Л. Толстой.
Биограф Толстого Иван Бунин пишет, что Толстой не всегда был самим собой, в своих мыслях и переживаниях.
Только в категориях евангельской глубины открываются тайны человеческие, а именно: почему Толстой так много писавший о любви, и действительно к ней стремившийся, был временами (до самого конца жизни своей) так сух и жесток; почему он глубоко понимавший красоту человеческого смирения, был иногда так деспотичен, эгоцентричен. Тонко чувствовавший малейшие переживания человека, был временами поражающе нечуток, обладающий даром видеть реальность и разумность в мире, - бывал так далек от реальности и разумности. В этом и причина быстрого развала, как отдельных начинаний Толстого, так и всей его жизненной постройки.
Богословское творчество Толстого не создало сколько-нибудь прочного движения в мире. Отдельными положениями и умозаключениями пользуются лишь разрушители Христовой истины и Церкви. Русский народ не откликнулся на толстовство.
«Уйди, уйди!» - злобно закричал он на Софью Андреевну. Вопрос, что могло привести его в бешенство? А это период счастливой семейной жизни. Дневниковые записи. 15 янв. 1863г.: «Дема вдруг зарычал на Соню…»
Толстой не свободен. Он не смог освободиться от чего-то, а точнее от кого-то, хотя всю жизнь каялся. Но вопрос. Кому каялся? Не Христу Спасителю, «вземлющему грехи мира», а перед самим собой, или перед людьми или перед миром. Его покаяние не меняло его души, а лишь его убеждения, или внешние его одежды.
В этом сущность религиозности Толстого. Он не знал Личного Бога. Он не хотел верить во Христа. В нем сознательное противление Ему, бессознательная одержимость.
В русской художественной литературе нет более реального явления чем Толстой, но одновременно и нет более нежизненного явления, чем он в русской религиозной и философской мысли.
Светлым ангелом для Толстого, или у Толстого была графиня Александра Андреевна – (тетка) фрейлина – воспитательница царских детей.
Александра Андреевна была, кажется, единственным православным человеком, слово которой приближалось к Толстому, к его сознанию, хотя и неизменно отталкивалось этим сознанием. Она всю жизнь указывает с любовью Толстому на его ошибки, на несправедливые нападки на.Церковь, на его отрицания Христа как Спасителя и Искупителя, на отрицание Воскресения, Преображения. Она пишет ему: «Мне кажется, вы вдаетесь в то уже известное учение, которое отрицает Богочеловека, но признает человекобога…»
Толстой обжигается ее любовью. Она пишет: «вдруг, без всякого вызова с моей стороны он осыпал меня точно градом своими невообразимыми взглядами на религию и на Церковь, издеваясь вообще над всем, что нам дорого и свято… Мне казалось, что я слышу бред сумасшедшего… Я ничего ему не ответила. Вероятно, мое молчание раздражало еще более… «Мне нечего более вам ответить, и скажу вам только, что пока вы говорили, я видела вас во власти кого-то, стоящего еще и теперь за вашим стулом».
Он живо обернулся: «Кто это?» - почти вскрикнул он. «Сам люцифер, олицетворение гордости», - отвечала я.
«Конечно я горжусь тем, что только я один приблизился к правде».
Возражая против того, что из прелестного стихотворения Хомякова были выброшены строфы об искуплении и на то, что Евангелие от Иоанна не имеет смысла, обращаясь к Льву Николаевичу, Александра Андреевна говорит: «Вы хуже всех сектантов, потому что все сектанты веруют в искупление, которое составляет надежду христиан…» и продолжая она пишет:
«Как только Лев пришел ко мне (на другой день) и я намекнула на вчерашний разговор, он вскочил с места, лицо его передернулось гневом и вся напускная кротость исчезла.
«Позвольте мне сказать, что я все это знаю в миллион раз лучше вас; я изучил все эти вопросы, не слегка и своим верованиям пожертвовал жизнь, счастье и все вообще, а вы думаете, что можете меня чему-нибудь научить».
Вся его речь гордая самоуверенность. Ему не нужно Того, Кто Един спасает! И как понять всю двойственность; все противоречие этой необыкновенной загадочной натуры?..
