I.
Сколько себя помню, меня всегда встречали задумчивыми взглядами. Всегда вокруг было это чувство настороженного внимания. И в своём далёком детстве я не размышлял: отчего так? Мои младшие братья и сестра родились совершенно обычными детьми. Отрада матери и амбициозного отца. Я же был для родителей своеобразным недоразумением. До пяти лет я вообще рос практически на руках своей бабки, дамы достаточно властной, чтобы уметь отрезать моего папочку единственной репликой. Любил ли я её? Ха! Да я даже не верю, что она хоть что-то испытывала ко мне! Они с моим отцом отчего-то недолюбливали друг друга, бабушка Медея всегда, сколько помню её, смотрела на моего отца презрительно. Пусть он и был её первенцем, его успехи её не радовали и на красивом, пусть и поблекшем от прошедших лет лице, порой мелькала почти ненависть.
Забрав меня на свою виллу в Озёрный край почти с пелёнок, бабушка дала мне если не любовь, то точно заботу и участие к моей жизни когда застала отца, трясущего меня, вопившего во всю мощь лёгких от испуга. Чем я, младенец, настолько разозлил взрослого мужчину — тот ещё вопрос, ответ на который я всё же получил много лет спустя.
Пребывание в этом благодатном краю после преследовало меня всю оставшуюся жизнь, так что я пришёл к мнению, что детство я провёл относительно спокойно.
Часто Медея (она ненавидела, когда я звал её «бабушка») разговаривала со мной, ещё не понимающим её пространных рассуждений. Мне нравился этот резковатый, становившийся порой столь нежным, голос, повествовавший мне о моём дяде, которого я не застал.
— Кстати, твоё второе имя — это память о нём.
Я усиленно морщил нос, не понимая, о чём она говорит: отец, когда навещал меня в поместье бабушки, всегда звал меня «Кос» или «Косинга» — имя, которым нарекли меня при рождении. Я всегда ощущал настороженность при его появлении рядом, словно интуитивно чувствовал, что для отца я странная помеха. Косинга Палпатин-старший умел сравнять меня с землёй, снисходительно отмечая, что я подрос, но не изменился. Так что особой приязни к этому мужчине я не испытывал. Про привязанность речи и быть не могло. Я рано понял, что и мать, подавленная волей отца, испытывала в моём присутствии какую-то нервозность, почти панику, правда, что не отнимешь у неё, она всячески пыталась меня оградить от гнева отца, за что тот словесно унижал её.
В мою память врезались слова Косинги-старшего, когда я сидел возле камина в вечернем зале во время приёма, устроенного отцом в честь моего пятого дня рождения. Медея отказалась присутствовать, вручив подарок — маленький игрушечный звездолётик на автономной системе, отчего мне уже не было весело. Лучше бы я остался в Озёрном краю, чем меня вытащили пред очи общества.
— Держись, мой маленький, — погладила меня на прощание бабушка, коснувшись сухими губами моего лба, — праздник минует, и ты вновь вернёшься к своей Медее.
— Обещаешь?
Тёмные глаза женщины серьёзно воззрились тогда на меня (я говорил, что она никогда не воспринимала меня ребёнком).
— Это когда я не исполняла своих обещаний? — строго вопросила она, потрепав меня по плечу. Я поцеловал протянутую ладонь и, внезапно едва не расплакавшись, вцепился пальцами в шаль женщины.
— Поедем с нами! Ну пожалуйста!!!
— Шив! Нет, не поеду, — она заглянула в мои глаза, наполнившиеся ужасом. — Ну, успокойся… Пара недель — и мы снова будем вместе.
Огонь играл на толстых поленьях, уложенных в камине, а я, неприметный в сумерках наступавшего вечера, сидел, обняв колени руками, уставившись на эту пляску неподвижным взором. Голос отца, приглушённый портьерами, заставил меня вздрогнуть.
— Где этот маленький нелюдь?
— Косинга, не называй его так! Он твой сын, старший сын… Зачем ты всячески на него давишь?
— Да ответь ты мне: где он?
— Наверное, в зале.
— Наверное?! — прошипел глава семейства, и меня невольно перекосило, я съёжился, отчётливо поняв, что сейчас отец схватил мать за плечи — и это больно. Прикусил губу, внезапно задрожав. Что-то не так… Я просто знал, что что-то произошло. Что-то плохое. Плохое для меня.
Видимо, я всё же всхлипнул, так как в следующий момент моё уединение было нарушено и комнату залил свет зажёгшихся светильников а на пороге высилась фигура отца, смотревшего на меня сверху вниз. В таких же серых, как у меня, глазах горело пренебрежение.
— От тебя будут одни неприятности. С таких лет и подслушиваешь?
Я вспыхнул, чтобы после побледнеть, когда предчувствие скрутило мою душу. Я не мог понять, что не так, но в глазах Косинги-старшего промелькнуло опасение. Я сам не помнил, как очутился на ногах, запрокинув голову к родителю:
— Медея?
