Бывшие социалистические страны Восточной Европы сейчас поглощены налаживанием связей с Западом. Наследие десятилетий существования мировой соцсистемы сильно сказывалось на протяжении 1990х годов — восточноевропейские государства настороженно относятся к России, да и экономические стимулы отношений с ней очень ослабли. Россия, в свою очередь, тоже сконцентрировалась на своих непростых взаимодействиях с Западом и долго не замечала бывших союзников. Показательно отсутствие российских инициатив на этом направлении. Свидетельством оценки отношений с восточноевропейскими государствами как второплановых служит очень небольшое число визитов туда российских премьеров (о президенте и речи не идет).
Попытки "возвращения" в Восточную Европу до сих пор остаются слабыми. Наиболее активную роль Россия старалась играть на Балканах — в одном из основных конфликтных регионов мира, где она традиционно имела сильные позиции, а Сербия веками считалась ее надежным союзником. Но самостоятельное балканское направление появляется в российской политике только во второй половине 1990х годов, поскольку раньше сербы следовали в русле западной политики. После 1995 — 1996 гг. Россия, используя традиционные связи с Югославией, берет на себя роль посредника между нею и Западом в стремлении защитить свои позиции на Балканах и предложить сбалансированную модель урегулирования с учетом сербских интересов. Правда, обмен визитами с Югославией оказался крайне затруднительным, в т.ч. изза санкций против нее.
В 1998 — 1999 гг. Россия предпринимает отчаянную попытку повлиять на принятие решений по политическому обустройству Балкан и будущему Югославии. Примаков в ранге министра иностранных дел в марте 1998 г. совершает турне по странам бывшей СФРЮ. Еще более ярким стал его визит (уже как премьерминистра) в бомбардируемый Белград в апреле 1999 г. Интерес к России демонстрируют и государства, возникшие при развале СФРЮ (в 1998 г. в Москву приезжали президенты Македонии и Хорватии). Более стабильны отношения с Болгарией, в советские времена — верного союзника Москвы, но после распада "восточного блока" открыто дистанцирующейся от России. Руководители Болгарии все чаще посещали Россию: премьерминистры — в 1996 и 1997 г., президент — в 1998 и 1999 г. (последний раз — неофициально). В то же время высшие российские руководители давно в Болгарии не бывали (визит Ельцина прошел еще в 1992 г.), хотя налицо особый интерес гигантов российского ТЭК — "Газпрома" и "Лукойла" к этой стране.
За пределами Балкан наиболее стабильны и позитивны отношения России со Словакией, которая нацелилась на роль геополитического "моста" между Россией и Украиной, с одной стороны, и Западной Европой — с другой. Однако такие контакты развивались тогда, когда фактическим руководителем Словакии был В. Мечьяр. После прихода там к власти прозападного правительства стимулы для укрепления отношений сильно ослабли.
Менее интенсивными оказались связи с Польшей и Венгрией, хотя с началом правления А. Квасьневского восточное направление в польской политике усилилось. Новый президент Польши уже дважды побывал в России — в апреле 1996 и июле 1998 г. Контакты с Венгрией развиваются не столь активно, но все же заметны: премьерминистры Венгрии были в России в 1995 и 1999 г., а министр Примаков ездил в Венгрию в феврале 1998 г.
Еще слабее оказалось политическое взаимодействие с Чехией и, как ни странно, Румынией. Эти страны за последнее время слишком явно демонстрировали свою западную ориентацию и уделяли России минимальное внимание.
Политические элиты большинства восточноевропейских стран — от рубежей бывшей Югославии до Украины — не жалеют сил, чтобы доказать, что уж ихто страна всегда была "органической частью" Европы и лишь происки восточного соседа временно отторгли ее от "Большой" Европы. Кредо восточноевропейских политиков — версия "похищенной Европы" М. Кундеры. В ход идут любые аргументы — и исторические связи, и религия, и культура, и якобы особые психологические качества титульного народа, роднящие его с "коренными" европейскими народами. По остроумному замечанию В.Цьшбурского, в Восточной Европе — "всяк европеец, да у каждого сосед — азиат".