С одной стороны, любовь к правде, любовь к людям, любовь к Богу и даже к Тому Учителю, все величие Которого, он не хочет или не может признать. С другой стороны, гордость, тьма, неверие, пропасть. Не сам ли злой дух – древний змий, - положил в сердце его отрицание, чтобы уничтожить по возможности богатые дары Господни?»
«Я был крещен и воспитан в православной христианской вере. В 18 лет я не верил уже ни во что из того чему меня учили».
«Судя по некоторым воспоминаниям, я никогда не верил серьезно…»
Ряд случаев из жизни Толстого указывают на оригинальность, даже эксцентричность его отроческого характера. (Выпрыгнул из окна мезонина, поездка на тройке из Пирогова в Ясную поляну).
Например, входил в залу и кланялся всем задом, откидывая голову назад и шаркая.
Всю жизнь Толстому не будет доставать в раскаянии веры «умного предстояния» поклонения и покорности Живому Богу. – Здесь ключ, открывающий двери к пониманию всей нравственной трагедии. Он обличает себя и попутно – мир, поставляя его ответственным за потерю веры, за безнравственную жизнь.
Толстой описывает свое «отпадение от веры» - существования которой в его жизни вообще не видно. Истинной веры у Толстого не было. Блуд, разврат, тщеславие, самомнение в детском возрасте, это почти невинный грех, по сравнению с тем делом, которое он сознательно предпринял в зрелые годы свои, восстав на Живого Бога – Господа нашего Иисуса Христа, бросивши против православной веры весь арсенал своего мысленного оружия и великого словесного дара, от Бога данного ему.
Издевательства Льва Николаевича над старшим братом Дмитрием, когда тот стал посещать храм и поститься. «Сообщенное мне с детства вероучение исчезло во мне и мое отречение от вероучения очень рано стало сознательным… Я в 16 лет перестал становиться на молитву, ходить в Церковь и говеть.
Толстому характерно опозиционерство ко всему общепринятому в области суждений. «Какое бы мнение не высказывалось и чем авторитетнее казался ему собеседник, тем настойчивее подзадоривало его высказать противоположное и начать резаться на словах» - пишет Григорович. Он никогда не верил в искренность людей. Ему всегда казалось, что «люди, которых мы считаем добрыми, только притворяются такими».
Религиозный реформатор.
Биограф пишет в дневнике от 5 марта 1855г.
Мысль религиозного учительства давно зрела в его душе.
«Разговор о божестве и вере, - пишет Толстой, - навел меня на великую и громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта – основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле».
Дневник 1 фев. 1860г. «Я в этой степени вспомнил машинально молитву. Молиться кому? Что такое Бог, представляемый себе так ясно, что можно просить его, сообщаться с ним? Ежели я и представлял себе такого, то он теряет для меня всякое величие.
Бог, которого можно просить и которому можно служить, есть выражение слабости ума».
«Во время похорон Николеньки, пришла мне мысль написать материалистическое евангелие, жизнь Христа материалиста».
Он, Толстой, может и должен быть мировым рупором возвещающим человечеству новую эру счастливой жизни.
Толстой работает и думает до головных болей и все это чтобы показать, что Церковь не сообразна с учением Евангелия. «И никто в мире не может, даже он сам не властен предписывать ему такую или другую работу». Удивительно как верно угадывает сердце жены, то, что происходит в муже. «Даже он сам в этом не властен».
Против богословских истин Церкви Толстой, по существу, конечно, возразить не может. Ему нужно только случайно попавшееся слово, для того, чтобы прицепить к этим словам мысль апостола к выражению Моисея или отца церкви. «Я понял, наконец, что все это не только ложь, но обман людей неверующих, сложившийся веками и имеющий определенную и низменную цель» – пишет Толстой.
Читая эти фразы, столь удивительно не похожие по стилю на Толстого (гораздо более близкие к Ярославскому) невольно спрашиваешь себя: «Да сам ли он писал это?»
Сочинение Толстым нового евангелия закончилось в 1881г., когда на всю Россию прогремел взрыв, убивший Государя Александра II.
