II. Наследие:Сенатор. Становление




 

Я не стану вам рассказывать в подробностях, что совершил со мной Дамаск, впрочем, как я и подозревал, была у него тёмная тайна, которая скрывалась под внешним видом банкира.
Скажу только, что, едва я разделался с Косингой и, как выразился Хего Дамаск, освободился из-под контроля отца, сразу же попал под другой контроль, но уже более совершенный. И, если я по наивности считал, что Дамаск со мной будет обращаться как с равным, то глубоко ошибался. Юность равняется глупости, а глупость наказуема.
Но обо всём по порядку.

Выслав свою семью подальше даже от системы Набу, дальше, на малонаселённую планету, я просто вычеркнул их из своих мыслей. Я похоронил все возможные связи, отрезав себя от них. Теперь каждый за себя. Этот план я и открыл Тиму, возложив на плечи пятнадцатилетнего парня почти непосильный груз. Или справится, или…
На первое время им денег хватит, а дальше придётся головой думать, но я не скрыл от Тима зловещей перспективы, которая ожидала их по возвращении домой.
— Для всех вы будете мертвы, об этом я позабочусь, — мой голос срывался, когда я объяснял брату свой план. — У тебя, кажется, голова на плечах имеется, применение найдёшь. Теперь ты — ответвление нашей семьи. Пять лет вам на затишье. А после…
— Ты выживи только, а о наших не беспокойся, — сухо произнёс Тим, сжав мою холодную ладонь. Я смотрел, как закрывается за ними люк, проследил взглядом за исчезавшим кораблём. Всё.
Охрана стояла за спиной, когда я провожал своих, после синхронно со мной начала путь на покинутую яхту.
— Может, стоило некоторым из нас полететь с ними? — поинтересовался новый глава охраны, шагая слева от меня. Умный парень, правда, недолго ему это звание носить. Убийство превращалось в обыденность. Спрятать все концы в воду, а космос имеет привычку прятать свои улики. Меня знобило всё больше: скоро моё истинное лицо покажется из-за личины. И тогда помоги нам всем Сила.
— У Вас есть семья, капитан?
— Дочери и жена. Они на Набу живут, — я остановился, взглянув в лицо охранника. Мои губы сложились в ласковую улыбку.
— Им тогда повезло. Они есть в Вашем личном деле?
— Да, сэр.
Я давно заметил, что преданность можно завоевать многими способами. Один из этих способов… Впрочем, вам вряд ли понравится направление моих мыслей. Медленно и неотвратимо я становился зверем. Зверем, у которого логика проста до невозможности: выживи сам, а остальные — помеха. А эти знали больше необходимого. К великому сожалению.
К моменту, когда я дозвонился до Дамаска по той связи, что он оставил, на корабле смердело, хотя я специально засунул все тела в ангар. Снизив температуру, я скорчился возле консоли связи в рубке корабля, пытаясь согреть зябнувшие руки: во время разборки была повреждена одна из управляющих систем отопления. У меня была самая настоящая истерика, контролируемая, как мне показалось. И не очень, как выяснилось при появлении Дамаска. Он раз за разом слушал мои откровения, словно это приносило ему наслаждение. Но правда оказалась жестокой: он просто меня проверял. Выдержал ли я эту проверку или нет, оказалось скрыто от меня на ближайшие несколько лет.

Дамаск в короткие сроки поставил меня в известность, что наши отношения претерпели существенное изменение. И если я хочу обрести его поддержку и пособничество, то обязан повиноваться его приказам и распоряжениям. Дамаск медленно срывал с себя обёртки личины, наслаждаясь моей яростью, когда я доходил до сути произошедшего своим умом. В его обществе я сумел собрать мысли в единое целое. Да, от давления в лице Косинги я избавился, вместо этого попав под пресс в лице Дамаска.
Проклятье! Я оказался в западне. Я смеялся над своей недальновидностью, но жизнь рано приучила меня черпать силу в упорстве и упрямстве. Две разные по понятиям сути, один я. Беда — да и только.
Муун сковал меня по рукам и ногам, прикрыл — по счетам меня научили платить. И когда Хего начал говорить про ситов, я понял, что ему в чём-то необходим. В каком-то плане.
То есть я всё равно в его власти, а чтобы вырваться из-под этого давления, обязан стать более сильной фигурой. Это как фауна Набу: сильнейший пожирает и низвергает слабого.
— Пока я не скажу обратного абсолютное повиновение — твой единственный путь к выживанию, — озвучил свой приговор Хего Дамаск.
Гордость я отложил в дальний угол до лучших времён. Если они для меня наступят.


