– Насчет львов у тебя тоже не получится, – сказала я.
Я сидела на двойном кресле между Микой и Жан‑Клодом. Натэниел и Дамиан расположились на полу у наших ног. Дамиан касался моей голени, и это помогало мне думать. Он обещал ничего не делать, только помочь мне сохранять спокойствие. К новой силе Дамиана мне тоже придется привыкать. Она, похоже, чертовски круто растет.
Жан‑Клод потрепал меня по колену, будто предупреждая, чтобы была спокойна. Я и была спокойна: прикосновение Дамиана это почти гарантировало. И еще я была решительно настроена сделать так, чтобы приглашение мастера Чикаго не обернулось катастрофой для наших местных львов.
– Почти все львы‑оборотни Среднего Запада подчиняются моему прайду.
– Это не твой прайд, – сказала я, – даже если зверь твоего зова – Рекс этого прайда. Это его прайд… или ее?
– Его, – сказал Огги.
– Хорошо, но это не делает прайд твоим.
Огги покосился на Жан‑Клода:
– Она в это верит. Разве она не знает закона?
– Ma petite знает, что в мире вампиров все, что принадлежит моим слугам, принадлежит мне.
Я это знала, но не могла понять логического перехода.
– Это не может быть твой прайд, потому что если что‑то случится с твоим львом, тебе прайд не удержать. А если ты не можешь удержать какую‑то группу без чьей‑то помощи, Огги, то она не твоя. Если твой лев погибнет, с ним погибнет твоя власть над прайдом.
– Это угроза? – спросил он тихо.
Дамиан сжал мне икру, а Жан‑Клод – колено. Мика придвинулся ближе, обнял рукой за плечи, держа на самом деле меня и Жан‑Клода. И никого это не смущало, похоже, кроме меня.
– Пока нет, – сказала я.
Дамиан положил голову мне на колени, Жан‑Клод погладил ногу, будто хотел сказать: «Осторожнее». Мика придвинулся как мог близко. А Натэниел только угнездился покрепче между мной и Жан‑Клодом, положив голову ему на колено. Никогда раньше за ними такого не видела. Жан‑Клод погладил его по волосам, рассеянно, как гладят собаку, будто такое каждый день бывало. Это бывало не каждый день. Я поняла, что так Натэниел помогает нам вести переговоры. Огги показал, что любит мужчин, может, не так сильно, как женщин, но все же… Он отметил волосы Натэниела, заигрывал с Микой. Натэниел сейчас не заигрывал, он лгал телом. Лгал, что у них с Жан‑Клодом отношения более тесные, чем на самом деле. Должно было это Огги беспокоить? А если да, то в каком смысле? Не нравиться, как секс между мужчинами, или возбуждать ревность? Черт, может, и так, и так. На эту тему у многих мужчин внутренние противоречия.
– Ты сказал, что почти все прайды Среднего Запада тебе подвластны? – спросил Мика.
– Да.
– Вампирам не дозволено вести войны на территориях, не смежных с их собственными, – сказал Мика.
– Я ничего не сделал ни одному другому мастеру города. Закон вампиров определяет только, как мы обращаемся с подвластными зверями друг друга. Мои львы не пытались захватить ни одну территорию, где у мастера города лев – его… или ее подвластный зверь.
Он посмотрел на меня – как мне понравится это «или ее». Честно говоря, мне Огги нравился все меньше и меньше.
– Так что пока ты только захватываешь чужие прайды, которые не принадлежат вампирам, ты перед законом чист? – спросила я.
Он кивнул.
– Если бы мы не пригласили тебя в наши земли, как бы ты захватил прайд Джозефа?
– Послал бы Пирса или Хэвена одних.
– Зачем? Убить Джозефа и захватить прайд?
– Да, Джозефа и его брата.
– Но если лев – один из моих подвластных зверей, а все, чем владею я, принадлежит Жан‑Клоду, то ты должен оставить Джозефа и его народ в покое – они уже принадлежат другому мастеру вампиров.
