– Черт возьми, – тихо проронил я и обернулся к Кевину. – А кто нашел тело?
– Молодая пара прогуливалась по ночному парку… они и наткнулись на… это.
– Ты их допросил?
– Да, лично. Они никого не видели. Поздний час, знаешь ли.
– А их самих проверил? – я понизил голос, обращая внимание на то, как Штайблих делает пару шагов в сторону от тела и вновь начинает его рассматривать.
– Ты считаешь, что парень с девушкой, которым и двадцати лет нет уби… нет, ты вообще понимаешь, что говоришь сейчас?
– По двадцать лет, значит? – я отчаянно вздохнул, немного сгибаясь и сильнее опираясь на трость. – Ладно, но их стоит допросить еще раз с утра, возможно они что‑то видели, – я понизил голос практически до шепота, – а еще попроси Гриффитса сделать отдельное заключение по телу.
– Зачем, Нейтан? – Кевин так же понизил голос до заговорческого.
– Пожалуйста, просто… – я вновь ощутил катастрофическую усталость и, понурив голову, взялся за трость обеими руками, – Кевин, просто сделай это… это же не сложно.
Краем глаза я заметил, как к месту преступления подъезжает еще один джип ФБР и из него вылезает мой отец.
– Нейтан, ты в порядке? – обеспокоенно поинтересовался Кевин. – Ты же едва на ногах держишься. Ты когда последний раз спал‑то?
– Я… не помню… в порядке, – собравшись с силами, я заставил себя выпрямиться и сжал трость правой рукой, – отдохну, когда поймаем этого ублюдка, – я бросил мимолетный взгляд на двигающегося в направлении машины коронера Штайблиха.
За желтую ленту решительным шагом прошел Роберт и замер, как только увидел изуродованное тело.
– Твою мать, ну что за херня! – произнес он вместо приветствия, морщась от невыносимого отвращения.
Роберт последнее время и так был как на иголках. Его постоянно дергало вышестоящее начальство, над его должностью нависал большой знак вопроса и все это происходило благодаря нашему серийному убийце. В случае неблагоприятного исхода расследования, Роберт мог потерять свою работу, а за собой повлечь и полную реструктуризацию криминального отдела, что не обязательно означает увольнение всех и вся, но определенно освобождает от обязанностей и меня… обязанностей, которых, к слову, у меня сейчас и так не много.
– Именно это слово, – флегматично отозвался я.
Собравшись с мыслями, Роберт окинул тело терпеливым презрительным взглядом и повернулся ко мне с Кевином:
– Я все же рискну спросить: какие‑нибудь улики?
– Пока что нет, – пожал плечами Кевин.
– Но, как видишь, в этот раз все иначе, – добавил я, показательно взмахивая свободной от трости рукой, – кто знает, может при более детальном осмотре судмедэксперты что‑то и найдут.
– Лучше бы они нашли, – тяжело вздохнул Роберт, потирая свою лысину.
Кевин молча кивнул нам и нырнул под желтую ленту. Мы с отцом еще какое‑то время молча стояли возле тела.
– Ты не смотрел этот сериал, – вдруг заговорил отец, – Место преступления.
– Иногда попадаю на него, но явно не фанат… я сам в таком же сериале играю.
– Меня что улыбает в нем, так это то, что каким бы запутанным не было у них дело, они всегда умудряются обнаружить цепочку улик, которая обязательно приведет к убийце. И так всегда.
– Да, меня это всегда раздражало. В реальной жизни у нас сотни дел, которые остаются открытыми на протяжении десятилетий и многие из них так никогда и не раскрываются… они канут в забвении.
– Черт, как бы хотелось, чтобы с этим делом не случилось так же. Так хочется надеяться, что нам повезет, – Роберт закрыл глаза и отчаянно опустил голову.
– Надежда – глупое чувство.
– А то я не знаю, – язвительно ухмыльнулся отец. – Ты… ты не чувствуешь… что, несмотря на то, как жестоки эти убийства, каждое новое уже воспринимается не так тяжело, как самое первое… будто привыкаешь к этому? Во всяком случае, у меня так.
– Мм… нет, не сказал бы. У меня память отшибло, помнишь? Так что мне это в новинку, столько эмоций, столько… интересных неожиданностей.
– Ну да, прости, забыл. Просто для меня это уже как… как там говорил один русский философ? Смерть одного – это трагедия, а смерть тысячи – уже статистика. Похоже, что для меня эти убийства уже превращаются в статистику.
