Дмитрий Геннадьевич Колодан
Другая сторона
Текст предоставлен автором https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=167666
«Другая сторона»: АСТ, АСТ Москва, Хранитель; Москва; 2008
ISBN 978‑5‑17‑049217‑6, 978‑5‑9713‑7531‑9, 978‑5‑9762‑6588‑2
Аннотация
Это – Спектр.
Маленький городок, в котором все мыслимые и немыслимые законы реальности нарушаются с обаятельной легкостью.
Здесь на заднем дворе строят ракету, способную долететь до Марса…
Здесь представители таинственного консорциума занимаются поисками Истинного полюса…
Здесь «чужие» планируют захват Земли, люди превращаются в ящериц, еноты поклоняются плюшевому богу, а в холмах спит гигантский дракон…
Здесь может случиться – и случается все, что угодно!..
Валентайн: Как угодно. Главное – суть. А до сути они докопаться не могли! Как уж он спасал мир с помощью доброй английской алгебры – не знаю. Но только не так.
Ханна: Почему? Потому что у них не было калькулятора?
Валентайн: Нет. Да. Потому что существует определенный порядок, ход событий. Нельзя открыть дверь несуществующего дома.
Ханна: На то и гений.
Валентайн: Увы – это гений безумцев и поэтов.
Том Стоппард «Аркадия» (пер. О. Варшавер)
Пролог
Бледно‑зеленая луна плыла над заливом. От воды поднимался густой туман и наползал на берег, путаясь в тростнике и расставленных на просушку сетях. Сверху, с утеса, море выглядело так, словно его задрапировали клубами пыльного тюля. Порывы ветра рвали серое покрывало, обнажая масляно‑черные прогалины. В паре километров к югу спал скрытый туманом городок Спектр. Вдалеке виднелись мачты стоящих на причале рыболовецких баркасов – сплетение прямых линий, похожее на зачарованный лес или кладбище. С залива тянуло холодом.
|
|
Густав Гаспар схватился за шершавую ветку куста и ступил на крутую тропинку, ведущую к пляжу. В другой руке он держал керосиновую лампу: желтый свет, пробивавшийся сквозь закопченное стекло не столько освещал дорогу, сколько раздражающе рябил в глазах. Шел Густав медленно. Болтавшаяся на заплечном ремне тренога то и дело норовила ударить под колено, а Густав не хотел скатиться с утеса, переломать кости, и главное, разбить чертовски дорогой телескоп. От холодного бриза не спасала даже плотная ветровка. Отсыревший брезент лип к спине, а красная вязаная шапочка пропиталась влагой и на ощупь была как медуза. Густав останавливался через шаг и прижимал ладони к стеклу лампы, грея окоченевшие пальцы. В фляжке плескалось немного рома, но он не спешил воспользоваться проверенным средством. Ночь предстояла длинная.
С отливом море отступило на три метра, оставив на пляже мелкие лужи и облепленные ракушками валуны. Для наблюдений за небом берег был не лучшим местом. С крыши собственного дома Густав мог увидеть больше и при том не мучаться от холода и сырости. Да что говорить – останься он на вершине утеса, не пришлось бы постоянно протирать окуляры от конденсата. С другой стороны, наверху он был бы безучастным наблюдателем; здесь же он оказывался в самой гуще событий.
Прыгая по изъязвленным морем камням, Густав подошел к самой воде. Почудилось, что рядом промелькнул темный силуэт огромной рыбы, плавающей прямо по воздуху, но не успел он удивиться, как серая пелена отхлынула под напором порыва ветра. Таинственная рыба оказалась кривой корягой, обглоданной волнами до глянцевого блеска. Густав громко хохотнул, высмеивая свои страхи. Померещится же! Однако сердце прибавило оборотов – в его возрасте слишком живое воображение способно сыграть злую шутку.
|
|
Небо было безоблачным и черным как сырая нефть. Туман искажал размеры. С пляжа луна казалась невероятно огромной. Она лежала на тонкой границе воды и воздуха, окруженная россыпью звезд. По привычке Густав проверил созвездия, не без удовлетворения отметив, что все на месте. Вторую Бетелгейзе он списал на оптическую иллюзию, еще одно порождение тумана, к счастью далекое и оттого безобидное.
Поставив лампу на камень, Густав снял с плеча холщовый мешок и расчехлил треногу. Из приливной лужи выскочил красный краб и воинственно замахал клешней, но стоило Густаву топнуть, как тот скрылся в ночи.