Отец отшатнулся и торопливо шагнул назад, лишь уверив меня в страшном подозрении, что дело в бабушке. Моё сердце стиснула чья-то безжалостная рука.
— Отец?!
Я, пятилетний, смотрел вслед уходящему отцу, почти зная, что произошло неизбежное.
Я остался один. Совершенно один.
Мои ощущения оправдались самым жестоким способом. На маленьких детей мало обращают внимание, для взрослых я был ребёнком. Снаружи — да, но в тот вечер я перестал им быть. При детях говорили без всяческой осторожности, порой такое даже при взрослом опасались бы произнести, а меня считали несмышлёнышем.
Полицейский, что наведался к моему отцу в кабинет, дал подробный отчёт о произошедшем. Мою бабушку, оказывается, убили из-за денег: женщиной она была богатой, впрочем, мне это тогда немногое говорило. Деньги из сейфа исчезли, драгоценности тоже. Медее проломили висок тяжёлой статуэткой.
На похоронах я стоял и смотрел на пламя, в котором сгорало тело самого родного мне человека. Её прах будет развеян над рекой, чтобы душа Медеи соединилась с душами Набу. Я выкрал из урны горсть пепла до того, как мать и отец развеяли его над рекой Тида, оставив себе маленькую частичку от воспоминаний, что был не одинок. Только когда мне исполнилось семнадцать, я смог расстаться с этим напоминанием об ушедшей бабушке. Единственном человеке, который верил, что я особенный.
«Твоё наследие не показное, Шив, оно внутри тебя, ждёт своего часа. Оно твоё по праву, так же, как жило в твоём дяде. Я верю, что тебе подчинятся все высоты, которые ты захочешь достигнуть. Я ВЕРЮ!»
И никто, даже мой Учитель впоследствии, не догадывался, что моя бабка знала задолго до всех этих проявлений Силы, кем я был.
НАСЛЕДИЕ РОДСТВА
Память. Она либо есть, либо отсутствует. Не любовь — память. Виллу Медеи отец продал, выручив немалые деньги. Впрочем, особняк не имел для меня никакого значения: просто камень. В доме отца я ощущал себя чужаком. Мои младшие братья и сестра носились по комнатам под присмотром матери, музицировали, что-то лепили. Меня к этому не тянуло. Уединение в саду в погожий денёк, внимательное наблюдение за происходящим со стороны, когда, забравшись на ветку росшего во дворе платана, я был сторонним наблюдателем за всем своим семейством. Вы даже не можете понять, как много может вам показать такое вот наблюдение!
В глазах окружающих я был угрюмым отпрыском семейства Палпатин, маленьким мальчиком с нелюдимым характером, отнюдь не добродушным. Чего стоил инцидент с Мали Веруна, которому приспичило попытаться силой отобрать у меня тот самый звездолёт, подаренный Медеей! Ну чем я виноват? Я никогда не смог понять, отчего я обязан был уступить игрушку, свою игрушку этому напыщенному щенку??! Я его тогда вежливо попросил убраться с глаз долой. Он не послушался, решив, что, если он на пару лет меня старше, то может мною командовать.
Отчётливо помню, как мои губы скривились в неприятной улыбке и я предельно вежливо ещё раз велел ему уйти от греха подальше. Мали сам полез на меня с кулаками. Маленький и хилый — я, а на моём фоне он посчитал, что запросто справится со мной. Итогом стало, что его руки были сломаны в паре мест — закрытый перелом, я же после жаловался на ссадину (кулаки этого гада всё же сумели меня достать) на виске. Распахнув широко глаза, я уверено лгал в озабоченные очи матери, когда они с отцом прибежали на вопли Мали, белого как полотно. Отец с яростью и озабоченностью вглядывался в мои глаза. Напрасный труд! Кого угодно к себе подпущу, но только не этого мужчину! Я просто знал, что он мне не отец, скорее враг, затаившийся, опасный, в чьих руках моя жизнь.
— Что ты наделал, Кос? — тихо спросил он, пока мать обнимала меня. Что увидел в моих глазах Палпатин-старший — не знаю, но это его ужаснуло.
Исходом этого столкновения стало то, что меня вскоре отдали в одну из частных школ для детей из аристократии. Шести лет от роду я уже был отрезан от того, что называлось семьёй. И прекрасно знал, чьё это было решение и кому я обязан этим заключением. Меня нельзя было назвать лентяем: учился прилежно, мне нравилось постигать науки. Учителя попались толковые, за что им огромное спасибо. Некоторым. А некоторых я невзлюбил. Или это они меня?
Но с этого места мы и начнём, ибо уже тогда в моей голове появилось подозрение, что со мной что-то весьма не так.