***


Как выяснилось, упрямство — классная вещь! А воля к жизни вообще непревзойдённая находка. Плэгас начал прессинг с полуоборота, начав такую тренировку, которая вышибла из меня дух где-то в самом начале. Он заставлял меня пересиливать своё тело, ломал всеми способами, которыми только ему было угодно. И если бы только физически, пусть я оказался весьма слаб в этом направлении. Хуже для меня, аристократа, было то, как он ломал мою натуру, насмехаясь, заставлял срываться, пока я не просёк, что, попадаясь на его поддевки, становлюсь мишенью — и добровольной, кстати.
Всё труднее ему было вывести меня, тогда он менял тактику и я всякий раз оказывался не готов к такому обороту дел. Вскоре я начал считать его своим личным врагом и это принесло мне больше баллов, чем прежние подобострастие и угодливость. Будь он проклят. И благословен.
Но ненавидеть я его не переставал никогда. Он сам дал мне имя Сидиус — «коварный». Да будет так.

Как главе дома Палпатин, мне приходилось разделять своё время на обучение пути сита и то, чтобы проверять дела компаний отца. Дамаск помогал, на первых порах, после отмахиваться начал, ссылаясь на то, что я за него его дел решать не могу, так что условия равны.
Помните, я упоминал про преданность?
Сперва не помнил, что после похорон делал, впоследствии выяснилось, что время для своего будущего провёл с пользой. А ведь делал всё на автопилоте, совершенно не отдавая себе отчёта.
Я оказал помощь семьям пропавших в той яхте людей: не только денежную компенсацию и пенсии, но и дал обещание, что дети погибших получат лучшее образование, которое им захочется иметь. Старших, правда, обязал служить мне. То, что не бросил на произвол судьбы детей, стало умным ходом.
Как-то незаметно прошло больше пяти лет, когда у меня промелькнула мысль о семье, которую я бросил на произвол судьбы. Выжили ли? Воспоминание о Тиме промелькнуло, полоснув острой болью, и пропало. Но имело и свои последствия.

Дамаск старался не выпускать меня надолго из поля влияния, так что мог внезапно появиться, забрать с Набу и, как мой опекун, увезти на отдалённую планету.
На одной из таких планет он и подготовил мне проверку. Жесточайшую из применяемых до этого.

Убивать мне приходилось по его приказу и раньше, он ковал из меня того, кто будет исполнять его волю: беспрекословно, верно, без сомнений в его правоте.
Мастер покинул меня без объяснений, чуть улыбаясь уголками тонких губ, молча указав на дверь, находившуюся напротив.
"Войди!"
Ментальный дистанционный приказ. Я облизнул губы, на мгновение ощутив неуверенность. Толкнул дверь Силой, перешагнул порог, пригнувшись, так как притолока была низкой, а от двери вниз вели несколько ступеней. Зал был овальный, засыпанный чистым белым песком. И на этом песке, в центре, сжавшись, сидело несколько истощённых подростков. Я не торопился сойти вниз, когда с галереи внезапно раздался звучный голос Плэгаса.
— Ты надеялся обмануть меня, мой ученик? Жаль тебя разочаровывать: все те, кого ты так старался спрятать, вот здесь, перед тобой.

Миг, единый миг я позволил себе засомневаться. И Плэгас пустил молнию Силы, которая угодила в пленника, висящего на цепях поодаль. Мой взор метнулся к истязаемому. Остаточный заряд плясал по истерзанному телу в обносках.
— Ты всё ещё слаб, — презрение окатило меня кислотой, заставив сцепить зубы, чтобы не произнести что-нибудь опрометчивое. — У сита нет слабостей, они — вершина эволюции! Они — правители галактики. Если ты ситх — выбор. Или займи место среди стада!
Хрупкая девочка протянула ручонки ко мне, срываясь на стон, пролепетала:
— Братик!..
Я сам не отдал себе отчёта, что спрыгнул на песок, не сводя взгляда с малышки. Она отдалённо напоминала мне Хеки, младшую дочь Косинги.
Подойдя ближе, я присел перед связанными пленниками на корточки. Просто ради любопытства.
Протянул руку к самой младшей, погладив её по мокрой щеке. И с поразительным спокойствием сломал ей движением пальцев тонкую шею. Сдавленный крик резанул по ушам, когда я поднялся на ноги, активируя меч. Пара росчерков меча — и все пленники были мертвы.
Плэгас хранил поразительное молчание, в чём-то даже зловещее. Просто наблюдал, как я развернулся к висящему на стене молодому мужчине. Расстояние, что разделяло меня и этого пленника, не стало преградой. Я заглянул в его глаза. В них я увидел ужас, панический ужас попавшего в ловушку человека.
— Мне и его убить, повелитель? — буднично поинтересовался я, не упустив момент, когда глаза мужчины расширились, и суть вопроса стала яснее.
— Поступай, как знаешь, — с этими словами Дамаск покинул галерею. Словно я вновь провалил важный экзамен. Сухой треск костей, когда я бесстрастно сжал его тело в хватке Силы.
— Задание выполнено, Учитель, — прошептал я в тишину, развернувшись к побоищу спиной и направившись на выход.

