Олег Семенович Ладыженский
Мост над океаном
https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=157595
Аннотация
Проза Олди неотделима от поэзии. Касыды в «Я возьму сам», баллады из «Песен Петера Сьлядека», лирика «Мага в Законе», насмешливые сатиры из «Ордена Святого Бестселлера», хокку, танка и рубайи, дружеские эпиграммы и посвящения, щедро разбросанные на просторах книг, скрытые под авторскими псевдонимами «Ниру Бобовай» или «Фрасимед Мелхский», стилизации под Бернса, Вийона, Хайяма, Аль‑Мутанабби, поэмы «Одиссей, сын Лаэрта» и «Иже с ними». И вот, наконец, у вас в руках сольный том стихов Олега Ладыженского, куда вошли многие стихотворения, как издававшиеся ранее в контексте романов и повестей Олди, так и новые, публикующиеся впервые.
====================================
Восторженные речи? – пустяки.
Хулительные возгласы?! – пустое.
А что стихи?
По‑прежнему стихи.
По‑прежнему одни чего‑то стоят.
И по ступеням
ритма,
не спеша,
С улыбкою к душе идет душа.
Олег ЛАДЫЖЕНСКИЙ
МОСТ НАД ОКЕАНОМ
(СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ)
Это удивительно в первую очередь для меня самого. Пожалуй, я никогда не скрипел зубами по ночам от страстного желания увидеть свой поэтический сборник. Только стихи: одинокие, полузамерзшие бродяги на снежном поле бумаги. Обучившись трем знаменитым аккордам, я напевал их в компаниях и в спектаклях; бывало, читал, чтобы не сказать хуже – декламировал – милым барышням, любимой жене, друзьям, коллегам и почтенной публике, оказавшись в очередной раз на сцене; с удовольствием «точил рифмы» внутри прозаических книг, раздражая одних, других оставляя равнодушными – и, смею надеяться, радуя третьих…
Началось это странно, чтоб не сказать: комично.
Отчего люди, разумные, добропорядочные существа, вдруг начинают говорить стихами? От любви, взаимной или несчастной. В приступе безумия. Повинуясь возвышенным порывам, подчиняясь ревнивой владычице‑Музе – или хотя бы из вредности, желая досадить сопернику рифмованной гадостью пасквиля. Так или иначе, я впервые съехал на поэзию "от ремонта". Мы перебрались в новую квартиру на улице Петровского, бывшей Бассейной – помните? "Жил человек рассеянный на улице Бассейной…"? – и, глядя на воцарившийся хаос, смешной семилетка‑первоклассник вдруг разразился поэмой.
Поменяли мы квартиру,
Там везде зияли дыры,
Стали делать мы ремонт –
Блохи выгнали нас вон…
Вот такая вульгарная лирика. Вот такой лирический герой среди мешков цемента и кирпичной крошки. Мой отец, артист разговорного жанра и эстрадный драматург, увидел в этом перст судьбы. Ну и я не подкачал: вскоре родились «Источник заразы» (о стае дворовых кошек, подкармливаемых добрыми соседками), «Мат» (о спортивном мате в палисаднике, а не о том, о чем Вы подумали), «В зоопарке я и Вовка…» – и романтическая «Баллада о Робин Гуде», чудачка в зеленом плаще, чудом затесавшаяся в компанию пролетариев от сатиры.
Стоит ли удивляться, что спустя полгода "ужасное дитя" поступило в литературную студию Дворца пионеров и школьников им. Постышева? Студию вел замечательный поэт и мудрый учитель Вадим Левин. Мы говорили о странных вещах. Например, взахлеб обсуждали: "Что можно делать при помощи стихов?" Поверьте, это не тот вопрос, на который ребенок ответит с легкостью. Здесь пасовали взрослые: родители с удовольствием оставались на наших "посиделках", принимая живейшее участие. Один отрок, чье имя стерлось в памяти, выдал: "С помощью стихов можно зарабатывать деньги!" Что ж, в определенной степени он оказался прав. Мы бросали друг дружке мячики: кто скорее вернет с рифмой? "Палка‑галка" быстро уступило месту вопросу "Кремль?.." Мячик дрожал в руке. Черт его знает, с чем этот Кремль рифмуется… Кремень? Ремень? Я выдал несусветное: "Крем ль?" Этот загадочный крем, который вызывает у стихотворца явные подозрения, преследует меня до сих пор.
На конкурсе "Стихов про зверей" я отметился в жанре психологической миниатюры:
На шкафу сидит жирафа,
А козел стоит у шкафа,
Потому что тот козел
На жирафу очень зол.
Вскоре после этого четверостишия в литературной студии очутился некий Дмитрий Громов. Символично, не правда ли? Громов, значит, грянул, Ладыженский перекрестился. Призрак шкафа по имени Олди тогда еще бродил по далекой Европе, собираясь вернуться в Харьков только в 1990‑м, лет через пятнадцать.
Шли годы. Гормоны бурлили в крови. Борода уже выросла, седина еще не пробилась, но бес настойчиво тарабанил в ребро. Нашлось место и любовным стансам, и пародиям, и "хайямкам", и театральным зонгам из пьес, которые я ставил, в которых играл. Ничтоже сумняшеся, я сочинял "под Вийона", играя "поющего" Франсуа в "Жажде над ручьем" Юлиу Эдлиса, сочинял "Солдатскую" и "Песнь конторщика" в дипломном спектакле "Когда фея не любит" Феликса Кривина, где заодно присвоил роль Короля; работал с рок‑оперой по пьесе В. Коростылева "Король Пиф‑Паф, но не в этом дело"…
Но сольная книга стихов?