Закрытые школы на всю жизнь стали единственным моим домом во время отрочества и взросления. В родном доме я пребывал только в праздничные дни или каникулы, что мало способствовало развитию и налаживанию родственных отношений с моими сестричками и братишками. Задевало ли меня, что мать с ними сюсюкалась, сдувала с них пылинки и заглядывала в рот отца, внимая его приказам без слова спора и отстаивания своего видения мира? Чушь. Я привык воспринимать это как само собой разумеющееся. А вот с отцом был постоянный конфликт, причём я старательно избегал прямого столкновения. Он всеми силами старался меня подавить, но чем больше он жал, тем больше я сопротивлялся, а его это приводило в ярость. В нашем семействе отец был непререкаемым лидером — и ветку первенства этот деспот не желал отдавать в ещё чьи-нибудь руки. Единственный наследник семьи Палпатин, не сильно влиятельный, но амбиций!.. Впрочем, я его всё равно в будущем переплюнул. Да и хатт с ним!
В один из дней я прогуливался по фамильной картинной галерее. Знаете, такое обилие картин всех эпох. Вот-вот, по такой я и прохаживался, избегая приставучей Леки, младшей сестрёнки. У портрета Медеи остановился, ощутив отголосок печали. Её понимания мне весьма не хватало. А ведь минуло едва ли два года со дня её гибели. За её портретом следовал властного вида мужчина, мой дед, умерший при достаточно странных обстоятельствах, как язвительно как-то обронил подвыпивший отец, взглянув в мою сторону налитыми кровью глазами. После я окинул взглядом портрет своего отца, незаинтересованно обратив взгляд на следующую картину.
И остановился: на меня смотрел я. Шок был полным.
Я не мог оторваться от изображения молодого человека приятной наружности: вьющиеся рыжеватые волосы, падающие волной на высокий лоб, и чувство превосходства в серо-голубых ярких глазах. В этом мужчине просто лучилась жизнь, она была в его ярких глазах, чуть приметной улыбке, которая меня приводила в трепет.
Переведя взгляд на изображение своего отца, уже тогда отметил несомненное сходство между этими двумя. И всё же мою симпатию заслужил второй. Странно. Подойдя ближе, я с удивлением прочёл имя этого мужчины. «Шива Палпатин». Бабушка… Она что-то говорила про моё второе имя.
«Тебя назвали в честь твоего дяди».
Я вскинул глаза вверх, вновь напоровшись на этот лучащийся взгляд. Я позже понял, что это мастерство портретиста оказывало влияние. С какого ракурса ни погляди ты на портрет, тебе будет всегда казаться, что ты в поле зрения. В тот момент меня это напугало до дрожи, я сам не помнил, как опрометью бросился вон с галереи. Столкнувшись на лестнице с поднимавшимся отцом. Не придержи он меня за плечо, я бы точно споткнулся и кубарем покатился вниз. И не факт, что выжил бы.
— Что ты тут делаешь? — рыкнул Косинга, как следует встряхнув меня за шиворот. Пришлось выдавить, что гулял по галерее. В серых глазах промелькнуло подозрение.
— Гулял, значит? Ну, пойдём, погуляем со мной!
Понятное дело, меня он даже не спросил: хочу ли я. Его слово было всегда законом. До какого-то времени. Но стоило ему увидеть портрет рядом со своим, как его буквально затрясло. В самом деле, затрясло! Косинга побелел как полотно, вцепившись в моё плечо, а силы у него было — не мне говорить!
Вцепившись в мою ладонь, он сжал её до боли, после сорвался с места и метеором промчался по особняку в направлении покоев матери.
Я отметил только вопль отца, донёсшийся из-за закрывающейся двери:
— Пошла и распорядилась, чтобы этот проклятый портрет немедленно сняли!!! — как створка закрылась, отрезая меня от происходившего скандала. На следующий день портрета дяди на прежнем месте не было. После гибели родителей я его разыскал — в подвале, в самом укромном и закрытом уголке, располосованным на мелкие лоскутки, но почему-то лицо так и не было тронуто. Этот портрет я хранил на собственной галерее, в уменьшенном формате. Всё же родственники должны кое о чём напоминать.
Например, что в каждой аристократичной семье есть свои пугала и весьма непритязательные тайны, раскрывать которые не рекомендуется. В моей семье их оказалось даже больше необходимого.
Лучше не знать
Как оказалось, любопытство наказуемо.
Стоило мне начать копать в семейном архиве про дядю, как отец наглядно показал, что действовать исподтишка мне будет накладно. Косинга Палпатин обладал весьма тяжёлой рукой, и моя задница ещё неделю болела нещадно. Ладно, нельзя напрямую, я и в обход могу. Не так, так по-другому информацию достану!
Мои решения мало с делом расходились. Вернувшись в школу после каникул я, не долго голову ломая, пошёл к старшему сыночку советника нашего правящего короля, объявив ему, что он может отработать свой долг мне, если запросит через своего папочку интересующую меня информацию.