– Я думаю, ты уже выбрала себе льва своего зова, Анита. Реакция на Хэвена у тебя была очень бурной.
– И на Пирса тоже. Я не выбрала между ними двумя. Может быть, я реагировала на них потому, что они принадлежат тебе. Или, как ты сказал, моя львица ищет что‑то чуть более доминантное.
– Джастин сегодня будет вместе с нами на балете, – сказал Джейсон со стула возле двойного кресла.
Все обернулись к нему.
– Брат Джозефа? – спросила я.
Джейсон кивнул, скривился и чуть сдвинул с шеи воротник кожаной куртки. Холодно здесь не было, но он был в кожаной куртке – почему? Не будь здесь Огги с его командой, я бы спросила. Джейсон еще говорил о том, что должен дать отчет. Что за отчет?
– Волк, сними куртку, – сказал Пирс. – Мы чуем рану.
Джейсон посмотрел на Жан‑Клода – тот кивнул. Джейсон снял куртку. Потом повернулся, показывая шею. Или это был самый большой засос, который я видела в жизни, или кто‑то пытался ему выдрать половину глотки.
Я попыталась подняться, но все мои мужчины надавили, показывая: «не надо». Джейсон подошел к нам. Кто‑то его покусал, но таких следов я от зубов никогда не видела.
– Чья это работа?
Джейсон посмотрел на своего мастера.
– Не все, кто хотят быть принятыми к нам, желают быть твоим pomme de sang, ma petite. Некоторые мастера привезли с собой тех, кого они просто желают выменять. Джейсон проверял кандидатов.
В его голосе звучали едва заметные модуляции, сообщившие мне, что это правда, но не вся правда.
– Надеюсь, секс был хорош, – сказала я.
– И очень, – улыбнулся Джейсон.
Менг Дье с отвращением фыркнула, картинно прислонясь к стене возле белого камина.
– Я думал, ты своих людей не сдаешь как проституток, Жан‑Клод, – сказал Огги.
– Я не приказывал Джейсону спать с кем бы то ни было. Я его попросил получше с ними познакомиться. Его решение использовать для этого секс было всего лишь, гм, его решением.
– С кем это ты трахался? – спросил Пирс. – Я никогда такого укуса не видел.
Джейсон сверкнул на него белозубой улыбкой:
– Ты уверен, что хочешь знать?
Огги протянул руку и накрыл ладонью руку Пирса на спинке дивана. Лицо Пирса исказилось гримасой, похожей на гримасу боли. Что делал Огги, когда вот так касался своих львов? Что бы это ни было, явно ничего приятного. Похоже было на действие шокового собачьего ошейника.
Огги не хотел, чтобы Пирс сознавался в том, что чего‑то не знает, – значит, мы все еще ведем переговоры. Что касается меня, я считала переговоры оконченными.
– Джастин должен встретиться с нами здесь? – спросила я.
– Ага, – ответил Джейсон.
Он снова устроился на полу сбоку от Жан‑Клода, поскольку его кресло заняла Менг Дье. Лондон сидел на ближайшем ко мне кресле, и только Реквием выбрал кресло поближе к Огги и его группе. Или, быть может, подальше от меня. Реквиема понять трудно.
– Если бы тебе нравился брат Джозефа, Анита, он уже был бы у тебя на радаре, – сказал Огги. – Не относи овладевшую тобой эмоцию к тому, кто тебя не стоит.
– Я сама решаю, кто меня стоит.
– Он самый сильный доминант в своем прайде, но не так силен, как твой Ульфрик. И жизнестойкости твоего Нимир‑Ра в нем тоже нет. Свяжешь ли ты себя с кем‑нибудь, кто не вожак в своей группе, Анита? Твоя сила выбирает только сильнейших.
– Она выбрала меня, – возразил свернувшийся на полу Натэниел.
– Да, – согласился Огги. – В тебе должно быть больше, чем я вижу.
– Может быть, это любовь, – сказал Жан‑Клод.
– Что ты хочешь этим сказать? – глянул на него Огги.
