И я отобрала у него руку, поскольку такого взгляда не заслужила.
– Но Самсона ты трахнешь, небось.
Я встала, отпустив их обоих, и уставилась на Ричарда в упор.
– Извинись передо мной, Ричард. Сейчас же извинись.
На его лице отразилось смущение, но и гнев тоже.
– Я не должен был этого говорить, и приношу свои извинения. Но ждать от меня радости, что ты добавишь еще одного мужчину к списку любовников, тоже не надо. Извини, Анита, но меня это никак радовать не может.
– Я тебя спрашиваю, со сколькими женщинами ты спал на этой неделе?
– Нет, но тебе не приходится с ними знакомиться.
Против этого я не могла возразить.
– Хорошо, ты прав. Мне бы неприятно было видеть твоих партнерш. – Я взметнула руки в воздух: – Черт побери, Ричард у тебя есть сейчас мнение, не основанное на ревности?
Он опустил глаза, потом встал с дивана и заходил по комнате, подойдя к краю ковра.
– Я только вижу, когда смотрю на Самсона, что он неплохо выглядит, моего роста, и… я просто не хочу, чтобы ты с ним трахалась. Но так как я вообще не хочу, чтобы ты с кем‑то трахалась, кроме меня… – Он развел руками.
– Я затронул больной вопрос? – спросил Сэмюэл.
– Давний спор, – ответил Жан‑Клод.
– Если тут есть проблема, – сказал Самсон, – оставим этот вопрос. У нас было впечатление, что никто не будет возражать, если Анита расширит свой список мужчин.
Ричард скрестил руки на груди:
– А если мы не станем этого делать, потому что я недоволен, и тогда твоя мать… – Он закрыл глаза. Его лицо отражало борьбу кучи противоречивых чувств. – Помоги мне Бог, но ты со своими братьями влип в куда большие сексуальные проблемы, чем все мы. Если я скажу «нет», и случится худшее… – Он расхаживал по краю ковра, будто стены все еще были на месте. – Я не хочу на это смотреть, но это должно быть решение Аниты. Я не скажу «нет». Никто из нас не моногамен, так чего мне злиться?
Он стоял, скрестив руки на груди, сгорбившись, будто у него что‑то болело.
– Анита? – спросил Сэмюэл.
Я посмотрела на него, все еще стоящего. И вздохнула.
– Я бы тоже не стала расширять список мужчин, честно говорю, но, как объяснил мне Жан‑Клод, мне нужен новый pomme de sang, и лучше раньше, чем позже. Я не обещаю, но соглашаюсь попытаться.
Это я сказала, ни на кого не глядя, потому что очень это было трудно – при троих мужчинах, с которыми я уже сплю, согласиться попробовать нового любовника.
– Хорошо, – сказал Сэмюэл, и такое облегчение было в одном этом слове, что я взглянула на него.
Он улыбался, глаза его сияли от счастья, и в них были слезы. Непролитые слезы. В этот момент я поняла: он смирился с мыслью, что его жена соблазнит кого‑то из их сыновей, и он убьет ее, а сын станет безумным, и его тоже придется убить, и… слишком много какой‑то эдиповости, чтобы выразить словами. Сэмюэл смирился, что когда‑нибудь произойдет худшее, и вдруг пришло спасение. Как человек, который ожидал палача, и вдруг пришло помилование от губернатора.
Я еще сама не разобралась в своих чувствах насчет расширения списка, но было невероятно хорошо – для разнообразия – быть чьим‑то спасением от безжалостного рока. Быть спасителем, а не палачом – знаете, чертовски это хорошо звучало.
Глава четырнадцатая
Сэмюэл улыбнулся Жан‑Клоду, и получилось это у него, как многое другое, очень по‑человечески. Я поняла, что он, подобно Огги, может быть куда «нормальнее» других вампиров. Это у него вампирский трюк, как у Огги? Может быть. А мне надо в это влезать и раскрывать его тайну? Не‑а. Хватит на сегодня великих откровений, хотя в них я не виновата. Очень постараюсь больше ни во что сегодня не вляпываться. Моя цель – закончить эту серию встреч так, чтобы ничего больше плохого не стряслось. Так отчего я так волнуюсь?