 

Развитие

 

Никто не видел ничего предосудительного в том, что Дамаск интересовался моими делами. Я уже вышел из возраста опекунства, но из-под власти отношений «учитель-ученик» мне было пока не выйти. То, что я счёл проверкой, ею и оказалось. И экзамен я не провалил, даже наоборот, сдал на «отлично», если, конечно, ваша мораль выдержит такое сравнение. Именно ваша мораль, ведь моя трансформировалась под участливым вниманием Мастера.

Я воспринимал свои трансформации почти с интересом, стало уже привычкой смотреть свысока на мелочные амбиции тех, кто копошился внизу. Противником, достойным внимания, для меня были пока лишь джедаи, но с ними Плэгас мне пересекаться не разрешал.
— Ты пока уязвим. Хлебнув Силы, ты себе кажешься всесильным, но поверь старому мууну — это обман твоего самомнения.
— Если бы я считал себя всесильным, то решился бы бросить Вам вызов.
Мне доставляло удовольствие порой взбрыкивать, как норовистому эопи. В тот раз я перегнул палку.
Плэгас стремительно шагнул ко мне, ошеломлённому этим движением, ухватив за подбородок, запрокинул голову назад до боли в позвоночнике. Одно неосторожное движение или намеренное — и Дарта Сидиуса не станет. Я мог только надеяться, что оплошность не станет для меня летальной. Боль нарастала, я отсёк её напрочь, не давая диктовать мне волю.
— Простите…
Голос прозвучал униженно и сдавленно, почти шепотом.
Яркие глаза мууна внимательно изучали моё лицо.
— Я вижу страх смерти, юный ученик, страх. Ты сказал, что решился бы бросить вызов? — Плэгас положил свою ладонь на мой затылок и у меня от ужаса волосы шевельнулись, я с усилием сглотнул слюну, заставляя себя принять уготованную участь и не сопротивляться. Умирать не хотелось, но то, что не раз спасало меня от ярости отца, заставляя в какой-то момент прогибаться, играя на чувствах, сейчас настойчиво просило: смирись — вот твоё спасение.
— Я в Вашей власти, Учитель.
Ещё мгновение меня качало над пропастью, а после уверенная рука оттащила прочь.
— Не забывай об этом, ученик, — тихо прошептал Плэгас, потрепав меня по щеке. Я совершил усилие, чтобы не рухнуть на колени от упадка сил.
— Никогда больше, — выдохнул я, переводя дыхание и злясь на свой язык.

Одиннадцать долгих лет почти непрерывных странствий. От планеты к планете, от задания к заданию, от обучения к практике. Мой вид обманывал, приятная улыбка стала оружием.
— Человек опасен тем, что он человек. Мораль у вас гибка, как ни у одного другого вида. Вы можете стать мягкими, когда у вас всё отлично, а можете без предупреждения превратиться в монстра. Тебя это тоже касается. Милая внешность, но то, что она скрывает, другим лучше не видеть. Именно человеческая раса станет вскоре главенствующей. И что-то говорит мне, что именно ты, твой вид, приложит к этому руку.
Плэгас стоял на фоне планеты Майгито, сложив руки на груди, оставив меня за спиной. Моя преданность не единожды проверялась, рисковать своим положением я уже и не старался. Время для противостояния прошло. Почти партнёры, вот только…

Словно услышав мои сомнения, Дамаск повернулся ко мне.
— Пришло время и тебе занять своё место в начинающейся игре.
— Политика не любит выскочек.
— А кто тебе сказал, что я тебе сразу место сенатора дам? — удивился Дамаск и рассмеялся, увидев, что я и ожидал чего – то в этом роде. — Нет, мой ученик, ты пойдёшь кружным путём, но путь этот, пусть и долог, но зато незаметен. Впрочем, сам поймёшь, что я имел в виду.

Я достаточно долго вращался в высшем обществе, чтобы меня там считали почти своим. Несколько составляющих: относительно влиятельная семья (я же являлся единственным представителем фамилии Палпатин), внушительный кошелёк, присутствие амбиций и желание подняться на ступеньку повыше (с этим как раз никаких проблем и в прошлом не было), умение вести приятную беседу и ещё несколько правил. Никуда без правил. Соблюдаешь эти самые правила — и ты свой до кончиков ногтей.
Меня это смешило, развлекало. Но, при всём этом, я учился. Учился заводить знакомых, налаживать отношения с семьями, с которыми мой отец порвал все связи. Меня это ни к чему не обязывало, а иметь лишнего союзника — не грех, а реальная выгода. Улыбка тут, комплимент там, маленький презент… И вот результат — меня приглашали повсеместно. Порой приходилось отказывать, но учтиво и ссылаясь на свою занятость.