– Вероятно, ma petite нужны не только сила рук и сила воли. Может быть, есть и другие потребности.
Огги улыбнулся, на миг став тем дружелюбным парнем, что впервые вошел в нашу гостиную.
– Ты в душе романтик, Жан‑Клод. Это всегда было твоей слабостью.
– И моей силой, – сказал Жан‑Клод.
Огги покачал головой:
– Я с такими вещами давно покончил.
– Очень за тебя грустно.
Вампиры посмотрели друг на друга – долгим, долгим взглядом. Первым отвернулся Огги, посмотрел на меня.
– И ты с виду так же тверда, Анита, но ты тоже романтик. Не думаю, что ты могла бы привязать себя к кому‑то только ради силы и безопасности. А именно так мы и поступали, Жан‑Клод и я. Мы выбирали слуг и подвластных зверей ради силы. За сотни лет у тебя на радаре проходят десятки, сотни других, но ты ждешь. Ждешь до тех пор, пока не выберешь хоть кого‑нибудь, отчаявшись ждать, либо найдешь именно того, кто сделает тебя сильным. – Он махнул рукой в сторону мужчин. – Раз не выбираешь ты, выберет за тебя твоя сила. Должен сказать, что требования у нее высокие. Раз ты не знаешь, как заставить свою силу выбрать того, кого ты хочешь, вряд ли ты сумеешь ее заставить.
Я не могла скрыть своей бурной реакции. Пульс у меня зачастил, слегка, в горле пересохло. Огги заметит. Он поймет, что его разговор попал в цель. И он был прав. Я никогда не умела заставить силу ardeur'а выбрать – или не выбрать.
– Она заставила ardeur освободить меня, – сказал Реквием со своего кресла.
– Она заставила своего зверя не выбрать Хэвена, – добавил Мика.
– Мне кажется, Огюстин, ma petite нашла опору против своей силы.
– Ты действительно хочешь потерять такой мощный альянс ради кого‑то, кто даже не правит прайдом?
– Джастин входит в коалицию самцов Джозефа, – сказала я. – Они вместе правят прайдом.
– И все равно он по доминантности куда ниже твоего царя волков или царя леопардов, Анита. Стыд и позор – удовлетвориться принцем, когда ты делишь постель только с королями.
Что на это сказать, я не знала. Потому что в одном он точно был прав: Джастин мне не подходит, или до сих пор не подходил. Может быть, моей львице он понравится больше, чем мне? Отчасти я надеялась, что да, а отчасти вообще не хотела стоять перед необходимостью выбора. Если я мастер вампиров, у меня должна быть возможность выбирать – или не выбирать. Если в моей силе от вампира больше, чем от ликантропа, то у меня есть варианты. А если эта сила больше мохнатая, чем мертвая – тогда хреново.
Глава сорок пятая
Мы оделись за рекордное время. Я даже не стала возражать против косметики и украшений – не было времени спорить. Наряд мой выглядел более чем непрактично, но корсетный верх был корсетом танцовщицы. Это значило, что его нельзя затянуть так туго, как могло бы понравиться Жан‑Клоду, чтобы он мешал дышать или двигаться. Жан‑Клод мне сказал, что такие же корсеты я увижу сегодня на танцовщицах. Туфли были под цвет блестящей черноты платья, но тоже были туфельками танцовщицы – на каблуках, для бальных танцев, а не для балета. Увидев эти босоножки с открытыми пальцами, я было встала на дыбы – в них же нельзя танцевать, черт побери! – но знаете, Жан‑Клод оказался прав. Туфли вполне удобные.
Корсет был отделан крошечными бриллиантиками – убей меня Бог, бриллиантиками, настоящими. Ожерелье, которое Жан‑Клод надел мне на шею, было платиновое и тоже с бриллиантами. Я едва не спросила, сколько же денег на мне надето, но подумала и решила, что лучше не знать. Только еще сильнее разнервничаюсь, а уж этого мне никак не надо было.
