ПОХОД 1415 г. И БИТВА ПРИ АЗЕНКУРЕ

Перед началом описания великой авантюры Генриха следует более подробно остановиться на самой его армии. Основными двумя боевыми еди­ницами этой армии были тяжеловооруженные всадники и лучники. Всадники располагались на переднем крае, и им прислуживали один или два пажа. Отряд из всадника с прислугой назывался «копьем». Среди конных воинов рыцари пред­ставляли собой элиту. К моменту битвы при Азенкуре доспехи претерпели значительную эволюцию от кольчуги к пластинчатым доспехам. Рыцарь или всадник в полном вооружении был защищен с ног до головы, начиная с овального бацинета на голове и заканчивая наножными латами. Все дос­пехи состояли из пластинок, каждая из которых накладывалась на другую, создавая скользящую косую поверхность. Под латами воины носили поддоспешник, смягчавший силу ударов. Громад­ный вес доспехов был прекрасно сбалансирован, и врагу довольно трудно было нанести повреждение воину, облаченному в такой панцирь. Можно было тяжелым молотом ударить по лучшим доспехам, сработанным в Милане, и не причинить Серьезного вреда человеку, на которого они были одеты. Но не все могли позволить себе такие хо­рошие доспехи, и у многих рыцарей в битве при Азенкуре бацинет, на который пришелся удар врага, дробил челюсть. Стрелы легко пробивали дешевое вооружение, которое часто изготовлялось из окрашенной кожи с накладками. Даже в самых лучших латах имелись свои слабые места, в которые английские лучники вполне могли по­пасть. Однако наибольшей опасностью для вои­на, облаченного в доспехи, было падение. Чтобы вновь поставить рыцаря на ноги, нужна была помощь двоих человек. Как только рыцарь падал, появлялась угроза задохнуться в ближнем бою. Но еще опаснее было то, что, находясь бес­помощным на земле, рыцарь в надежде что-ни­будь рассмотреть поднимал свое забрало и в это время в его глаз молниеносно впивалось острие кинжала.

Но прочно стоя на ногах — а в это время многие всадники действительно сражались пеши­ми, поскольку во время конного поединка лоша­ди становились легкой мишенью для лучников — такие воины являлись грозными противниками. В сражении при Азенкуре расшитые сюрко, кото­рые часто носили поверх доспехов, не надевали. Таким образом, отряд, двигавшийся на врага, представлял собой большое количество людей, облаченных с головы до ног в сверкающую сталь, бедра которых были опоясаны ремнями, украшенными драгоценными камнями, а на ремнях с левой стороны свисал большой меч, а с правой - длинный кинжал. Меч с длинной рукояткой в основном держали в правой руке, но часто, для того чтобы придать стремительному, ниспадаю­щему удару большую силу, в ход шли обе руки. Рыцари использовали и другие виды оружия. Копье, укороченное специально для пешего сра­жения, было малоэффективным против доброт­ных доспехов, но вот другие виды оружия, ко­торыми можно было нанести сокрушительный, рубящий удар, как например боевые секиры и булава, постепенно стали все чаще использовать­ся вместо копья. Между французским и англий­ским рыцарями в схватке один на один разницы в силе, снаряжении и отваге практически не было. Но в чем англичане обладали явным преиму­ществом, так это были их лучники. В Англии с самого детства валлийских лучников поощряли практиковаться в стрельбе из лука на деревенских стрельбищных игрищах, и спустя семьдесят лет после битвы при Креси английские лучники, по-прежнему использовавшие шестифутовые (около одного метра восьмидесяти двух сантиметров) валлийские луки, не имели себе равных во всей Европе. Английские лучники носили различную защитную одежду, а в разгар битвы иногда даже раздевались до пояса, когда шли в атаку с тяжелыми топорами. Однако их обычная экипировка состояла из кольчуги с короткими рукавами или кожаной куртки (жака), камзола, с набивкой из ракли, усиленного небольшими пластинами стали. На голове они носили плетеный шлем с же­лезными накладками, а на запястье левой руки — Кожаную повязку для защиты от тетивы. Обычно в оперенье стрел, наконечники которых были сделаны из шеффилдской стали, вставляли гуси­ные перья. Однако иногда ради красоты стрелы украшались перьями фазанов. Это снаряжение довершалось щитом в полный рост, который был не нужен для рыцарей с их пластинчатыми доспехами, и разнообразным разящим и рубящим оружием, используемым в ближнем бою: мечами, молотами, топорами, дубинками и алебардами. Для того чтобы повести этих воинов на бой и создать для них сносные условия, требовалось огромное количество торговцев, мастеров и слуг. Как мы видели, у каждого вооруженного всадни­ка были свои слуги, которые несли его оружие, помогали ему одевать доспехи, сажали на коня, поднимали его, когда он падал, а также при­сматривали за его конями в то время, когда ры­царь сражался пешим. За передовой линией, кро­ме того, было много и других людей. Капелланы и их слуги, менестрели, мастера по изготовле­нию луков, стрел, бацинетов, пекари, дворецкие, трубачи, скрипачи и лекари — все эти люди и множество других направились в Саутгемптон вместе с воинами.