– Философ? Я думал, он был диктатором.
– Один черт.
– На самом деле эти слова принадлежат знаменитому немецкому писателю, – за нашими спинами неожиданно послышался голос Дитера Штайблиха. – По причине отсутствия на месте преступления вашего судмедэксперта Джулиана Гриффитса мне необходимо ваше разрешение на транспортировку тела для дальнейшей экспертизы, – добавил он, обращаясь к Роберту.
Честно признаюсь, я рад был увидеть небольшое замешательство со стороны Роберта и даже мимолетный испуг от внезапного появления Штайблиха, так как мне казалось, что я был единственным, кто испытывал подобные эмоции по отношению к нашему Лос‑Анджелесскому судмедэксперту. Я, разумеется, скрывал эти эмоции, но испытывал.
– Да, конечно, забирайте, – произнес Роберт.
Штайблих кивнул и удалился отдавать распоряжения сотрудникам коронера. Роберт так же не заставил себя ждать и, грустно посмотрев на меня, направился к своей машине.
Хоть бы спросил, как я себя чувствую, – подумалось мне.
Ну да, ему вообще‑то сейчас не до этого, а подобные вопросы меня и так всегда раздражали, – следом ухмыльнулся я про себя.
Я проводил взглядом удаляющийся джип отца и посмотрел на Райана, все так же подпирающего одно из деревьев Центрального парка. Райан выглядел сонным и истощенным. На его лице уже заметно прорастала темнаящетина, навевающая мысли о нескончаемом рабочем дне. Он бездумно потирал гипс на левой руке и пустыми глазами следил за суетящимися у тела сотрудниками коронера.
При всей своей потрепанности, Райан конечно же был не способен отнять у меня титул обладателя самого унылого внешнего вида. Я так же пару дней уже не брился, забыл, когда последний раз спал, но при этом имел массу уникальных особенностей вроде заклеенного пластырями затылка, забинтованного торса и правой ноги, парочки кровоподтеков на лице и персональной трости.
Мне начинало казаться, что еще немного и я начну терять сознание. Крепко вдавив трость в землю, я не то что едва держался на ногах, у меня даже не было сил поднять голову. У меня начали появляться мимолетные галлюцинации или так называемые гипнагогические образы – отрывки овладевающего моим сознанием сна. Время от времени я видел какие‑то вспышки перед глазами, что‑то на долю секунды мелькало, проносилось мимо меня… мимо моих глаз. Иной раз я начинал слышать в своей голове чей‑то посторонний голос и чтобы избавиться от него, мне приходилось трясти головой, прогоняя проступающий сон.
В какой‑то момент я почувствовал, что мне вот‑вот понадобится помощь, чтобы устоять на ногах, и я стал из последних сил искать взглядом любого ближайшего человека, но мой взор остановился на одном из дальних деревьев. Я моментально пришел в себя и проморгался, пытаясь понять, что или кого вижу вдалеке. Изрядно прищурившись, я разглядел чернокожего полноватого мужчину, одетого в официальный костюм. Его большой живот колоритно выглядывал из‑под пиджака, а сам он пристально смотрел на меня своими большими глазами.
– Дэвид?! – произнес я, не веря своим глазам.
Я оглянулся по сторонам в поисках кого‑нибудь знакомого, чтобы показать, кого я вижу, но что Кевин, что Райан находились довольно далеко от меня, а сотрудники коронера во главе с Дитером Штайблихом были заняты проблемой погрузки тела жертвы. Не найдя никого поблизости, я машинально поднял левую руку в направлении места, где видел Дэвида… но там уже никого не было. В недоумении я начал крутиться по сторонам в поисках Дэвида, но его больше нигде не было видно. Он исчез.
Что это? Дэвид правда там стоял? Он по какой‑то причине наблюдал и не хотел, чтобы его видели? Или это как вчера с Хауэром? Простое видение, иллюзия. Мой мозг так возлюбил все эти фокусы с сознанием в последнее время, что я уже не могу доверять самому себе. Я не знаю что правда, а что обман. Вдруг я прямо сейчас сплю? А что если я сейчас на самом деле лежу в палате, погруженный в глубокую кому и грежу своим полуживым сознанием? У меня даже нет сил хотя бы на пару секунд сконцентрироваться, чтобы попытаться критически оценить окружающую обстановку, понять реально ли это все. Я так устал.