Главный "азиат" — конечно же, Россия, отождествляемая с СССР и коммунистическим режимом как источник угроз и нестабильности. Но далеко не ясно, где на востоке проходят политические и культурные границы Европы, что такое Центральная и Восточная Европа. Ситуация осложняется непростым соотношением между макро("межблоковой") и микрорегиональной геополитикой, связанной с неустойчивостью в прошлом небольших государств Восточной Европы, расположенных, в терминах Дж. Фэфгрива, в зоне столкновения интересов (crush zone) Германии и России [Faifgrieve 1915].
В итоге в 1990е годы связи с Восточной Европой остаются слабым местом российской внешней политики. Вместе с тем Россия за последние два года прилагала немало усилий, чтобы стать значимым фактором на Балканах, предлагала свои услуги в качестве международного посредника и восстанавливала связи с рядом государств данного региона. Эта активность вписывается в российскую стратегию поддержания "многополярного мира", таким образом, объяснять подобную политику традициями панславизма и/или покровительства по отношению ко всем православным странам можно лишь отчасти. Базисный панортодоксизм находит весьма слабый отклик, как в общественном мнении России, так и за ее пределами.
Концепции типа "братьяславяне", "православные братья" на исходе прагматического XX в. во многом утратили свое значение. Правда, и в западной, и в российской прессе необходимость проведения Россией активной политики и противостояния военному вмешательству Запада в события на Балканах часто объяснялась именно кровным родством между русскими и сербами. На самом деле, как показывают данные ВЦИОМ, российские граждане вовсе не безоговорочно встали горой за сербов — около 40% опрошенных были склонны винить в конфликте обе стороны и лишь 14 — 16% возлагали вину только на косоваров (по мнению еще 5 — 7% виноваты были сербы, около 40% затруднялись ответить). Подавляющее большинство опрошенных (более 80%) высказывалось резко против вооруженного участия России в конфликте на Балканах.
Со многими православными странами внешнеполитические связи постсоветской России почти не развиваются (например, с Румынией и Болгарией, особенно после занятия ими открыто прозападных позиций во время конфликта в Косово). Относительно доверительными, правда, стали отношения с Грецией и Кипром (в отличие от советского периода, когда они считались "капиталистическими"), что отразилось в переговорах о поставках ракетных зенитных комплексов этим странам. Это, кстати, вызвало негативную реакцию как Турции, так и Запада в целом: казалось, что ситуация XIX в. с его "восточным вопросом" вновь возникает в мировой политике.
Итогом стала реальная опасность создания очередного "железного занавеса" к западу от российских границ. Возрастающий риск новой изоляции хорошо осознан в России. У нее свои "экзистенциальные страхи": представления о стране как об "осажденной крепости" традиционны для российских политиков. В их коллективной памяти свежи воспоминания о недавних периодах истории, когда Россия действительно противостояла угрозам со всех сторон. Этим, кстати, объясняется характерное и для других континентальных держав стремление обезопасить себя геополитическими "оболочками", защищающими "коренную" территорию. Поэтому восстановление хороших связей со странами транзитной между Россией и Западной Европой зоны, столь внезапно "выпавшей" из сферы наших жизненных интересов, остается одним из основных вопросов российской внешней политики.
РОССИЯ И СТРАНЫЗАПАДА
В 1990е годы отношениям с Западом Россия уделяла самое пристальное внимание (как правило, не менее трети визитов с заметными спадами в 1992, 1996 и 1999 г.). При этом явный приоритет был отдан интеракциям с тремя странами дальнего зарубежья — США, Германией и Францией.