Многих из этих бойцов война больше всего прельщала перспективой получить добычу, хотя приключения могли стать своеобразным украше­нием этой наживы, — что было бы трудно их понять, не обсудив практику и законы приобре­тения добычи на войне.

Правила дележа добычи теоретически были вполне четкими, хотя на практике они могли быть несколько запутанными. Для решения спорных случаев, обмана или противозаконного действия существовали суды, на рассмотрение которых обе оспаривающие стороны могли вынести свое дело. Суд имел различные формы, начиная от решения капитана на поле битвы и заканчивая помпезным и церемонным рыцарским судом, то есть судом, который рассматривал дела, возникающие в ходе столкновения между рыцарями. Во главе такого суда стояли коннетабль и граф-маршал.

Существовало два основных способа приобре­тения наживы в ходе войны — грабеж и выкуп. Как только война начиналась, законные ограни­чения грабежа практически сводились до мини­мума, хотя командир и мог ввести специальные правила, ограничивающие мародерство, что Ген­рих и сделал в герцогстве Нормандия. Но если оставить эти правила в стороне, тогда практиче­ски вся и все, что свободно лежало, можно по справедливым правилам игры было присвоить себе. Недвижимое имущество было прерогативой короля, а движимое, принадлежавшее воинам или гражданским лицам, представляло собой законные трофеи солдат. Как отметил один из участников этой игры, когда в результате мирного соглашения армия лишалась своего любимого времяпрепровождения, «на марше ей мог подвернуться случай захватить в плен богатого купца: не про­ходило и дня без новых трофеев; таким образом можно было себе позволить всяческие излишест­ва и празднества...». Поскольку добычу захваты­вали сообща, необходимо было ввести опреде­ленные правила для ее дележа. В иерархическом обществе критерий для такого дележа был вполне очевидным. Добыча распределялась в зависимости от ранга. Конный воин получал больше пеше­го, который в свою очередь получал больше луч­ника, хотя на самом деле такой дележ награблен­ного мог приводить к серьезным юридическим затруднениям. Если пеший воин захватил лошадь и далее начинал сражаться верхом, становился ли он всадником?

Для выкупа по сравнению с грабежом сущест­вовали еще более запутанные правила, посколь­ку из всех источников добычи именно выкуп потенциально был наиболее прибыльным. Этот факт мог самым серьезным образом повлиять на ход битвы, так как когда в плен попадал состоя­тельный человек, его не очень-то хотели выпус­тить из рук. И на самом деле пленного охраняли от опасностей битвы как раз те, кто его пленил. Поэтому битву могли постоянно прерывать тем, что пленных отводили в какое-нибудь безопас­ное место, где им не угрожали ни превратности схватки, ни даже, что более важно, алчность то­варищей по оружию. Поэтому только сильный и уважаемый военачальник мог воспрепятство­вать неожиданному прекращению битвы, когда его капитаны и воины исчезали вместе с пленниками.

Но сложность ситуации этим не исчерпывалась. Как можно было установить, кто являлся законным обладателем пленного? По закону для этого необходимы были две вещи. Пленный дол­жен был сказать: «Я сдаюсь тебе в плен».

Тем же, кто брал в плен, считался человек, первым схвативший правую перчатку пленника и одевшего ее на свою правую руку. Вполне по­нятно, что в пылу яростной рукопашной легко могла возникнуть путаница. Таким образом, как можно скорее обладатель пленного старался за­крепить за собой свою новоприобретенную «соб­ственность» более легким способом, чтобы иметь возможность отстоять ее в судебном порядке. Обычно в этом случае составлялся документ, рег­ламентирующий права человека, захватившего пленника, по отношению к самому пленному, сумма выкупа и способ оплаты, а также условия содержания в плену. Затем этот документ освиде­тельствовал и подписывал государственный нотарий. Но даже при всем этом споры вокруг выкупа являлись характерной чертой судебных разбирательств той эпохи.