– Говорю вам, я видел! Видел! – позади меня послышался до жути хриплый пропитый мужской голос.
Обернувшись, я увидел, как Райан пытается совладать с каким‑то грязным бездомным мужчиной. Жалкого вида заросший и сгорбившийся бродяга размахивал пустой стеклянной бутылкой, словно главным аргументом, и почти что бросался на Райана, доказывая последнему, что видел нечто. Райан же пытался его угомонить и понять хоть что‑то, из того, что тот говорил.
Я подхромал к ним поближе и более отчетливо расслышал претензии бездомного.
– Да ты послушай меня! – ревел он на Райана. – Говорю тебе, я видел этого… ну как его…
– Серийного убийцу? – не зная как реагировать на это, Райан развел руками.
– Да‑да, этот с номерком… что сейчас крутят по всем ящикам! Знаешь, такой здоровый!
– Виктора Хауэра что ли? – спросил Райан.
– Что еще за Виктор Харер? – мужчина скорчил неподдельное крайне колоритное удивление и уставился на Райана, как на идиота.
– Так, притормозите, – вклинился я, – сэр, скажите, как вас зовут?
Услышав мой голос и увидев меня, бедолага шарахнулся, словно узрев призрака, и отпрыгнул на метр назад, ударяясь спиной об дерево, которое всего минутой раннее подпирал Райан. Мы с Райаном недоуменно переглянулись и я сделал шаг по направлению к бездомному.
– Сэр, спокойно, я специальный агент ФБР Нейтан Стиллер, – я вытянул из пиджака свое удостоверение и помахал им перед удивленными глазами неизвестного мужчины.
Сделал я это в качестве психологического приема, чтобы успокоить бедолагу, а не в надежде, что тот начнет читать мелкий текст. Мужчина заинтересованно прищурился и будто во всем разобравшись, успокоился, отходя от ствола дерева.
– Сэр, как вас зовут? – повторил я.
– Виссарион! – гордо ответил тот.
– Что?!
– Ой, простите, Илларион.
– Что?! – в один голос повторили мы с Райаном.
– Илларион, – более сдержано повторил он. – А что? Да… да… это имя такое, у меня предки далекие, они еще в семнадцатом веке жили в…
– Сэр, – оборвал его я, – Ил… Илларион, вы пытались что‑то сказать агенту Фоксу, – я указал рукой на Райана. – Вы что‑то видели? Вы видели убийцу?
– Да‑да, видел! – оживился Илларион. – Здоровый такой, точно как по ящику показывали… и вы не подумайте, я регулярно смотрю… у нас на 64‑й есть отличный бар, владелец его такой классный мужик…
– Сэр, кого и когда вы видели на этом месте? – безнадежно вздыхая, спросил я.
– Да‑да, так вот как было дело. Я, значит, решил после… ну короче решил просто отдохнуть и умостился за вон тем деревом, – он указал бутылкой куда‑то в темноту, – я не первый раз уже там отдыхаю, оттуда реально классный вид, я вам скажу! Видно всех, а особенно ночью. Как‑то летом я наблюдал оттуда за одной парочкой… они умостились вон на той лавке, – он вновь указал куда‑то в темноту, – дело было ночью… ох я вам скажу, чем они там занимались…
– Сэ‑эр, – отчаянно протянул я, начиная терять терпение, – сегодня кого вы видели?
– Да, я помню! А сегодня, прям какой‑то конкурс мисс вселенная! Сначала тут прошла одна жгучая брюнетка в таком охренительном бежевом пальто… вот бы мне самому такое, – он посмотрел на свою грязную порванную одежду, – за ней потом была еще одна – блондинка, тоже я вам скажу красавица ого‑го, но если честно, то не в моем вкусе. Потом была рыженькая такая на каблуках тоже красавица высший сорт, а потом опять брюнетка!
– И тоже в бежевом пальто? – издевательски спросил Райан.
– А вот… не знаю… как‑то не заметил, – задумался Илларион.
– И, наконец, вы увидели… – протянул я.
– Да… увидел… здоровый такой! Вот прям как ты, – он указал пальцем на Райана, – только в плечах как бык! Вон там его видел, – Илларион указал за одну из сверкающих мигалкой полицейских машин.
Заметивший суету возле нас с Райном, Кевин неспешно подобрался поближе, чтобы тоже вникнуть в ситуацию.
– И что он делал? – я посмотрел прямо в глаза бездомному.