Люди, которые в моё отсутствие занимались моими компаниями, оказались не рвачами: если и воровали, то в пределах разумного. Впрочем, одного наказать в целях предупреждения мне пришлось. Жестоко: всю семью под раздачу пустил, не моргнул, что в той семье и младенцы были. Это стало лёгким проявлением моего неудовольствия: у вас была работа, а лезть в хозяйскую мошну, когда на тёплом месте, невежливо. Плевок в лицо дающему. То бишь, мне.
Единственного показательного наказания оказалось достаточно.

Вскоре меня посоветовали Видару Киму, в то время уже являвшемуся сенатором от планеты Набу, как умного, образованного и перспективного для политики человека. Видели бы вы лицо Кима, когда он столкнулся со мной лицо к лицу. Приятная неожиданность!
— А я и не знал, что Вы, Палпатин, вернулись на родину.
— Я её покидал на некоторое время, но руки с пульса Набу, как своей родины, не убирал. Отец был бы мной очень недоволен, если бы я совершил подобное.
— Вы же с ним не ладили?
Я попенял себе, что не у всех такая долгая память, как у меня, согласившись. Ким счёл, что я остроумный молодой человек. С первым утверждением я был согласен, насчёт второго — вряд ли. Лишь единицы отмечали, что мой молодой возраст не соответствует уровню осведомлённости и суждениям. Просчёт, но я оставил всё как есть, ведь иногда это было сильным плюсом в моём обществе.
— Как смотрите на моё предложение, чтобы составить компанию, примкнув к моему штату?

Пригубив бокал с вином, я сделал вид, что обдумываю решение. Ким стоял и смотрел на меня с насмешливым выражением в глубине глаз, я зло про себя усмехнулся, решив рискнуть. И категорично качнул головой.
— Я бы с радостью: многие голову положат на плаху ради того, чтобы Вы обратили на него внимание…
— Но Вы не из таких? — в голосе Кима прорвалась доля раздражения.
— Сенатор, я ведь несвободен. На моих плечах несколько предприятий, доставшихся от отца. Чтобы всё это бросить, даже ради перспективной роли Вашего протеже, мне следует найти себе замену. К великому сожалению, пока не могу, — я не разыграл своего уныния, в самом деле был подавлен. Видар Ким тогда хмыкнул, развернулся на каблуках и ушёл.
Я смотрел ему вслед, тщательно пряча удовлетворённую усмешку за бокалом.

«Вернёшься, я был твоим самым лучшим учеником. Но и ты наставником был прекрасным, вот только кое-что забыл из своих лекций. А я нет».
Не ценится то, что достаётся легко. А я любил, чтобы меня ценили. Ведь есть за что, правда?

 

Путь продолжается

«Однажды ты сменишь меня на должности сенатора», — сказал как-то раз на одной из встреч Видар Ким, даже не предполагая, что именно так он и предрешил свою дальнейшую судьбу.
Как я и думал, он вынужден был умерить гордость, когда Бон Тапало не открытым текстом, но всё же представил меня Видару как того, к кому надо бы присмотреться.
— Из него выйдет прекрасный помощник, не так ли, Айс? — обернулся Тапало на своего премьер-министра, тот любезно кивнул, пересекаясь со мной взглядом. Я смущённо улыбнулся, проговорив, что постараюсь оправдать все надежды, которые возлагали на мои плечи король, министр и сенатор, что это большая честь и… Я ещё долго рассыпался в лести, но всему надо и честь знать. Ким неохотно, но всё же сменил гнев оттого, что я посмел ему отказать в первый раз, на милость, когда мои способности помогли ему выйти из опасной ситуации в одной дипломатической миссии.
— Вы ловкий и проницательный человек, Палпатин. А с виду и не скажешь.
— Внешность не всегда соответствует действительности, — мило улыбнувшись, отнекивался я, гадая, почему именно к сенатору привязалась парочка экзотов, накинувшись с обвинениями в коррупции. Ответ я получил от Дамаска, поздравившего меня с выходом на арену политических баталий. Вот тогда-то я и понял, что это всё было организовано специально, чтобы выделить меня на фоне других помощников сенатора Кима.
— Вы рисковали.
— Смотри на это как на очередную проверку, — отмахнулся Дамаск, в следующий момент отключая голограмму.

Проверки. Кто бы знал, как я возненавидел это слово!
Плэгас не уставал и в дальнейшем меня тестировать, словно я был для него подопытным зверьком. А как меня «восхищал» подобный статус, лучше промолчу.
Не в первый раз я ловил себя на мысли, что у Хего, этого мастера интриг и подстрекательств, обязан был существовать запасной вариант на случай, если я его надежд не оправдаю. Но чем крепче я обустраивался на месте помощника и советника сенатора, тем меньше меня беспокоила подобная мысль. А зря!