Понятное дело, что девятилетний мальчишка резонно спросил, чего я у родственников не спрошу, а действую через седьмые руки?
- Хочу подарок отцу сделать, — невинно улыбнулся я ему в ответ. - А внутри дома вся информация стекается к охране и отцу. Какой тогда это подарок?
Моя логика притушила подозрение собрата по несчастью. И его радости не было предела когда, вернувшись с выходных, он принёс мне полную распечатку по биографии моего дяди. С фотографиями. Я ударил по рукам, велев ему забыть про долг: оплачен он. Светящийся воодушевлением мальчишка опрометчиво заявил, что если что, он готов ещё подсобить в будущем. Не безвозмездно, конечно! Я тогда смерил его задумчивым взглядом, кивнув. Внутри ворочалось что-то тяжёлое, пришлось прикрыть глаза, чтобы не скривиться от неуютного ощущения.
Уйдя подальше в сады, которые окружали здание школы и общежитие, я внимательно огляделся, лишь после уселся, скрестив ноги и взгромоздив себе на колени папку с добытыми документами. Облизнув пересохшие губы, я открыл первую страницу. И снова это лицо.
Глубоко выдохнув, упёрся взглядом в строчки текста.
Младший сын, тот, кому придётся обходиться своими силами в дальнейшем. Вернее, не придётся. Общительный, дружелюбный, практически неконфликтный человек, придерживался гибких политических взглядов. Не бывал замечен в подозрительных собраниях, умел заводить друзей, сглаживать сложные ситуации парой саркастических фраз. Было несколько раз, что его приводили в полицейский участок в нетрезвом состоянии но, впрочем, ничего сверх оригинального. Обычный парень, каких много в наших кругах.
Я озадаченно пожал плечами: и что же так разозлило моего отца? Странно это.
Захлопнув папку, задумался, когда за спиной раздалось ехидное улюлюканье, отчего я невольно напрягся, постаравшись побыстрее встать.
- Торопишься куда-нибудь, Палпатин? — пропел ехидно звонкий голосок Тарие Шрикатан в окружении своих воздыхателей. - Маленький мальчик, такой миленький мальчик...
- Спасибо за познавательное описание моей особы, — поклонился я ей издалека, прижимая к груди папку, сам в это время обдумывая дальнейший и скорый побег, иначе и не назвать.
Девчонка вспыхнула, раздувая тонкие ноздри.
- Хам, как и твой папаша!
- А вот такие претензии не ко мне! — отрезал я, сузив глаза и как-то сразу позабыв про бегство. Не то, чтобы я защищал своего отца, но сравнивать меня с ним... Для меня это оскорбление — хуже не придумаешь!
- Ублюдочный выродок, ты за своё хамство точно сейчас получишь, — прошипело её высочество "Великолепие", дёрнув плечиком своим прихвостням. Тут мне и гордость не помешала взять карьером с места, метнувшись в глубину сада. Но куда там! Вывернувшись из неуверенной хватки одного, я всё же вписался со всего разбега в следующего, выпрыгнувшего из-за куста мне навстречу. Больно ударившись в ближайшее дерево, когда громила без всяческого сострадания толкнул меня с силой к нему, я выронил папку, листы разлетелись веером.
Парни, почти вдвое старше, ухватили меня за шиворот и поволокли обратно к Тарие, неофициальной королеве этой школы, которая так и не простила мне, что я отказался кланяться этой фифе при первой нашей встрече, и сейчас мне это больно аукнется.
Тарие мило устроилась возле ручейка, заливисто смеясь чьей-то шутке, запрокинув кудрявую головку на плечо своего бойфренда. Меня бросили на колени перед этой гусыней. В ушах шумело и стрекотало, я качнул головой, открыв глаза. Перед взором плясали алые мушки — я списал их на силу удара о дерево.
Тонкие пальчики ухватили мои волосы в горсть, и милая Тарие пригнула мою башку к рыхлой земле:
- Жри землю, малявка, и проси прощения! — прошипела она на ухо. Упрямиться мне не привыкать, боль перенести — да, пожалуйста! Я вывернул шею, боль от натянувшихся волос в ручке девки полоснула калёным железом, прошипел зло и безнадёжно:
- Жри сама! — вперившись в синие глаза бешеным взором.
И сам не поверил, когда она на мгновение замерла, чтобы после и в самом деле начав горстями засовывать себе в рот землю, не спуская какого-то пустого взгляда с меня. Я таращился на неё, давящуюся и перхающую от частичек почвы, но продолжавшую без всяческих эмоций на лице продолжать жевать и глотать землю. С меня было достаточно. Я опрометью бросился прочь, не разбирая дороги, слыша за спиной крики парней из свиты Тарие. Я нёсся, без раздумья выбирая дорогу, перемахивая поваленные деревья, перед глазами стояли остановившиеся глаза Шрикатан и алый рот, перепачканный чёрной влажной землёй.