На всех уровнях довольно активными были контакты с США. Выделяется, в частности, 1995 г., когда состоялся обмен визитами на высшем уровне: Клинтон посетил Москву в мае, Ельцин нанес ответный визит в октябре. Однако во время вторых сроков правления обоих президентов интенсивность связей существенно упала (правда, в 1998 г. президент России был в Денвере на встрече "восьмерки" и сразу же после дефолта 17 августа глава США приехал в Россию). Все же резонанс от этих встреч был небольшим. Американцы уделяли преимущественное внимание приему В. Черномырдина, который, будучи премьерминистром, считался вероятным преемником Ельцина и побывал в США дважды в 1997, один раз в 1998 г. Далее контакты развивались совсем неудачно. Руководитель кабинета Примаков, отправившийся в США, в момент начала бомбардировок Югославии развернул свой самолет и отказался от визита. Потом США в июле 1999 г. всетаки посетил премьерминистр С. Степашин, но вскоре он был удален со своего поста.
Очевидно, что ослабление интенсивности взаимодействия с США (политические отношения с Канадой почти не развивались, особенно во второй половине 1990х годов) и, наоборот, усиление связей с западноевропейскими странами следует считать существенной тенденцией второй половины этого десятилетия. Данный процесс начался после ухода с поста министра иностранных дел А. Козырева. И действительно, в 1996 г. внимание к Северной Америке резко сокращается по сравнению с предыдущими тремя годами.
Зато связи с Западной Европой, прежде всего с Германией и Францией, развивались более стабильно, и их фон всегда был положительным. Россия начала формирование своей новой европейской политики. На первом этапе главным партнером в Европе считалась Германия, один из главных кредиторов России. Позднее Россия стала уделять возрастающее внимание Франции — не в ущерб, а в дополнение к прогерманской политике. Пока ФРГ остается самым активным партнером России. Ее канцлеры — Г. Коль и Г. Шредер — регулярно каждый год посещали нашу страну. Со своей стороны, Ельцин, в последнее время правления мало выезжавший за рубеж, был в Германии и в 1997, и в 1998, и в 1999 гг.
Начиная с 1997 г. Россия активно пытается усилить французское направление своей внешней политики. Этот факт получает позитивный отклик от президента Ж. Ширака, который охотно идет на контакт с Москвой в стремлении сбалансировать германское влияние и укрепить позиции своей страны в России: в течение 1997 г. он трижды побывал у нас и повторил визиты в последующие два года, а Ельцин в 1998 и 1999 г. посетил Францию (последний раз участвовал в саммите Совета Европы в Страсбурге).
Важнейшая внешнеполитическая инициатива нашей страны — объявление о создании "тройки" в составе России, Германии и Франции во время приезда в Москву Коля и Ширака в марте 1998 г. В этом образовании в России усмотрели ключевой фактор европейской безопасности. Итак, главным содержательным моментом европейской политики России стала ориентация на союз с Германией и Францией как способ сближения с Европейским союзом и включения в систему европейского баланса сил.
В последние три года довольно стабильны отношения с Италией, лидеры которой всерьез интересуются постсоветской Россией. Премьерминистр Р. Проди нанес визит в Москву в 1997 г., Ельцин был в Риме в следующем, а в 1999 г. в РФ приехал новый премьерминистр М. Д'Алема. Любопытно, что на фоне ослабления взаимодействий с главными европейскими партнерами России в ее верхах было заявлено: первый визит российского президента после выборов 26 марта 2000 г. состоится в Италию. Наблюдается также некоторое оживление связей с Испанией, которое может стать еще одним фактором формирования более сбалансированной (т.е. "замечающей" и другие страны) европейской политики России. Об этом, в частности, свидетельствует визит в Москву главы испанского кабинета Х.М. Аснара в мае 1999 г. В этом контексте выделяется неадекватно слабое взаимодействие России с Великобританией, которая, будучи ближайшим союзником Вашингтона в Европе, не стала нашим значимым партнером: традиции взаимопонимания между ней и российским государством не столь крепки, как в случае с Германией и Францией. Однако показательны визиты премьерминистра Т. Блэра в Москву вскоре после его избрания в 1997 г. и Ельцина в Бирмингем на саммит "восьмерки".