– А потом я видел этих двоих, ну пацан и девчонка. Шли себе, ворковали голубки, а потом девчонка как заверещит! Честное слово, я думал у меня от этого визга полопаются эти… пере… перепонки ушей.
– Это он, очевидно, про ту парочку, что обнаружила тело, – тихо пояснил Райан.
– Илларион, что делал тот здоровый мужчина, который в плечах шире вот этого? – я указал пальцем на Райана. – Вы его хоть рассмотрели?
– Да кто его знает… тут, знаете ли, темно.
– Так, все хватит, – потерял я терпение и подошел к Кевину. – Пристроишь его в участок? Пусть протрезвеет, вдруг он и правда что‑то полезное видел.
– Угу, – снисходительно кивнул Кевин, поглядывая на Иллариона, – эй, парни, подойдите сюда, – он махнул двум полицейским.
– Только пусть приведут его в порядок, накормят там… кто знает, может он поможет.
– Не беспокойся, все сделаем.
Кевин отдал распоряжение двум офицерам полиции, те следом взяли под руки Иллариона и со словами успокоения повели в направлении полицейской машины, попутно слушая эмоциональный рассказ Иллариона о том, как он вчера приставал в баре к длинноногой красотке.
Кевин, Райан и я молча наблюдали за тем, как территорию места преступления покидает полицейская машина с Илларионом, а через несколько секунд за ней отправляется машина коронера вместе с погруженным телом Тимоти Уилкинсона.
– От этого отброса никакого толку, – презрительно фыркнул Райан, – только время на него потратим. У него все мозги уже проспиртованы.
– Этот отброс когда‑то был маленьким невинным ребенком, как и все мы, – высказался я в защиту. – Ему просто не повезло.
– Его проблемы.
– А что это там такое? – Кевин уставился на лужу крови.
Андерсон прошел к месту, где несколько минут назад лежало изуродованное тело Тимоти Уилкинсона. Он вытащил из кармана пиджака и надел латексную перчатку, а затем присел на корточки и вытянул из земли небольшую окровавленную пластиковую карту.
Глава 6
Ничего не происходит. Люсинда Вергарес спокойно сидит в своей надзирательной кабинке на входе в Бюро. Она выглядит спокойной, читает какую‑то старую потрепанную бумажную книгу, поглядывая одним глазом на мониторы, и практически не шевелится. Стоит глубокая ночь и ничего не предвещает беды.
Вдруг она отвлекается от книги и смотрит куда‑то в сторону. Люси слегка прищуривается, всматриваясь вдаль и в следующий миг ее лицо меняется. Не понятно, что именно оно выражает, но это точно не страх. Она уверена в себе и даже выглядит заинтересованной чем‑то. Возможно, она осознала, что кому‑то нужна помощь, возможно, она увидела кого‑то знакомого. Что бы она там не увидела, по выражению ее лица нельзя сказать, что она чего‑то опасается, она, скорее, собирается оказать помощь.
Люсинда на секунду выглядывает из своей кабинки, будто хочет убедиться в чем‑то, а затем бросает книгу и покидает рабочее место. После этого на видеозаписи ничего не происходит, видна лишь пустая кабинка, которая на протяжении нескольких часов такой и остается, пока в пять часов утра в нее не забегает явно обеспокоенный, если не сказать ошарашенный, Джейкоб Броуди. Он держит смартфон возле уха, что‑то эмоционально рассказывает своему собеседнику, которым, вероятно, является Дэвид Аркетт. Джейкоб мечется по кабинке Люсинды, будто пытаясь там что‑то обнаружить, и вскоре покидает ее.
Вновь в течение длительного времени ничего не происходит. На видеозаписи видно, как на улице начинает светать и кабинка постепенно озаряется пасмурным утренним светом. Через пару минут искусственное освещение выключает один из криминалистов Бюро и в течение следующих нескольких часов в кабинку поочередно заходят и выходят сотрудники ФБР, среди которых появляется и Джоан Иванек. В какой‑то момент в левом углу мелькает хорошо узнаваемый мужественный силуэт Райана Фокса. Словно вольный зрителей, он стоит на пороге кабинки и бездумно смотрит по сторонам. В последний миг, когда он разворачивается, чтобы покинуть это место, камера запечатляет его избитое лицо и закрытый гематомой левый глаз. Вновь ничего не происходит.