Поскольку по воле случая военная добыча распределялась неравномерно, многие воины образовывали группы, заключая определенные соглашения, на основании которых они делили общую добычу. Такие группы признавались капитанами. Даже предпринимались попытки разграничить такие задачи, как служба в резерве или в гарнизоне, чтобы, когда некоторые воины этой группы выполняли потенциально выгодное дело, при­быль можно было бы равномерно распределить среди всех участников кампаний. Иногда контракты между воинами затрагивали значительно более широкую сферу. Примером этого может служить институт собратьев по оружию, когда двое или трое воинов могли договориться не только о дележе военных трофеев, но также и об убытках; другими словами, выплатить выкуп за своего собрата или, если выкуп был слишком большой, остаться вместо него в качестве залож­ника, пока он на родине будет пытаться собрать деньги для выкупа. Не вся военная добыча шла отдельным воинам. Согласно своему рангу капи­таны имели право на одну треть от всех трофеев, приобретенных солдатами той или иной группы. А король, будучи предводителем этой шайки гра­бителей, имел право на одну треть от всех трофе­ев своих капитанов. Удачливый король Генрих наиболее рьяно собирал свои третьи части от третьих частей добычи.

Но чтобы грабить, нужно было сражаться. Итак, когда огромная армада приблизилась к бе­регам Нормандии, изначально сложная задачи высадки многочисленной армии на враждебный берег значительно упростилась благодаря тому, что Генриху не было оказано никакого сопротив­ления. Высадка произошла возле Клеф де Ко с северной стороны устья Сены, приблизительно в трех милях от неприступного, как тогда считали, окруженного крепостной стеной торгового города Арфлер, который в настоящее время является чем-то вроде предместья современного порта Гавр. Берег был ухабистым с большими булыжниками, которые затрудняли передвижение, и невысоки­ми валунами, которые подходили для передвиже­ния груза с помощью строп. К 16 августа армия со всем своим снаряжением закончила высадку без каких-либо реальных потерь.

Но вот следующий этап был, по-видимому, значительно трудней. Серьезных результатов нель­зя было добиться, не захватив Арфлер, который был хорошо защищен благодаря своему место­расположению, а также фортификациям и рас­сматривался как ключ к Нормандии. Город был возведен на обеих сторонах притока Сены, что обеспечивало ему постоянный приток воды; за­щитники огородили его плотиной, чтобы зато­пить близлежащую сельскую местность и заполнить рвы водой. Арфлер был полностью окружен массивными стенами, на которых возвышались двадцать шесть башен с такими милыми названиями, как «Дракон» и «Оловянный горшок», и на некоторых из них «были узкие трещины и места, полные дыр, и из них они могли докучать нам своими трубками, которые мы в Англии называем пушечками». Генрих начал осаду, дело, которым он будет заниматься всю свою жизнь. Его брату Кларенс было приказано подойти с другой стороны города, чтобы воспрепятствовать прибытию французской вспомогательной армии, в то время как сам король, установив свои большие пушки в пределах досягаемости крепостных стен, устроился с относительным комфортом на соседнем холме, откуда и наблюдал за развитием событий.

А развивались события медленно. В ответ на попытку англичан подкопать стены осажденные предпринимали успешные контроперации. Энер­гичные рукопашные схватки велись под землей. Повреждения, нанесенные пушками короля, даже такой большой пушкой, как «Дочь короля», от­чаянные горожане восстанавливали ночью. Ров был слишком большой, и подтащить таран вплот­ную к стене было невозможно. Попытки взо­браться по стенам были встречены потоками се­ры и извести, которые выливали на карабкаю­щихся англичан, или ведрами из горючей смеси земли и нефти. Коммуникации между королем и Кларенсом затруднились вследствие затопле­ния земель. Хуже всего, англичане обнаружили, что низина, затопленная водой, где стоял их ла­герь, является смертельной ловушкой, в которой распространялись болезни. Вскоре в лагере оса­ждавших начали умирать от дизентерии.

