Лидия
Брат, я пришла, чтобы снова нарушить твой сон беспокойный,
Чтобы вновь накормить тебя пищей мучений,
Не то остановится мир.
Я смотрю на чудовищный лик твой, и ты разрываешь мне сердце.
Я смотрю на клинок в твоей пасти, я слушаю хриплые вздохи,
Я должна повторять это снова и снова,
Кровью наших грехов омывая миры.
Ты встаешь на дыбы, полон гнева и страха,
И всегда эта цепь, и клинок, и из пасти бегущая пена…
Я — сестра твоя, слышишь? Я здесь!
Не могу отпустить тебя, брат, и оставить как есть — не могу.
Пей из глаз моих, досыта пей из реки моих вен,
И меня накорми
Неизбывною болью своей, и слезами, и воем,
Нам нельзя голодать, понимаешь?
Не то
Вместе с нами иссохнет от жажды и все мирозданье.
Фенрис Освобожденный
Михаэла Маха
— Висел ты на Древе
Лишь девять ночей
По собственной воле,
Ты, ас вероломный!
Я же томлюсь
В жестоких оковах
До скончанья веков
Не по воле своей.
— Не должно тебе
Бродить на свободе:
Ты слишком свиреп,
Слишком неистов,
Ты голодней,
Чем Гери и Фреки,
Ты ненасытней
Воронов смерти,
Вот почему
Тебя мы связали.
— Неужто во всех
Девяти мирах
Сыну волчицы
Не было места?
Отняли выбор,
Предали веру!
Худший из вас —
Тюр вероломный:
Кормил и растил меня,
Был как отец мне!
Все вы в тот день
Чести лишились:
Я был сильнее,
Вы взяли коварством,
Хитрой волшбою —
Трусов оружьем!
Тюр, ты заплатишь,
Клятвопреступник!
Вечной враждой
Я вам обязан.
Вырос в неволе
Мой голод стократно,
Не утолят его
Девять миров:
Чтоб накормить меня,
Этого мало.
— Против тебя
Я выйду на битву,
Хоть и известен
Вирд мой от века:
Паду я в бою
И со мною — все те,
Чьи жизни забрал я,
Чтоб выжила Жизнь.
Горькою жертвой
Я мудрость купил,
Отсрочил я рок
На многие дни,
Надежду разжег я
В сердцах живых,
Лишь для себя
Не оставил надежд.
Выживут двое
Укрывшись в лесу.
Недолго тебе
Победу вкушать:
Вáли, мой сын,
Разорвет тебе пасть,
И станет владыкой
Нового мира.
Иди же, покончим
С давней враждой!
Мы ждали века,
Мы были с тобою
Стары, как мир,
Когда были юны
Девять миров.
Волку
Корби Петуленгро
Волк, ты стоишь под окном,
Скаля зубы и глядя в глаза мне,
Точь-в-точь, как мой собственный волк —
Моё тайное «я».
Не тот благородный тотем
Из фарфора и тонкой пластмассы,
Что стоит на столе у кровати,
А дикий и злобный, грозящий пожрать
Всех, кого я люблю.
Ты хотел бы, чтоб я увидел добычу в собственных детях
И разорвал их тела в кровавые клочья,
Чтобы я перегрыз
Горло моей любимой, спящей со мною рядом,
И помчался в ночь, завывая…
Волк, я должен закрыть окно
Отвернуться,
Залезть с головой под подушку —
Ради любви к ним,
Иначе любовь к тебе погубит нас всех,
Но если бы я сказал, что ты не живешь во мне,
Ты имел бы полное право вырвать язык мой —
За ложь.
Узы
Посвящается Фенрису, внутреннему и внешнему
Рейвен Кальдера
Троих родила Ведунья Железного Леса:
Дочь ее стала смертью,
Сын — разрушеньем,
А третье дитя обвило собою весь мир.
Холод и мгла в Нифльхейме, в подвале твоем
Под каменной толщей, где ты меня ненавидишь.
Во сне твоем снова и снова я — жертва твоя,
И ты настигаешь меня
Снова и снова
Не ради любви, но за то, что я сделал с тобой.
Но уж лучше возьми мое «я» сновидений,
И его растерзай,
Чем кого-то другого. Пред Волком, великим убийцей,
Я не спрячусь за теми, кого я люблю.
Вот он я, забирай; отгрызи мою руку,
Ограничь, искалечь меня,
Слезы и кровь отвори мне,
Заставь меня помнить отныне и день ото дня,
Всякий раз, когда я потянусь по привычке и вновь не смогу дотянуться.
Это — цена моей чести,
И все же она того стоит.
Корни гор
Скованы ноги твои, охотник за солнцем,
Волшебною цепью шести невозможных вещей,
Чтобы больше не мог ты свободно рыскать по миру,
Упиваясь резней. Я-то знаю, на что ты способен.
Я не верю твоим обещаньям, когда ты клянешься,
Что стал безопасен и хочешь сражаться со злом.
Ты в ловушке, и выхода нет.