Из других европейских географических ареалов особо можно выделить Северную Европу, отношения с которой традиционно развиваются на протяжении веков. Здесь главным партнером остается Финляндия — тесные связи с ней были налажены еще в советское время. Руководители Финляндии неоднократно посещали Россию на протяжении всех последних лет, причем чаще, чем отечественные политики (на высшем уровне визитов туда вообще не было). Сравнительно активно Россия взаимодействовала с Швецией и Норвегией, о чем говорит уже тот факт, что Ельцин успел посетить первую страну в 1996 г., а вторую — в следующем).
Роль других "малых" европейских государств в российской внешней политике невелика, хотя во многих из них наши политические лидеры бывают весьма часто, участвуя в многосторонних встречах. Например, Нидерланды, Бельгия, Дания, Португалия, Ирландия оставались на периферии российских политических интересов, да и в них самих интерес к России был незначителен.
Отношения с Западом — одни из основных и в то же время самых проблемных для России. Решение о расширении НАТО на восток принималось до того, как было разработано представление о новой системе безопасности в Европе; оно стало результатом кризиса идентичности НАТО, утратившего после распада СССР многолетнего "естественного" врага и вынужденного искать новый смысл своего существования [Салмин 1999]. Самым простым способом вновь обрести такую идентичность оказалось возвращение к старым геополитическим кодам, выработанным за десятилетия холодной войны, к прежним представлениям о потенциальном противнике. Тем самым мощь НАТО противопоставляется "империалистическим устремлениям" России, якобы стремящейся любыми средствами восстановить свой контроль над территорией бывшего СССР. Западные СМИ начали настойчиво создавать образ уже новой России как "чужой" для Запада страны, принципиально невосприимчивой к ценностям либеральной демократии, пораженной коррупцией и неспособной уважать права человека. Цель прокатившихся по странам Запада в 1999 г. пропагандистских кампаний — доказать, что Россия утратила возможности и моральное право влиять на принятие важных экономических и политических решений в Европе и в мире.
Еще более осложнили взаимодействия между Россией и Западом война с Югославией в мартеиюне 1999 г. и последовавшие за ней события. У нас восприняли решение о бомбардировках Югославии как покушение на суверенитет независимого государства и попытку Запада, в первую очередь США, диктовать мировому сообществу свою волю в обход ООН, закрепить создание однополярного геополитического порядка и разрушить основы сложившейся после второй мировой войны системы международной безопасности. Таким образом, акция натовских союзников покушалась на коренные принципы российской внешней политики и была расценена как прямая угроза национальной безопасности. Отчаянным маршем десантников из Боснии в Приштинский аэропорт Россия стремилась доказать свое право на самостоятельную позицию в мире. В Москве опасались, что если сегодня "наказывают" Югославию, то завтра будут давить политическими, экономическими и даже военными средствами на Россию. Один из авторов этой статьи еще в 1992 г. отмечал: тезис "сегодня Сербия — завтра Россия" есть напоминание о реальности, требующей определения политических приоритетов и моделей взаимоотношений, исходя из культурноисторических предпосылок" [Туровский 1992: 83].
И впрямь, очень скоро в западной прессе была инициирована мощная антироссийская кампания. Многие использованные в ней аргументы, прежде всего о коррумпированности российской политической и деловой элиты, соответствовали действительности. Но основной смысл кампании, в сущности, заключался в доказательстве тезиса Г. Киссинджера о том, что Запад принципиально не может доверять России, поскольку русской нации в целом имманентно присущ империализм и российское общество органически невосприимчиво к ценностям либеральной демократии. Следовательно, Запад должен противостоять России с тем же постоянством, с каким он сопротивлялся Советскому Союзу, вне зависимости от специфики московского режима власти [Kissinger 1996].