Не было лучшим и положение осажденных. Проходила неделя за неделей, но не было ника­ких признаков прибытия вспомогательной армии, которая, как ожидали, могла подойти из Парижа или Руана, где французские рыцари довольно медленно собирались, чтобы дать отпор захват­чику. Запасы таяли, и несмотря на все героические усилия гарнизона, время несомненно истекало. 16 сентября отряду англичан во главе с графом Хантингдоном наконец-то удалось овладеть од­ним из главных валов фортификаций. Когда же на предложение Генриха о сдаче последовал от­каз, он решился на штурм города. Всю ночь пали­ли пушки, чтобы лишить защитников сна, а при­ступ был запланирован на рассвет. Но на самом деле обстрела было уже предостаточно. В пол­ночь гарнизон предложил начать переговоры, и в конце концов было решено, что если к следующе­му воскресенью к ним не придут на помощь, они сдадут город, что, собственно, и произошло.

Капитуляция проходила с большой помпезно­стью, ибо Генрих овладел одним из крупных го­родов своего герцогства. Облаченный в расшитое золотом одеяние, король взошел на свой королевский трон, который разместили на вершине холма напротив города. Здесь он получил ключи от города из рук командиров гарнизона, на кото­рых в знак раскаяния были надеты лишь рубаш­ки, а на шее повязаны веревки. Они справедливо могли опасаться того, как их примет тот человек, который только что доказал им самым эффективным способом, что он является их законным герцогом. Однако Арфлер избавили от ужасов средневековых грабежей. И хотя главных пленных задержали, чтобы получить с них выкуп, к ним относились с уважением. Здесь, как и позд­нее, проявилось стремление Генриха умиротво­рять жителей своего герцогства.

Своего герцогства? Пока что спустя пять не­дель он покорил лишь один город этого герцог­ства, а его армия значительно сократилась из-за болезней. На дворе стояло 22 сентября, и у него не было ни малейшего желания воевать зимой. Что же ему делать? Направиться в Париж, о чем, возможно, вначале он и подумывал, с его ослаб­ленной армией было немыслимо. Оставить гар­низон и отплыть домой? Это было бы слишком унизительным завершением такой славной экспе­диции, хотя именно это многие капитаны ему и советовали. Пока Генрих обсуждал этот вопрос, он бросил вызов дофину сразиться с ним один на один. Победитель получил бы право стать следующим королем Франции после смерти Кар­ла VI.

Вполне понятно, что дофин, тучный девят­надцатилетний юноша, предпочитающий сраже­ниям органную музыку, проигнорировал вызов, да и вряд ли сам Генрих воспринимал этот вызов серьезно.

К 5 октябрю Генрих принял решение. На Со­вете, который прошел в тот день в Арфлере, как считают, он заявил, что, дескать, одержим боль­шим желанием увидеть свои земли и решил прой­ти через всю Нормандию к своему другому безо­пасному владению в северной Франции, городу Кале. От Арфлера по направлению к этому городу по прямому пути было необходимо преодолеть двести пятьдесят семь километров и все по враж­дебной территории, поэтому такое решение было воспринято многими как явное безумие. Но как заметил один современный историк, французская армия — насколько это было известно Генриху — пребывала в Верноне, в двухста сорока километ­рах от Кале. Не ведая о его планах, французы выступят в поход лишь после того, как узнают о том, что англичане пустились в путь, поэтому у Генриха и его более дисциплинированной и ме­нее обремененной обозами армии будет с самого начала преимущество в два-три дня. Реальную угрозу для него представлял французский аван­гард в Руане. Но с ними стоило рискнуть потя­гаться, что неимоверно бы подняло боевой дух армии, которую он бесстрашно повел через всю Францию, как раньше поступали его предки.

Итак, 8 октября Генрих вместе со своей армией, которая к этому моменту сократилась приблизительно на тысячу человек, покинул безопасный Арфлер. Многие из воинов ехали верхом, однако скорость передвижения армии определя­лась пешими воинами и обозами. Поэтому темп в двадцать семь километров за день по направле­нию к реке Сомма был совсем неплохим результатом. Но именно начиная с Соммы, которая была слишком хорошо знакома англичанам, высокодисциплинированный и хорошо организованный марш на Кале превратился в отчаянную борьбу за выживание. Генрих сделал ставку на возмож­ность перейти реку в той ее приливной части возле устья, где крупный рогатый скот переходил реку вброд. Этим же местом для переправы вос­пользовался в свое время Эдуард III, который двигался на поле под Креси. Генрих направил гарнизону в Кале приказание ожидать его при­бытия и обеспечить безопасный проход через брод. Своих воинов он обеспечил восьмиднев­ным продовольственным пайком, чтобы сокра­тить объем запасов, которые необходимо было нести с собой через всю область. До Соммы путь был довольно-таки легким, да и численность его армии была достаточной, чтобы угрозой или незначительными стычками помешать гарнизо­нам, удерживающим переправы на реках между Сеной и Соммой, чинить препятствия движению его армии. Но в десяти километрах от Соммы англичане захватили в плен одного гасконца, ко­торый рассказал, что укрепленную переправу за­щищает французский авангард во главе с опыт­ным маршалом Бусико. Попытка переправиться через этот брод была бы равносильна самоубий­ству, и поэтому Генрих направился на юг вдоль западного берега реки, чтобы найти другое место для переправы.