Густав установил телескоп на штативе, до упора закрутив винты крепления. Зрительная труба выглядела старой, хотя ее сделали меньше года назад. Бронзовые накладки, выпуклые швы и неряшливая чеканка, были лишь имитацией, а стилизованная под готический шрифт надпись сообщала, что чудо сделано в Китае. Густав купил его по каталогу «Товары – почтой», клюнув на скидку, как форель на мучного червя. Телескоп стоил ему целого состояния, но в подарок прислали астрономический календарь на три года, два из которых уже прошли.
Если верить астрономическому календарю, лучше всего Марс будет виден около трех утра. Часы показывали половину третьего, оставалось не так много времени. Крошечные волны захлестывали ботинки, в которых давно хлюпала вода. Густав глотнул из фляжки, поморщился и припал глазом к окуляру.
|
|
Он долго смотрел на ползущую по морю Спокойствия черную дугу, сперва приняв ее за проделки инопланетян или американцев, и лишь после сообразил, что это его собственная ресница. Отодвинувшись от телескопа, он потер глаз и снова приложился к фляжке. С моря донесся громкий всплеск.
Густав вздрогнул, хватаясь за лампу, но слабого света было недостаточно. «Кит, наверное», – подумал Густав, – «Или скат выпрыгнул из воды. Такое бывает». Он еще раз взглянул на часы – без четверти.
Всплеск раздался снова, громче и гораздо ближе. Густав отступил на пару шагов. Туманное море вздыбилось и обрушилось на скалы. Разбившись в лохмотья, волна отхлынула и перед Густавом предстал залив, залитый серебристым светом.
На темной глади воды луна отражалась так четко, что на мгновение Густав уверился, что мир перевернулся и настоящее отражение висит над головой; звезды – лишь огоньки глубоководных рыб. Залив сиял разноцветными огнями как рождественская елка. Перед Густавом словно развернули яркую картинку из астрономического календаря: белые и красные карлики, голубые гиганты и неведомые ему спектральные классы… Новые звезды не стояли на месте; вторя расширяющейся Вселенной, они разбегались друг от друга, складывались в новые созвездия и таинственные галактики.
Порыв холодного ветра швырнул в лицо горсть водяных капель. Густав встрепенулся, сообразив, что стоит раскрыв рот, с видом неподобающим ученому. Несколько голубых огоньков приближались к его ногам, покачиваясь на волнах. Густав зажмурился. Любому явлению найдется разумное объяснение – главное взглянуть под правильным углом…
Когда он снова открыл глаза, все встало на свои места. Не было опрокинувшегося неба и разбегающихся галактик, остался глубоководный светящийся кальмар рода «чудесная лампа». Пучеглазое создание тыкалось в ботинок, видимо решив попробовать его на вкус. Тысячи его головоногих сородичей заполнили залив, поднявшись из бездны на зов полной луны. Успевшая пошатнуться картина мира твердо встала на ноги. Густав отпихнул моллюска.
Над головой будто чиркнули фосфорным карандашом. Тонкий штрих метеора мелькнул и исчез, но спустя долю секунды небо вспыхнуло потоком падающих звезд, отсчитывая незагаданные желания.
Густав рванулся к телескопу, но ударился о треногу. Конструкция пошатнулась. Густав вцепился в нее и закружился в обнимку с телескопом. Ушибленный палец больно пульсировал. Кальмары, звезды, метеоры – все смешалось перед глазами. Небо полыхало, словно он угодил в сердце северного сияния.
В глазах потемнело. Густав, шатаясь, остановился, но в то же время продолжал вращаться подхваченный круговоротом природы. Он всем телом ощущал, как крутится вокруг оси Земля, как Солнечная система оборачивается через центр галактики, как обращается сама галактика… В висках пульсировала кровь, но каждый удар сердца вплетался в симфонию вечного движения. «Центр Мира. Я попал в Центр Мира» – мысль бессмысленная и пугающая мелькнула и исчезла. Густаву растворялся в этом круговороте, точно Гингема под осенними ливнями.
Взгляд ухватился за красную звездочку слева от луны. Зовущая и далекая, она выглядела так, словно единственная сохранила рассудок в сошедшем с ума мире. Густав вцепился в эту точку, как жертва кораблекрушения в обломок мачты. Краем глаза Густав видел Лунного Человека; ухмылка расползлась по круглой физиономии – того и гляди развалится на половинки и приличный кусок луны рухнет в океан, вслед за падающими звездами. Но Марс держался прочно, как и всегда.
Густав так и не понял, когда все закончилось. Придя в себя, он обнаружил, что начался прилив, и он стоит по щиколотку в воде. Кальмары исчезли. Море было тихим и пустынным, лишь вдоль горизонта ползла темная полоска танкера. Звезды, которые еще остались на небе, падать пока не собирались.