Впервые за десятилетия возникла реальная возможность прямого вмешательства объединившихся западных стран в дела России — ощутимых экономических, политических и даже военных санкций в случае продолжения военных действий в Чечне. Создавалось впечатление, что на Западе существует заинтересованность в воссоздании биполярного или, точнее, псевдобиполярного (поскольку российскозападные отношения уже не являются ключевым фактором глобального порядка) мира: противостояния между объединенным западным сообществом и Россией — очень ослабленной, но попрежнему в образе "империи зла". Это усилило в нашей стране чувство небезопасности и "геополитического одиночества", дало новые козыри сторонникам антизападных и изоляционистских геополитических концепций. В результате создаваемая с 1996 — 1998 гг. модель отношений с Западной Европой перестает работать на фоне новой волны антироссийских настроений. Эта разрушительная тенденция опять не позволяет образовать прочный базис для взаимного сотрудничества с исторически самым важным для России европейским геополитическим ареалом, полноценная замена которому в ближайшем будущем представляется невозможной.
РОССИЯ И АЗИЯ
Азиатская политика России за последнее время существенно изменилась. В советские годы она по преимуществу сводилась к связям с арабскими странами и Индией, которые воспринимались в качестве геополитических союзников СССР, борющихся с "империализмом". Сейчас приоритеты иные. Само формирование азиатского вектора отечественной политики воспринимается, как способ преодолеть зависимость от Запада, восстановить российскую геополитическую субъектность и как вклад в формирование многополярного мира в противовес Pax Americana.
Для России главными в геополитическом плане на азиатском направлении становятся отношения с Китаем. Именно российскокитайские саммиты воспринимались как доказательство самостоятельности внешней политики РФ и своего рода вызов Америке. Именно на встречах с китайскими руководителями Россия провозглашала свою приверженность идеям многополярного мира (в свою очередь, КНР фактически поддержала действия в Чечне). Ельцин четырежды побывал в Китае — в 1992, апреле 1996, ноябре 1997 и декабре 1999 г. (его последний визит в качестве главы государства). А председатель КНР Цзян Цзэминь посетил Москву в апреле 1997 и ноябре 1998 г. Еще более частыми были контакты на уровне глав правительств: Черномырдин нанес визит в Пекин в июне 1997, С. Кириенко — в июле 1998 г. Со своей стороны, премьер Госсовета КНР Ли Пен был в России в 1995, 1996 и 1998 г., а сменивший его Чжу Жунцзи — в феврале 1999 г.
Закономерным для азиатской политики РФ стало формирование "азиатской пятерки", в которую вошли Россия, Китай, Казахстан, Киргизия и Таджикистан. В августе 1999 г. в Бишкеке прошел саммит "пятерки", на котором стороны подтвердили свою готовность к геополитическому альянсу, фактически, данное образование явилось симметричным действием относительно создания вышеупомянутой "европейской тройки". Россия в этой евроазиатской системе претендует на роль интеграционного центра, формирующего трансконтинентальную ось Париж — Берлин — Москва — Пекин с подключением ряда центральноазиатских государств.
Любопытно, что российская внешняя политика отдавала определенное предпочтение Китаю по сравнению с Индией — крупнейшим партнером СССР, в чем состоит важное отличие российской политики от советской. Одной из причин того стала внутренняя нестабильность в Индии (в советские времена были налажены прочные связи с "кланом" НеруГанди). Другой — большая геополитическая значимость Китая и особенности его позиционирования в глобальной системе, позволяющие считать альянс с Китаем противовесом американскому доминированию. Третья причина — географическое соседство двух стран. Потому политические контакты России и Индии развиваются неоправданно слабо, ведь после 1993 г. президент РФ не бывал в этой попрежнему перспективной для нас стране, а Москву почти не посещали индийские руководители (премьерминистры Индии были в России только в 1994 и 1997 г.). Активнее действовать на индийском направлении пытался только понимающий тонкости азиатской политики Примаков, который, став главой кабинета, поехал в Индию в декабре 1998 г. Тогда было заявлено о возможности создания оси Москва — Дели — Пекин как противовеса геополитическим амбициям Запада. В этом просматривается та же тенденция, что и на европейском направлении. Сначала Россия делает выбор в пользу самой крупной и перспективной державы (Германия в Европе, Китай в Азии), затем начинает искать "дублирующего" партнера, чтобы вместо — двухполюсной системы образовать более стабильный треугольник, оставляющий ей пространство для маневра между двумя находящимися в сложных отношениях центрами силы (Франция в Европе, Индия в Азии).