А после повалился без сил на почву, зло и заливисто хохоча, покатившись по прелой листве. Меня выгибало дугой от распиравших ярости, бессилия. Я долго неподвижно лежал под вечереющим небом, слушая тихий шелест листвы, пение утихающих птиц, стук сердца и то, что уже нельзя было списать на просто ощущение. Оно жило где-то позади моего сознания, лишь сегодня вытянув руку вовне. И это пугало, пугало настолько, что я инстинктивно начал заталкивать это чувство обратно, не давать воли, глушить. И когда всё же получилось, устало вздохнул, смежив веки и проваливаясь в сон.
Знание
Стычка с Тарие Шрикатан вылилась в дело, которое отец сумел замять при помощи денег и давления, которое он оказал на некие полицейские чины. Для нее же всё окончилось весьма плачевно: придя в себя, красавица не сумела справиться с унижением и вскрыла себе вены в душевой кабинке. Все показания были не в мою пользу. Что ж, мне оставалось лишь хранить молчание, на что я имел полное право: мне всего семь, а тем уродам по четырнадцать. Есть разница?
Долго дома мне прохлаждаться не дали: Косинга почти за неделю устроил меня в новую школу, благо их на Набу было многое множество. Я снова собрался в путь. Мои благодушные братья посещали школу рядом с домом, ко мне эта привилегия не относилась.
- Когда ты перестанешь вытворять непотребное, вот тогда и поговорим о твоём возвращении к обычной жизни, — отрезал Косинга-старший, покосившись на меня в зеркало заднего вида, сам ведя транспорт. Мрачное хмыканье в моём исполнении не ускользнуло от него, я в упор взглянул в эти серые глаза, пересекаясь с ним в зеркале взглядом. Палпатин-старший напрягся, вцепившись в руль, но я только качнул утомлённо головой: новая школа, так новая школа.
Новая школа — новые проблемы. Порой из-за такого стечения обстоятельств у меня разыгрывалась мигрень. Да что ко мне так липнут неприятности, скажите на милость?
Я их не трогаю, так какого джавы они лезут на рожон? Вместо Тарие меня теперь терроризировал парень, возомнивший себя боссом школы, потому что его мамочка была патронессой этой элитной забегаловки! Моего терпения хватило ненадолго. Ну, на полгода, если честно. И я вылетел оттуда с громким звуком, вновь отец заминал неудобную ситуацию. Я же начинал испытывать какое-то нездоровое любопытство, делая ставки на то, когда отец взорвётся от негодования. Он оказался терпеливым. До времени.
И чем больше я выкаблучивался, на все кнопки давя, выводя его из себя своими выходками, тем сдержаннее становился он.
Такое противостояние не могло не окончиться взрывом. И знаменательным днём Косинга всё же не сдержался, прилюдно отвесив мне пощёчину. А я всего-то соблазнил одну из дочерей его приятеля, когда они гостили в нашем доме. Такое не могло быть уже проигнорировано.
- Щенок!!!
Я всегда знал, что отец бесится, когда я смотрю на него прямым взглядом, это его сердило отчего-то больше обыкновенного молчания. Это стал мой фирменный взгляд для наших противостояний. Я был намерен вывести его из себя, чтобы однажды он хоть в чём-то проговорился.
Мне было двенадцать, когда произошёл тот конфликт. Меня впервые замели в полицейский участок в подозрении употребления наркотиков. Я сидел напротив отца, вошедшего в допросную, ухмыляясь нагло и беспечно, положив руки, скованные наручниками, на стол. Он стоял неподвижно ещё минуту, смотря на меня тяжёлым взглядом. А после сорвался, рванувшись вперёд и нанеся удар с размаха по моему лицу. Силой удара меня смело на пол. Вскрикнув, я зажмурился, сцепив от боли, которой обожгло лицо, зубы. Не стану я кричать! Плевать мне на его желания, как ему плевать на мои!
Сильные руки приподняли меня над полом, и отец шандарахнул меня спиной на стену, мало обратив внимания, что я не собираюсь защищаться. Мой рваный смех привёл разъярившегося аристократа в себя. Косинга остановился на замахе, готовясь вновь нанести удар.
В серых глазах не промелькнуло и тени сочувствия и вины, когда он одёрнул костюм.
Только гнев и снисходительность.
- Я ожидал большего от тебя, Кос.
- Чего — большего? — просипел я, чувствуя, как онемела щека, на которую пришёлся удар. — Что бы я ни делал, ты вечно недоволен! Тебе ничем не угодить, а больше я и стараться не стану, хватит с меня!
- Почему ты всё возводишь в абсолют? — возмутился Косинга, поворачиваясь ко мне. Я несколько онемел от такого заявления: это я в абсолют?!? Ярость вновь подняла голову, я взвился на ноги, не помня движения, прижался спиной к стенке, желая вцепиться в горло отца и сам не понимая, почему его недоумение меня настолько задело.