Я стукнул по клавиатуре и выключил видеозапись. На экран монитора вернулась заставка с логотипом ФБР. Я посмотрел в угол монитора на часы и тяжело вздохнул, закрывая глаза. На часах было 02:03.
За стенами моего кабинета царила глубокая ночь и б о льшая часть мегаполиса мирно спала в своих кроватях, грезя своими самыми сокровенными фантазиями. Все эти люди наблюдали миллионы различных невероятных сюжетов. Многие из них прямо в этот момент становились свидетелями невероятнейших и абсурднейших событий. Их мозг составлял им из тысяч пережитых и увиденных в своей жизни ситуаций невозможные картины. Мозг, словно брал по одной детали от разных пазлов и против всех законов природы делал так, что несовместимые вещи чудным образом складывались в один причудливый сюжет сновидения.
Но есть среди всех этих людей и множество тех, чьи сновидения очевидны, просты и примитивны. Кто‑то видит во сне свою любимую, потому что по какой‑то причине не может быть с ней вместе. Может, это банально не взаимно, может, она живет где‑то далеко и они давно не виделись, может, она уже давно покоится на кладбище или кремирована. Кто‑то видит, как босс награждает его долгожданным повышением или наоборот выгоняет с работы. Кто‑то переживает кошмар опоздания на экзамен или на важное собеседование, после чего испытывает весь ужас последствий. Кто‑то убегает от жуткого невозможного монстра или наоборот балуется во сне со своей любимой собакой, а может, кошкой.
Каждый грезит о своем, о том, что для него важно. Все наши переживания, наши положительные и отрицательные эмоции, наши ожидания и опасения, взлеты и падения – все это приходит к нам по ночам, в момент нашей абсолютной беззащитности – во сне. Все эти люди спят и добровольно позволяют себе отдаться в руки грез, даже не пытаясь проснуться в своих снах, осознать.
Мы проводим как минимум треть своей жизни во сне и даже не задумываемся о том, что умирая в восемьдесят лет, на самом деле проживаем лишь немногим более пятидесяти, умирая в возрасте семидесяти, мы проживаем лишь около сорока пяти лет, а умирая в шестьдесят, успеваем пободрствовать жалкие сорок лет. И это только минимум, многие спят гораздо больше шести‑семи часов в день и как следствие проживают еще меньше. А ведь в том, чтобы проснуться в своих снах и прожить полную жизнь, нет ничего невозможного.
Можно представить свои запомнившиеся бессознательные сновидения, как часть прожитой жизни, но тогда понимаешь, что есть люди, у которых все совсем плохо. Множество из них уже через несколько часов проснется и начнет свой обычный день. Кто‑то пойдет на работу, кто‑то в школу, но едва ли кто вспомнит о том, что он видел ночью. Погруженные в повседневную рутину, они будут не способны вспомнить даже маленький отрывок из своей ночной жизни. Подумать только, эти люди треть своей жизни вообще не помнят. Будто каждый из них болен некой разновидностью амнезии, заставляющей забыть более двадцати лет прожитой жизни.
Некоторые только рады проснуться и не грузить себя поутру ночными грезами. Кто‑то видит кошмары и рад бы их забыть. Кто‑то видит во снах свои опасения и отстраняется от них, забывая все сюжеты. Кому‑то банально лень вспоминать свои ночные похождения – у человека других забот хватает и это ему не интересно. Никогда не понимал таких людей.
Сновидения – это отражение нашей сущности, это то, кто мы есть. И наблюдая за ними, мы лучше познаем себя, свои желания, мы находим такое решение повседневных проблем, о каком во время бодрствования и подумать не могли бы. После насыщенного событиями сложного дня, после обилия впитанной за день информации, мозг словно раскладывает по полочкам каждую мысль, каждую идею. Нужно только четко понимать одну вещь: все, что мы видим в сновидениях – часть нас. Что бы мы там не увидели – это обязательно имеет хотя бы самое наименьшее значение для нас и всегда является частичкой того, о чем осведомлен наш мозг.
И если вы, поджав хвост, убегаете от своего кошмара, от того, что является частью вас, если вы каждое утро просыпаетесь, пытаясь избавиться от воспоминаний о жутком сновидении… то что же вы за человек в жизни, черт возьми?
С кошмаром бывает тяжело бороться, практически невозможно – ведь это часть тебя. Это словно борьба против себя. Но только осознав и признав истинные причины своего кошмара, можно помочь себе и в чем‑то даже стать лучше. Нужно лишь помнить, что если от кошмара никак не удается избавиться, то настало время признать кое‑что внутри себя.