Я снова села рядом с Жан‑Клодом, но Ричард садиться не стал. Он остался стоять, сложив руки на груди, ссутулившись, как от боли. Я знала это выражение его лица, обычно означавшее, что у нас намечается серьезная ссора. Сегодня я ссориться не хотела ни с кем, а с Ричардом – особенно.
Жан‑Клод тронул меня за руку. Я вздрогнула, обернулась к нему.
– Что случилось, ma petite?
Я посмотрела на него многозначительно и глазами указала нашего третьего.
– А, – сказал Жан‑Клод.
Я вцепилась в руку Жан‑Клода и попыталась предупредить грядущую ссору.
– Ричард? – позвала я.
Он обернулся ко мне – темно‑карие глаза пылали.
– Что? – Так злобно прозвучало это слово, что даже он сам поморщился. – Извини, Анита. Так в чем дело?
– Чтобы уйти, тебе не обязательно начинать со мной ссору.
Ну вот, все честно и так мирно сказано, как я только могла.
Он нахмурился:
– Что это должно значить?
– То, что с момента, когда мы стали говорить с Сэмюэлом о его детях и их проблеме, ты все сильнее напрягаешься.
– А если мы будем рассуждать насчет того, чтобы я переспал с тремя новыми женщинами, и две из них семнадцатилетние, ты злиться не станешь?
Я подумала и ответила:
– Стану.
– Так не ожидай, что я буду доволен.
– Что ты хочешь, Ричард, чтобы я сделала? Извинилась? Так я даже не знаю толком, за что именно. Как бы там ни было, я тебе говорила, что про семнадцатилетних я ответила «нет».
– Я думаю, Жан‑Клод, мы с Самсоном оставим вас сегодня. – Сэмюэл встал. – У вас, кажется, есть что обсудить.
Самсон встал рядом с отцом. Он был на два дюйма выше Сэмюэла, будто мамины гены ему роста добавили. Интересно, что еще они ему добавили. Я на самом деле мало что знала про русалок или про сирен. Наверное, надо ликвидировать этот пробел до того, как придется иметь с ними тесный и личный контакт.
– Еще не сейчас, друг мой, пожалуйста, – ответил Жан‑Клод. Он повернулся к Ричарду – безмятежным лицом к недовольному. – Нам нужно получить ответ еще на несколько загадок до того, как мы осмелимся завтра представить ma petite нашим братьям.
Сэмюэл кивнул и сел.
– Ты подумал, что если привести ее в общество почти дюжины мастеров городов, не получится ли ночь еще интереснее этой.
– Exactement, – кивнул Жан‑Клод.
– А на эти вопросы может ответить только вампир? – спросил Самсон.
– Мне нужен совет от мастера, подобного твоему отцу, – пояснил Жан‑Клод.
– Тогда я мог бы пойти в отель и посмотреть, как там мать и близнецы.
– Я думаю, там есть кому присмотреть за ними, Самсон, – ответил ему отец.
Самсон посмотрел так, будто хотел что‑то сказать глазами, а отец не понял.
– Ты уходишь, думая, что тогда мне будет не так неприятно, – сказал Ричард.
Самсон посмотрел на него – с честным, открытым лицом, – и кивнул.
– Это… – На лице Ричарда боролись различные эмоции, потому что дружественный жест от чистого сердца не мог оставить его равнодушным. – Это действительно… хорошо с твоей стороны.
– Ты и без того не любишь делиться Анитой, и вот появляюсь я и прошу поделиться и со мной. Нам нужно, чтобы она нам помогла. Я не хочу терять мать и одного или обоих младших братьев.
Самсон мотнул головой, глядя в пространство, и в глазах его был тот же затравленный вид, что раньше у отца – когда тот свыкся с тем, что трагедии не избежать. Будто рисовал все время эти картины у себя в голове, пытаясь смириться с ними – и не мог.
Он посмотрел на Ричарда:
– Я не откажусь от этого шанса спасти мать и братьев, но мне очень жаль, что тебе это причиняет страдания. – Он вышел на середину комнаты, глядя Ричарду в глаза. – И если от моего ухода тебе будет лучше, я готов уйти.
Ричард повесил голову. Недавно отросшие волосы скрыли лицо. Когда он снова поднял голову, то отряхнулся, как человек, вылезающий из воды, отбрасывая волосы назад.