Обновленный Толстой будет целых 20 лет извергать всевозможные непристойности на Живого Бога и Сына Божия, на Церковь, на всех святых.
Лев Толстой решился опровергнуть действительность библейских и евангельских сказаний, на которые опирается все христианство вся христианская вера, и назвать их баснями и сказками.
Человек на земле живет в испытании своей метафизической свободы. Александра Андреевна очень верно определила метафизическое направление всей жизни Толстого: «отрицание» в нем проявилось очень рано и развилось параллельно с его лучшими дарованиями» «отрицание» - есть определение комплекса зла.
Толстой не понимал монашество. У него как не имеющего духовного опыта – стержня смешиваются мысли (ценности внутренней борьбы с помыслами – с тем, что монахи якобы хотят в монастыре, чтобы поставить себя в не условий соблазна). Не сведущ в терминах: постриг в монахи и рукоположен во священника.
Толстой также был чужд истинной молитвы. Это видно из того, что на вопрос Бирюкова о молитве, Лев Николаевич говорит: - «Молитва это символ веры (Таков Отче наш)».
Из этого важного для понимания религиозности Толстого, объяснения сущности молитвенной жизни можно с достоверностью сказать, что Толстой был чужд истинной молитвы.
Александра Андреевна постоянно напоминает Льву Николаевичу о его отступлении от Христианского учения. Она пишет ему: «Вы любите Христа, вы хотите следовать за Ним (я в этом убедилась с радостью), и, однако… вы упорствуете видеть в Нем только величайшего проповедника нравственных законов, не признавая Его божественности».
«Христос говорит мне: «верь и будешь спасена», а вы говорите: «Разум дан для рассуждения – ему подчиняйтесь». Евангелие проповедует: «Молитесь непрестанно, благодарите, стучите, и отворят вам», а вы: «Молитва потеря времени».
Евангелие есть солнце жизни; вы это и сами сознаете, но тот час прибавляете: «Остерегайтесь видеть в каждом из его лучей одинаковый свет:.. между ними есть бесполезные и даже нелепые».
Христос сказавши: «Слушайте слова Мои», сказал тоже: «Верьте делам Моим», а вы говорите: «Нет, верьте только Его слову, Его дела, Его чудеса, Его жертва бесполезна, и искупление не имеет никакого смысла. Он пришел только, чтобы преподать новое учение».
Вы проповедуете заповеди Христа и хорошо делаете, но ради Бога не дотрагивайтесь до тех истин, которые не согласны с Вашими верованиями; они тем не менее, величайшей важности для христианского мира, что и доказано массою людей в продолжение многих веков.
И Александра Андреевна исповедует перед Толстым Христа, как Полноту бытия и Божественной помощи человеку:
«Отняв у людей эту Божественную помощь, вы создадите путников голодных и алчущих, лишенных пищи и воды. Хватит ли у них силы донести до конца тяготу обязанностей лежащих на них?»
Отношение Толстого к голодающим.
Летом 1891 года – неурожай в 20-ти губерниях России.
Лев Николаевич всегда бывший в оппозиции всяким «общим увлечениям» и здесь проявил такое же отношение к помощи голодающим. Он едко критиковал взывающих о помощи и не сочувствовал такому бесспорно божьему – казалось бы – движению русских сердец.
«Дети иногда дают бедным, хлеб, сахар, деньги и сами довольны собой, умиляются на себя, думая, что они делают нечто доброе. Дети не знают, не могут знать, откуда хлеб и деньги. Но большим надо бы знать это и понимать то, что не может быть ничего доброго в том, чтобы отнять у одного и дать другому…»
«Спасение жизни, материальное – спасение детей погибающих, излечение больных, поддержание жизни стариков и слабых – не есть добро, а есть только один из признаков его». – говорит Толстой.
Когда же оставаться в стороне от голода не представляется возможным такому народолюбцу, как Толстой – ему приходится выйти на помощь голодающим.
Как бы оправдывая свое прежнее, оставшееся непонятным, сопротивление этому делу он пишет: «Я занимаюсь распределением блевотины богачей».
Отношение к Апостолам.