Лампа плавала, зацепившись проволочной ручкой за корягу – Густав не заметил, как опрокинул ее. По воде расползалось радужное пятно. Рядом копошился одинокий кальмар; его огоньки погасли, но, по непонятным причинам, он не спешил вернуться в бездну. Удивленный вид моллюска привел Густава в ярость. Он пнул его, но только поднял веер брызг. Кальмар шмыгнул под корягу, оставив его в одиночестве. Густав зачерпнул ладонью воды, плеснул в лицо и побрел к берегу.
Красная звездочка спряталась за хлопьями облаков. Но одно Густав понял точно – если мир сходит с ума, надо держаться за собственный дом. Где бы он ни был.
Глава 1
Как только такси свернуло на аллею, прогремел взрыв. Шофер резко ударил по тормозам; Наткета швырнуло на переднее сидение. Машину окутали клубы желтого дыма и на капот хлынул поток разноцветных искр.
– Проклятье! – водитель‑индус отжал клаксон. Гудок взметнулся и стих, сменившись перезвоном гонгов и блеяньем китайских рожков. В машину ворвался пронзительный треск петард – точно сотни гигантских сверчков разом завели песню.
Раскачиваясь на длинных шестах, из переулка появились два дракона – зеленый и розовый. В свете полуденного солнца, длинные тела, на изготовление которых ушло фантастическое количество фольги и рисовой бумаги, блестели и переливались. На широких лягушачьих мордах застыли улыбки, а с рогов свисали связки хлопушек, похожие на пулеметные ленты. Местами бумага тлела, прожженная искрами.
Рядом с драконами отплясывали люди в огромных масках, дергаясь, словно их подстегивали электрошокером. То и дело кто‑то принимался дико размахивать руками. Наткет решил что причина в статическом электричестве – обычное дело в разгоряченной праздником толпе. В подобной атмосфере и лампа накаливания начала бы светиться.
Разодетая процессия, состоящая из китайцев и смущенных туристов, захлестнула всю улицу – не проехать, не развернуться. Оставалось лишь ждать, когда освободят дорогу. Наткет взглянул на часы. До назначенной встречи оставалось больше часа, – может еще успеет вовремя и хотя бы на этот раз обойдется без осуждающих взглядов.
– Проклятые азиаты! Что ни день – то Новый год, – шофер в сердцах ударил ладонями по пластику руля. – Ну, куда лезете то?!!
Наградив процессию парой ярких эпитетов, таксист нервно поправил съехавшую на бок темно‑синюю чалму. Наткета подмывало спросить, с каких пор индусы сами перестали считаться азиатами, но шофер был явно не в духе. Конечно, Наткета защищала перегородка из толстого оргстекла между сиденьями, однако водитель мог и отказаться везти его дальше.
– Зачем мы вообще поехали через китайский квартал? Мне нужно совсем в другую сторону.
Таксист развел руками.
– Объезжали пробку на Центральной, – сказал он, со всей язвительностью неудачника. – Ну, что за город – хоть пешком ходи!
– Что верно, то верно, – усмехнулся Наткет. Таксист еще раз погудел, без надежды на отклик.
– Это все от лени, – сказал водитель. – Праздники, гуляния – тысяча поводов лишь бы не работать. Они свой Новый год неделю отмечают!
– Основательно, – согласился Наткет.
Он достал мобильный телефон и переключил в режим фотокамеры. На крошечном экранчике движения людей и чудищ приобрели неестественную грубость, словно неумелый монтажер вырезал из картинки половину кадров. Изображение смазалось и раскалывалось на разноцветные квадратики. Должно быть, так видят мир роботы. Наткет нажал на спуск, фотографируя карнавал.
Конечно, снимки, сделанные подобной камерой, никуда не годились, ну так и назначение ее иное. Не станешь же постоянно таскать килограммы объективов, штативов и вспышек на случай встречи с марсианами? А телефон для этого, пока теоретического, контакта подходил идеально: камера, диктофон, фонарик, компас и еще масса функций о существовании которых Наткет только догадывался. Телефон был одним из проявлений любви Наткета к многофункциональным вещам, вроде швейцарского ножа с двадцатью четырьмя лезвиями или штанов с двенадцатью карманами. Шалтай‑Болтай, в своей округлой простоте, назвал бы их вещами‑бумажниками. Они притягивали Наткета, как завзятого филателиста письмо в соседском почтовом ящике.
Тем временем, драконы скрылись за углом. Мимо такси пронесли крутящееся огненное колесо, брызжущее оранжевыми искрами, после настал черед огромных шаров из красной бумаги.
Шофер выглядел подавленным. На зеркале заднего вида висел грустный плюшевый слоник‑Ганеша. Водитель подтолкнул игрушку и долго смотрел, как та раскачивается. Ему стоило немалого труда держать себя в руках. Еще бы! – за простои в пробках не доплачивают.