- Я в абсолют? Да что ты! — сарказм так и лился из меня. — То есть, это я от греха подальше отправляю своего наследника в закрытые школы, чтобы глаза не мозолил?
- Для твоего же блага!
- Иди к дьяволу со своим "благом", — заорал я на него, оскалив зубы. И после тихо проговорил: — А за то, что ударил меня, я заставлю тебя заплатить!
- Заслужил, — бросил Палпатин, одёргивая манжет рукава. Я неприятно скривил опухающие губы, зверем взглянув в его сторону.
- И ты заслужишь, — обыденно пообещал я, морщась. Когда я выходил из участка в сопровождении отца, полицейские отводили глаза от моей физиономии.
Косинга даже ко мне относился, как к деловому предложению. Просто взял и вывалил: что я хочу, чтобы ему больше не пришлось вытаскивать меня из всяких переделок и не прикрывать мою задницу. Я ему уже порядком надоел своими выходками.
Я подавил удовлетворенный смешок: чего я, собственно, и добивался: некоторую свободу действий и долю выбора, ну а расширить эти возможности я найду способы.
Наутро меня ожидал подарок в ангаре нашего особняка. Спортивная модель "Молнии", самое то для моего тринадцатилетия.
Танцы над бездной
«Не тратьте свою жизнь на то, чтобы играть роль, которую для вас выбрали другие».
© Пауло Коэльо.
Я знал, что перемирие было временным. Поэтому, когда отец решительно сказал, что он выбрал направление в моём будущем обучении, уже заинтересованно посмотрел в его сторону, скосив насмешливые глаза и поигрывая вилкой, так как в тот момент мы все обедали. В присутствии своих братьев я старался сдерживать едкие слова в адрес отца. Дело не в солидарности, отнюдь. Просто становиться для них образцом подражания я не желал.
— Я внимательно слушаю твои предложения, отец.
Внимательный взгляд колючих глаз и сухой ответ:
— Насколько я знаю, ты склоняешься к политическим направлениям в работе.
— Работа неоднозначная, — чуть усмехнулся я, приступая к трапезе. И тут же замер, на миг уловив взгляд матери. Её зрачки заполнили радужку: шок. Что-то выбило её из колеи. Знать бы что?
— Матушка?
Я перехватил её взгляд и чуть приметно нахмурился, увидев страх. Отец наградил жену тяжёлым взглядом. Между ними что-то явно было не так. И я намерился узнать, что же такое скрывают оба моих родителя.
— Матушка? — я заглянул в её комнаты, увидев, как она поспешно прячет в шкатулку какие-то карточки. Хани Палпатин в юности была непревзойдённой красавицей, но несколько беременностей, тяжёлый нрав мужа, усталость наложили отпечаток на красивое лицо. В карих глазах светились смирение и печаль, но она сумела улыбнуться мне.
— Да, Кос?
Меня перекосило: ненавидел я это имя, знать бы, почему с детства не принимал. Увидев гримасу, она поспешила переменить тему.
— Что-то не так, сынок?
— Кажется, что многое не так в нашем семействе. Не можешь мне помочь в разъяснении? — когда я желал, то мог и упрямцев заставить к себе прислушаться. К отцу это не относилось.
— Тебе лучше обратиться к отцу, — привычно отнекалась она но, вскинув глаза, увидела мой скептический взгляд, сникла, покачав головой: — Ох, извини, всегда забываю, что вы не ладите.
— Мне что-то подсказывает, что отец тоже не ладил с моим дедом, — говоря это, я пристально уставился на представительного вида мужчину, фото которого висело в простенке. Взгляд в свой затылок я почувствовал как укол.
— И будешь прав, — с какой-то новой интонацией произнесла мать, заставив меня обернуться. Она смотрела как-то по-новому, словно впервые увидев за много лет и удивляясь, что выросло вот такое.
Внутреннее чутьё подсказывало, что лучше не давить, лучше растянуть разговор, ждать. Но чувство опасности шептало, что отцу доложат о моём разговоре с Хани.
— Прабху Палпатин был жесткий человек, так что и наследника воспитал себе под стать. Он всячески выделял Косингу на фоне своего второго сына, Шива, — голос матери стал задумчивым, её словно перенесло в те времена. А во мне при звуке имени дяди всё встрепенулось, но я не позволил себе ничем выдать своё нетерпение.
А мать, тем временем, продолжала:
— Я никогда не понимала, почему Прабху так реагировал на Шиву. Тот был открытым и беспечным молодым человеком, его преподаватели по законодательному корпусу как один пророчили великолепное будущее: он словно в суть проблемы смотрел, видел человека насквозь. Он был… — Хани внезапно осеклась, побледнев и взглянув в мою сторону пугливо. Я, недоумевая, нахмурился этому взгляду, после расплывшись в обаятельной и чуть смущённой улыбке:
— Да?..