Ты грозишь мне и требуешь клетку оставить открытой,
Но угрозы твои не страшны мне:
Худшее, что ты можешь, —
Это меня уничтожить; но именно так бы и вышло,
Когда б я поддался и снял с тебя цепь.
В недрах гор есть пещеры,
Обитают в них черные твари, вовеки не знавшие света,
Там ты часто скрывался от собственных дел,
Оставляя меня перевязывать раны
И горькие слушать упреки. Теперь
Ты останешься там навсегда,
До скончания века ты будешь лежать
На камнях подземелья и слушать,
Как гулкие реки струятся по венам земли.
Я буду тебе приносить еду и питье,
Верно, жалкие крохи, но сколько сумею,
И каждый кусок будет вымочен в зелье, дарующем сладкие сны,
Так что ты не умрешь,
Только будешь все спать и спать,
И во сне гоняться за солнцем.
Ибо так — милосердней.
Бороды женщин
Скован фаллос твой, пламени сын,
Ты — один из двуполого рода, созревший самцом без обмана,
И в радость тебе — проникать
Тараном свирепого члена в визжащую плоть,
Зубами — сквозь кожу,
В растерзанный мягкий живот — ненасытною пастью,
И думать, что все они здесь — для тебя,
А ты — для того, чтобы брать их,
Тебя же никто не возьмет, ибо ты не сдаешься.
Ты — волк, и тебе не дано различать
Цвета и оттенки; весь мир для тебя — черно-белый.
Что же, быть посему! Я не дам позабыть тебе рану,
Укрыться от знанья о том, что в твоем естестве
Не осталось самца. Я связал тебя накрепко
Знаками третьего, брата-сестры твоей,
Землю обвившей, как цепь
Обвивает тебя, и отныне
Ты будешь свободен от похоти.
Так — милосердней.
Птичья слюна
Пасть твоя скована сном, о несытый, чьи зубы
Тоскуют по сладкому солнцу.
С вороньей слюной в волосах я сижу и пою тебе
Хриплую песню,
Она погрузит тебя в сон,
Неглубокий, но этого хватит.
Как по радио в камере смертников
Тихая музыка плачет и плачет,
Покуда свирепая злоба не сменится хмурой тоскою,
Так я буду петь, чтобы ты подвывал мне и помнил,
Что я не забыл тебя, хоть ты и скован.
Так — милосердней.
Шум кошачьих шагов.
Скован твой вой, о певец, леденивший своим песнопеньем
Жаркую кровь, чтоб добыча застыла недвижно.
Ни единого звука не вырвется больше
За стены подвала; никто не услышит твой плач,
Никто не услышит
Слова искушенья, которыми
Бритвенно-острый язык твой взрезает до крови
Сердца, не забывшие жалость.
Никого ты теперь не заманишь в свое подземелье,
И никто не придет, не потянется робко сквозь прутья,
Потому что негоже, чтоб ты им обгладывал пальцы,
А ключа у них нет все равно,
Да и ты не услышишь их больше сквозь стены темницы:
Здесь царит тишина. Ни единого звука не слышно.
Ничто не нарушит твой сон.
Ибо так — милосердней.
Дыхание рыб
Скован чуткий твой нос, следопыт и охотник,
Всегда настигавший добычу,
Уверенно шедший по следу, пока твоя жертва
Металась от страха, заслышав пыхтенье твое
И безустальных лап барабанную дробь,
Неотступную смерть за спиною. И только вода,
Только рыбье дыханье, рекою твой путь преграждая,
Могло тебя сбить и заставить забыть о погоне:
Тогда ты садился и выл от смятенья и гнева.
Итак,
Чтобы ты не учуял добычу во сне
И, проснувшись, не начал бросаться на прутья
И биться о стены, и грызть, задыхаясь, холодные камни,
Тебя окружу я рекой моих слёз,
Ибо так — милосердней.
Жилы медведя
Скована сила твоя, что не знала пределов,
Неутомимая сила, искавшая вечно всё новые жертвы.
Кто сравнится в могуществе с воином рёкков,
Вожаком волколаков,
Навеки принявших обличие зверя?
Только Одина лютый медведь,
Что в сраженье не чувствует боли и ран.
Так и я должен накрепко сердце закрыть
От твоих оглушительных криков,
Притвориться глухим, равнодушным,
Бесчувственным камнем. Ты сделаешь так,
Чтобы я разделял твою боль, хочу я того или нет,
Но жалости я не поддамся: я знаю, что в мире твоем
Награда за жалость одна — мгновенная гибель.
Ведь я тоже люблю тебя, Волк, — да и как не любить?
И мой долг разрывает мне сердце,
Но выбора нет. Эти узы должны быть сильны,
И решетка — крепка, и тебе полагается спать.
Так закрой золотые звериные очи,
Усни, и не думай о плене своем,
Ибо так — милосердней…
…для тебя, если не для меня.
(Ибо Фенрис должен быть скован,
Или мир обратится в Хаос.)
День Фенриса