(Семь проповедей мертвецам, 1916)
Юнг дал разрешение на приватную публикацию "Семи проповедей" в виде брошюры для распространения среди друзей и знакомых; брошюра эта никогда не появлялась в продаже. Впоследствии он характеризовал "Семь проповедей" как "грех молодости" и сожалел о том, что их написал.
Язык "Семи проповедей" более или менее соответствует стилю "Красной книги". Но по сравнению с бесчисленными диалогами, которые в "Красной книге" ведутся с фигурами внутреннего мира, "Семь проповедей" представляют собой самодовлеющее целое. Они позволяют ощутить — пусть отчасти, — через что прошел Юнг в течение 1913—1917 гг. и что ему предстояло вынести из этого опыта.
В "Проповедях" встречаются зародыши идей, которые впоследствии нашли свое место в его научных трудах; в особенности это касается соображений о биполярной природе духа, жизни в целом и каких бы то ни было психологических суждений. Юнг всегда испытывал живой интерес к гностикам с их парадоксальным мышлением. Вот почему в "Проповедях" он отождествляет себя с гностическим автором Василидом (начало II в.) и даже заимствует у него кое-какие термины — например, называет Бога именем АБРАКСАС. Все это — хорошо продуманная мистификация.
Юнг согласился опубликовать "Семь проповедей" в своих "Воспоминаниях" после долгих колебаний — "желая быть честным до конца". Он так и не выдал ключа к анаграмме в конце книги.
А. Яффе
Семь проповедей мертвецам, написанные Василидом в Александрии, городе, где Восток встречается с Западом
ПРОПОВЕДЬ ПЕРВАЯ
Мертвые возвратились из Иерусалима, где они не нашли того, что искали. Они просили меня впустить их, и возжаждали моего слова, и я наставлял их: Слушайте: я начинаю с "ничто". "Ничто" — это то же, что полнота. В бесконечности полнота не лучше пустоты. "Ничто" пусто и полно. О "ничто" вы можете сказать и что угодно иное: например, что оно белое, или черное, или что его нет, или что оно есть. Бесконечное и вечное не имеет качеств, ибо оно наделено всеми качествами.
Это "ничто" или полноту мы называем словом ПЛЕРОМА. Здесь прекращаются мысль и бытие, ибо вечное и бесконечное не имеют никаких качеств. В Плероме нет бытия, ибо если бы оно было, оно должно было бы отличаться от Плеромы и обладать качествами, которые отличали бы его от Плеромы.
В Плероме есть все и ничего. Нет пользы размышлять о Плероме, ибо это означало бы саморастворение.
ТВОРЕНИЕ — не в Плероме, а в самом себе. Плерома есть начало и конец сотворенных. Она наполняет их, подобно тому, как солнце повсюду наполняет собою воздух. Хотя Плерома наполняет собою все, сотворенные не имеют в ней доли — точно так же, как совершенно прозрачное тело не становится ни светлым, ни темным от наполняющего его света.
Но мы, будучи частью вечного и бесконечного, тождественны Плероме. И мы не имеем в ней доли, ибо бесконечно удалены от нее — не в пространстве или во времени, а по существу: ведь мы отличаемся от Плеромы по самому существу — как сотворенные, ограниченные временем и пространством.
Но поскольку мы — часть Плеромы, Плерома есть также и в нас. Даже в малейшей точке Плерома бесконечна, вечна и полна, ибо малое и большое суть качества, содержащиеся в ней. Это "ничто" полно и непрерывно везде. Поэтому я лишь символически говорю о сотворенных как о части Плеромы. Ведь на самом деле Плерома нигде не поделена на части, так как она есть ничто. Мы также — полная Плерома, ибо, символически, Плерома есть наименьшая точка (только предполагаемая, не существующая в действительности) в нас, и бесконечный небесный свод вокруг нас. Но почему же мы вообще говорим о Плероме, раз она есть все и ничто?
Я говорю о ней, чтобы с чего-то начать, а также, чтобы избавить вас от заблуждения, будто где-то, внутри или вовне, есть нечто изначально определенное или устойчивое. Все, что называют определенным и несомненным, на самом деле лишь относительно. Только то определенно и несомненно, что подвержено изменениям.
Но изменчивое есть сотворенное. Посему, кроме него, нет ничего определенного и несомненного; ведь у него есть качества; более того, оно само есть качество.