— Впрочем, тебе не интересно слушать всё это.
— Ты не права, мам, очень даже интересно. То есть, мой дядя мог бы иметь большее влияние, чем мой отец? — лишь озвучив это предположение, я понял, что случилось впоследствии. Тут не надо быть провидцем, простая логика, но я счёл, что подтвердить свои подозрения будет не лишним: — Отец завидовал ему?
— Как ты можешь!.. — я наградил её пристальным взглядом, и мать сникла, как всегда перед превосходящим авторитетом. — Его задевало, что брат может достигнуть высот, которые ему недоступны. Второй сын — он более свободен в своих начинаниях, даже может покинуть планету, чтобы войти в политику Ядра. А про амбиции своего отца ты знаешь.
Да уж, дай ему волю и возможности (хотя у него силёнок нет, не по нему шапка — влиятельность выше советника) он бы себя и на трон Набу посадил, вот только любил давить на всех, кого считал соперниками. Про свою особу я тихо молчу, ибо что-то такое вырисовывалось из этого разговора, отчего у меня мурашки бегали по спине. Выходит, в брате отец видел соперника. И сильного соперника.
«Твой дядя, Шива, он погиб в автокатастрофе…»
Память услужливо выдала реплику бабушки, хотя я думал, что всё позабыл из тех времён. Кожа на скулах загорелась огнём, но я знал, что в реальности побледнел. Гнев разгорался всё сильнее.
— Как погиб мой дядя?
— Лучше спроси, как погиб твой дед, — тихо подсказала Хани, приблизившись ко мне, и развернула за плечо, спокойно заглянув в глаза, и улыбнулась вымученной улыбкой: — О, да, я вижу этот решительный взгляд. Ты готов убивать, со спокойной душой, без угрызений. Я сомневалась в этом, но ты сын своего отца, более резкий, категоричный и неподчиняемый. Если уж ты Косингу заставил прогнуться, то остальных вокруг пальца точно сумеешь обвести.
Мозг чётко отметил, как Хани разделила слова «сын своего отца» и «Косингу», когда губы произнесли:
— Кто мой настоящий отец?
И взгляд карих глаз в упор, пока тонкие пальцы погладили мою щёку:
— Ты уже это понял. А теперь ступай, иначе вновь с Косингой повздоришь. Ступай, сынок, с меня откровений на сегодня достаточно.
Тайны, тайны, тайны… Надоело!!!
Удушливая ярость безрассудно поднимала голову на задворках моего сознания, туманя рассудок. Кулаки стиснулись сами собой до хруста в суставах. Я прерывисто дышал, запрокинув голову к небесам, но это помогало мало. И тогда я снова сорвался на бег, мне необходим был простор, так как то, что всегда жило внутри, внезапно сделало предупреждение, что взрыв близко. Очень много эмоций для одного дня.
Я успел убраться подальше от населённого города, углубившись в джунгли, когда запас внутренних резервов обнулился и я без сил упал на колени, прижавшись лбом к прелой листве. И отпустил ревущую мощь на волю, иначе это грозило меня убить, отстранённо слыша треск ломаемых деревьев и содрогание почвы. «Спишут на подземные толчки», — вяло отмахнулся я, проваливаясь в пустоту. Почему-то не испугало, что меня могут растерзать хищные звери.
«Сын своего отца».
В моём роду все звери, так что бедные хищники лучше бы даже не косились на меня.
Домой я приплёлся совершенно вымотанный, на усмешку отца: «Вновь бабы спать не дают?», вообще не отреагировал. Хани уставилась на меня огромными глазами, пришлось с усилием улыбнуться, чтобы она не устроила истерику:
— Со мной всё в порядке, — хотя от истины было ой как далеко. Со мной очень-очень всё не в порядке, ну прям очень. И это требовало тщательного изучения. И осмысления.
Рухнув на постель, я прикрыл глаза ладонью, мысли пустились в разбег как стадо шааков. Проклятье! Перед мысленным взором встала та полянка, на которую мне сподобилось вывалиться. А полянки больше не было, по ней словно смерч торнадо прошёлся, размолов стволы мощных деревьев в крошево, а землю взрыв, что ваш бульдозер. По краям, куда торнадо не дотянулся, вся зелень пожухла, будто из неё всю живую силу вытянули. Последний факт меня ужаснул. Я не хотел быть монстром, как мой отец… То есть Косинга. Я запутался.
Лёжа в своей комнате, я заглянул в себя, туда, где чувствовал что-то постороннее, но уже не отстранённое, а словно сливающееся со мной. Укол беспокойства вновь больно отозвался внутри. Эта сила, что ревущим потоком смела деревья, сейчас напоминала сытую фелинкс, щуря алые глаза в предвкушении. Она вновь ждала своего триумфа. Высвобождения.
Я сглотнул сухой комок. Вот чёрт, я попал по полной, и помощи мне никто не сможет оказать. Впрочем, привыкать мне искать выход самостоятельно?