Проспать треть жизни довольно прискорбно, но и не спать, бесконечно бодрствуя – участь еще более ужасная. Кажется, я не спал уже вечность. Мои мысли смешиваются в голове, словно тысячи использованных упаковок от продуктов питания, хаотически накиданных в мусорное ведро и для лучшего эффекта спрессованных на мусороперерабатывающем заводе. Я не могу уже вспомнить, когда проснулся, сколько не спал, я забываю многие вещи, с которыми имел дело лишь пару минут назад. Я с трудом передвигаюсь и уже не понимаю, что стало тому причиной: то ли это травмы, полученные после погребения под обломками здания, то ли это все из‑за отсутствия сна. Я отчетливо слышу, как мой разум отчаянно воет, он просит отдыха или хотя бы небольшой перезагрузки.
Уж лучше бы я наблюдал кошмары с Альмой. Но я не могу. Я должен довести дело до конца, иначе потом всю жизнь буду жалеть, что я спал, а люди гибли. Я обязан найти в себе силы. И, по сути, неважно кто завершит это дело – я или кто‑то другой. Мне не нужны лавры, я просто чувствую себя частью этого дела и не могу позволить себе забросить все это в самый ответственный момент… даже ощущая, что мой разум постепенно угасает.
В дверь постучали.
– Можно? – вежливо поинтересовался отец, выглядывая из‑за двери.
– Кто здесь начальник? – нахмурился я. – Зачем спрашиваешь?
Роберт спокойно прошел в мой кабинет и уселся в одно из двух кресел напротив меня. Пытаясь что‑то сказать, он с жалостью посмотрел на меня.
– Да, мне хреново ровно настолько, насколько я выгляжу, но нет, домой я не поеду, – опередил его я.
– Я так и думал, – кивнул он, – но все же у каждого человека есть предел возможностей – аккумулятор определенной емкости. Поверь мне, ты выглядишь так, будто уже исчерпал весь заряд аккумулятора и сидишь на самодельной батарейке из пары лимонов.
Я усмехнулся и покачал головой.
– Так и есть, но сути это не меняет.
– Ладно, – отчаянно вздохнул Роберт, – как там находка Кевина?
– Криминалисты еще работают, скоро что‑то узнаем. Возможно, эта штука нас и приведет к чему‑то.
– Понятно, – Роберт окинул мою стену с заметками и фотографиями задумчивым взглядом. – Ты помнишь, что сказал мне после первого брифинга по этому делу?
– Мм… ну эти воспоминания у меня вроде остались, но что именно я должен помнить?
– Ты тогда сказал, что мы столкнулись с очень тяжелым случаем и нравится нам это или нет, но нам придется стать свидетелями еще нескольких убийств, прежде чем мы получим хоть какие‑то результаты. Ты еще упомянул, что убийца вряд ли профессионал – он просто быстро учится и потому есть шанс, что он зазнается и совершит ошибку.
– Да… я как‑то так и сказал, – я устало зевнул. – Хочешь сказать, что все так и произошло… и что наконец‑то он совершил ошибку?
– Именно. Потерять пластиковую карту доступа к какому‑либо помещению на месте преступления – непростительная оплошность. Профессионал такого бы не допустил.
– Ну… тут можно долго дискутировать. Он возможно не профессионал, а всего лишь… талант, он может быть и профессионалом, но почему‑то эмоции взяли верх над ним несколько часов назад. Я лишь надеюсь, что эта карта что‑то нам даст.
– Надежда – глупое чувство, – он укоризненно посмотрел на меня.
– Где‑то я это уже слышал.
Отец устало усмехнулся.
– Но все же, – стал размышлять я, – он профессионал… может, раньше я и считал, что он всего лишь талантливый ублюдок, но сейчас, после всего что случилось, я почти уверен, что это профессионал. И дело даже не в уликах… у меня просто такое чувство.
– Чувство? Все еще подозреваешь его? Знаешь, пока ты лежал в коме, я исключительно из‑за тебя проверил его… и ничего необычного не обнаружил. Судмедэксперт, каких тысячи.
– Ну, он же профессионал… к тому же может работать не один. У нас вон, по городу где‑то Халк еще бегает.
– Ты, правда, допускаешь возможность, что они оба причастны к этому? Работают вместе?
– Я лишь уверен, что этому ничто не препятствует.