Возникает вопрос: как возникает сотворенное? Возникают сотворенные существа, но не сотворенное, ибо оно есть само качество Плеромы — равно как и несотворенное, которое есть вечная смерть. Во все времена и повсюду есть творение, и во все времена и повсюду есть смерть. У Плеромы есть все, различимость и неразличимость.
Различимость есть сотворенное. Сотворенное различимо. Различимость есть его суть, и поэтому оно само различает. Человек способен различать, ибо различимость свойственна его природе. Поэтому он различает качества Плеромы, которых нет. Он различает их по своей природе. Поэтому он должен говорить о качествах Плеромы, которых нет.
Вы говорите: к чему тогда толковать о ней? Не ты ли сам говоришь, что мыслить о Плероме бесполезно?
Я сказал это вам, дабы избавить вас от заблуждения, будто мы способны мыслить о Плероме. Различая качества Плеромы, мы говорим от имени нашей собственной различимости и о нашей собственной различимости. Но мы не говорим ничего о Плероме. О нашей собственной различимости, однако, нам нужно говорить, дабы лучше различать нас самих. Различимость есть сама наша природа. Если мы неверны этой нашей природе, мы не различаем сами себя в достаточной мере. Посему мы должны различать качества.
Вы спрашиваете: а что дурного в неумении различать самих себя?
Не различая, мы выходим за рамки нашей собственной природы, за рамки сотворенного. Мы впадаем в неразличимость, которая есть иное качество Плеромы. Мы впадаем в самое Плерому и прекращаем быть сотворенными. Мы растворяемся в ничто.
Это — смерть сотворенного. Посему мы умираем в той мере, в какой не различаем. Отсюда — естественное стремление сотворенного к различимости, к борьбе с первобытным, гибельным единообразием. Это называется: PRINCIPIUM INDIVIDUATIONIS. Этот принцип есть суть сотворенного. Отсюда понятно, почему неразличимость и неразличение столь опасны для сотворенного.
Значит, мы должны различать качества Плеромы. Эти качества суть ПАРЫПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ:
Действенное и Неспособное к действию;
Полнота и Пустота;
Живое и Мертвое;
Различие и Единообразие;
Свет и Тьма;
Тепло и Холод;
Сила и Вещество;
Время и Пространство;
Добро и Зло;
Красота и Уродство;
Единое и Многое и т. д.
Пары противоположностей суть качества Плеромы, которых нет, ибо противоположности уравновешивают друг друга. Поскольку мы сами Плерома, мы содержим в себе все эти качества. Поскольку самая основа нашей природы состоит в различимости, мы обладаем этими качествами во имя и в знак нашей различимости, что означает:
1.Эти качества различны и отделены в нас друг от друга; поэтому они не упраздняют друг друга, а обладают действенностью. Посему мы являемся жертвами пар противоположностей. Плерома раздроблена в нас.
2.Качества принадлежат Плероме, и только во имя и в знак нашей различимости мы можем и должны обладать или жить ими. Мы должны отличать себя от наших качеств. В Плероме качества упраздняют друг друга, в нас же — нет. Отличая себя от наших качеств, мы достигаем освобождения.
Стремясь к добру или красоте, мы забываем о своей природе, которая есть различимость, и подпадаем под власть качеств
Плеромы, которые суть пары противоположностей. Мы хлопочем о том, чтобы достичь добра или красоты, но в то же время становимся добычей зла и уродства, ибо в Плероме они едины с добром и красотой. Но когда мы сохраняем верность собственной природе, каковая есть различимость, мы отличаем себя от добра и красоты и, значит, от зла и безобразности. И посему мы не впадаем в Плерому, то есть в ничто и саморастворение.
Вы возражаете: если различие и единообразие суть качества Плеромы, почему мы тогда стремимся к различимости? Верны ли мы при этом нашей собственной природе? И не становимся ли мы, стремясь к различимости, добычей единообразия?
Вы не должны забывать, что у Плеромы нет качеств. Мы создаем их благодаря мысли. Значит, если вы стремитесь к различимости или единообразию или каким-либо иным качествам, вы следуете за мыслями, являющимися вам из Плеромы, то есть за мыслями, относящимися к несуществующим качествам Плеромы. Следуя за ними, вы впадаете обратно в Плерому и достигаете различия и одновременно единообразия. Но различимость — это не ваша мысль, а ваше бытие. Значит, вы должны стремиться не к различию, как вы думаете, а к ВАШЕМУ СОБСТВЕННОМУ БЫТИЮ. В сущности, есть только одно стремление, а именно — к вашему собственному бытию. Если у вас оно есть, вам не нужно знать ничего о Плероме и ее качествах; и тогда вы придете к своей истинной цели в силу вашего собственного бытия. Но поскольку мысль отчуждена от бытия, я должен научить вас этому знанию, чтобы вы могли укротить вашу мысль.