Наткет снова взглянул на часы, с беспокойством отметив, что прошло пятнадцать минут. Похоже он погорячился, решив, что не опаздывает – время отсчитывало секунды, а они так и не сдвинулись с места. Скоро, чтобы успеть к назначенному сроку, придется гнать с недопустимой в городе скоростью. Водитель на это не осмелится.
Стоило позвонить и предупредить, но от самой мысли Наткету стало не по себе. Странное дело – ведь старик на него работал, выполнял заказы и получал деньги, а о рабочей субординации речи даже не шло. Возможно, причина крылась в том, что Корнелий годился ему в деды, а может – в уважении к мастерству. Как бы то ни было, в его обществе Наткет постоянно чувствовал себя как нашкодивший мальчишка, застуканный на месте преступления. И то, что сейчас их разделяли два десятка километров, ничего не меняло.
Решившись, Наткет набрал номер. Некоторое время он вслушивался в долгие гудки; потом в трубке щелкнуло и зазвучал голос Корнелия Базвиля:
– К глубочайшему сожалению, сейчас я не могу подойти к телефону. Я буду благодарен, если вы оставите сообщение после сигнала.
Наткет дождался писка и затараторил:
– Корнелий, это Наткет. Я немного задерживаюсь: меня окружили драконы и демоны. И скелеты, – добавил он, когда подросток в резиновой маске заглянул в машину. – Но скоро мы пробьемся. Не больше четверти часа… Если обойдется без катастроф… Ну, вы знаете: метеориты, землетрясения, динозавры…
Он нажал отбой, поняв, что и без того нагородил достаточно глупостей. Общение с автоответчиками у него не складывалось: с столь молчаливыми собеседниками, Наткет все время путался в словах и мыслях. Корнелий же, как назло, никогда не снимал трубку.
А еще старик не выходил из дома. Из‑за возраста или же из‑за болезни, приковавшей его к инвалидному креслу – Наткет не знал. В стенах дома ни то ни другое Корнелия не ограничивало. Он самолично сделал свое кресло, а это значило, что в нем можно совершить кругосветное путешествие. Старик был лучшим механиком‑изобретателем в Сан‑Бернардо. Полученная год назад премия за спецэффекты ко «Вторжению пауков с Марса» первейшее тому подтверждением. Узлы и механизмы, оживившие чудищ, сделал именно старик. Пауки оказались, настолько хороши и надежны, что уже снялись в трех продолжениях и на студии поговаривали о пятом фильме.
Сейчас Корнелий работал над тем, что Наткет называл Универсальной Чудовищной Лапой. Идея была проста: в каждом фильме, который Наткету приходилось делать, всегда наличествовала сцена, в которой монстр хватает какую‑нибудь девицу. Гигантские гориллы, ящеры, роботы, спруты, муравьеды – дальнейшие действия могли быть самыми различными, но акт хватания был обязателен. Причины, по которым режиссеры так трепетно любили эту сцену, оставались загадкой; вероятно, ее наличие шло отдельным пунктом в контракте, заключенном с профсоюзом монстров или девиц.
Для Наткета это значило лишь то, что приходилось делать одну и ту же работу. Придумывать и строить одну гигантскую длань, вторую, третью – со временем подобная монотонность приедается. Чтобы с ней разобраться Наткет выдумал Универсальную Лапу – многофункционального монстра, состоящего сплошь из хватательных конечностей. Когти, щупальца, клешни, плавники, манипуляторы, шланги… Если, упаси бог, придется делать фильм про мутировавший вишневый торт, Универсальную Лапу достаточно слегка загримировать взбитыми сливками.
Последнее время студия «Констриктор», на которой Наткет работал, набирала обороты. А ведь он еще помнил времена, когда из «чудовищного» реквизита на студии было лишь побитое молью чучело крокодила да костюм гориллы. Тогда они делали фильмы раз в месяц: «Крокодил», «Аллигатор», «Чудовище Черного Озера», «Тварь из реки», «Горилла против Крокодила», «Горилла против Аллигатора»… Если б не случайный пожар, после которого от чучела остались голова да кусок задней лапы, это могло бы продолжаться до бесконечности. Несчастный случай поставил руководство перед суровым фактом, – ставить на одну звезду непростительная роскошь. Кое‑как вытянув два фильма на жалких останках рептилии, решили расширять репертуар. Режиссеры получили карт‑бланш на монстров, а Наткету, чья должность в контракте значилась расплывчатой формулировкой «консультант по спецэффектам», выделили стол и каждый вторник стали отчитывать за превышение бюджета. Сегодня, по счастью, был четверг.