Манто Жан‑Клода текло за ним элегантным черным плащом, но куда более современным – с коротким стоячим воротником, обрамляющим лицо и сверкающую белизну воротника рубашки. Галстук на шее заколот платиновой булавкой с бриллиантами, под пару моему ожерелью. Жилет облегал его как перчатка, поскольку был зашнурован сзади – корсетный жилет. Когда он предложил мне корсет, я сделала ошибку, ответив: «Надену, если ты тоже будешь в корсете». А ведь должна была уже понимать – он только улыбнулся и ответил «да». На самом деле он снабдил жилетами разных стилей всех мужчин, кто согласился их надеть. Безупречно сшитые черные брюки и сверкающие лаком туфли завершали его наряд. Ну, да, и еще россыпь бриллиантов по жилету, будто кто‑то сыпанул горсть звезд на ночное небо. Когда же я спросила, почему не сделать было такой же бриллиантовый узор, как у меня на корсете, он ответил: «У нас не будет конкурса на лучшую пару, ma petite».
Все остальные мужчины были в черных смокингах, кое‑кто во фраке, некоторые – в только что сшитых. Единственное отличие в цвете жилетов создавали драгоценности. Чертовски скромно для вечеринки Жан‑Клода.
Длинный лимузин высадил нас у дверей – всех восьмерых, почему лимузин нам и понадобился. Пришлось пройти сквозь строй вспышек, камер, микрофонов – я всегда это ощущала как прогон сквозь строй, только вместо того, чтобы бежать изо всех сил, надо улыбаться и отвечать на вопросы.
Жан‑Клод всегда играл в эти игры с вопросами и фотовспышками как профессионал. Я научилась более или менее цепляться за его руку, не зыркая злобно на камеры. Иногда даже можно было поймать у меня улыбку. К остальным отнеслись просто как к свите, а ее вопросами не закидывают.
Вообще‑то мне театр «Фокс» нравится. Построен он был в двадцатые как кинотеатр, но ни в одном известном мне кинотеатре нет китайских собак со светящимися глазами у подножия мраморной лестницы. Интерьер блещет роскошью и позолотой, полон резных индуистских богов и животных отовсюду, как можно более экзотичных. Обычно я бы стала глазеть на все это, сегодня это было укрытие от бури.
Мы вошли через боковой вход, вход в клуб «Фокс». Частный клуб, со служителями на парковке, с хорошим рестораном, если заказать столик заранее. За постоянную ложу в театре люди и корпорации платили тысячи долларов в год. Насколько мне известно, своей ложи у Жан‑Клода не было, но сегодня у нас были заказаны две. Креслам клуба «Фокс» стало не хватать места раньше, чем кончились важные персоны, желающие абонировать кресло. Жан‑Клод сказал, что некоторые из гостей‑мастеров будут в партере вместе с простолюдинами, но в специально зарезервированной секции передних рядов, с местными знаменитостями.
Быть может, пресса бы не устроила такой ажиотаж, если бы среди гостей не было мастера Голливуда со свитой. В Голливуде любят Голливуд, и оттуда за ним бросились сюда. Кто‑то сказал, что его новая подружка – молодая восходящая звезда, сыгравшая в недавнем прогремевшем сериале, о котором я даже не слышала. Когда работаешь от шестидесяти до ста часов в неделю, на телевизор как‑то времени не остается. Как ни странно. Очевидно, репортеров она интересовала не меньше, чем все прочее. Очень горячая новость, явно.
И слишком много вампиров собрались в ВИП‑секции, чтобы сперва устроить обед, и слишком много вопросов возникло на тему, кто что будет есть. Жан‑Клод ушел от проблемы, сказав только, что ресторан будет сегодня закрыт, и руководство клуба «Фокс» было этим вполне довольно. Ну, да, вампиры легальны, но Сент‑Луис все равно входит в Библейский Пояс. И никто не знал, как будут восприняты публикой фотографии вампиров, пирующих на людях в театре «Фокс», так что лучше от проблемы уйти. Когда дойдем до «Данс макабр», все вопросы снимутся, но там люди ожидают декаданса – все‑таки дансинг, которым управляют вампиры. Не только ожидают, но и разочарованы были бы, если бы не увидели чего‑нибудь хотя бы непристойного. Я точно знала, что некоторые «шаловливые» экспромты на эту ночь запланированы. Фокус в том, чтобы пощекотать посетителям нервы, но не напугать до смерти и не заставить бежать за полицией.