Именно с этого момента у англичан и начались неприятности. Уменьшались продовольственные запасы, а ресурсов тех территорий, по которым они шли, было недостаточно, чтобы накормить армию из шести тысяч человек. Поэтому воинов перевели на очень скудный рацион. Многие из них, здоровье которых к тому времени было по­дорвано эпидемией дизентерии в Арфлере, силь­но устали, и их истощение усиливалось ухудшаю­щейся погодой, поскольку было начало октября, и общей безвыходностью их положения. Ведь по мере продвижения под дождем вдоль западного берега Соммы они обнаруживали, что все пере­правы были укреплены и охранялись, мосты раз­рушены или защищались крупными военными отрядами. На их пути то и дело попадались воины маршала Бусико, чья численность была, по мень­шей мере, равной численности войска Генриха и двигались они по противоположному берегу реки.

Казалось, что английская армия, все сильней углублявшаяся в глубь враждебной страны, была обречена на гибель от голода и болезней. Но география Соммы и некомпетентность французов сыграли англичанам на руку. Дело в том, что между Амьеном и Амом русло реки, в нижнем течении относительно прямое, резко поворачивает на восток. Таким образом, англичанам удалось срезать путь мимо излучины и вновь подойти к реке на два дня раньше Бусико. Французы, которые не столь хорошо знали течение одной из своих главных рек, как Генрих, были крайне удивлены. Генрих обнаружил две практически незащищенных переправы — Бетенкур и Вуанн, хотя мощеные дороги, ведущие к ним через болото, были разру­шены. На разбор домов для ремонта дорог у анг­личан ушел один день. Но к 19 октября английская армия целиком переправилась через реку. Этот успех, по-видимому, изменил судьбу англичан. Теперь перед ними стояла перспектива не медленной смерти от голода и болезней, а быстрой гибели в сражении, поскольку между англи­чанами и их пунктом назначения в Кале находи­лась огромная французская армия. Ее главные си­лы, состоявшие из цвета французского рыцарства, но без короля и дофина, которых оставили поза­ди, выступили из Вернона параллельно тыльным частям англичан по направлению к Амьену, где за день или два до англичан они переправились через реку и теперь находились неподалеку от Перонны, всего лишь около одиннадцати кило­метров от позиции англичан. Несмотря на неко­торые мудрые советы, французская знать была решительно настроена дать сражение. В воскре­сенье, 20 октября от герцогов Орлеанского и Бурбонского к Генриху прибыли трое герольдов и сообщили ему о решении герцогов сразиться с ним прежде, чем он доберется до Кале.

О месте будущего сражения ничего не говори­лось, но было понятно, исходя из традиций топ эпохи, что битва начнется на поле, которое не дает преимуществ ни одной из сторон. Для Генри­ха не было иного выхода, как продолжать путь, что он и делал, двигаясь по относительно прямо­му маршруту в Кале, не отходя от Соммы. В это время французы приняли еще одно катастрофи­ческое решение из множества аналогичных ре­шений, которые им предстоит сделать в течение последующих нескольких дней. Вместо того что­бы оставаться возле Перонны, замечательной по­зиции с укрепленным городом, где справа проте­кала река Сомма, а слева находилась невысокая гряда холмов и было достаточно места для ма­невров, в то время как сама их армия распола­галась посередине, французы продолжали дви­гаться по направлению к Кале почти рядом с англичанами, находясь немного впереди них. Обе армии находились довольно близко друг к другу, но не знали точного расположения своего врага, так как разделявшая их местность была неровной и холмистой.

Несомненно, какой-нибудь знаток во француз­ской армии посоветовал ее командирам выбрать значительно лучшее место для сражения с англичанами, чем Перонна, поскольку 24 октября англичане, перейдя через реку Тернуаз у Бланжи и взобравшись на холм, расположенный напротив, по мере приближения к селению Мезонселль увидели впереди в двух километрах всю французскую армию, расположившуюся на равнине. Фран­цузы занимали позиции вдоль дороги на Кале и «словно стая саранчи» наводнили собой огром­ное поле. Смотря на французов, Генрих увидел воле, на котором ему с ними придется сражаться, и, рассматривая его, он, несомненно, строил определенные планы.