Разумеется, «Констриктор» так и не выполз за рамки формата «Блондинки и Чудовища» (существовало и грубое, не сказать физиологичное, определение, но Наткет старался его избегать), однако дела студии пошли на лад. Наткет совсем не жалел о временах, когда в его обязанности входило таскать на веревочке несчастного крокодила, по возможности не попадая в кадр. Работа, конечно, не пыльная, да и на визитке можно писать «укротитель аллигаторов» – вот только скучная до безумия. С новыми монстрами было как‑то интереснее.
Львиная доля заслуг, в перерождении «Констриктора» принадлежала именно Корнелию Базвилю. Сам бы Наткет никогда не смог заставить чудовищ работать. Еще отец говорил: мол, голова светлая, а руки – дырявые. Наткет не спорил. У него действительно получалось придумывать «всяческие штуки», но стоило взять отвертку или гаечный ключ, как все начинало ломаться. Теоретик до мозга костей. Как‑то для одного фильма Наткет решил самостоятельно построить жестяного робота: общую схему он придумал за час, еще пара часов ушла на детали. Собрать этого робота смог бы школьник, знающий в какую сторону завинчиваются гайки. Наткет же двое суток сражался с железной бочкой, резиновыми жгутами, гофрированными шлангами от пылесосов и прочим барахлом. То что в итоге получилось, прямо на глазах развалилось на части. Наткет с содроганием вспоминал осуждающее перемигивание лампочек‑глаз на жестяной голове.
Его мысли прервал мягкий толчок. Такси тронулось, пока не набирая скорости, но поредевшая толпа уже не могла их остановить. Люди расступались, хотя и продолжали радостно махать. В стороне громко хлопнула петарда, на удивление жалостливо, словно прощаясь. Водитель ответил на взрыв раздраженным гудком.
– Что б я еще, когда‑нибудь! – он нажал на газ; машина рванулась и шедшей навстречу женщине пришлось отпрыгнуть в сторону. В боковое стекло Наткет успел заметить изумленное лицо – выражение было точь‑в‑точь, как у ребенка, впервые попробовавшего рыбий жир. Шофер ухмыльнулся, насаждаясь мелкой местью.
– Она записала номер, – заметил Наткет.
Улыбка индуса тут же скисла. Он быстро взглянул в зеркальце заднего вида и склонился над рулем, пряча лицо. Наткет незаметно подмигнул плюшевому слонику – тот качнулся на повороте, соглашаясь с шуткой.
Вскоре такси выбралось на широкий проспект, зажатый меж геометрически четких берегов высоток. Наткет опаздывал уже на семь минут, но если все пойдет хорошо, без пробок и новых парадов – все шансы, что Корнелий ограничится только укоризненным взглядом, а не будет тяжко вздыхать да качать головой.
Проспект по широкой дуге выходил к автостраде. Машина въехала на бетонный мост. Вдалеке Наткет разглядел темную громаду океана, на фоне которой сверкающие небоскребы делового центра казались крошечными и жались друг к другу как пугливые дети. Желудок невольно сжался, от приступа агорафобии и боязни высоты. Сверху город выглядел совсем уж нелепо: игрушечные кубики, которые раскидали по побережью, не собираясь приводить в порядок. Складывалось впечатление, что планировкой Сан‑Бернардо не занимался никто, кроме периодических землетрясений.
Этот город никогда ему не нравился. Грязный, шумный, пыльный, а на соседних улицах говорят на разных языках – настоящий Вавилон, пару дней спустя после падения башни. Когда Наткет жил в Спектре – всего‑то семь сотен километров на север – он и представить не мог, как за полтора часа проехать триста метров, что севшая батарейка мобильного способна довести до истерики, и что можно искренне ненавидеть незнакомую толстую тетку в очереди к кассе супермаркета. И все это происходило на фоне постоянной и пустой суеты. С первого дня как Наткет перебрался в Сан‑Бернардо, он куда‑то спешил и при том постоянно опаздывал. Раздражался сам, раздражались на него, срывалось на ком‑то третьем… И так раз за разом. Конечно, природа склонна к цикличности, но в Сан‑Бернардо она приобретала уж очень неприятный оттенок.
Вторя этой цикличности, Наткет то и дело возвращался мыслями к «славным временам», когда он еще жил в Спектре. Чаще всего это случалось после четвертой порции «Кампари», всегда пробивавшей на ностальгию. Он вспоминал тихие и светлые улочки, не ведавшие пробок, кудрявившиеся вдоль дороги клены, уютные магазинчики и аккуратные домики, лесистые холмы Берегового Хребта и пустынные пляжи… Из Сан‑Бернардо родной городок казался чуть ли не раем, и с каждым годом сходство усиливалось. У него там остался дом: большой, двухэтажный, с башенкой и флюгером – не чета его нынешней, однокомнатной квартирке. Дом, который построил его отец. Теперь его дом; хотя Наткет там не жил, он исправно платил земельный налог. К шестой порции, Наткет твердо решал, что пора бросать возню большого города и возвращаться. Седьмая все ставила на место. Математика «Кампари» была хоть и вычурной, но строгой.