– Блин, к удару – еще и оскорбление.
– Я что‑то не так сделал? – спросил Самсон.
– Нет, все нормально. – Ричард вздохнул. Медленно, напряженно руки стали разжиматься, будто ему физически больно было расставаться со злостью. – Просто я не хотел относиться к тебе с симпатией.
– Не понимаю, – сказал озадаченный Самсон.
– Если бы у меня получилось тебя возненавидеть, я бы разозлился и возмущенно ушел. Вел бы ты себя как похотливый кретин, я бы просто убрался – завернулся в плащ собственной уязвленной праведности – и к чертовой матери.
Я встала и повернулась к нему, Жан‑Клод слегка придержал меня за руку.
– Я тебе уже сказала, Ричард: тебе не обязательно затевать для этого ссору.
– Да нет, обязательно. Потому что я знаю, что подрываю нашу силу просто своим отсутствием. Будь я здесь, Огги тебя не подчинил бы. И мне некого винить, кроме себя, что вы с Жан‑Клодом его оттрахали.
Чуть‑чуть стал разогреваться его голос, первые искорки силы замелькали в комнате.
Я сделала несколько шагов, высвободившись из руки Жан‑Клода.
– Отчего это именно ты вдруг стал во всем виноват? – спросила я. – С нежитью я имела дела больше, чем ты, у меня должно было хватить способности себя защитить. Я должна была тогда видеть, что будет, но я же себя не ругаю сейчас? Что случилось, то случилось. Будем разбираться, что делать.
– Вот так это для тебя просто, Анита? Что случилось, то случилось, разберемся и дальше пойдем?
Я подумала над его словами и кивнула.
– Да, потому что так должно быть. Моя жизнь не оставляет места для смакования несчастий и даже для нравственных угрызений. Роскоши сомнения в себе я тоже не могу себе позволить – по крайней мере, в такой степени.
– Роскошь, – повторил Ричард. – Анита, это не роскошь, это мораль. Это совесть. Не предмет роскоши, а то, что отличает нас от зверей.
Так, опять с того же места, – подумала я. А вслух сказала:
– Ричард, у меня есть совесть, и свои моральные правила тоже есть. Сомневаюсь ли я иногда, не стою ли на стороне зла? Да, иногда бывает. Думаю, не распродаю ли душу по частям ради выживания? Да, иногда думаю. – Я пожала плечами. – Такова цена за жизнь в реальном мире, Ричард.
– Это не реальный мир, Анита. Не обычный будничный мир.
– Нет, но это наш мир.
Я стояла к нему лицом, почти на расстоянии прикосновения. Он держал себя в руках: его сила лишь слегка ощущалась в воздухе теплой тяжестью.
Он взмахнул руками, обводя гостиную:
– Не хочу я здесь быть, Анита! Не хочу жить там, где у меня выбор: либо делиться тобой с другими, либо будут погибать люди! Не хочу такого выбора!
Я вздохнула, показывая, что я устала, что мне грустно и что мне очень жаль.
– Было время, когда я с тобой согласилась бы, но кое‑что в моей жизни мне очень нравится. Я ненавижу ardeur, но то, что принес он в мою жизнь, я принимаю с радостью. Мне бы хотелось попробовать жизнь за белым штакетником, но вряд ли даже без ardeur'а и вампирских меток она бы мне понравилась.
– А я думаю, что да.
– Ричард, кажется, ты меня не видишь. Не видишь, кто я.
– Это ты мне говоришь? Если я не закрываюсь щитами, я даже сны твои вижу и кошмары тоже.
– Но ты все еще пытаешься запихнуть меня в коробку, которая мне была не по размеру, еще когда мы только познакомились. И себя ты тоже пытаешься упихнуть в ящик, где половина тебя не поместится.
– Неправда, – замотал он головой. – Неправда.
– Какое из утверждений? – уточнила я.
– Мы бы смогли, нашли бы наш вариант с белым штакетником, если бы не он.
Ричард показал на Жан‑Клода.
Жан‑Клод сидел с совершенно безмятежным, непроницаемым лицом, будто боялся хоть слово произнести.
– Не надо переваливать наши трудности на Жан‑Клода.