Выбранное французами поле было почти что идеальным с точки зрения установленных в эпоху Средневековья правил сражения. Оно представ­ляло собой огромное открытое пространство чуть больше трех километров в длину, засеянное озимой пшеницей. С обеих сторон поля вокруг селений находился лес. Именно в этих двух селениях Мезонселль на юге и Руссовиль на севере англий­ская и французская армии встали лагерем. Почти на уровне середины поля находились еще два ле­са, которые окружали селение Азенкур на западе и Трамкур на востоке. Эти леса искажали естественную прямоугольную форму поля, заставляя его к середине сужаться. И таким образом самое короткое расстояние между лесами не превышало одного километра. После того как Генрих занял позицию у Мезонселля, французская армия развернулась поперек дороги непосредственно к се­веру от этих двух лесных массивов по центру поля. Столкнувшись с таким многочисленным войском, Генрих в последний раз попытался пой­ти на переговоры. Он даже предложил отдать Арфлер и оплатить нанесенный ущерб. Но фран­цузы не хотели упускать такого шанса — ведь в их руках находилась небольшая английская армия. Им представилась возможность отомстить за Кре-си и Пуатье. Предложения англичан были от­вергнуты, и теперь обе стороны знали, что на следующий день, в пятницу 25 октября 1415 г., на который приходится праздник св. Крипина и Крипиниана, им предстоит схватка.

Ощущения обеих сторон в холодный, дождли­вый вечер накануне сражения прекрасно описаны хронистами. Англичане, которые были хорошо дисциплинированными и под командованием Ген­риха вели себя тихо, если исключить музыку и удары молотов, которыми распрямляли копья и доспехи. Они, должно быть, пришли в ужас при одной мысли об огромном войске французов, пре­восходившем их числом по меньшей мере в три раза. Хвастовство Генриха в том, что Бог поддер­живает его действия, было уместным, ибо оно поднимало боевой дух его воинов. «Вы — народ Божий; сегодня Господь доверил мне вас и он сможет умерить гордыню французов, которые ки­чатся своим количеством и силой». Однако вои­ны Генриха, должно быть, полагали, что утром они, скорее всего, погибнут, и поэтому священники трудились с большим усердием, так как многие уставшие солдаты исповедовались, прежде чем немного отдохнуть на своих соломенных ложах под непрерывным дождем. На расстоянии всего нескольких сот метров французская знать и ее слуги, уверенные и шумные, разыгрывали в кости право захватить в плен короля Англии. Каждый из них находился как можно ближе к своему знамени и как можно дальше от толп вои­нов низкого социального статуса, которые были расквартированы в прилегающих селениях. Англичане же проверяли и чинили оружие, лучники вощили свои луки, старые воины утешали моло­дых, и, конечно же, сам король Генрих обходил своих испуганных солдат, неся с собой «немного общения с Гарри в ночи».

Генрих встал на рассвете и выслушал мессу. Презрев тактику своего отца в битве при Шрусбе­ри, он облачился в королевский плащ с вышитыми тремя леопардами Англии и тремя золотыми лилиями Франции. Его бацинет венчала роскошная корона, и таким образом он был хорошо заметен на фоне своих рыцарей, одетых в сталь без всяких украшений. Уверенный в помощи Бога, он начал готовиться к битве. Поскольку в количест­венном отношении его войско значительно уступало французам, он решил сражаться между двумя лесными массивами, расположенными перед ним, и таким образом помешать французам обойти с флангов и окружить его войско. Практически все силы его армии, готовые к сражению, должны были удерживать приблизительно километровую линию между двумя лесными массивами. В тылу же для защиты обозов и лошадей оставался не­большой резерв. Спешенные тяжеловооруженные всадники размещались по четыре человека в глу­бину каждого из трех отрядов, центральным из которых командовал сам король, авангардом на правом фланге — герцог Йоркский, а лорд Камой стоял во главе арьергарда на левом фланге. Флан­ги каждого из отрядов спешенных тяжеловоору­женных всадников защищали лучники, выстро­енные в форме клина. На самых крайних флангах этой линии, на опушке леса располагались значи­тельно большие отряды лучников. Еще ранее был отдан приказ лучникам добыть полутораметро­вые колья с заостренными концами. Эти колья им нужно было врыть и таким образом создать против французов защитный палисад.