В конце концов мы добрались до своих мест. Мы с Жан‑Клодом сели рядом за столиком в середине, напротив нас – Мика и Дамиан. Ашер, Натэниел, Джейсон и Реквием сели в ложе рядом с нами. Клодия и Лизандро, в черных на черном смокингах телохранителей, встали у входа в ложи. Еще много охранников рассыпались по всему залу – мы разрешили гостям привозить с собой не больше двух телохранителей, а значит, обеспечить их охрану должны были мы. Снаружи повсюду были копы в форме, как всегда бывает, когда в «Фоксе» какое‑нибудь событие. Но сегодня дело было не только в этом: никому не надо было, чтобы какой‑нибудь психованный правый экстремист завалил мастера вампиров на глазах у репортеров. Никому не надо, чтобы вообще кого‑то убили, но, если честно, куда больше никому не нужна плохая пресса. Нам – тем более, поэтому по всему зданию рассыпались крысолюды, гиенолаки и вервольфы. Разница в том, что копы следили, как бы кто из правых психов не стал валить монстров, а у наших охранников была другая работа: следить, чтобы никто из приехавших монстров не сошел с рельсов. Жан‑Клод был вполне уверен, что они будут себя прилично вести, но ручаться за это чьей бы то ни было жизнью никто из нас не мог. Никто не хотел рисковать испортить такую потрясающую рекламу для вампиров каким‑нибудь инцидентом на последнем представлении. Вести себя прилично сегодня, а не то.
Я закрывалась щитами изо всех сил. Совершенно мне не хотелось, чтобы мои способности – что слуги Жан‑Клода, что некроманта, что еще какой чертовщины, которая у меня завелась, торчали наружу. Но есть вещи, слишком мощные, чтобы их спрятать. Есть такие, которые слишком с тобой переплетены, чтобы их не чувствовать. Свет стал тускнеть, и я ощутила… вампиров. Ощутила даже сквозь щиты. Сквозь внезапное прикосновение Дамиана, протянувшего руку через стол, чтобы помочь мне держать щиты, держать себя в руках, не поддаться. Жан‑Клод взял другую мою руку, но это не очень помогло. Он был перевозбужден.
Я отняла руку с улыбкой и вцепилась в Дамиана. Мне нужно было нечто холодное и спокойное, а не нервное и заведенное. Дамиан возбужден не был – он был напуган. Я напрягалась по поводу всех этих приехавших мастеров, но не самого балета. В конце концов, просто балет, просто спектакль. Но реакция двух ближайших ко мне вампиров сказала мне, что, быть может, зря я не уделила внимания этому вопросу.
Я глянула на Ашера в соседней ложе. В основном была видна пена его волос, но он тоже был неспокоен. Что должно было произойти?
Я что‑то услышала, хотя это не совсем можно было так назвать, будто услышала не ушами, а чем‑то глубже в голове, или ощутила это, а мозг мог воспринять это лишь как звук. Вряд ли это был звук на самом деле, но ощущалось как какое‑то мягкое шуршание, будто шорох птичьих крыльев.
Я чуть‑чуть приоткрыла щиты, вроде как выглянула из‑за бруствера в разгаре боя. Я держалась руками за вампира, была окружена ими, и иногда, когда слишком много вампиров меня обертывали, трудно было ощутить других. Но не этого: это был кто‑то незнакомый. Это был вампир, но совершенно не похожий ни на одного, который когда‑либо меня касался.
Я посмотрела на Мику, сидящего с другой стороны от Дамиана. Он потряс головой, будто его беспокоила жужжащая муха, и посмотрел на меня.
– Что это такое?
Я покачала головой:
– Вампирская какая‑то фигня.