Видимо, Россия в Азии ищет не одного, а сразу двух "дублеров" Китая и ориентируется на формирование геополитического четырехугольника. Об этом свидетельствует явное улучшение отношений с Японией. Прорывом здесь стала красноярская встреча Ельцина с японским премьерминистром Р. Хасимото в апреле 1997 г., за чем последовали активные интеракции 1998 г., когда в Японии побывали Президент РФ (апрель) и премьерминистр Кириенко (июль), а Россию посетил глава правительства К. Обути (ноябрь).
Пока неясно, на какого второго по значимости партнера в Азии сделает ставку Россия — на Японию или Индию. Либеральные круги предпочитают видеть в этом качестве Японию, тогда как консерваторы — Индию. 1999 г. не дал ответа на этот вопрос, т.е. перспективы остаются на обоих направлениях.
Совсем новый вектор азиатской политики России — попытки участвовать в интеграционных процессах в АТР. Не имея сейчас реальных возможностей стать одной из лидирующих тихоокеанских держав, Россия старается хотя бы обозначить свое положение в этих процессах. На АТР в качестве нового центра интеграции, а не только на традиционных советских сателлитов (Вьетнам и Лаос) обратили внимание еще при М. Горбачеве, что зафиксировано в его Владивостокской речи в июле 1986 г., где СССР был определен как "также азиатская страна". Знаменателен и первый визит советского руководителя в Южную Корею в 1991 г., вызвавший резкую реакцию КНДР.
После распада СССР МИД в лице Козырева и Примакова уделял внимание форумам АСЕАН: первый посетил конференцию этого альянса в Брунее и июлеавгусте 1995 г., а второй — встречу министров иностранных дел странчленов в Джакарте в июле 1996 г. и конференцию АСЕАН на Филиппинах и июле 1998 г. Будучи премьерминистром, Примаков участвовал в саммите АТЭС в Малайзии в декабре 1998 г., что подавалось как прорыв на тихоокеанском направлении. В продолжение традиции в октябре 1999 г. на форуме АТЭС в Окленде побывал премьерминистр Путин. Однако заметно, что в этом случае Россия пытается догнать события: интерес АСЕАН к ней остается небольшим (например, из поездок глав стран альянса — только визит в Россию президента Филиппин в 1997 г.).
Очевидны намерения России сохранить (или восстановить) активную позицию на Ближнем и Среднем Востоке, присущую некогда СССР. Здесь у нашей страны сложилась группа традиционных партнеров, таких как Сирия и Ирак, отчасти — Египет. Россия также старалась не утратить хотя бы часть влияния на процессы ближневосточного урегулирования — Ельцин участвовал в международной конференции по данной проблеме в Египте в марте 1996 г.; в 1995 — 1997 гг. руководители МИД ежегодно совершали турне по Ближнему Востоку. Тщательно подходил к российским инициативам в данном регионе востоковед Примаков. В итоге удалось пробудить интерес арабских лидеров к России: после долгого перерыва в Москве побывали президент Египта Х. Мубарак (1997 г.), президент Сирии Х. Асад (1999 г.), не говоря уже о частых визитах лидера Палестины Я. Арафата.
В отличие от СССР с его проарабскими позициями РФ ныне удается роль более эффективного посредника благодаря наладившимся отношениям с Западом и Израилем (визиты израильских премьерминистров — очень частое явление) и сохраняющимся связям с арабами. Функции посредника Россия старается выполнять и в проблемной ситуации между Западом и Ираком. Как и в случае с Югославией, задача России состоит в том, чтобы рационально довести иракскую позицию до западных партнеров и настоять на учете ее деталей при принятии решений. Не случайно иракский вицепремьер Т. Азиз неоднократно посещал Москву во время каждого обострения указанного конфликта. Наконец, символично участие президента России (несмотря на неважное здоровье) в похоронах короля Иордании Хусейна в феврале 1999 г.