– А что? Ведь это правда. Если бы он оставил нас в покое, не поставил бы на нас своих меток…
– Тебя бы уже на свете не было.
– Что? – Ричард наморщил брови, глядя на меня.
– Без дополнительной силы меток Жан‑Клода ты бы никогда не смог убить Маркуса и взять власть в стае.
– Неправда.
Я посмотрела на него пристально:
– Ричард, я там была. Это правда. Ты был бы мертв, а я бы продолжала спать одна, в компании мягких игрушек и пистолетов. Ты бы погиб, а я бы умерла душой, умирала от одиночества, не только потому, что не было бы тебя, а потому что жизнь моя была пуста. Как у многих и многих, кто делает работу полицейских. Я и моя работа – это было одно и то же, ничего сверх у меня не было. Жизнь моя была полна смертей и ужасов, и попыток опередить, предупредить следующий ужас, и я проигрывала эту битву, Ричард, теряла себя задолго, задолго до того, как Жан‑Клод меня пометил.
– Я тебя просил оставить работу в полиции. Я говорил, что она тебя сжирает.
Я покачала головой:
– Ричард, ты меня или не слушаешь, или не слышишь.
– Может, я не хочу тебя слышать, а может, я прав, и это ты не слушаешь.
Нас разделяло два фута, но с тем же успехом это могли быть тысячи миль. Есть расстояния, состоящие из куда более труднопреодолимых вещей, чем какие‑то там мили. Мы смотрели друг на друга через бездны непонимания, страдания, – и любви.
Я попыталась в последний раз.
– Допустим, что ты прав. Допустим, что Жан‑Клод оставил нас в покое, и возникла эта твоя идиллия. Все равно я бы не оставила работу в полиции.
– Ты же сама только что сказала: она убивала тебя, эта работа.
Я кивнула:
– Если что‑то сделать трудно или тяжело, это еще не значит, что ты этого делать не станешь.
Мне показалось, что тут я заговорила не только о полицейской работе.
– Ты же сказала, что я прав?
– Я сказала: допустим, что ты прав. Допустим, что без Жан‑Клода мы нашли бы способ. Но мы привязаны к нему, Ричард. Мы – триумвират силы. Что изменилось бы, будь жизнь иной – на самом деле не важно.
– Как ты можешь так говорить?
– Потому что важно другое, Ричард: мы имеем дело с реальностью – сейчас, сию минуту. Есть вещи, которых не вернешь, и мы все вместе должны постараться как можно лучше распорядиться тем, что в нашей жизни реально.
Лицо его заледенело от злости. Терпеть я не могу, когда у него такое лицо, потому что оно и пугает – и красивее, чем когда‑либо, и все, что отвлекает взгляд от этой изумительной красоты, будто ветром сдувает.
– И что в нашей жизни реально?
Сила его потекла по комнате горячей водой, горяч е й, чем в ванну наливают. Охранники стали неловко переминаться с ноги на ногу.
– Я – человек‑слуга Жан‑Клода. Ты – зверь его зова. Мы – триумвират силы. Этого нам не переменить. Мы с Жан‑Клодом оба – носители ardeur'а. Нам обоим нужно питать этот голод, и это не изменится.
– Я думал, ты надеялась научиться питаться на расстоянии в клубах, как делал Жан‑Клод при власти Николаос.
– Это наносило ущерб его силе, чего и добивалась тогда Николаос. Я не собираюсь делать нас инвалидами в смысле магии из‑за собственной застенчивости. Хватит прятаться, Ричард. Ardeur есть и останется, и мне нужно его питать.
Он мотнул головой:
– Нет.
– Что нет?
Он сбросил щиты – не знаю, намеренно или эмоции взяли над ним верх. Как бы там ни было, я вдруг услышала все его мысли громче колоколов. Он думал, что когда я возьму ardeur под контроль, то брошу Мику и Натэниела и жить буду с ним. Останусь с ним. Он все еще надеялся – вполне серьезно! – что мы когда‑нибудь станем милой моногамной парочкой.
Секунду всего это было, но его упавшие щиты сорвали и мои, и он ощутил мое потрясение. Мою неспособность поверить, что он до сих пор думает – всерьез! – о том, что такое может быть.