Французы не извлекли урок из побед англи­чан в XIV в.: в битве при Азенкуре они сильно пострадали от попытки увековечить «этот анти­научный подход к битве, которая напоминала по­единок на копьях во время большого рыцарского турнира». Их тяжеловооруженные всадники вы­строились в три огромных боевых линии, друг за другом. Лишь третья и арьергардная линии со­стояли из конных воинов, остальные же бойцы спешились. Французские командиры, чересчур самоуверенные и не скоординировавшие общие усилия находились в передовой линии, чтобы иметь привилегию первыми нанести удар по англичанам. На их передовых позициях столпилось столько воинов, что для артиллерии или лучников просто не было места, которые присутствова­ли на поле сражения, но либо играли небольшую роль, либо же вообще не имели никакого значе­ния. Единственным отступлением от их привыч­ной тактики было использование двух флангов тяжеловооруженных всадников, в задачу которых входило уничтожение отрядов лучников на флан­гах англичан.

После того как командиры обеих армий произнесли пламенные речи, войска еще в течение нескольких часов не двигались с места, ожидая, что атаку начнет противник. Однако Генрих не очень-то хотел продвигаться слишком далеко, чтобы не потерять свою выгодную позицию меж­ду лесными массивами. Наконец-то около один­надцати часов утра он отдал приказ: «Знамена вперед». Англичане, которые до сих пор лежали на земле, возрадовались, загремели барабаны и заиграли трубы, когда передовые отряды Ген­риха подошли к французам на расстояние вы­стрела стрелы. Тотчас же английские лучники, изо всех сил натянув луки, пустили первый ли­вень стрел, которого было достаточно, чтобы привлечь к флангам внимание французской кон­ницы, неспособной ответить тем же. Поскольку французы приближались, лучники построили пе­ред собой частокол из кольев и начали посылать один за одним целый поток стрел в толпу всад­ников противника, которые медленно передвига­лись по грязному пшеничному полю, простирав­шемуся перед ними. Так как всадникам не уда­лось преодолеть частокол, они отступили в центр поля к передовой линии французских пеших тя­желовооруженных воинов, которые в свою оче­редь под весом своих доспехов с трудом проби­рались по грязи. Из-за упавших и напуганных лошадей неразбериха к тому времени приобрела значительный размах, однако французские пешие тяжеловооруженные воины, опустив головы от солнца и стрел, продвигались вперед и вскоре нанесли удар по передовой линии англичан. Мас­сивная атака воинов в полном вооружении заста­вила англичан отступить на расстояние копья, но затем они остановились, и вскоре к ним присо­единились лучники, которые, отбросив свои лу­ки, набросились на французских пеших тяжело­вооруженных воинов с топорами и молотами. Вскоре воины в авангарде французов начали па­дать, и вот именно тогда и началась настоящая резня. Ведь французы, к этому моменту стянув­шиеся к центру поля, чтобы добраться до англий­ских тяжеловооруженных воинов, а также отойти подальше от лучников, теперь обнаружили, что на них нажимают воины второй линии, у которых не было достаточно места, чтобы воспользоваться своими копьями или даже поднять меч. Упавшие уже больше не могли подняться, и вскоре центр поля превратился в свалку мертвых или зады­хающихся под тяжестью собственных доспехов французов. Не облаченные в латы, а иногда даже и босоногие английские воины взбирались на го­ры из тел врага, чтобы своими свинцовыми мо­лотками и топорами продолжить безжалостное истребление французов. Через полчаса исход бит­вы был решен.

Увидев судьбу своих товарищей, французский арьергард начал движение на север, а англичане, которые теперь стали хозяевами на поле битвы, приступили к скверной работе, отделяя среди груд доспехов живых от мертвых, чтобы потом заявить о своих правах на пленных. Несмотря на бойню, устроенную англичанами, среди францу­зов осталось много уцелевших, однако большин­ство из них ожидала злая судьба. Генрих, узнав о движении французских войск по направлению к его тылу и опасаясь окружения, отдал приказ, чтобы каждый воин, захвативший пленников, убил их. С пленных, число которых, возможно, превышало все его войско, еще не успели снять доспехи. Солдаты, ярость которых погасла при мысли о крупном выкупе, отказались выполнять приказ, вследствие чего Генрих приказал выпол­нить эту задачу специальному отряду, состоявше­му из двухсот лучников личной охраны короля. И, таким образом, «всех этих дворян Франции тогда хладнокровно убили, порубили на кусочки, раскромсали головы и лица, что представляло со­бой страшное зрелище». В живых оставили тех пленных, которые занимали высокое положение и выкупы за которых предназначались только для короля.