ПРОПОВЕДЬ ВТОРАЯ
Ночью мертвецы стали вдоль стены и возопили: Мы хотим узнать о боге. Где бог? Он умер? Бог не умер. Ныне он жив, как и всегда. Бог есть сотворенное, ибо он различим и посему не тождествен Плероме. Бог есть качество Плеромы, и все, что я сказал о сотворенном, в точности относится и к нему.
Но бог отличается от сотворенных существ тем, что он более неопределен и неопределим, нежели они. Он менее различим, нежели сотворенные существа, ибо основой его бытия является действенная полнота. Лишь в той мере, в какой он определен и различим, он есть сотворенное, и в той же мере он есть проявление действенной полноты Плеромы.
Все, чего мы не различаем, впадает в Плерому и упраздняется собственной противоположностью. Значит, если мы не различаем бога, действенная полнота для нас упраздняется.
Бог есть еще и сама Плерома, подобно тому, как любая наименьшая точка в сотворенном и несотворенном есть сама Плерома.
Действенная пустота есть природа дьявола. Бог и дьявол — это первые проявления того "ничто", которое мы зовем Плеромой. Безразлично, существует Плерома или нет, ибо все в ней взаимно упраздняется. Но не то в сотворенном. В той мере, в какой бог и дьявол суть сотворенные, они не упраздняют друг друга, но стоят друг против друга как действительные противоположности. Мы не нуждаемся в доказательствах их существования. Достаточно того, что нам надлежит постоянно говорить о них. Даже если бы их не было, сотворенное, в силу своей сущностной различимости, всегда заново выделяло бы их из Плеромы.
Все, что способность к различению выделяет из Плеромы, есть пара противоположностей. Значит, с богом всегда связан дьявол.
Эта взаимосвязанность столь же глубинна и, как показал вам ваш же собственный опыт, столь же неотделима от жизни, как сама Плерома. Значит, оба они — бог и дьявол — весьма близки Плероме, где все противоположности упраздняют друг друга и составляют единое.
Бог и дьявол отличаются друг от друга качествами полноты и пустоты, созидания и разрушения. Но ДЕЙСТВЕННОСТЬ присуща им обоим. Действенность объединяет их. Значит, действенность превыше их обоих; она есть бог над богом, ибо в своем действии она объединяет полноту и пустоту.
Это божество, которого вы не знаете, ибо человечество его забыло. Мы называем это божество его именем — АБРАКСАС. Оно еще более неопределенно, нежели бог и дьявол.
Различимого бога мы называем ГЕЛИОС, или солнце. Абраксас же есть действие. Ему противостоит только отсутствие действия; посему его действенная природа проявляет себя свободно. Отсутствие действия не может оказать ему никакого противодействия. Абраксас превыше солнца и дьявола. Это — невероятная вероятность, нереальная реальность. Если бы Плерома имела бытие, Абраксас был бы его проявлением. Он действен сам по себе: не как некое особое действие, а как действие вообще.
Он есть нереальная реальность, ибо не имеет определенного воздействия.
Он есть также сотворенное, ибо отличается от Плеромы.
У солнца есть определенное воздействие, у дьявола — тоже. Поэтому они кажутся нам более действенными, нежели неопределенный Абраксас.
Он есть сила, длительность, изменчивость.
Тут мертвые подняли большой шум, ибо были христианами.
ПРОПОВЕДЬ ТРЕТЬЯ
Подобно туманам, поднимающимся с поверхности болота, мертвые приблизились и возопили: Говори нам еще о высшем божестве. Бога Абраксаса трудно познать. Его сила превыше всех, ибо для человека она незаметна. От солнца он берет summum bonum (высшее добро), от дьявола — infimum malum (низшее зло); но от Абраксаса происходит совершенно недоступная определению ЖИЗНЬ, мать добра и зла.
Жизнь кажется меньше и слабее, нежели summum bonum; поэтому трудно постичь, что сила Абраксаса превышает даже силу солнца, которое само по себе есть лучезарный источник силы жизни.