Вот только это будет походить на танец над бездной: неверный шаг — и полетишь в эту самую бездонную пропасть. А что-то подсказывало мне, что это окончится кое-чем похлеще смерти. Если я не сумею обуздать её. А сумею?
Точка опоры
Одно дело решить, совершенно другое — начать претворять его в реальность.
Какой уже день подряд я стремился поймать нужную волну и воздействовать на один предмет не спонтанно, а направленно и осознанно. Как оказалось, это та ещё задача, почти невыполнимая. Меня вновь разбирала злость. Банка — предмет, на который я решил воздействовать, вздрогнула. Я подпрыгнул, уже привычно злясь на всё и вся. Она с хрустом прогнулась. Я улыбался довольно.
— Сожжешь себя, — внезапно прошелестел тихий голос за моей спиной. Я замер, не сводя взгляда с банки. Даже очень напрягаясь, я не смог обернуться. — Остынь, мальчик, тебе незачем видеть, кто я есть. Просто прими, что я желаю тебе добра. Не желаю тебе смерти.
— Кто ты?
— Наставник молодых дарований, — насмешливость так и прёт!
— Мне не нужны наставники.
— Лжёшь, тебе-то они как раз сейчас и нужны — скажу даже, что необходимы. На одном гневе ты долго не протянешь. Да, конечно, ты сумеешь расплющить вот эту банку, свернуть кое-кому шею (мне озвучить, кому именно?), смять флаер, как фантик конфетки — отомстить, одним словом. Но конечным итогом станет твоё безумие. Или ты думаешь, я не даю тебе обернуться при помощи злости, гнева и ярости?
— Тебе любопытно, — процедил я, прикрыв глаза и сдаваясь логике неизвестного.
— В точку. А ещё на моей стороне контроль.
— Что это такое? — я вновь начал яриться на бессмысленную трату времени. — Что со мной не так?
— С тобой всё в порядке, только ты одарённый — тот, кто является проводником Силы.
— Джедай, что ли?
Мерзкое хихиканье вывело меня из себя, я набычился, собираясь наплевать на маленькое предупреждение, что прибывший незваный гость опытнее меня, недоучки.
— Чуть что, сразу джедай, — вновь противный смешок. — Пуп вселенной звание ДЖЕДАЙ. Да впрочем, тебя другой наставит в этом плане, мне-то важно, чтобы такой потенциал не пропал даром, а кем стать — сам выберешь, но до джедая тебе, как до края вселенной, приятель.
— Я тебе не приятель!
— Невежливо так рявкать, схлопочешь, — пообещал некто, похлопав меня по плечу. — Скажи мне честно: тебе требуется помощь?
Ох, ну вертелось у меня ответом на кончике языка «нет». Тогда почему ляпнул сдавленно «да»? И ведь совершенно без всякого сопротивления.
— Это не ты дал мне ответ, — вновь влез с ответом незваный гость, — это суть твоя, которой исчезать в шторме Силы ой как не хочется. И в следующий раз прислушивайся к интуиции, развита она у тебя, друзей от врагов и неприятелей отделять научит. Хотя… Друзей ты себе не заведёшь, — внезапно отрезал незнакомец на чистом набуанском. — Они станут тебя отвлекать, а ты не таков, чтобы делиться собственными заслугами, правда?
Из меня выпустили весь запал. Этот парень, кем бы он ни был, знал обо мне больше, я о нём — шиш с маслом. И как играть с таким противником?
— Ты что-то про помощь говорил.
— В прошлый раз ты себя едва не угробил, когда Силу выпустил. В следующий раз тебе удача не улыбнётся. Ты или бросишь звать к себе Силу, пока тебя не засекли наши святоши (кстати, парочка нынче прилетела по делам к королю) или вскоре тебя найдут в виде обугленного трупика.
— С чего бы это?
— Так сказал же: сгоришь. Право слово, я считал, что отпрыск дома Палпатин — более разумное существо и не такое узколобое, как твой папочка!
Приехали! Он знает обо мне больше, чем надо бы. Специально подковался, выходит? Или просто, планируя встречу, навёл справки по всем параметрам. Что, тоже выход из ситуации. Вот только мне от этого какая выгода?
— Выгода, говоришь? — задумчиво протянул прежде молчавший элемент за моей спиной. Гадёныш!.. Меня аккуратно звезданули по голове. Видно, намёк, чтобы мысли в себе держал. Непослушный ребёнок в моём лице озверел, очень активно высказав вслух, что лезть в мою башку я никого не просил!!! Сразу чуть легче стало.
— Ну, приступим, что ли?
Это странное знакомство стало отправной точкой в моём дальнейшем развитии на пути Силы. Так что, когда я встретился с Хего Дамаском, то был, в общем смысле, не таким уж профаном, как ему показался, а после стал просто играть. Советчик у меня оказался путёвый,