Несколько лет я спокойно выполнял обязанности помощника, но никто не мог умерить мой аппетит, когда я смотрел в сторону уверенного в своих силах Видара Кима. Он проповедовал с трибун в Сенате и перед избирателями на Набу, что надо быть честным и открытым, при этом вполне спокойно имея любовницу, законную жену и левые дела весьма сомнительного свойства. Вот вам и кристально честная политика! Я приложил максимум усилий, чтобы мои закулисные дела стали совершенно секретными: как бы ни старались люди Кима найти компромат, им ничего не светило. Прости, друг мой, но я рано усвоил правило: если у тебя есть тайна, она может стать оружием в руках противника. Мой отец на этом и погорел, досада какая.
Хего Дамаск, прознав, что Ким решил выступить против его организации и поднять вопрос о прекращении договора по добыче и транспортировке плазмы Набу Торговой Федерацией, хищно улыбнулся.
— Кажется, кое-кто решил, что всесилен? Так я его разуверю.
— И как Вы решите эту проблему? — задал я лаконичный вопрос, но в уме успев сделать несколько набросков предполагаемых действий со стороны Плэгаса. Мой мастер не уважал тех, кто мельтешил под ногами и мешал ему претворять в жизнь великий план ситхов.
— Не надо тебе знать подробностей. А вот быть всегда рядом с Видаром Кимом советую: ему скоро потребуются твои поддержка и участие.
Участие моё и в самом деле понадобилось, ибо вскоре Ким был раздавлен гибелью семьи. Не выжил никто.
Кому-то плохо, мне хорошо. Я воочию увидел, что, как и Ким, хоть и стою вроде на ногах крепко, но Дамаск умел бить по дорогому, и это болезненно. А что для меня дорого? Продвижение вверх. Так что, пользуясь примером Кима, решил повременить с семьёй, пусть такие наработки в моей голове и были. Всё же не дело — не продолжить род Палпатинов, пусть я и столь одарён.
Видар закусил удила и вознамерился выступить в Сенате, обличив Хего Дамаска, да ещё и вывалив, что собирается за помощью обратиться к джедаям. Да ладно! Ему голову напекло на старости лет? Или жест отчаяния?
— Твой выход, Сидиус, — лишь одна фраза. И мне передали жизнь и смерть Видара Кима в руки.
Всё прошло не сильно гладко, но цель была достигнута: место сенатора Набу теперь пустовало. Но недолго.

 

Потери

 

Даже будь ты трижды великий и всемогущий, от потерь и ты не застрахован.
— Пап?
Я обернулся к ребёнку, который протирал заспанные глаза кулачком, стоя возле балкона. Невольная улыбка коснулась моих губ: Сантари выглядел столь добродушно и сонно, что я не удержался и протянул к нему руки.
— Иди сюда!
Маленький негодник вихрем преодолел остаток пути до меня и был подхвачен на руки.
— Тут красиво, — тихо признался он, склоняя голову на моё плечо.
Сын. Надежда и гордость. Я, задумавшись, прикоснулся губами к чёрным волнистым волосам малыша.

Дамаск был очень резок в своих высказываниях, когда узнал, что я намерен узаконить свои отношения с любовницей, которая носила моего ребёнка.
— Ты хоть осознаёшь, что один ты непобедим, а семья — всегда под угрозой? Вспомни своего предшественника.
Не знаю, что увидел в тот момент учитель в моих глазах, но на сей раз осёкся, стоило мне обернуться к нему.
— У тебя хватает недругов и без меня, правда ведь? Если ты справишься с нашими делами, и семья не станет помехой — сочетай. Но помни…
— Я уяснил, спасибо, — почтительно склонил голову перед учителем, но решимости не утратил, постаравшись прояснить свою точку зрения: — Семейным даже больше доверяют, мастер. Стоило мне оповестить о скорой женитьбе, как круг политических союзников расширился.
— Я знаю, — бросил Дамаск, смерив меня суровым взглядом. — Только, боюсь, радость отцовства может тебя размягчить.
Да ну?

Сантари рос крепким и подвижным малышом, но я проводил с ними мало времени, занятый порой допоздна делами Сената и Набу. Частые разъезды не способствовали лёгким отношениям, но моя супруга оказалась разумной женщиной, обеспечивая досуг никак не скандалами и гневными тирадами, что уделяю ей мало времени. Пять лет достаточно спокойной жизни, когда моя карьера вошла в накатанную колею, а план ситов исполнялся неспешными шагами.
Иногда на меня накатывало странное настроение, и я начинал думать: а был ли я гордостью Косинги? Или же уже тогда между нами пролегла пропасть, которая и стала его могилой? Под эти размышления мне вспоминались мать и остальные родственники. Та проверка с резнёй детей-подростков оставила шрам, но я был почти уверен, что это подстава, что мои настоящие родственники живы, скрылись на просторах галактики.
И старался не дать горечи накрыть меня с головой.