Я почувствовала возникновение очередной мысли и попыталась помешать ему, или закрыть от Ричарда, но слишком бушевали эмоции, и я не успела. А мысль была такая: «Даже если я беременна, все равно ничего такого не получилось бы».
Вот теперь потрясение отразилось на лице Ричарда. У него отвисла челюсть, и он прошептал:
– Беременна…
Я сказала единственное, что пришло в тот момент на ум:
– Бли‑ин…
Глава пятнадцатая
И с грохотом поставила на место все щиты – резко, плотно, стеной металла. Я мысленно произнесла слово «металл» – гладкий, толстый, непроницаемый. И уставилась в пол, боясь глядеть кому‑нибудь в глаза. Боялась того, что увижу на этих лицах – и чего не увижу.
– Анита! – позвал Ричард и протянул ко мне руку.
Я отступила на шаг, мотая головой. Не знаю, чего мне хотелось от этой минуты, не знаю, какая реакция была бы мне в струю, а какая вывела бы из себя. Хотелось же мне сохранить тайну, пока сама не буду точно знать. Эту банку с червями эмоций мне открывать не хотелось, пока не будет ясности.
Нарушил молчание Сэмюэл:
– Поздравляю вас обоих! Младенец – это радостная новость в любом случае.
Я медленно повернулась к нему – из всех присутствующих меньше всего я интересовалось его мнением. На него я могла посмотреть. На него я могла разозлиться.
Самсон уже тронул отца за плечо:
– Отец, мне кажется, сейчас нам стоит уйти.
Сэмюэл посмотрел на своего сына, на меня, на Жан‑Клода, на всех, и вид у него был донельзя непонимающий.
– Но ведь это же радостная новость, а вы все – как будто умер кто.
– Отец, – сказал Самсон тихо, но с предупреждением. Он смотрел мне в лицо, и то, что он там увидел, заставило его взять отца за локоть и попытаться поднять на ноги.
Сэмюэл посмотрел на руку сына и не отводил взгляда, пока тот ее не убрал. Тогда Сэмюэл посмотрел мне в лицо. И уже не очень дружелюбным взглядом. Глаза его казались старше, в них было какое‑то глубокое знание, и чуть‑чуть грусть, и даже гнев.
– Откуда такая злость, Анита?
Я стала считать до двадцати, поняла, что этого не хватит, и произнесла, задыхаясь от злости и смущения:
– Не учи меня, что я должна чувствовать, Сэмюэл. У тебя нет на это права.
Он встал, оттолкнул от себя руки сына.
– Подумай, насколько силен может быть ребенок твой и Жан‑Клода.
– Нет гарантии, что ребенок его, – сказала я.
– Шансы за то, что если ты беременна, отец – не вампир, – заметил Ричард.
Он говорил тихо и осторожно, но было в его голосе именно то, чего я не хотела слышать: ожидание и радость.
Я повернулась к нему, и не знаю, что бы я сказала или даже сделала, если бы вдруг между нами не оказался Жан‑Клод.
– Пожалуйста, ничего поспешного, ma petite.
– Поспешного, ничего поспешного! – передразнила я, отодвигаясь от него. – Он рад‑доволен, а ты так закрыт, что я понятия не имею, что ты чувствуешь.
– Я чувствую, что любое мое слово или действие в этот момент тебя расстроит.
Мне иногда говорили, что со мной иметь дело – сплошной геморрой. Но никогда это не было сказано столь дипломатично.
Я подавила желание на него заорать. И даже голос у меня прозвучал сдавленно от усилий не сорваться на вопль:
– Что‑нибудь скажи.
– Ты в ожидании? – спросил он своим нейтральным любезным голосом.
– Не знаю, но октябрь я пропустила.
Ричард подошел поближе и попытался сказать без интонации – не вышло, но он попытался.
– Тебе случалось когда‑нибудь пропустить целый месяц?
– Нет.
На его лице бушевали эмоции, и наконец ему пришлось отвернуться, будто он знал: что бы ни было на этом лице написано, мне лучше не видеть.
– Не смей радоваться, ты!
Он повернулся ко мне – сдерживая эмоции, но в глазах его было то самое выражение. Тихое «я‑тебя‑люблю», которое когда‑то предназначалось именно мне, но которое я последнее время нечасто видала. Вожделение – да, но не этот взгляд.
