Прототипом
Целью и этого опыта толкования стихотворений является показ
тех лингвистических средств, посредством которых выражается идей-
ное и связанное с ним эмоциональное содержание литературных про-
изведений. Что лингвисты должны уметь приводить к сознанию все
эти средства, в этом не может быть никакого сомнения. Но это должны
уметь делать и литературоведы, так как не могут же они довольство-
ваться интуицией и рассуждать об идеях, которые они, может быть,
неправильно вычитали из текста. Само собой разумеется, что одного
узколингвистического образования недостаточно для понимания ли-
тературных произведений: эти последние возникают в определённой
социальной среде, в определённой исторической обстановке и имеют
своих сверстников и предшественников, в свете которых они, конечно,
только и могут быть поняты. Но плох и тот лингвист, который не раз-
бирается в этих вопросах. <...>
В дальнейшем, путём подробного лингвистического анализа, я по-
стараюсь показать, что лермонтовское стихотворение является хотя и
прекрасной, но совершенно самостоятельной пьесой, очень далёкой от
своего quasi-оригинала.
Ein Fichtenbaum steht einsam Н а севере диком стоит одиноко
Im Norden auf kahler Höh! Н а голой вершине сосна
Ihn schläfert, mit weisser Decke И дремлет качаясь, и снегом сыпучим
Umhüllen ihn Eis und Schnee. Одета, как ризой, она.
Er träumt von einer Palme, И снится ей всё, что в пустыне далёкой,
Die fern im Morgenland В том крае, где солнца восход,
Einsam und schweigend trauert Одна и грустна на утёсе горючем
Auf brennender Felsenwand. Прекрасная пальма растёт.
Fichtenbaum, что значит «пихта», Лермонтов передал словом сосна.
В этом нет ничего удивительного, так как в русско-немецкой словар-
ной традиции Fichte и до сих пор переводится через сосна, так же как
и слово Kiefer, и обратно — пихта и сосна переводятся через Fichte,
Fiсhtenbaum (ср. «Российский с немецким и французским переводами,
словарь» Нордстета, 1780—82 гг.).
В самой Германии слово Fichte во многих местностях употребля-
ется в смысле «сосна», и, по всей вероятности, Гейне под Fichtenbaum
понимал именно «сосну». Для образа, созданного Лермонтовым, со-
сна, как мы увидим дальше, не совсем годится, между тем как для
Гейне ботаническая порода дерева совершенно неважна, что доказы-
вается, между прочим, тем, что другие русские переводчики переве-
ли Fichtenbaum кедром (Тютчев, Фет, Майков), а другие даже дубом
(Вейнберг). Зато совершенно очевидно уже из этих переводов, что
мужеский род (Fichtenbaum, а не Fichte) не случаен / 3 / и что в своём
противоположении женскому роду Palme он создаст образ мужской
неудовлетворённой любви к далёкой, а потому недоступной женщи-
не. Лермонтов женским родом сосны отнял у образа всю его любовную
устремлённость и превратил сильную мужскую любовь в прекрасно-
душные мечты. В связи с этим стоят и почти все прочие отступления
русского перевода.
По-немецки психологическим и грамматическим подлежащим яв-
ляется стоящее на первом месте Fichtenbaum, которое, таким образом, и
является героем пьесы. По-русски сосна сделана психологическим ска-
зуемым и, стоя на конце фразы, как бы отвечает на вопрос: «Кто стоит
одиноко?» Ответ малосодержательный, так как ничего не разъясняет
нам / 4 /; но сейчас для нас это и неважно — важно только подчеркнуть,
что у Лермонтова сосна лишена той действенной индивидуальности,
которую она имеет в немецком оригинале как подлежащее. <...>
Из проделанного лингвистического анализа следует совершенно
недвусмысленно, что сущность стихотворения Гейне сводится к тому,
что некий мужчина, скованный по рукам и по ногам внешними обстоя-
тельствами, стремится к недоступной для него и тоже находящейся в
тяжёлом заточении женщине, а сущность стихотворения Лермонтова
— к тому, что некое одинокое существо благодушно мечтает о каком-то
далёком, прекрасном и тоже одиноком существе. <...>
1. См. «Русская речь», I, изд. Фонетического ин-та, 1923, где помещен
первый опыт — «Воспоминание» Пушкина.
2. В основе настоящей статьи лежит доклад, сделанный мною впервые
в иностранной секции Общества изучения и преподавания языка и словес-
ности в 1926 г.
3. На это мимоходом обратил внимание Потебня («Из записок по тео-
рии словесности», 1905, с. 69) и более подробно, хотя, по-моему, не очень
удачно, Берлин («Сочинения М.Ю. Лермонтова», ч. I, 1912, с. 132) (очень
интересное с педагогической точки зрения издание избранных сочинений
Лермонтова с подробными комментариями и объяснениями, к сожалению
забытое и, к еще большему сожалению, не нашедшее подражателей).
4. Нужно, впрочем, сказать, что отсутствие в русском языке неопреде-
лённого члена делает невозможным сделать из сосны индивидуальность,
которая нужна для образа: «Сосна стоит одиноко на голой вершине» нельзя
сказать, так как это значило бы, что сосна растёт одиноко на голых верши-
нах; сказать «некая сосна» нельзя, так как это говорит несколько больше,
чем даже немецкий текст, и стилистически не подходит. Лучше всего было
бы сказать «одна сосна», как мы говорим: «один доктор рассказывал нам»,
«одна старушка, живущая в этом доме, приходит к нам» и т.п. Однако всё
же «одна сосна» звучит несколько двусмысленно ввиду непривычности
индивидуализации неодушевлённых предметов: «один стол стоял в ком-
нате» может значить только, что в комнате, кроме стола, ничего не было.
Цит. по: Щерба Л.В. Избранные работы по русскому языку. М., 1957.
С. 97, 98—99, 104. __