Тяжёлый вздох сорвался с моих губ — и тотчас тонкие ручонки Сантари обхватили меня, а холодный нос мальчика уткнулся в шею.
— Что такое?
— Тебе грустно.
Мои губы скривились в ухмылке, когда я погладил пряди его волос. Сын отлично чувствовал мои настроения, и тому была причина: достаточное количество мидихлориан способствовало тому, чтобы между нами образовалась своеобразная связь. Может, всё дело в этом? И именно поэтому, а не из-за гибели Шивы, Косинга не мог понять направления моих мыслей?
— Ты почему не спишь, вредный ребёнок?
Сантари сопел в мою шею, обдавая её теплом. Я тихонько его встряхнул.
— Эй!
— Сон плохой…
Со сном у него, в самом деле, было плохо. Я как-то заглянул к нему, когда прибыл поздно ночью, успев увидеть, как сын метался по кровати, тихо хныча. Погрузившись в Силу, положил руку ему на лоб и окунулся в пламя его видения: свист ветра, чувство падения, жар близкого пламени и ужас.
Я тогда сумел унять страх и снял напряжение, но сны не переставали его тревожить. И Сантари капризничал каждый раз, когда мы летали на спидере или флаере. Но большим кораблям типа яхты мальчишка доверял.
Ещё до его рождения я выкупил виллу Медеи, куда мы и ездили во время моего отпуска сенатора. На Набу Сантари чувствовал себя лучше прежнего и сны, так мучающие его на Корусанте, отступали. Сын расцветал, беспечно носясь по бескрайним лугам Набу.

Ничто не предвещало грозы. Политика опасна тем, что одно неосторожное слово, слух, пущенный противником, могут изменить расстановку сил.
Вот такое колебание я и упустил. Проигнорировал, когда Пейстаж донёс шепотки, что под меня копали — и активно. Всем не угодишь — всегда найдутся недовольные тем или иным. И Сила меня не соизволила предупредить, что проблемы вновь нашли путь к моему дому.
«Не привязывайся» — гласило одно из правил Ордена джедаев.
«Нет спокойствия, есть страсть».
Я считал, что, как ситу, мне море по колено, что я сумею справиться со всем. Реальность вновь оскалила зубы, показав свой вредный нрав во всей красе.

В тот день Сантари закапризничал с утра, а я торопился в Сенат, плюс ко всему прочему охрана донесла, что может готовиться покушение. Я мог решить всё это и не чихнуть, но крики из детской вывели меня из себя.
— Угомони его, — резко велел я жене, которая присела рядом с Сантари. Взволнованный взор чёрных глаз супруги был умоляющим:
— Поговори с ним, я не в силах справиться с его нежеланием покинуть Корусант.
Сделав заметное усилие, чтобы не вспылить, я присел перед сыном на корточки, заглянув в непроницаемо-чёрные глаза мальчишки.
— В чём дело?
— Я боюсь.
Подавив желание как следует его встряхнуть, попытался посмотреть на происходящее со стороны малыша. Уступка со стороны лорда сита… Плэгас бы меня за подобное раздавил.
— А ты знаешь, как мне страшно, когда я выступаю перед множеством сенаторов?
— Ты ничего не боишься! — вскинулся сын, возмущённый.
Я прижал ладонь к его щеке.
— Я в тебя верю, Сантари, но ради меня ты должен сейчас преодолеть страх и помочь маме. Вам надо покинуть столицу ради моего спокойствия. Я могу надеяться на помощь?
— Но мне страшно.
Я сумел уговорить его. Сумел, а лучше бы прислушался к тревогам малыша!

Занимаясь делами, я пропустил какой-то вызов по комлинку, но почти в следующий момент ко мне в кабинет влетел бледный до синевы Дориана, дрожащей рукой протянув деку.
— Я звонил Вам…
— Я был занят, — переложив стопку документов, я жёстко взглянул на помощника. — Вам плохо, Кинман?
Мужчина медленно покачал головой, настойчиво протягивая деку.
— Тут Вам сообщение…
Я потянулся всем усталым телом, поднимаясь с места и нажав на пульт голотелевизора:
— Так, посмотрим, что там у нас по новостям. Давайте сюда свою деку…
Опустив глаза на экран, я краем уха услышал, как возбуждённый голорепортёр зачастил свою речь:
— Уже известно, что лёгкая космическая яхта принадлежала сенатору Набу, Шиву Палпатину. На её борту находилась семья…
Время заморозилось, тепло ушло сию же секунду, когда до моего сознания медленно дошёл смысл услышанного и прочтённого:
«Долг платежом красен».
Устремив взгляд на экран, где сейчас транслировались кадры с места падения моей семейной яхты, я просто бессмысленно пялился остановившимся взглядом на искорёженный остов, куски горящего пластика, который тушили подоспевшие дроиды-пожарные. Голокамера словно специально, для пущего эффекта, вырвала из кучи искорёженного металла мягкую игрушку Сантари: лохматого вуки.
В голове словно взрыв произошёл, грудь сдавило так, что стало трудно дышать, по губам и подбородку внезапно потекло что-то тёплое. И тишина, безучастная тишина, будто окутавшая меня плотным покрывалом. Сквозь эту пелену до меня донёсся взволнованный голос помощника:
— Сенатор Палпатин! Сенатор…
Ему повезло, что он в силу своих инстинктов, которые позволили ему выжить возле меня, не стал ко мне притрагиваться, иначе бы я не смог удержать рвущую изнутри ярость. Я моргнул устало и безучастно, подняв ладонь, чтобы оттереть щекочущие струйки на подбородке, когда увидел, что Кинман протягивал мне платок, старательно не смотря в глаза.
Я озадаченно посмотрел на руку: кровь.
— Подготовьте мой транспорт, я обязан быть там, — эту фразу я произнёс бесцветным голосом, промокая платком кровь и, применив Силу, просканировал себя на предмет повреждений: организм сам нашёл выход, когда моё давление решило, что подскочить — это выход.
Я не позволял себе зациклиться на потере, протянув Дориане деку.
— Займитесь. Мне нужен отправитель. Доставьте гада живым.
— Будет исполнено, господин, — пятясь, пробормотал Дориана, а отголосок его в Силе сказал, что после Кинман за порогом выдохнул с облегчением.