Если в Спектре все столь прекрасно, какого черта он бежал оттуда сломя голову? Остался дом? Ха! Да он не продал его только потому, что на такую дыру в жизни не найти покупателя. Небось, в комнатах давно поселились пауки и мыши, на чердаке совы, а в стенах – термиты. Вернуться… И что он будет там делать? Ловить рыбу или работать на лесопилке, спиваясь от тоски и скуки? Где‑где, а в Спектре толку от выдумывания чудищ никакого – на весь город один кинотеатр, какие уж там студии. Да и в Сан‑Бернардо дел невпроворот: график съемок горит, а «этот динозавр–кракен–муравьед какой‑то не страшный, сделайте что‑нибудь». В итоге, набиралась сотня причин, по которым возвращение в Спектр становилось невозможным. Обычно их хватало на месяц, а потом снова по кругу.
Шофер выругался, чуть не проскочив поворот. Наткет выглянул в окно, пока машина по спиральному спуску съезжала с автострады. Внизу раскинулось сонное царство двухэтажных домов на две семьи, рыжей черепицы и коротко стриженных газонов. Еще не пригород, уже не город – концентрированная мечта клерков после тридцати восьми. Наткет воспринимал такие районы как подделку, и при том – не лучшего качества. Попытка воссоздать уют маленьких городов, на окраине города большого, уже изначально обреченная на провал, как и положено компромиссам.
Как‑то Наткет рассказал об этом Корнелию, который жил как раз в таком районе. Старик не стал спорить, но предложил поговорить лет через десять. «Дом, это всегда дом», – сказал он напоследок, оставив Наткета в легком недоумении.
– У минимаркета направо и до конца улицы…
Водитель сбавил у поворота, и в тот же момент из‑за угла на полной скорости вылетела спортивная машина – выпрыгнула, как тигр на зазевавшуюся лань. Тормоза истерично взвизгнули; звук метнулся и застыл на самой высокой ноте. Время остановилось.
Рефлекторно вцепившись в сидение, Наткет удивленно смотрел, как вытягивается лицо шофера, как округляются глаза, как откинувшись в кресле, тот безуспешно пытается выдавить сквозь пол педаль тормоза, одновременно выкручивая руль… Отстраненно Наткет отметил правоту Эйнштейна. Интересно, сколько прошло на самом деле? Пара секунд, не больше? Нагнавшее время не замедлило схватить за ворот и со всей силы швырнуло о дверь. Наткет вскрикнул – не столько от боли, сколько от обиды, и тут же следующий рывок отбросил его назад. Зажав ладонью ушибленное плечо, он уставился в окно. По шее поползла липкая капелька пота.
Спортивная машина застыла полуметре от борта. Мышцы запоздало напряглись, желудок сжался когда Наткет со всей отчетливостью понял, что они чудом избежали лобового столкновения. Плюс‑минус секунда и разбились бы всмятку, – фирменное блюдо мегаполиса.
Ошалело Наткет смотрел на темные петли, прочерченные шинами на асфальте. Судя по траектории тормозного пути столкновение было не просто неизбежно – оно случилось два или три раза. Тем не менее, машины друг друга не задели. Мысли попрятались, будто пугливые мыши, но в груди заворочалось неприятное чувство. Словно только что случилось что‑то гораздо более жуткое, чем несостоявшаяся авария. Он перевел взгляд на спортивное авто.
Если у каждой машины действительно есть характер, то у этой он был дрянной. Автомобиль выглядел нагло и вызывающе дорого. Тонированные стекла, широкие колеса, низкая посадка… Внешне – скорость, застывшая в металле. В тоже время, стремительностью и плавностью обводов машина напоминала акулу. Узкая решетка радиатора скалилась хромированными зубами. Наткет неплохо разбирался в автомобилях, но сейчас не смог вспомнить «Порш» это или «Вайпер». Но одно он понял абсолютно точно: цена машины сопоставима с национальным бюджетом. Она была красная, как… Достойного сравнения Наткет не подобрал. Это был эталонный красный, не замутненный и намеком на полутона, и оттого неестественный до жути. Ни единого пятнышка грязи, даже колесные диски вылизаны до хирургического блеска.
Лицо индуса побелело, словно в чай плеснули двойную порцию молока. Трясущимися руками он вцепился в руль: того и гляди оторвет вместе с приборной панелью.