– Что ж ты тогда Штайблиха до сих пор к стенке не приставил и не вытряс из него признание? – Роберт саркастически ухмыльнулся.
– Я привык думать, что я не идиот, – язвительно ответил я, – и, несмотря на свои трудносдерживаемые желания предпочитаю думать головой. Улики – все, а догадки и ощущения – лишь мотивация мыслить, анализировать и искать улики. В любом случае, необходимо сначала умудриться поймать Хауэра, а там разберемся чего делать дальше.
– Судя по тому, что было прошлой ночью… это задача не из легких.
– Да… но шансы все еще есть. За клубом «Дикость», где Хауэр был неоднократно замечен, мои люди ведут постоянное наблюдение. Каждый второй в этом городе знает Хауэра в лицо и как результат у нас вчера впервые за долгое время появилась возможность поймать его… не будем вспоминать, чем это закончилось. Хауэр либо не в своем уме, либо его здесь что‑то прочно держит – иначе бы он уже давно убрался из города. По какой‑то причине он просто не может или не хочет покидать город и тем самым загоняет себя в угол.
– Хочется верить, что это сыграет нам на руку…
– Мартинез все еще прячет свои яйца под кроватью?
– Угу, и доставать их оттуда не собирается.
– Какого черта? Серьезно, они там что, издеваются над нами? Почему мы должны разгребать все их дерьмо?
– Они послали нам на помощь своего агента…
– Ох, спасибо, что бы я без него делал, – недовольно фыркнул я и откинулся в кресле.
– Между прочим, так и есть. Подумай, каково бы тебе было сейчас без Райана. Как бы ты к нему не относился, он всем нам сейчас оказывает немалую помощь. К тому же, мы сейчас не в лучшем положении и это одна из причин, по которой я согласился вернуть Райана в дело, после того, как ты его отстранил.
Я только недовольно хмыкнул.
– Я размышлял о поведении Лос‑Анджелесского управления и реакции Мартинеза в частности, – заговорил Роберт после небольшой паузы. – У Лос‑Анджелеса… могут быть адекватные причины вести себя так… и я даже могу их понять, но все равно, я бы на месте Мартинеза себе такого не позволил. Как бы там ни было, в данный момент мы можем рассчитывать только на свои силы.
– И что же это за адекватные причины?
– Что за причины? – задумчиво протянул он. – Ай ладно, забудь, может, я и не прав…
– Сколько у нас там осталось ультиматума Миллера?
– Полтора дня, кажется, – Роберт закрыл одной рукой глаза и начал их легонько массировать.
– Готовишься к увольнению?
– О да, наконец‑то долгожданная пенсия, – выдавил из себя поддельную усмешку отец.
– Наверно, и мне придется преждевременно заняться написанием мемуаров.
– И это все твои планы?
– Ну… вообще‑то у меня есть еще одна мечта. Хочу переехать на Гавайи, там есть одно уникальное место – Институт исследования осознанных сновидений. Ты только подумай, люди там занимаются тем, что спят. Может, они меня возьмут к себе подопытным кроликом.
– Отличное место, должно быть. Я бы тоже не отказался провести там свой последний отпуск.
В кабинете повисла истощенная тишина. Казалось, что в воздухе витает некий запах усталости. Роберт неохотно поднялся из кресла и принялся разглядывать мою стену для размышлений с заметками и фотографиями. Я так же заставил себя оторваться от кресла и дохромал до аппарата по производству кофе. Приготовив себе чашку с ударной дозой кофеина, я вновь плюхнулся в свое кресло.
– Про Дэвида ничего не слышно? – спросил Роберт, внимательно разглядывая мою информационную стену.
– Это я у тебя хотел спросить, – я сделал небольшой глоток кофе, – им занимаются люди Кевина… но… как вообще можно искать человека, если никто ничего не знает о его внезапном исчезновении…? Мы же вообще ничего не знаем.
Роберт уставился на фотографию первой жертвы – Асэль Лэндсбери:
– Я все прокручиваю в голове тот вечер, когда мы с ним вместе наблюдали, как тебя вытаскивают из‑под завалов. Я дал ему ключи от твоей квартиры, попросил привезти некоторые твои вещи… и все. Он уехал и после этого как испарился. Ни его следов, ни следов его машины.
– Если честно, я ожидаю худшего, – я попытался сделать еще один глоток кофе, но вдруг ощутил слабость в руке и поставил чашку обратно на стол.