– Ты бы предпочла, чтобы я злился или огорчался? – спросил он.
– Да. Нет. Не знаю. – Вот это была правда. – Не знаю.
– Прости, – сказал он, и действительно, какая‑то нотка сожаления прозвучала. – Прости, что из‑за меня тебе труднее, но как могу я не радоваться, если у нас ребенок?
Вот сумел он выбрать самый худший способ это сказать. От которого я почти наверняка впаду в панику.
– Это еще не ребенок. Это комок клеток меньше моего пальца.
Глаза его стали чуть более настороженными:
– Прости, Анита, что ты говоришь?
Я охватила себя руками, не глядя ни на кого.
– Я не знаю, что говорю.
Но как‑то я лучше поняла предложение Ронни поехать куда‑нибудь и сделать выбор без участия моих мужчин.
– Ты действительно была бы способна убить нашего ребенка? – спросил он, и мне не надо было ему в лицо смотреть, чтобы увидеть там страдание. По голосу было слышно.
– Mon ami, ты ставишь телегу впереди лошади. Пусть сначала она выяснит, беременна ли она, а потом будем строить планы.
Жан‑Клод попытался снова вдвинуться между нами, закрыть от меня Ричарда. Будто это могло помочь.
Ричард шагнул в сторону, чтобы видеть меня.
– Анита, ты действительно могла бы убить нашего ребенка?
Хотелось мне заорать: «ДА!» – просто чтобы увидеть боль на его лице, но тут я не могла лгать. Я уже знала ответ, просто он мне не нравился.
– НЕТ!! – рявкнула я, и звук отдался от каменных стен, лишенных смягчающих штор.
Лицо Ричарда смягчилось, и он двинулся ко мне, в обход Жан‑Клода. Выражение лица было почти блаженным, будто сбылись все его мечты. У меня такое чувство, словно я задыхаюсь в кошмаре, а он вот так. Нет, с этой рожи надо стереть блаженное выражение, обязательно надо.
– А что если ребенок не твой? – спросила я, слыша сама, как противно прозвучал голос. Я хотела сделать ему больно.
Он задумался, потом расплылся в улыбке почти самодовольной.
– Шансы в мою пользу, Анита.
И очень он был в этот момент доволен жизнью.
– Почему? Потому что Жан‑Клод, Ашер и, черт побери, Дамиан – многосотлетние вампиры? Это еще ничего не значит. Посмотри на Сэмюэла: трое детей, от двух беременностей.
Ричард стал хмуриться, и ближе уже не подходил. Тоже хорошо.
Жан‑Клод вздохнул и шагнул назад, будто оставляя попытки предотвратить ссору.
– А Мика и Натэниел? – спросила я. – Они не вампиры, и у нас с ними секс за эти два месяца бывал чаще, чем с тобой.
И я обрадовалась, когда он вздрогнул. Стервозно, но факт.
– Мика стерилизован, – сказал он, и лицо его помрачнело. – Значит, остается Натэниел.
И такая злость была в этих трех словах, что я пожалела, что подняла эту тему.
Легки на помине – Мика и Натэниел вышли из дальнего коридора. Посмотрели на нас всех, и Мика спросил:
– Это о том, о чем я думаю?
– Ты знал про ребенка? – спросил Ричард.
– А мы уверены? – спросил Натэниел.
– Нет, – сказала я.
– Вы оба знали? – спросил Ричард, и снова стала нарастать его сила. Вдруг я оказалась слишком близко к метафорическому огню.
– Да, знали, – ответил Мика.
– Ты им сказала до того, как сказала нам? – Ричард показал на Жан‑Клода.
– Они со мной живут, Ричард, от них труднее сохранить секрет. Я не хотела вообще никому из вас говорить, пока не сделаю тест. Чтобы не влезать во все это без необходимости.
– Давайте успокоимся, пока не будем знать наверняка, – предложил Жан‑Клод.
– И тебе не важно, что она им сказала раньше, чем нам? – спросил у него Ричард.
– Да, mon ami, мне это не важно.
Ричард посмотрел свирепо на Мику и Натэниела, потом только на Натэниела. Нехорошо.
– Ты знаешь, что если она беременна, то это почти наверняка или ты, или я.