Я действительно мало что знала, кроме этого. Оглядевшись, я увидела Натэниела с умиротворенным, ожидающим лицом. И на лице Джейсона исчезла задиристость. Оглянулась на Дамиана – у него глаза широко раскрылись, будто от страха, а потом и у него лицо стало мирным. Я обернулась к Жан‑Клоду, и он прошептал мне:
– Он пытается из нас всех сделать людей.
Понятно было, что он хочет сказать. В «Запретном плоде» и «Данс макабре» вампиры иногда использовали групповое воздействие на разум, чтобы исполнители вдруг появлялись среди человеческой публики. Магия. А то, что делал этот вампир, должно было подчинить не только человеческую часть публики, но всех. Он пытался затуманить мозги других мастеров вампиров, чтобы его «артисты» вдруг появились, как по волшебству.
В театре настала жуткая тишина. Ни шелеста, ни движения в партере. Разум всех людей был подчинен. Дальше пойдут оборотни, а потом сдадутся и вампиры. По крайней мере, большинство из них. Я никогда еще подобного не ощущала.
Я отобрала руку у Дамиана – он не заметил, просто таращился перед собой в пространство. Я оглянулась на телохранителей и увидела, что Клодия пошатывается. Лизандро стоял спокойно, умиротворенный. Черт, вот тебе и охрана.
Я оглянулась на Мику – у него глаза стали мутнеть. Схватив его за руку, я подумала: «Нет!». Ни за что.
Я толкнула силу импульсом по его руке, мой леопард потек из меня как теплая вода, разливаясь у него по коже. Он глянул на меня расширенными глазами.
– Дай силу нашим котам, – шепнула я.
Он кивнул, закрыл глаза, и я ощутила, как мой леопард ускользает и идет за его зверем метафизическими проводами к другим леопардам. Среди телохранителей у нас были два леопарда.
– Ma petite, что ты делаешь?
– Даю сдачи.
Мой леопард стал раздуваться вверх, и я потянулась к Ричарду. Он был в толпе внизу со своей дамой, преподавательницей местного колледжа. Он не мог себе позволить, чтобы его убрали, но и мы не могли себе позволить, чтобы его здесь не было. И он произвел на свою даму впечатление, достав два билета на сегодняшнее гала‑представление. Я коснулась его энергии, и он шепнул мне мысленно:
– Что происходит?
Я позвала своего волка, и леопард затих, но я чувствовала, как Мика шарит дальше, ищет леопардов. Мой волк проснулся, и я стала видеть глазами Ричарда. Его человеческая спутница таращилась на сцену, ожидая, не видя. Мой волк коснулся его зверя, я подумала о том, чего я сейчас от него хочу, и ощутила, как наша энергия, наши волки пошли от него кругами, выискивая, и там, где проявлялась наша энергия, волки просыпались.
То, что вампир подчинил себе мастеров городов, впечатляло, но то, что он загипнотизировал стражей, было опасно. И мне это совсем не нравилось.
Обернувшись, я увидела, что Клодия все еще борется. Она рухнула на колени, защищаясь, стараясь не поддаться этой силе. С крысами у меня связи не было, но попытаться – вреда не будет. А кроме того, мой волк начал рваться наружу, а это мне не надо было совсем.
Отставив кресло, я присела рядом с Клодией. В глазах у нее ужас, она протянула ко мне руку, я схватилась за нее, думая: «Сила». Глаза ее прояснились, и она вцепилась мне в руку почти до боли. Вдруг я ощутила Рафаэля – не так, как Ричарда или Мику, но ощутила его силу, будто аромат в воздухе. По руке Клодии, руке его крысы, я передала ему силу – достаточную, чтобы освободить его крысолюдов, составлявших большую часть нашей охраны.
Он взял эту энергию, воспользовался ею, и я ощутила ее, как камень, брошенный в пруд. Шире и шире расходились круги, и леопарды, волки, крысы вздрагивали и пробуждались. И злились.