Тяжелый бой шел и вокруг самого Генриха, поскольку французские рыцари, которые ночью перед битвой бросали кости за право пленить ко­роля, усердно пытались пробиться к нему или погибнуть. Генрих, как настоящий средневековый король, лично отличился во время того сражения и, в частности, спас жизнь своего брата Хамфри. Число англичан, погибших в битве, было невели­ко. Самым знатным из погибших воинов был туч­ный кузен короля герцог Йоркский, который, ко­мандуя правым флангом, упал на землю и, веро­ятно, задохнулся в доспехах. Потери со стороны французов были огромными. Первая строка спи­ска дворян Франции, павших на поле битвы, по своему ритму напоминает стихотворение и начи­нается с имен герцогов Алансона, Брабанта и Бара и далее включает девяносто графов, более полто­ры тысячи рыцарей и около четырех-пяти тысяч тяжеловооруженных всадников. Двое военачаль­ников благородного происхождения, принадлежав­шие к группировке арманьяков, герцоги Орлеан­ский и Бурбонский, были также взяты в плен. Словно символом примирения, которое состоялось между враждующими лагерями — арманьяков и бургиньонов — перед лицом угрозы со стороны англичан, стала смерть двух братьев герцога Бур­гундского. Но сами герцоги Бургундский и Бре­тонский обратили на себя внимание тем, что не присутствовали при этой ужасной бойне фран­цузской знати. Каково же было число всех погиб­ших в этом сражении, никто не знает, поскольку тогда никого не беспокоил подсчет количества павших воинов из низших социальных слоев.

Остаток дня англичане занимались тем, что снимали с мертвых доспехи и другие ценные предметы, которые грузили на повозки и затем после ночного отдыха направляли в Кале «через груды патриотизма и кровь, в которой утонуло могущество Франции». Потом ночью эти горы убитых грабили местные крестьяне, как мужчи­ны, так и женщины, и в результате погибшие воины лежали голыми, как при рождении. Чис­ленность английской армии немного возросла, так как с собой взяли тех раненых, кто еще мог дышать. Спустя три дня войско прибыло в Кале и после соответствующих торжеств и двухнедель­ного отдыха направилось в Англию.

Новости значительно опередили победителей. Бедфорд умело воспользовался этим и выбил у Парламента еще денег, прежде чем здравый смысл взял верх над патриотическим воодушев­лением. Горожане на улицах Дувра и особенно Лондона не жалели всех своих сил, чтобы дос­тойно встретить короля-героя. Пышное зрелище, которое устраивалось на пути Генриха из Блэкхита в Сити, включало всевозможные детали сред­невекового представления. Символические статуи и ярко разукрашенные деревянные башни, зна­мена, трубы, шпалеры и прекрасные шатры, тол­пы ликующего народа и хор из самых красивых девственниц, танцующих под звуки тамбуринов и поющих приветственную песню: «Добро пожало­вать, Генрих Пятый, король Англии и Франции». Победоносная армия, которую благодарный король наградил соответствующим образом, ра­зошлась по домам, а лучники-йомены начали рас­сказывать с каждым днем удлиняющиеся исто­рии, которые обеспечат им бесплатный эль на всю оставшуюся жизнь, молодые дворяне стрем­глав бросились к своим возлюбленным дамам, зажимая в руках подвязки и перчатки, правда не­много запачканные, с которыми около четырех месяцев назад они так радостно шли на войну. Возможно, нам следует также вспомнить и о та­ких благородных пленниках, как герцог Орлеан­ский, которому суждено будет провести в плену двадцать пять лет, поскольку он не сможет со­брать огромную сумму денег, необходимую для его выкупа. В этой ссылке его утешало лишь на­писание стихов, благородное занятие, которому предавался также еще один из пленников Генри­ха, молодой король шотландцев.

ЗАВОЕВАНИЕ НОРМАНДИИ

Гг.

Битва при Азенкуре стала удивительной победой над значительно превосходящими силами противника. Буквально за день Генрих приобрел репутацию короля-победителя. Его престиж во Франции был настолько велик, что французская армия более не рисковала снова вступить с ним в крупное сражение. В А