Абраксас есть солнце и в то же время — вечно втягивающая воронка пустоты, умаляющий и расчленяющий дьявол.
Сила Абраксаса — двояка; но вы ее не видите, так как для вашего взгляда борющиеся между собой противоположности этой силы взаимно упраздняются.
То, о чем говорит бог-солнце, есть жизнь.
То, о чем говорит дьявол, есть смерть.
Но Абраксас говорит то непререкаемое и проклятое слово, которое есть жизнь и смерть одновременно.
Абраксас рождает истину и ложь, добро и зло, свет и тьму в одном слове и действии. Поэтому Абраксас страшен.
Он великолепен как лев, настигающий свою жертву. Он прекрасен, как весенний день. Он — великий Пан и одновременно малейший. Он — Приап.
Он — чудовище подземного мира, тысячерукий полип, извивающийся клубок крылатых змей, неистовство.
Он — гермафродит самого раннего начала.
Он — господин жаб и лягушек, живущих в воде и выходящих на сушу, чей хор поднимается к небу в полдень и в полночь.
Он — полнота, стремящаяся к единству с пустотой.
Он — священное зачатие.
Он — любовь и убийство любви.
Он — святой и его предатель.
Он — сияющий свет дня и мрачнейшая ночь безумия.
Смотреть на него значит ослепнуть.
Познать его значит заболеть.
Поклоняться ему значит умереть.
Бояться его значит быть мудрым.
Не противиться ему значит прийти к спасению.
Бог живет за Солнцем, дьявол — за ночью. То, что Бог рождает из света, дьявол уносит в ночь. Но Абраксас есть мир, его становление и угасание. На любой дар Бога-Солнца дьявол налагает свое проклятие.
Все, что вы вымаливаете у Бога-Солнца, порождает какое-нибудь дьявольское дело.
Все, что вы создаете вместе с Богом-Солнцем, сообщает действенную силу дьяволу.
Это страшный Абраксас.
Он — могущественнейшее из творений, и в его лице творение страшится самого себя.
Он — открытое противопоставление сотворенного Плероме с ее "ничто".
Он — страх сына перед матерью.
Он — любовь матери к сыну.
Он — восторг земли и жестокость небес.
Перед его лицом человек каменеет.
Перед его лицом нет вопросов и ответов.
Он — жизнь сотворенного.
Он — различающее действие.
Он — человеческая любовь.
Он — человеческая речь.
Он — облик и тень человека.
Он — обманчивая реальность.
Тут мертвецы принялись выть и шуметь, ибо были несовершенны.
ПРОПОВЕДЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Мертвецы, ропща, заполнили пространство и сказали: Расскажи нам о богах и дьяволах, о проклятый! Бог-солнце есть высший бог, а дьявол — его противоположность. Итак, вот вам два бога.
Но многочисленно высокое добро и тяжелое зло. Среди них есть два бога-дьявола: один — СЖИГАЮЩИЙ, другой — РАСТУЩИЙ.
Сжигающий — это ЭРОС, который имеет форму пламени. Пламя дает свет, ибо оно сжигает.
Растущий — это ДРЕВО ЖИЗНИ. Оно зеленеет, ибо растет, накопляя живое вещество.
Эрос пламенеет и умирает. Но древо жизни растет медленно и непрерывно на протяжении неизмеренного времени.
Добро и зло объединены в пламени.
Добро и зло объединены в росте древа.
Жизнь и любовь противопоставлены друг другу в своей божественности.
Неисчислимы, подобно звездам небесным, боги и дьяволы.
Каждая звезда есть бог, и каждое пространство, занимаемое звездой, есть дьявол. Но пустота и полнота всего есть Плерома.
Действие всего есть Абраксас, которому противостоит только отсутствие действия.
Четыре — это число главных богов, подобно тому, как четыре — это число измерений мира.
Один — это начало, бог-солнце.
Два — это Эрос; ибо он соединяет два в одно и разрастается, пылая.
Три — это Древо Жизни, ибо оно наполняет пространство телесными формами.
Четыре — это дьявол, ибо он открывает то, что закрыто. Он разлагает все обретшее вид и телесное; он — уничтожитель, в котором все обращается в ничто.
Благо мне, кому дано знание множественности и разнообразия богов. Но горе вам, замещающим это многообразие несов-местимостей одним-единственным богом. Ведь поступая так, вы порождаете муки непонимания и увечите сотворенное, чья природа и цель есть различение. Как вы можете соблюсти верность своей собственной природе, если вы пытаетесь сделать из многого одно? С вами происходит то же, что вы делаете с богами. Вы все становитесь равны, увеча вашу собственную природу.