– Будь ты трижды проклят!! – завопил водитель.
Он потянулся к двери, собираясь выскочить из такси, и лично рассказать невидимому водителю, что он о нем думает. Но в последний момент только хлопнул по рулю.
Спортивная машина подала назад, из‑под колес полетели клубы пыли. Развернувшись, она рванулась мимо такси, чуть не зацепив зеркалом. Наткет успел заметить, что боковые стекла тоже тонированы.
– Номер! – крикнул шофер. – Ты запомнил номер?! Он у меня узнает…
Наткет не сразу сообразил, что вопрос адресован ему.
– Кажется, там была цифра тридцать шесть…
– Разве не семнадцать? – удивился таксист. – Черт!
С чудовищным опозданием он нажал на гудок; спортивной машины давно и след простыл. Из минимаркета выскочил толстый мужчина в рабочем комбинезоне. Он оглядел пустую улицу, покрутил пальцем у виска и поспешил вернуться.
– Нет, точно семнадцать, – повторил таксист. Он с силой толкнул слоника, так что тот ударился о стекло. – Я запомнил, у меня память, как у слона. Красный «Феррари», семнадцать в номере…
– Может поедем? – предложил Наткет.
«Феррари»? Разве это был «Феррари»? Так или иначе, спортивная машина исчезла. И все, что от нее осталось, кроме темных полос на асфальте, – неприятное беспокойство, звенящее словно комар под ухом. Автомобиль ему о чем‑то напомнил, как крестик на руке, только Наткет не мог понять о чем. Такое бывает когда на улице или в кафе сталкиваешься с вроде бы незнакомым человеком, а потом пытаешься вспомнить, где мог видеть его раньше. Нет, до сегодняшнего дня он точно не видел эту машину, но в то же время в ней было что‑то знакомое. Наверное выражение: что‑то в изгибе фар, в линиях корпуса, черноте стекол и сверкающей вылизанности. Мысли о таинственном авто отвлекли его. Наткет не заметил, что такси остановилось у дома Корнелия.
– Приехали, – напомнил водитель.
Наткет встрепенулся.
– Подождете? Я не долго.
Шофер крепко задумался. Наконец он щелкнул выключателем приемника, попав на окончание трансляции футбольного матча.
– Еще двадцатка, – сказал он, беззастенчиво заломив цену.
Наткет не стал спорить. Выскочив из такси, он поспешил к приоткрытой двери дома. Корнелий никогда ее не запирал, оправдываясь тем, что ему сложно каждый раз ее открывать. Сейчас она выглядела немым укором Наткетовой пунктуальности – мол хозяин слишком устал ждать у входа. Едва не сбив пластмассового фламинго рядом с крыльцом, Наткет вбежал в дом. Схватил пачку писем с придверного столика (отправка почты Корнелия шла неписанным пунктом в их договоре), запихнул их в карман, и только после этого, натянув подобающую улыбку, повернулся, готовясь встретить осуждающий взгляд.
– Добрый день, я…
Слова кончились.
Кресло‑каталка лежало на боку у стены. Большое колесо вращалось, покачиваясь как диск гироскопа. Тихо гудел электромотор. Корнелий, одной рукой держался за подлокотник с безумным количеством рычажков и переключателей. Только одной рукой.
Сам старик лежал на полу. Как всегда: щеки гладко выбриты, седые волосы набриолинены до блеска. И как всегда – строгий, черный костюм. Вот только на этот раз что‑то не заладилось: рубашка выбилась из брюк, тонкий галстук съехал на бок, а голова… Шея была вывернута назад и вбок – жутко и неправильно. Наткету захотелось ее немедленно поправить, привести Корнелия в порядок. На смуглом лице старика застыло выражение досады, смешиваясь со спокойствием свойственным лишь мертвецам.
Надо вызвать полицию. Тупая, механическая мысль, механические действия – достать телефон, набрать номер… Корнелий смотрел на него не мигая, так укоризненно, что у Наткета защемило в груди. Опаздывает?! Он и подумать не мог, насколько. Так не бывает или так не должно быть. Это ведь шутка? Просто спецэффект, старик же мастер?
Вызвать полицию…
Наткет достал телефон и уставился на экран, не понимая, что делать дальше. На заставке, мультяшного вида белка прыгала на ветке – на каждый третий прыжок опора ломалась и зверек, потешно размахивая лапами, падал до следующей. Наткет почувствовал странное родство с незадачливым грызуном. Оставалось замахать руками. Мир в котором он жил разваливался, уходил в темные глубины, словно Атлантида. А он оставался один посреди бушующего океана, не представляя в какой стороне находится земля.