Я стоял в зоне оцепления отстранённый, лишь губы порой сводило судорогой, когда казалось, что я не сдержусь, что завою от горечи потери. С великим трудом затолкал ревущую тьму за все ментальные, какие возможно щиты, покачнувшись. Спасибо Пейстажу, успевшему подхватить меня под локоть.
— Вы не вернёте их, сенатор. Если не отпустите боль, она Вас разорвёт, — сухо прозвучал совет, когда он бережно опустил меня на пассажирское место и велел немедленно лететь к «Республике 500». Я устало закрыл глаза, покачав головой. Только не туда, где всё напомнит о Сантари и временном уюте. Пейстаж правильно расценил моё молчаливое повеление, направив спидер к Сенатскому куполу.
— Я выставлю охрану, чтобы Вас не беспокоили.

Вызов Плэгаса, которого в краткие сроки известили о моём самочувствии, совпал с размышлениями.
Бумерангом будущее бьёт, всё твоё тебе же отдаёт.
Лаура часто читала мне стихи своей родины, она была очень начитанной и просвещённой женщиной, той, которая знала, когда дать совет а когда воздержаться. «Моя умница».
Я не глядя принял вызов за секунду до того, как картинка сложилась в лицо Дамаска, Сила предупредила, что мастер не в духе.
— Я не узнаю тебя, Палпатин!
Мимолетный взгляд в зеркальную поверхность створки шкафа.
— Мало что изменилось, магистр, во мне. Я надеялся на Ваши соболезнования.
— Они вернут тебе семью? Лицемерить с тобой — нет, уволь, — словно хлёсткой пощёчиной отрезвил меня муун, когда я взвился.
— Вы были правы, я — нет. Вот что Вы хотели мне сказать?
— Очнись! — рявкнул Плэгас, наплевав на конспирацию. — Не возьмёшь себя в руки — и тебя раздавят ещё задолго до того, как ты соизволишь вспомнить, что стоит на кону. Соберись, Палпатин, покажи, на что ты способен. Завтра у тебя важное совещание, но если ты его пропустишь — не наверстаешь и за десятилетие. Ты меня понял?
Я сверлил его злобным взглядом. Он меня удивил, когда мягко произнёс:
— Время твоей скорби ещё наступит. И думаю, никого не удивит, что ты можешь решить, что тебе требуется отпуск. Внеочередной. Я всё устрою.
— Я хочу, чтобы они были похоронены на Набу. Сантари…
— У тебя ещё будут дети, — Дамаск смягчил свои интонации. — Мы тоже зависим от случая.
Я стоял на передающей пластине, повесив голову, но мало-помалу собирался с мыслями, вновь формируя себя заново.
— Вы поможете мне узнать, кто подготовил этот «подарок»? — сдавленно выдавил я, полыхнув взглядом. Дамаск наградил меня понимающим взором:
— Ты сам найдёшь своего врага. И он жестоко поплатится за содеянное.

Я смог провести блистательное выступление и не рассыпаться от усилия. Я смотрел в объективы голокамер, говоря подготовленную речь и не скрывал, какие покрасневшие от слёз глаза смотрят на зрителей. Мужчину слёзы не красят, но тогда они мне помогли подняться на ступень выше, сочувствие принесло баллы, и все восхищались моей силой воли.
— Сенатор Палпатин! — сунулся ко мне голорепортёр, тыча в лицо микрофон. — Что Вы собираетесь предпринять по поводу теракта?
— Для этого есть система юстиции, джедаи тоже взялись за это дело. Дальнейшее комментировать я отказываюсь, — моя охрана оттёрла возмущённого родианца в сторону.