Лев Николаевич раздражался против Апостолов и особенно против ап. Павла. Это психологически понятно. Апостол Павел раньше Толстого сказал истину «чистого христианства».
Отвергнув апостолов и их миросозерцание – разве можно было не отвергнуть Церковь? Он отвергнул Церковь не за ее духовную слабость, а исключительно от того, от чего он отверг апостолов: за ее веру. Апостольская вера была ему чужда. Он не мог выносить ее.
Беря из ап. Иоанна Богослова изречения о любви, он игнорирует то, что этот же апостол писал о «Слове Жизни», о «Жизни» явившейся в мире, о Слове ставшем Плотью, свидетелями чего были апостолы, что осязали своими руками, видели своими глазами.
Характерен факт из эпохи его «обновления». Когда стало необходимо Льву Николаевичу, для его критических сочинений ознакомиться с библейскими пророчествами о Христе, он обратился не к прекрасным знатокам древнееврейского языка – христианским профессорам, а к московскому раввину Минору. Минор с радостью, конечно, взялся за обучение еврейскому языку Льва Толстого и истолковал ему все библейские пророчества не так, как их понимали апостолы (и как их понимают все христианские церкви и богословские академии всего христианского мира), а так, как их токовали в средневековом Талмуде и толкуют в современных раввинистических, воинственно – антихристианских школах, заменяя и скрывая истинный смысл библейских пророчеств о Мессии.
«Как у агнца» были рога у Толстого, в отношении многих сторон жизни… И это проявлялось в его отречении от мира и от всего в мире – без прихода ко Христу, без нахождения всего мира во Христе.
Он отрицает нужность и ценность какой бы то ни было власти силы на земле, искусство, культуру и многое другое.
Какой-то псевдоиноческий дух отречения владел Толстым; аскетизм не христианский, а духовно-нигилистический. Это был дух разрушения мира, без его воскресения.
Толстой сравнивает веру в необходимости религии с отростком кишки отброшенной людьми.
Отрицает Толстой все Таинства, называя их колдовством.
Кощунствует над Таинством Евхаристии, описывая службу в храме.
Крещение для него – «купание в воде», причастие простое съедание кусочка хлеба с вином; выход священника из Царских врат со Святою Чашею он описывает так: «Взяв в руку золотую чашку, священник вышел с нею в средние двери и пригласил желающих поесть тела и крови Бога, находившегося в чашке» («Воскресение») Как гениально-просты эти приемы устранения мистической стороны Таинств.
2 октября 1870 года Лев Николаевич говорит Булыгину (единомышленник): «Прежде я не решался поправлять Христа, Конфуция, Будду, а теперь думаю, да я обязан их поправлять, потому что они жили 3-5 тысяч лет тому назад!»
9 апреля С.Д. Николаев сказал, что по его мнению, учение Джорджа потому так мало распространено, что нет таких людей, которые бы слили свою жизнь с этим учением. «Ведь Христос - сказал он – потому именно и имел такое огромное влияние на людей, что Он слил свою жизнь со своим учением».
«Не думаю, - возразил Л.Н. – Мало ли людей, которые жили жизнью гораздо более христианскою, чем Христос, и не оставили никакого следа».
О присылаемых Софьей Александровной Стахович стихах Хомякова о воскресении Лазаря Л.Н. говорит, что Лазарь и не воскресал никогда и не зачем ему было воскресать, да если бы он и воскрес, то нам никакого дела нет до этого».
Толстой просит в случае смерти похоронить его без так называемого, как он сам выражается, богослужения, а зарыть тело в землю чтобы оно не воняло.
«Я готов скорее отдать трупы моих детей, всех моих близких на растерзание голодным собакам, чем призвать каких либо особенных людей (т.е. священника) для совершения над их телами религиозного обряда». (Из беседы с Наживиным – за месяц до кончины).
Прав Н. Бердяем, утверждавший, что религия Толстого есть религия самоспасения, спасения естественными человеческими силами. Поэтому эта религия не нуждается в Спасителе, не знает Сыновней Ипостаси. Л.Толстой хочет спастись в силу своих личных заслуг, а не искупительную силу кровавой жертвы, принесенной Сыном Божиим за грехи мира. Гордыня Толстого в том, что он не нуждается в благодатной помощи Божией, для исполнения воли Божией».