Слова были нейтральны, а тон – нет. Тон был столь же явным предупреждением, как и покатившаяся от Ричарда волна жара.
А у Натэниела вид был – очень, очень тщательно контролируемый. Лицо приветливо‑непроницаемое, но ни сожаления, ни покорности. Раньше Натэниел всегда в разговоре с Ричардом излучал какие‑то вибрации подчинения. Сейчас вдруг ничего подчиненного в нем не стало. Может быть, для меня он все равно нижний, но дни, когда он был нижним и для Ричарда, миновали. Это читалось в постановке плеч, во взгляде, которым он отвечал на взгляд более крупного Ричарда. Он не был агрессивен, но и никаких сигналов подчиненности, даже самых малозаметных, не излучал. То есть было ясно, что уступать он не собирается.
С одной стороны, мне это было приятно, с другой стороны – пугало. Я видала Ричарда в драке и Натэниела в драке, и точно знала, кто победит.
Конечно, если Ричард начнет драку, то победу он завоюет, но девушку потеряет. Я очень надеялась, что ему это понятно.
Глава шестнадцатая
Не знаю, что случилось бы дальше, что‑нибудь наверняка плохое, но пришла помощь.
– Мудаки вы все, ребята.
Голос Клодии. Все обернулись к ней.
– Как вы смеете устраивать тут состязание ваших мужских самолюбий? Не видите разве, что она испугана? – Клодия показала в мою сторону. – Ульфрик, если ты думаешь, что ребенок заставит ее бросить работу в полиции, или ликвидацию вампиров, или подъем зомби, то очень ошибаешься. Ты можешь найти в жизни Аниты место ребенку? Или ты собираешься бросить работу и сидеть нянькой, потому что Анита этого точно делать не будет?
Все взгляды обернулись к Ричарду. Он хмуро смотрел на Клодию.
– Ну, так как? Ты готов полностью переломать свою жизнь, если ребенок твой?
Он еще сильнее нахмурился.
– Не знаю, – ответил он наконец.
– Я готов, – раздался голос Натэниела, и все развернулись к нему. – Я и так уже жена, почему бы не быть еще и матерью?
– Ты когда‑нибудь ребенка нянчил? – продолжала Клодия.
Он пожал плечами:
– Нет.
– У меня было четверо младших братьев. Можешь мне поверить, эта работа труднее, чем кажется.
– Я готов, – сказал Мика. – На все, что будет нужно Аните.
– Не будь ты таким совершенством, – скривился Ричард.
– Ты работаешь днем, Ричард, – сказал Натэниел, – и причем регулярно. Я на парт‑тайме в «Запретном плоде» заработаю больше любой учительской зарплаты.
– Кормилец, – бросил Ричард полным презрения голосом.
Натэниел улыбнулся и покачал головой:
– Анита себя сама отлично прокормит, мои деньги ей не нужны. Я другое хотел сказать: если я сокращу рабочие часы, на моей работе это не сильно скажется. А тебе это значило бы бросить работу полностью.
Но Ричард не хотел, чтобы его смягчили. Он хотел злиться, и потому обернулся к Мике:
– А ты? Ты не меньше часов работаешь, чем Анита.
– Мне понадобится более серьезная помощь в работе на горячей линии и в коалиции. У нас будет почти год, чтобы подготовить кого‑нибудь мне в помощь или даже на замену, если это понадобится.
– Это не может быть твой ребенок, – сказал Ричард.
– Генетически – не может.
– Что значит – генетически?
– То, что ребенок – всего лишь не моей крови, не означает, что он не мой. Не наш.
– Твой и Аниты.
Эти слова просто обожгли мне кожу – столько в них было силы, злости, что даже стало больно физически.
– Нет, – ответил Мика. – Аниты и Натэниела, и Жан‑Клода, и Ашера, и Дамиана, и твой, и мой. Залить каплю спермы – это еще не делает тебя отцом. Важно, что ты потом делаешь, Ричард.
– Нельзя же воспитывать ребенка с семью отцами!
– Называй как хочешь, – ответил Мика, – но из мужчин в этой комнате только двое могут полностью переменить жизнь, если насчет ребенка – правда. Это Натэниел и я. – Он посмотрел на Жан‑Клода: – Или я ошибаюсь?