***


Ноги сами меня принесли на ту самую поляну, где преподавал уроки маскировки мой Наставник. Я не тянулся к Силе, просто сел на траву и обнял колени. Привыкать заново быть одному — странно. И больно. Видимо, по жизни мне велено быть одиночкой.
— Сила забирает, но и дарит.
Я встрепенулся, услышав этот голос, но тяжесть, лёгшая на плечи, приказала сидеть смирно.
— Сила или Тьма?
— Ты мне тут софистику и эти ваши разделы Силы не открывай! Я тебе сказал основу. За счастье тоже надо платить.
— Ценишь только то, что теряешь?
— Научишься ценить то, что тебе Сила подарит в будущем.
— А оно будет у меня?
— Ты сам творец своей судьбы. И только от тебя зависит, кем ты желаешь стать: монстром или человеком, облечённым властью.
Раздался шорох лёгких шагов — и тяжесть соскользнула прочь.
Кажется, я понял, что имел в виду Дамаск, когда сказал, что в тот первый раз пребывания на Набу он ощутил силу, что окутала эту планету. Сказал, но имел в виду меня.
Он ошибался.

Наставник не солгал: в будущем я, в самом деле, обрёл и семью, и даже внуков. Но без ошибок я не сумел научиться править. И все ошибки оставили на мне шрамы: видимые и не видимые.

 

Шаг, ещё шаг...

 

«Ты будешь сидеть в кресле Канцлера Республики, а я стану твоим соправителем, но править буду из-за твоей спины».
Эти слова никак не давали мне покоя долгие годы. Плэгас принял за правду то, что я сказал ему в начале пути, позабыв, что сказал несколько раньше: «Или власть, или ничего». Ему бы стоило лучше помнить такие моменты.
Став сенатором, я вынужден был свести наши встречи к минимуму: ни к чему знать многим о наших взаимоотношениях. Но Плэгас сам сделал предупреждающий выпад в мою сторону, который заставил меня пересмотреть приоритеты.

Это было несколько месяцев спустя после гибели Видара Кима. Внеочередное заседание Совещательной палаты Сената Республики представляло собой интереснейшее событие. И именно там я и получил тот самый намёк, что всё взаимозаменяемо: мало того, что Дамаск при джедаях заставил меня смутиться, вывернуться на клочке правды, да ещё и показал, что с этих пор он снимал с меня свою защиту.
А это плохо, весьма плохо. Дамаска, видимо, забавляло то, что заставило меня принять правила (снова эти правила!) игры, вот только почему-то никто не удосужился открыть мне, как в эту игру играли!
«Раз считаешь себя достаточно взрослым, чтобы бросать мне вызов — докажи, что способен на большее, чем сотрясение воздуха!»
Косинга мог бы гордиться: я помнил его заветы крепко, многое у него и перенял, правда, приумножив эти знания вдвое. Я же был не только учеником самого влиятельного интригана, но и сыном своего отца — того, кого я считал отцом в прошлом.

Знал бы я, что Плэгас делал меня доступной добычей для тех, кто желал свести со мной счёты! Но даже весьма одарённые Силой порой бывали слепы, когда ими манипулировали. Что со мной и произошло.

Когда произошло это покушение, я уже не рассчитывал ни на кого, кроме себя. Я обязан был показать, что не так безобиден, как казалось со стороны. Вот только как совершить это, не выдав себя? Мне бы вырваться из этой ловушки, а там я рассчитаюсь за всё хорошее с желающими поставить выскочку Палпатина на место. Это я им покажу, где их место!
Дамаск воочию показал, что я зря возводил на него напраслину: считая себя весьма умным, забыл, что мой мастер тоже не лыком шит и опыта в подобных делах у него поболее моего.
Успел он вовремя, а то мне пришлось бы туго: джедаи хоть и те еще клуши, но моё пользование Силой засечь могли сразу. А их на Корусанте было больше необходимого в целях обеспечения безопасности Сената. Удирать от этих приверженцев света я никак не желал. Учитель сумел выручить меня и здесь, сказав, чтобы я воспринимал произошедшее как новое испытание. Пришлось проглотить вопль досады с усилием, мысленно пожалев беднягу Пакса Тима, заочно поклонившись его могиле: имей честь принять то, что ты сулил мне, с достоинством. Хотя я сомневался, что у гранов есть хоть бы капля чести.

Мастер выручил меня, а сам упустил возможность, что, игнорируя многолетнюю неприязнь Протектората гранов к своей особе, может стать мишенью. То покушение имело продолжение: первый удар по мне, как протеже Дамаска, за набуанскую плазму, что откинуло Маластер и ему подобные топливные синдикаты в убытки, второй — прямо по самому мууну, за все интриги и его работу. И, если в моём случае покушение не удалось, то вот с мастером прошло достаточно успешно. Достаточно в той степе



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2020-05-09 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: