Ольга Евгеньевна Крючкова
Слуга Люцифера
Текст предоставлен автором https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=574245
Аннотация
Демон Асмодей, сын Люцифера, ведет изощренную игру, перемещаясь во времени. В средневековой Италии он обращает внимание на молодого кардинала Родриго Борджиа и его возлюбленную Ваноцци Катанеи. И решает, что эта пара вполне подходит для воплощения его планов. Имя Борджиа становится синонимом разврата, инцеста и жестокости.
Во время военных действий 1945 года демон подбрасывает Дмитрию Малышеву «свою любимую игрушку», магический кристалл. И все желания Дмитрия начинают сбываться. Он возвращается домой, женится на красавице, делает стремительную карьеру.
Ни семейство Борджиа, ни Малышевы не подозревают, что за все удовольствия и материальные блага придется заплатить высокую цену не только им, но и их потомкам.
Автор обложки ‑ Елена Крючкова.
Крючкова Ольга
Слуга люцифера
Пролог
Люцифер держал в правой руке прозрачный, словно вода, кристалл, наблюдая за жизнью смертных. Он, охваченный чувством смятения, понимал, что девушка, не в первый раз отражавшаяся в кристалле, земная черноволосая красавица, волнует его воображение.
Гвендолин, дочери простого саксонского землепашца, исполнилось пятнадцать лет, и она уже обрела достойные женские формы, коими приводила мужчин в смятение.
Отец девушки, понимая, что она вполне созрела для замужества, решил сосватать её за такого же землепашца, как и он сам, с одной лишь разницей, что тот был из соседнего селения, которое считалось более зажиточным.
Гвендолин, не подозревая о планах своего отца, как обычно гуляла по лугу, срывала цветы и плела венки. У неё получилось два венка, и они были недурны на вид: разноцветные полевые цветы придавали им летнее очарование и расточали дивный аромат.
На голубом безоблачном небе блестела утренняя звезда. Гвендолин стала всё чаще в последнее время замечать небесное светило, любуясь его неземной красотой: звезда переливалась синим блеском, образуя вокруг себя таинственный ореол.
Неожиданно звезда исчезла с небосвода, и в тот же миг перед ней появился молодой мужчина. Гвендолин вздрогнула:
– Кто ты? Зачем пугаешь меня?
– Красавица, я вовсе не хотел этого делать, – ответил обаятельный незнакомец и улыбнулся, обнажив белые ровные зубы.
Девушка невольно залюбовалась незнакомцем, что и говорить, он действительно был красив: высокий, складный, облачённый в лёгкую тёмно‑синюю тунику, и в довершении всего – светловолосый и голубоглазый.
Гвендолин невольно затрепетала под пристальным взглядом мужчины. Он же приблизился к ней и произнёс:
– Хочешь, я помогу тебе сплести самый красивый венок на свете?
– Да… – робко ответила девушка, не смевшая поднять глаза, и уже попавшая под обаяние мужчины.
Незнакомец протянул руку и быстро схватил несколько невзрачных полевых цветков. Затем, он начал сплетать их и, словно из воздуха в его руках появлялись цветы необыкновенной красоты, которые вовсе не произрастали на привычном для Гвендолин лугу.
Девушка с удовольствием наблюдала за ловкими движениями незнакомца – и вот венок был готов. Его украшали белые лилии, которые бедная крестьянка никогда не видела.
Девушка удивилась:
– Откуда эти дивные цветы?
– Да, вот же они, – жестом указал незнакомец на луг. И действительно, вокруг них колыхались на ветру белые огромные лилии.
Гвендолин пришла в смятение:
– Скажи: ты друид[1]? Ты пришёл сюда из дубовой рощи, что за холмом?
– О, да! Я – из рощи, – засмеялся незнакомец. – Но не той, что за холмом. Лучше примерь венок, я сделал его для тебя.
Он ловко накинул венок на чело Гвендолин. Она поддалась не объяснимому чувству, ещё не понимая, что её плоть охватило желание.
* * *
Люцифер часто посещал земную красавицу до тех пор, пока её не выдали замуж. Гвендолин хоть и была молода и наивна до встречи с соблазнителем, не сомневалась, что понесла ребенка именно от него.
В первую брачную ночь, когда муж впервые овладел Гвендолин, она, понимая, если на утро его родственники не обнаружат на постели полагавшихся при подобных обстоятельствах следов невинности, припрятала под кроватью чашу с кровью барашка, зарезанного её отцом для праздничного стола.
Ласки молодого мужа были грубы и неумелы, и Гвендолин, лёжа на брачном ложе, невольно вспоминала своего обворожительного возлюбленного. Молодая женщина тосковала по голубоглазому соблазнителю, несмотря на то, что укоряла себя за легкомысленность – ведь она даже не знала его имени.
Спустя два месяца после брачной ночи живот Гвендолин начал округляться, и, вполне естественно, у мужа возникли вполне правомочные подозрения: жена потеряла невинность задолго до свадьбы.
* * *
Вечерело. Гвендолин, избитая, вся в синяках, шла по тому самому лугу, где она летом познала любовный восторг. От прекрасных цветов не осталось и следа – они пожухли от холода и изморози, сковавшей землю.
Она опустилась на жёлтую траву, с трудом сорвала завядший некогда благоухающий ароматом цветок и прижала его к груди.
– Гвендолин! – Услышала она сквозь сон: она замерзала и впала в забытье.
«Если это – мой муж, – мысленно решила она, – то я лучше замёрзну и умру, но не вернусь в его хижину…»
Гвендолин почувствовала, как её подхватили на руки и понесли, не сомневаясь, что обратно в ненавистный ей дом.
* * *
Молодая женщина очнулась оттого, что ей было тепло и хорошо. Она слегка приподнялась и увидела, что находится в просторной хижине на плетёной кровати под меховым одеялом. Подле очага суетилась сморщенная старуха, размешивая в котле длинной деревянной ложкой пахучее варево.
Гвендолин с облегчением откинулась на плетёное ложе, подумав: «Я – не в хижине мужа, это точно. Лучше у чужих людей, чем с ним…»
Старуха повернула к ней изрытое морщинами лицо, напоминавшее запечённое яблоко:
– Здесь ты в безопасности. Я позабочусь о тебе, – проскрипела она, словно читая мысли Гвендолин.
…В положенный срок Гвендолин родила крепкого черноволосого малыша. Старуха принимала роды, что делала уже не в первый раз, но детское место никак не хотело покидать чрево роженицы, и она истекала кровью.
Гвендолин слабела с каждой минутой, понимая, что жить её осталось считанные часы.
– Прошу тебя… – едва слышно обратилась она к старухе. – Не бросай моего сына…
– Не волнуйся, дитя моё. О нём позаботятся.
Гвендолин была настолько слаба, что не придала значения словам старухи. Через несколько часов она умерла.
* * *
Голубоглазый красавец вошёл в хижину. Старуха, державшая младенца, подобострастно поклонилась.
– Я сделала всё, как вы велели, мой повелитель. Женщина мертва.
Люцифер кивнул.
– Покажи младенца! – Повелел он.
Старуха развернула домотканое одеяльце. Перед взором отца предстал здоровенький черноволосый мальчик. Люцифер дотронулся до малыша левой рукой, на его указательном пальце переливался ярко‑красный рубиновый перстень. Ребёнок завозился и заплакал. Люцифер отстранил руку: на груди младенца, под левым соском зиял ожог, по форме напоминавший ноготь.
– Что ж, Гвендолин сделала своё дело. Из него получиться верный слуга. Теперь ты должна выполнить своё предназначение. Вот возьми, – он снял перстень с рубином, – передай ребёнку в день, когда ему исполнится тринадцать лет. Всё что положено для будущего статуса ребёнок постигнет, когда придёт время. И имя ему будет: Асмодей[2]!
Из разговора падшего ангела и демона
– Скажи, Асмодей, – обратился Люцифер к своему слуге, – отчего ты пренебрегаешь моим подарком?
– Отнюдь, повелитель! – Склонился демон в раболепном поклоне. – Он вот уже семь веков хранится в башне замка Брюгенвальд[3]. Я стараюсь не вмешиваться в ход событий…
– Что ж, пожалуй, путь всё идёт своим чередом… – Согласился Люцифер. – Признайся мне, ты задумал новое развлечение, не так ли?
– Вы, как всегда правы, мой повелитель!
Глава 1
Год, Ватикан
Сорокалетний кардинал Родриго Борджиа, племянник самого Папы Каллиста III, был необычайно хорош собой. Он выделялся на фоне окружавших его священнослужителей. Борджиа был высок, атлетически сложен, его чёрные как смоль волосы густы, выразительные глаза имели красивый миндалевидный разрез. Если бы не его сутана, то он вполне мог бы сойти за графа или князя, предающегося развлечениям.
Родриго был весьма охотлив до развлечений, как впрочем, и все здесь собравшиеся служители нашего Господа. Если бы Господь узрел с небес, чем занимаются его верные слуги, то пришёл бы в ужас.
Каллист III, предчувствуя свою скорую смерть, решил организовать праздник и насладиться земными искушениями. Хотя сам он уже был достаточно стар и болен, но с довольствием созерцал совокупления своих молодых каталанов[4]и кардиналов с fornicatores[5]. В последнее время это было одно из его любимых развлечений. Каталаны и кардиналы не отказывали понтифику и охотно принимали участие в оргиях, удовлетворяя чудачества умирающего. Каллист любил поговаривать: «Уметь насладиться прожитой жизнью – прожить дважды».
И на этот раз праздник постепенно перерос в оргию, всё шло как обычно: священники напились, распалились и в самый подходящий момент появились ярко раскрашенные женщины в красных платьях.
Родриго любил fornicatores, особенно прельщало то, что они бесстыдно удовлетворяли любые его потребности. Иногда он затевал маленькие шалости, например, пихал женщинам шоколадные конфеты за корсаж, а затем извлекал их оттуда языком. Шутка с конфетами была самой любимой Каллистом. И в этот раз он желал насладиться ею:
– Родриго! – позвал он и тут же закашлялся кровью. – Я желаю, что ты откушал сладостей.
Племянник понимающе кивнул. Он взял из вазочки горсть конфет и направился к весьма симпатичной fornicatore. Она была смуглой, её кожа отливала медью, красивые скулы подчёркивали искусно наложенные румяна, глаза были умело подведены, отчего казались ещё больше и глубже.
– Как тебя зовут? – поинтересовался Родриго у девицы.
– Ваноцца Катанеи, – ответила она, понимая, для чего подошёл кардинал. Она быстро ославила шнуровку корсажа, отчего её прелестная грудь стала видна почти полностью.
– О, какие розы! – восхитился Родриго. – Не ослабляй более шнуровки и не лишай меня возможности насладиться маленькой шалостью.
После этих слов он высыпал из руки подтаявшие conffettos прямо на грудь прелестницы. Ваноцца слегка колыхнула своими прелестями и конфетки закатились в укромное местечко между ними.
Родриго обнял женщину и начал вынимать их оттуда языком. Ваноцца откинула голову: ей было приятно прикосновение полных губ кардинала, они возбуждали её.
Наконец Родриго извлёк последнюю conffetto под всеобщий восторг зрителей. Его губы были густо перемазан шоколадом. Он отёр их платком, извлечённым из рукава сутаны.
Родриго слизнул шоколад с груди чаровницы, и впился ей в губы. Поцелуй получился страстным и долгим. Кардинал, сам того не ожидая, возжелал Ваноццу с дикой страстью, не церемонясь, он завалил её на бархатные подушки, разбросанные для подобных утех под деревьями, где уже несколько пар предавались плотским наслаждениям.
Каллист поднялся со своего кресла, стоящего в густой тени деревьев. Его всегда восхищала мужская сила племянника. Вот и сейчас старый понтифик дрожал от восторга, наблюдая, как Родриго обладает женщиной, доводя её своей силой до исступления.
Каллист приблизился к любовникам.
– Браво, мой мальчик! Как ты силён! Ну, покажи мне, на что ты ещё способен!
Родриго скинул с себя сутану, сорвал платье с Ваноцци, перевернул её вниз животом и вошёл в неё сзади.
– О‑о! – протянул Каллист.
Его лицо покрылось испариной, он пожирал глазами, как Родриго в животной позе берёт fornicatore снова и снова. Каллиста затрясло, так, что Родриго и всем остальным стало страшно.
К понтифику подбежал кардинал, его сутана была расстегнута на уровне паха, откуда бесстыдно свисали мужские достоинства.
– Вам плохо, Ваше Святейшество?
– Нет! Мне хорошо! И я хочу насладиться последними моментами своей жизни! Fugit irreparabite tempus![6]– почти покричал он, смотря на кардинала дикими расширенными глазами. – Я хочу, чтобы вы продолжали! Все как один! И у меня на глазах!
Каллист зашёлся кашлем и упал. Кардинал, стоящий перед Его Святейшеством с неприкрытым vergogna[7], растерялся: Каллист хрипел, его тело сотрясали предсмертные судороги.
Fornicatores перепугались, похватали свои одежды и кинулись врассыпную. Перед испускающим дух понтификом остались лишь полуголые священнослужители. Папа Каллист III умер без покаяния.
* * *
Ваноцца уже почти дошла до piccolo via[8]Пиццо‑ди‑Мерло, где находился дом её отца – художника Якопо Пинктори, зарабатывающего на жизнь тем, что целыми днями он проводил, слоняясь по Риму, пытаясь запечатлеть образ какой‑либо знатной мадонны, садящейся в карету: он мгновенно схватывал пропорции, овал и черты лица.
Затем Пинктори заканчивал рисунок и отправлялся к тому самому богатому дому, дабы попытаться его продать. Общаться, как правило, приходилось со слугами. Они брали рисунок, показывали своей матроне и та, видя себя несколько преукращенной, соглашалась его купить за пару серебряных монет. Этих денег хватало Пинктори на удовлетворение личных потребностей. О дочери Ваноцци и не думал: считал, что её содержание – дело мужа, Гвидо Катанеи, кстати, тоже художника, целыми днями проводящего в пьянстве.
Ваноцца была предоставлена сама себе, и ей ничего не оставалось делать, как продавать своё красивое тело. Но мечталось совсем об ином – найти богатого любовника и с его помощью выбраться из нищеты.
Неожиданно, кто‑то подхватил её под руку. Ваноцца очнулась от мыслей: перед ней стоял красивый мужчина в чёрном бархатном камзоле, расшитом серебром. Он левой рукой опирался на изящную трость из красного дерева с серебряным наболдажником в виде змеи. Девушка заметила на его указательном пальце кроваво‑красный рубин.
– Signorina[9]! Что вам угодно? – поклонилась она.
– То, что и всем, – улыбнулся мужчина, обнажая ослепительно белые зубы.
«Если бы у меня был такой цвет зубов», – подумала Ваноцца, – я бы точно, нашла богатого любовника».
Мужчина подхватил женщину под руку и без объяснений увлёк к своей карете, обтянутой чёрным шёлком. Ваноцца была не в настроении, она вырвалась:
– Signorina, вам не стыдно обижать бедную женщину?! Куда вы тяните меня?
– Туда, где воплотятся все твои мечты, – ответил незнакомец и снова улыбнулся. – Доверься мне.
Он распахнул дверцу кареты и слегка подтолкнул Ваноццу. Она села на бархатное темно‑красное сидение. Мужчина расположился напротив неё.
– Итак, Ваноцца Катанеи: ты и впрямь bella donna[10], как говорят. Надеюсь, что ты ещё и умна.
Женщина молчала, понимая, что незнакомцу не нужно её тело, а нечто другое.
Незнакомец, словно проникший в её сокровенные мысли, продолжил:
– Вот‑вот, нечто другое! Я предлагаю тебе сделку.
– Какую? Вы юрист? – наконец вымолвила красавица.
– Скорее servitore del diavolo[11]. Ты готова продать душу дьяволу? И получить взамен то, что пожелаешь?
Ваноцца не колебалась:
– Да, готова! – ответила она, вызывающе вскинул подбородок.
– Браво! Я не ошибся в тебе Ваноцца! Что ж скрепим наш договор.
Незнакомец посмотрел на свой рубиновый перстень: камень стал насыщенно‑красным, создавалось впечатление, что ещё мгновенье и из него начнёт сочиться человеческая кровь.
Ваноццу пронзила нестерпимая боль под левой грудью.
* * *
Шло время, но в жизни Ваноцци ничего не изменилось. О встрече с таинственным незнакомцем она думала: «Богатый извращённый граф развлекался. Простых занятий любовью ему мало – вот и прижигал женщинам грудь».
Она смутно помнила их встречу и, в конце концов, убедила себя, что это временное alienazio[12], а граф – просто извращенец.
Муж Ваноцци, Гвидо Катанеи, окончательно спился. Он мог не появляться дома в течение нескольких дней, что совершенно не тревожило молодую женщину – ё муж тяготил её, она молила, чтобы Бог или Дьявол прибрали его. И вот молитвы её были услышаны, но кем остаётся только догадываться: Гвидо нашли мёртвым на соседней улице рядом с таверной. На его теле отсутствовали следы насилия, причина смерти так и осталась неизвестной.
Молодая вдова недолго пребывала в трауре и почти сразу же вышла замуж за миланца Джорджио дела Кроче. Торговец, прибывший в Рим по делам гильдии, не устоял и запутался в каштановых волосах Ваноцци, да так и женился на ней. Дела Кроче намного старше Ваноцци, но, несмотря на это, женщина привязалась к нему и испытывала чувство благодарности за то, что перестала заниматься постыдным ремеслом.
Материальное положение моны дела Кроче улучшилось: миланец приобрёл небольшой, но добротный дом на улице Рикосоли, что у ворот Сан‑Галло.
Мона обрела долгожданный покой и вела достойный образ жизни. Джорджио дела Кроче постоянно разъезжал то в Милан, то во Флоренцию, то в Сиену и молодая жена надолго оставалась одна.
И вот однажды, когда июньский день перевалил за полдень, на пороге нового дома синьоры дела Кроче появился тот самый красавец‑кардинал, который развлекался в ней на оргии почти год назад.
Женщина растерялась, испытывая смятение: её плоть желала красавца‑кардинала, но разум говорил, что она должна вести себя достойно.
– Как вы нашли меня, Ваше Преосвященство? – спросила женщина.
– Очень просто. Несмотря на то, что Рим велик, при желании и деньгах можно найти кого угодно.
Ваноцца улыбнулась:
– Я более не занимаюсь ремеслом fornicatore. Мой муж – торговец из Милана, Джорджио дела Кроче, достойный и добрый человек.
– И пусть остаётся таким, – Родриго засмеялся. – Тебе не надо снова продавать своё тело. Я предлагаю: стань моей любовницей, и ты ни в чём не будешь нуждаться!
– Хорошее начало разговора, – Ваноцца удивлённо вскинула брови. – Муж отбыл по делам, и будет отсутствовать почти неделю: так, что я в вашем распоряжении.
Ваноцца направилась в спальню и жестом пригласила кардинала следовать за ней. После Джорджио дела Кроче – Родриго Борджиа был ненасытен.
* * *
В положенный срок у моны дела Кроче родился первенец, которого Джорджио нарёк Хуаном. Сиор[13]Джорджио дела Кроче был совершенно уверен, что крепкий черноволосый малыш его сын и Ваноцца не стала разочаровывать своего супруга.
Кардинал посещал мону Ваноцци часто, почти при каждом отъезде её мужа. Родриго был счастлив, что произвёл на свет сына и решил не останавливаться на одном ребёнке.
Джорджио дела Кроче был человеком умным и подозревал о связи своей жены с Борджиа. Но он молчал: память о покойном Папе Каллисте III ещё была жива в Риме.
Спустя два года Ваноцци родила второго мальчика – Цезаря. Борджиа был в восторге и подарил своей верной подруге купчие на недвижимость. Ваноцца дела Кроче стала состоятельной женщиной, владея постоялыми дворами и домами, которые она сдавала в наём ремесленникам и женщинам лёгкого поведения. Её муж ничего не знал об этом, пребывая в полном неведении…
Глава 2