Контакты с Ираном, о целесообразности которых спорят в российском — истеблишменте, малопродуктивны, ибо встречают резко негативную реакцию Запада. Фактически его нажим не дает России возможность самостоятельной линии в этом направлении. По данной причине обмен визитами редок: Примаков был в Тегеране в декабре 1996 г. и Иванов — в ноябре 1999 г.
Зато растет интерес к России исламского мира (прежде всего Пакистана и стран Персидского залива), вообще или почти не сотрудничавших с СССР. Премьерминистр Пакистана посетил Москву в апреле 1999 г. Контакты со странами Персидского залива пока развиваются на уровне министров иностранных дел, но это всетаки некий прорыв: в 1997 в РФ побывал руководитель внешнеполитического ведомства Омана, в 1999 г. — Москву посетили министры иностранных дел из Саудовской Аравии и Кувейта. Между тем баланс визитов с Турцией, с которой у России традиционно сложные политические отношения, попрежнему очень невелик, несмотря на уже ставшие прочными экономические связи и огромный приток туристовроссиян (участие Ельцина в саммите ОБСЕ в Стамбуле в ноябре 1999 г. и за несколько дней до этого приезд премьерминистра Турции Б. Эджевита в Москву). В 1990е годы Турция предпочитает геополитические игры с тюркскими государствами ближнего зарубежья, а также с Украиной.
Перспективным становится восстановление связей с традиционными партнерами в Азии. Как и в случае с Европой, пока интенсивность взаимодействий явно недостаточна и далека от прошлых "рекордов". Возобновление отношений с Сирией, Египтом, осторожные контакты с Ираком (здесь российская нефтяная компания "Лукойл" реализует свои экономические проекты) отмечены выше. Сохраняется присутствие в Монголии, где Россия пытается удержать контроль над крупнейшим медным комбинатом "Эрдэнэт" (глава МИД был в УланБаторе в ноябре 1996 г., а в декабре 1999 г. Россию после многолетнего перерыва посетил президент Монголии). Связи с Вьетнамом, который Россия едва не потеряла навсегда как бывший свой форпост в ЮгоВосточной Азии, тоже восстанавливаются вполне успешно: Черномырдин приезжал в Ханой в ноябре 1997 г., а президент Вьетнама с ответным визитом в августе 1998 г. Однако общение с Лаосом и Камбоджей, считавшимися в советский период социалистическими, сошло почти на нет.
Таким образом, азиатское внешнеполитическое направление постепенно становится наиболее перспективным и эффективно развивающимся. Эта тенденция рассматривается в российском истеблишменте как способ дальнейшей диверсификации международных связей (вместо прежнего прозападного курса), формирования сбалансированной и самостоятельной внешней политики "по всем азимутам". Вместе с тем подобная переориентация пока напоминает геополитическую игру, не обеспеченную ресурсами, т.е. она адекватно не подкреплена экономически. Ясно другое: Россия в Азии сегодня создает себе задел на будущее, обозначая свое присутствие в крупнейших центрах мировой политики и заявляя о принципиальном неприятии нацеленности Запада на глобальную гегемонию.
Кроме того, обозначенная внешнеполитическая тенденция может считаться евразийской только с большой долей условности. Речь идет не о догматическом евразийстве в духе работ П. Савицкого или А. Дугина, а о "естественногеографическом" евразийстве, исходящем из признания географического положения России в центре Евразии определяющим фактором ее внешней политики. В результате Россия:
— включается в глобальный расклад сил в качестве союзника Китая и, возможно, Индии, чтобы не допустить западного (прежде всего американского) главенства над миропорядком, старается оформить "четырехугольник" Москва — Пекин — Токио — Дели с участием центральноазиатских государств;
— демонстрирует свое намерение участвовать в процессах интеграции в АТР;
— восстанавливает отношения с традиционными партнерами бывшего — СССР;
— выступает в качестве международного посредника в разрешении проблемных ситуаций в зонах геополитических разломов (Ближний и Средний Восток).