Издалека донесся пронзительный вой полицейской сирены, спустя несколько секунд хлопнула входная дверь, опрокинув столик. Наткет замер – испуганный и сбитый с толку градом обрушившихся противоречивых указаний:
– Стоять! Не двигаться! На колени! Руки за голову!
Глава 2
В крошечной комнатке для допросов было душно. Лампа дневного света моргала через каждые две минуты – не слишком часто, чтобы зарябило в глазах, но с раздражающей регулярностью. Наверняка в реле установлен переключатель. Не иначе как советовались с психологом: так ваши клиенты будут чувствовать себя неуверенно и расколются быстрее. Но глядя в лицо полицейского инспектора, Наткет думал, что для ускорения процесса эта особа предпочла бы тиски для пальцев. Ему крупно повезло, что пытки запрещены законом.
Темного зеркала, из‑за которого если верить Голливуду должны за ним наблюдать, не обнаружилось. Зато в углу пряталась маленькая камера – Наткет мог бы показать ей язык, трюк который он иногда проделывал в супермаркетах, но обстановка не способствовала глупым выходкам.
Он размял запястья. Наручники сняли, но все еще казалось, что в кожу впивается липкая сталь. После того как взяли опечатки, пальцы почернели от дактилоскопического порошка. Вымыть руки не дали; грязь раздражала не меньше перемигиваний лампы. Наткет потер пальцами друг о друга, пока на подушечках не появились темные катышки. Он незаметно стряхнул их на пол.
Последняя пара часов сильно смахивала на дешевый розыгрыш из телешоу. Только сейчас он понял, что его не сфотографировали с номерной табличкой. Наткет бы не удивился, если бы дверь распахнулась: «Улыбнитесь! Вас снимает скрытая камера!». Скрытая, как же…
Вот только смерть Корнелия совсем не вписывалась в формат глупой шутки. Реальная, как упавший на голову камень. Сказать, что Наткет был растерян и подавлен – лишь вежливо намекнуть на его состояние. В голову настойчиво лезли обрывки воспоминаний, смешиваясь точно напитки в коктейле и смазываясь пустым «если бы». Если бы он приехал раньше, если бы в прошлом году не поскупился на чучело гагары, если бы…
Незавершенность и недосказанность, вот что хуже всего. Тоска горчила, как подступившая к горлу желчь, Наткет почти чувствовал ее вкус на языке. Вкус возможностей, которым не суждено стать реальностью. Какой бы он не представлял будущую жизнь, теперь на этих мечтах можно ставить крест. Вероятностное «завтра» растворилось в последнем взгляде Корнелия Базвиля. Наткет прекрасно помнил это чувство, точно такое как восемь лет назад, когда он узнал, что отец пропал без вести.
Полицейский инспектор – высокая дама с тоскливой физиономией разведенки за сорок – вдумчиво заполняла громадный бланк. Говорят, женщинам идет форма, но это был не тот случай. Одежда висела на ней мешком, хотя инспекторша и носила ее с вызовом, словно одним видом хотела доказать, что ей плевать на чужое мнение. Ее напарник, похожий на воробья длинноносый тип, тем временем изучал паспорт Наткета. Так внимательно, будто в тоненькой книжеце спрятался увекательный роман.
– Имя? Адрес? Место работы?
– Наткет Лоу. Кленовая улица, шестнадцать. Киностудия «Констриктор», консультант по спецэффектам.
Инспекторша старательно заполнила соответствующие графы.
– Консультант по спецэффектам? – уточнил ее напарник. – Это всякие взрывы, пальба… красивые падения?
– Заводные игрушки, – сказал Наткет, поняв к чему тот клонит. – Видели «Вторжение пауков с Марса»?
– Не смотрю я наших фильмов, – зевнул полицейский. – Скучно, а спецэффекты так и вовсе курам на смех.
– Спасибо, – скривился Наткет.
Полицейский усмехнулся и вернулся к чтению, оставив Наткета на растерзание напарнице.
– Что вас связывало с покойным?
– Чудовищная лапа.
На лице инспекторши не дрогнул ни один мускул. Она аккуратно вписала полученные сведения. Ее напарник достал из‑за обложки паспорта пачку бумажек – визитки, обрывки с номерами телефонов, несколько чеков и бланков. Бегло просмотрев, он задержался на визитке Наткета.
– Вот тебе раз… укротитель аллигаторов? – полицейский повертел картонный прямоугольник. – Был же консультант по спецэффектам. Начинаем врать?
– Одно другому не мешает, – сказал Наткет.
Инспектор перегнулся через стол. На секунду Наткету показалось, что сейчас его схватят за ворот или что там еще случается на допросах. Он отпрянул, чуть не упав со стула, но полицейский сдержался.