Достоевский задолго до и, не имея в виду Толстого писал: «Многие думают, что достаточно веровать в мораль Христову, чтобы быть христианином. Не мораль Христова, не учение Христа спасет мир, а именно вера в то, что Слово плоть бысть. Вера эта не одно умственное признание превосходства Его учения, а непосредственное влечение… При такой вере мы достигнем обожения… при меньшем восторге человечество может быть, непременно бы совратилось, сначала в ересь, потом в безбожие, потом в безнравственность, а под конец в атеизм и в троглодитство, и исчезло бы, истлело бы».
Сам же Толстой признался однажды (1901г.) Горькому: «Кто научился размышлять, тому трудно веровать, а жить в Боге можно только верой».
Мудрец сказал: «Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, то уничтожается возможность жизни». Кто этот мудрец? Лев Толстой.
Толстой подверг критике и отрицанию Символ веры, Катехизис свят. Филарета, послания восточных патриархов, Догматическое богословие митроп. Макария.
Свое непонимание религии он взводит в абсолют. Толстой изначально видел цель религии в доставлении человеку, не небесного, но земного блаженства, то есть, хотел превратить ее скорее, в социальное, социально-нравственное учение, нежели в религию.
Толстому не нужно Воскресение, Христос ему необходим не земле, а не на небе: как один из учителей и наставников в земной премудрости, прежде всего в нравственности, без которой не обойтись при устроении земного блаженства.
Проблема спасения для Толстого вообще не существовала. Можно сказать: бог Толстого чужд идее спасения.
Отрицает Л.Н. и догмат Св.Троицы – (Бог – безличный Дух). Толстой так определяет религию: «Истинная религия есть такое согласное с разумом и знаниями человека, установленное им отношение к окружающей его бесконечной жизни, которое связывает его жизнь с этой бесконечностью и руководит его поступками». («что такое религия и в чем е сущность» 1902г.).
«Я не знаю во всемирной истории другого гения, которому была бы так чужда всякая духовная жизнь, - писал Н. Бердяев. – Он весь погружен в телесно-душевную, животную».
……………………………………………….
Анафема – не осуждение и не проклятие. Анафема отлучение от Церкви и предание человека на окончательный суд Божий.
Да Толстой сам пишет: «То что я отрекся от Церкви, называющей себя православной это совершенно справедливо».
Отношение к христианскому браку Толстой высказал в «Предисловии» определенно.
Христианского брака быть не может и никогда не было, и не может быть никакого христианского богослужения, ни христианских учителей и отцов, ни христианской собственности, ни христианского воинства, ни суда, ни государства…»
Интересно, что, стараясь опорочить таинство брака, Толстой сам того не замечая, правдиво отображая реальность, он обнаружил, совершенно иную правду.
В «Отце Сергие Толстой стал, кажется, жертвой собственного эстетического открытия о тождественности внутренних переживаний всех людей и передал свои душевные проблемы православному подвижнику. В результате, не вышло ничего православного.
Отец Сергий Булгаков по этому поводу пишет: «Здесь не Оптина пустынь, а Ясная Поляна, и чрез мантию монаха здесь слишком просвечивается известная всем блуза».
В завершение, что можно сказать?
Был гениальный писатель. Он был наделен обостренным чувством искания правды. Душа его тянулась к свету. Таковых прежде всего ищет враг: как погубить…
Он бежал, совершив попытку найти помощь у той Церкви, которую он страстно отрицал.
Надо помнить, что мы рассуждаем о нем, но суждение не смеет быть осуждением, если мы хотим благого плода для себя.
«И поэтому не раздражение или озлобление, но покаяние и сознание всей своей виновности перед Церковью должно вызывать у нас то, что Толстой умер в отчуждении от Нее, - мудро рассудил о. Сергий Булгаков, - Толстой оттолкнулся не только от Церкви, но и от нецерковности нашей жизни, которою мы закрываем свет церковной истины».
Личное покаяние – важнейшее, что должно совершаться в нас при истинном духовном осмыслении религиозного поиска, блужданий и заблуждений великого писателя.