Равенство должно господствовать не ради богов, а ради людей, ибо богов много, а людей мало. Боги могущественны и могут перенести свое многообразие. Подобно звездам, они пребывают в одиночестве, отделенные друг от друга огромными расстояниями. Люди же слабы и не могут перенести своего многообразия. Посему они живут вместе и нуждаются в причастии, дабы преодолеть свою разъединенность. Ради спасения я учу вас отвергнутой истине, из-за которой меня отвергли.
Многообразие богов соответствует многообразию людей.
Бесчисленные боги ждут перехода в человеческое состояние. Бесчисленные боги были людьми. Человеку уделено от божественной природы. Он приходит от богов и уходит к богу.
Как бесполезно размышлять о Плероме, так же бесполезно поклоняться множественности богов. Меньше всего пользы — от поклонения первому богу, действенной полноте и summum bonum. Наша молитва не способна добавить к нему что бы то ни было, равно как и убавить от него что бы то ни было, ибо действенная пустота поглощает все.
Светлые боги образуют небесный мир. Он многообразен, он простирается на бесконечное расстояние и растет в размерах. Бог-солнце есть высший господин этого мира.
Темные боги образуют земной мир. Они просты и бесконечно уменьшаются и умаляются. Дьявол есть малейший господин земного мира, дух луны, спутник земли, меньший, более холодный и более мертвый, нежели земля.
Нет различия между могуществом небесных богов и могуществом земли. Небесные боги возвеличивают, боги земли умаляют. Неизмеримо их обоюдное движение.
ПРОПОВЕДЬ ПЯТАЯ
Мертвецы глумливо возопили: Наставь нас, о безумец, касательно Церкви и святого причастия. Мир богов проявляется в духовности и сексуальности. Небесные являются в духе, земные — в поле. Духовность принимает и охватывает. Она женственна и поэтому мы называем ее: MATER COELESTIS, небесная мать. Пол рождает и созидает. Он мужествен, и поэтому мы называем его: PHALLOS, земной отец.
Пол мужчины преимущественно от земли, пол женщины преимущественно от неба.
Духовность мужчины преимущественно от неба, она идет к большему.
Духовность женщины преимущественно от земли, она идет к меньшему.
Обманчива и дьяволоподобна духовность мужчины, идущая к меньшему.
Обманчива и дьяволоподобна духовность женщины, идущая к большему.
Каждый да идет к своему.
Мужчина и женщина, не пошедшие раздельно по своим духовным путям, становятся друг для друга дьяволами, ибо природа сотворенного есть различение.
Сексуальность мужчины направлена к земле, сексуальность женщины — к духу. Не различая сексуальности друг друга, мужчина и женщина становятся дьяволами друг для друга.
Мужчина знает о меньшем, женщина — о большем.
Мужчина отличает себя как от духовности, так и от пола. Он называет духовность Матерью и помещает ее между небом и землей. Он называет пол Фаллосом и помещает его между собой и землей. Ибо Мать и Фаллос — это сверхчеловеческие демоны и проявления мира богов. Для нас они более действенны, чем боги, поскольку они близко родственны нашей собственной природе. Если вы не отличаете себя от пола и духовности и не рассматриваете их как нечто, по природе пребывающие превыше вас и по ту сторону от вас, вы предаетесь им как качествам Плеромы. Духовность и сексуальность — это не ваши качества, не то, чем вы обладаете и что носите в себе. Напротив, это они вами обладают, это они носят вас в себе; ведь они — могущественные демоны, проявления богов и посему, существуя сами в себе, превосходят вас. Никто не имеет собственной духовности или собственной сексуальности; но все подчинены законам духовности и пола. Посему никто не может ускользнуть от этих демонов. Вы должны рассматривать их как демонов и как общую заботу и угрозу, как общую тяжелую ношу, возложенную жизнью на всех вас. Итак, жизнь для вас также есть общая забота и угроза, как и боги, и прежде всего — страшный Абраксас.
Человек слаб, и поэтому причастие необходимо. Если ваше причастие не под знаком Матери, значит, оно под знаком Фаллоса. Никакое причастие не есть страдание и болезнь. Любое причастие есть расчленение и растворение.