Если бы рядом был гиенолак, я бы и с ним попробовала. Когда я помогала крысам, мои звери успокоились. Сила их проснулась, но они не пытались разорвать меня на части. Все мы ждали, пока придет большой страшный вампир – мы знали, что он близко, ощущали его.
Сила Жан‑Клода напряглась сильно и внезапно, заставив меня согнуться пополам, чуть ли не рухнуть на пол. Клодия меня подхватила:
– Что это с тобой?
Я мотнула головой – ничего.
Жан‑Клод пробуждал своих вампиров, но для этого ему нужна была моя некромантия, и он одолжил ее, не спрашивая, но я не возмутилась. Очень о многом сегодня не будет времени вежливо спрашивать.
Я глянула в ложу по другую сторону нашей, не в ту, где Ашер, а в ту, где сидел Сэмюэл с семейством. Сэмюэл смотрел на меня, и Теа глянула в нашу сторону. Их сыновья поддались магии, как и двое русалок из их свиты. Кто бы это ни делал, он вполне мог подчинить всех, кроме самих мастеров да двух‑трех самых сильных слуг. Потрясающая мощь это была. И страшная.
Клодия помогла мне встать, и у нас за спиной разошлись шторы. Это был не Истина или Нечестивец, а какой‑то незнакомый вампир, высокий, по‑спортивному мясистый – не жирный, но чуть более массивный, чем мне в мужчинах нравится. Высокий и широкоплечий, как Ричард, но он, в отличие от Ричарда, знал, что он большой, и ему это нравилось. Двигался он скользящей походкой, которая сама по себе была чем‑то вроде танца. Почти все его тело было обнажено, трико покрывало ровно столько, чтобы вампира не арестовали за неприличие. А торс у него был красив даже по моим меркам. Небрежные светлые кудри опускались чуть ниже ушей, обрамляя лицо, красивое мужественной красотой. Всю свою красоту он вложил в лицо, и взгляд на него был как удар – по крайней мере, таково было намерение владельца. Клодия только беспомощно пискнула – вот так быстро он ее подчинил.
Я вцепилась пальцами ей в руку, но это ее не освободило. Взглянув ему в глаза, я ощутила тяжесть его силы. Взгляд говорил: «Я красив, я желанен. Ты меня хочешь».
Я затрясла головой, мне пришлось напрячь силу, как клинок из ножен выхватить, чтобы не поддаться этому взгляду. Огги не смог меня подчинить, а этот вот – может. И я опустила взгляд вместо того, чтобы выдержать. Как только меня перестали сверлить эти светлые глаза, я смогла думать. Черт побери, до чего же силен.
Я увидела приближение его руки, Клодия попыталась помешать – он только глянул на нее, и она застыла. Лизандро попробовал – и снова только один взгляд, и Лизандро смешался.
Секундного колебания хватило на то прикосновение, которое было ему нужно. От прикосновения все это становилось хуже – или лучше. Он хотел, чтобы я подняла глаза – и я подняла.
Я встретилась с ним взглядом, и снова лицо его стало как блещущий красотой клинок. Он навис надо мной, будто сейчас поцелует, и где‑то в глубине остатков здравого рассудка еще держалось понимание, что тогда будет плохо.
Послышался запах одеколона Жан‑Клода, аромат шеи Ричарда. Жан‑Клод шире открыл метки, и я встрепенулась, и шагнула назад, прочь от этого блондина.
Я потянулась к себе за спину, и Жан‑Клод взял мою руку. Прикосновение мастера – и я снова была устойчива к светлоглазому блондину.
Он улыбнулся – самодовольно изогнул губы, и улыбка говорила ясно: «Еще чуть – и я бы тобой завладел». И действительно, чуть не завладел. И все еще ощущалось дышащее присутствие силы в театре, текущей по зрителям, и этой силой не был стоящий перед нами блондин. Что‑то еще более мощное ждало нас. И это более мощное мы сами пригласили в город. Святая Мария, Матерь Божия, что же мы натворили?
Глава сорок шестая
Блондин взвился в воздух у нас над головами, а там уже было полно вампиров. Они летали над публикой, и в тот же момент тот самый вампир всех отпустил. Он снял свой контроль над зрителями, и они заахали, завизжали – не потому, что был подчинен их разум, об этом они не знали, но из‑за волшебного появления вампиров.
Жан‑Клод помог мне вернуться на место. Помощь мне была нужна, у меня колени тряслись. Я оглядела нас всех, и только вампиры сумели скрыть страх: остальные побледнели, и глаза стали чуть побольше.
Я прислонилась к Жан‑Клоду и шепнула:
– Это они так на каждом спектакле?
Он покачал головой и ответил мне разговором разума с разумом. Да, может, кто из других мастеров и мог это подслушать, но уж шепот‑то они бы точно все услышали.
– Он чаровал людей и некоторых оборотней, но вампиров не пытался. Их он не трогал.
– А почему сегодня? – шепнула я.
Конечно, он не знал, и мне от этого лучше не стало. Правда, странно?
Клодия попросила разрешения проверить других охранников, я разрешила. Как и Клодия, я хотела быть уверенной, что они не спят и действуют.
Лизандро тихо ругался себе под нос, повторяя на выдохе одно и то же короткое слово.
Прямо с языка у меня снимал.
Вампиры танцевали в воздухе – не меньше дюжины их там было. Они бросали вызов земному притяжению, и казалось, это им не стоит усилий. Красиво, но мне не до того было – слишком я была перепугана.
На миг блондин завис перед нашей ложей и послал мне воздушный поцелуй. Я очаровательно улыбнулась и ответила на приветствие, показав палец. Он рассмеялся и полетел прочь.
Остальные вампиры летали ниже и тоже рассылали воздушные поцелуи. Среди них было три или четыре женщины – обычно в балетных труппах бывает наоборот, женщин больше, чем мужчин.
Портьеры в глубине ложи открылись – это вошел Огги. За ним в просвете мелькнули Пирс и Октавий в сопровождении Истины и Нечестивца. Вид у Огги был не более радостный, чем у меня настроение.
Он нагнулся над нами, притворяясь, что просто здоровается.
– Он такого не делал в Чикаго.
– Кто не делал? Кто это делает? – спросила я.
– Мерлин, – ответил Огги, – руководитель труппы, хореограф. Блондин – Адонис, когда‑то был у Белль, теперь принадлежит Мерлину.
Снова воздух дохнул силой, как запах дыма, доносящийся в лесу, когда еще непонятно, с какой стороны полыхает пожар, но ты знаешь, что он идет к тебе.
Огги коснулся моего обнаженного плеча, и сила его скользнула по коже шелком. Он протянул руку Жан‑Клоду:
– Ты меня подчинил, используй это сейчас.
Жан‑Клод взял его руку. Постороннему наблюдателю показалось бы, что они просто пожимают руки друг другу. Пальцы Огги на моем голом плече напряглись, касаясь края шрамов, который оставил вампир, терзавший мне ключицу как пес крысу. Я не очень понимала, что Огги хочет, чтобы мы сделали, но Жан‑Клод явно понимал, а метафизическому автобусу хватит одного водителя. Он открыл между нами метки, открыл настежь. Будь я на его месте, я бы не смогла так, чтобы не вовлечь хотя бы Ричарда, но у Жан‑Клода за плечами были столетия опыта. Свободной рукой он прикоснулся к моей руке, и этого нам хватило.
Как будто раздернулся занавес – толстый, бархатный. Я почти ощутила, как он скользит по мне, а потом некромантия хлынула из меня холодным ветром. Сила Жан‑Клода и моя встретились, и холод стал нарастать, но не тот холод, от которого может спасти одеяло или пальто; это холод могилы лился по нашей коже. Жан‑Клод взял эту холодную силу и влил ее в наши руки и в Огги; его сила вспыхнула на Огги настолько внезапно, что тот закрыл глаза. Его сила была теплее силы Жан‑Клода, теплее моей некромантии. В ней ощущался не только вампир, но и лев. Более всех других вампиров, которых мне приходилось касаться, он был своим зверем. Интересный факт.