Различимость ведет к единственности. Единственность противопоставлена причастию. Но ввиду того, что человек слаб по сравнению с богами и демонами, и их непреодолимым законом, причастие необходимо. Значит, причастия должно быть ровно столько, сколько нужно, и не ради человека, но из-за богов. Боги побуждают вас причащаться. В той мере, в какой они делают это, причастие необходимо, большее же есть зло.
В причастии каждый человек пусть подчиняется другим, чтобы сохранилось причастие: ведь вы нуждаетесь в этом.
В своей единственности человек да превосходит других, чтобы каждый мог прийти к самому себе и избежать рабства.
В причастии есть воздержание.
В единственности есть расточительство.
Причастие есть глубина.
Единственность есть высота.
Правильная мера в причастии очищает и сохраняет.
Правильная мера в единственности очищает и умножает.
Причастие нас согревает, единственность нас освещает.
ПРОПОВЕДЬ ШЕСТАЯ
Демон пола приближается к нашей душе как змея. Эта змея — наполовину душа; она и является как мысль-желание. Демон духовности опускается в нашу душу как белый голубь. Этот голубь наполовину человек и является как желание-мысль. Змея — это земная душа, наполовину демоническая, это дух, родственный духам мертвых. Как и они, змеи кишат вокруг земных вещей, внушая нам страх или неумеренные желания. Природа змеи сходна с природой женщины. Она всегда ищет общества мертвых, тех, кто зачарован землей, тех, кто не находит пути, ведущего к единственности. Змея — это блудница, заигрывающая с дьяволом и злыми духами; это зловредный тиран и мучитель, соблазняющий причаститься к худшему. Белый голубь — это душа человека, наполовину небесная. Она пребывает с Матерью и время от времени опускается вниз. Голубь обладает природой, сходной с природой мужчины; он есть действенная мысль. Он чист и одинок, и является посланником Матери. Голубь летает высоко над землей. Он повелевает единственностью. Он приносит знание от далеких, предсуществовавших и совершенных. Он уносит наше слово ввысь, к Матери. Она ходатайствует, она предостерегает, но против богов она бессильна. Она есть сосуд солнца. Змея уходит вниз и коварством увечит фаллического демона или, наоборот, подстегивает его. Выползая, она выносит наверх слишком хитрые мысли земных демонов, которые проникают во все отверстия и с жадностью присасываются ко всему. Хоть змея того и не хочет, она должна быть нам полезна. Ускользая от нас, она указывает нам путь, которого мы не умеем найти с помощью нашего человеческого разумения.
Мертвецы бросили презрительный взгляд и сказали: Прекрати болтать о богах, демонах и душах. В сущности, мы все это давно уже знали.
ПРОПОВЕДЬ СЕДЬМАЯ
Но когда настала ночь, мертвецы вновь приблизились с жалобным видом и сказали: Есть еще одна вещь, о которой мы забыли упомянуть. Наставь нас о человеке. Человек — это врата, сквозь которые из внешнего мира богов, демонов и душ вы проникаете во внутренний мир; из большего мира — в меньший мир. Человек мал и преходящ, он уже позади вас, и вы снова оказываетесь в бесконечном пространстве, в меньшей или внутренней бесконечности.
На неизмеримом расстоянии в зените стоит одинокая звезда.
Это — единый бог этого единого человека. Это его мир, его Плерома, его бесконечность.
Внутри этого мира человек есть Абраксас, создатель и разрушитель своего собственного мира.
Эта звезда есть бог и цель человека.
Это единственный бог, который его направляет. В нем человек уходит на покой. К нему ведет долгий путь души после смерти. В нем сияет, подобно свету, все, что человек приносит из большего мира. Лишь этому богу молится человек.
Благодаря молитве свет звезды делается ярче. Она перебрасывает мост через смерть. Она готовит жизнь для меньшего мира и умеряет безнадежные желания большего мира.
Когда больший мир остывает, звезда горит.
Между человеком и его единым богом не остается ничего, как только человек отрывает взгляд от пылающего зрелища Абраксаса.
Человек здесь, бог там.
Слабость и ничтожество здесь; там — вечная творящая сила. Здесь — лишь тьма и пронизывающе-холодная влажность. Там все — солнце.
После этого мертвые замолкли и вознеслись ввысь, как дым над костром пастуха, стерегущего свое стадо в ночи.
Анаграмма:
NAHTRIHECCUNDE
GAHINNEVERAHTUNIN
ZEHGESSURKLACH
ZUNNUS