Это было едва ли не самым фантастичным из написанного мной.
Как правило, куда отчетливее я представлял рифмы и ритмы в общем потоке романа: песни из спектакля, действующие заодно с актерами, музыкой, освещением и декорациями. Да, разумеется: и со зрительным залом. Многие стихи так и рождались, многие по сей день ждут своей трагедии или комедии. Но однажды Его Величество Читатель начали слать к своему покорному слуге фельдъегерей с депешами: ласковыми, гневными, настойчивыми или вкрадчивыми. Его Величество требовали того, о чем редко задумывался скромный певец. Его Величеству захотелось песен вне спектакля. Актеры могли отдохнуть, декорации – на время лечь в хранилище, и осветитель уже готов был уйти пить водку, выключив прожектора и загасив свечи.
"Кроме того,– властно сказал монарх,– ведь есть же и неспетое?!"
"Кто я такой, чтобы спорить?" – подумал я.
"Ваше Величество, я счастлив,"– подумал я.
И это чистая правда.
Восторженные речи? – пустяки.
Хулительные возгласы?! – пустое.
А что стихи?
По‑прежнему стихи.
По‑прежнему одни чего‑то стоят.
И по ступеням
ритма,
не спеша,
С улыбкою к душе идет душа.
Искренне Ваш, Олег Ладыженский
ВЕНОК КАСЫД
Гордому сердцу твоему,
Абу‑т‑Тайиб аль‑Мутанабби
КАСЫДА О НОЧНОЙ ГРОЗЕ
О гроза, гроза ночная, ты душе – блаженство рая,
Дашь ли вспыхнуть, умирая, догорающей свечой,
Дашь ли быть самим собою, дарованьем и мольбою,
Скромностью и похвальбою, жертвою и палачом?
Не встававший на колени – стану ль ждать чужих молений?
Не прощавший оскорблений – буду ль гордыми прощен?!
Тот, в чьем сердце – ад пустыни, в море бедствий не остынет,
Раскаленная гордыня служит сильному плащом.
Я любовью чернооких, упоеньем битв жестоких,
Солнцем, вставшим на востоке, безнадежно обольщен.
Только мне – влюбленный шепот, только мне – далекий топот,
Уходящей жизни опыт – только мне. Кому ж еще?!
Пусть враги стенают, ибо от Багдада до Магриба
Петь душе Абу‑т‑Тайиба, препоясанной мечом!
КАСЫДА О ВЕЛИЧИИ
Величье владыки не в мервских шелках, какие на каждом купце,
Не в злате, почившем в гробах‑сундуках – поэтам ли петь о скупце?!
Величье не в предках, чьей славе в веках сиять заревым небосклоном,
И не в лизоблюдах, шутах‑дураках, с угодливостью на лице.
Достоинство сильных не в мощных руках – в умении сдерживать силу,
Талант полководца не в многих полках, а в сломанном вражьем крестце.
Орлы горделиво парят в облаках, когтят круторогих архаров,
Но все же: где спрятан грядущий орел в ничтожном и жалком птенце?!
Ужель обезьяна достойна хвалы, достойна сидеть на престоле
За то, что пред стаей иных обезьян она щеголяет в венце?
Да будь ты хоть шахом преклонных годов, владыкой племен и народов,‑
Забудут о злобствующем глупце, забудут о подлеце.
Дождусь ли ответа, покуда живой: величье – ты средство иль цель?
Подарок судьбы на пороге пути? Посмертная слава в конце?
КАСЫДА О БЕССИЛИИ
Я разучился оттачивать бейты. Господи, смилуйся или убей ты! –
чаши допиты и песни допеты. Честно плачу.
Жил, как умел, а иначе не вышло. Знаю, что мелко, гнусаво, чуть слышно,
знаю, что многие громче и выше!.. Не по плечу.
В горы лечу – рассыпаются горы; гордо хочу – а выходит не гордо,
слово "люблю" – словно саблей по горлу. Так не хочу.
Платим минутами, платим монетами, в небе кровавыми платим планетами,‑
нет меня, слышите?! Нет меня, нет меня… Втуне кричу.
В глотке клокочет бессильное олово. Холодно. Молотом звуки расколоты.
Тихо влачу покаянную голову в дар палачу.
Мчалась душа кобылицей степною, плакала осенью, пела весною,‑
где ты теперь?! Так порою ночною гасят свечу.
Бродим по миру тенями бесплотными, бродим по крови, которую пролили,
жизнь моя, жизнь – богохульная проповедь! Ныне молчу.
КАСЫДА О ПОСЛЕДНЕМ ПОРОГЕ
Купец, я прахом торговал; скупец, я нищим подавал;
глупец, я истиной блевал, валяясь под забором.
Я плохо понимал слова, но слышал, как растет трава,
и знал: толпа всегда права, себя считая Богом!
Боец, я смехом убивал; певец, я ухал, как сова,
и безъязыким подпевал, мыча стоустым хором,
Когда вставал девятый вал, вина я в чашку доливал
и родиною звал подвал, и каторгою – город.
Болит с похмелья голова, озноб забрался в рукава,
Всклокочена моя кровать безумной шевелюрой,
Мне дышится едва‑едва, мне ангелы поют: «Вставай!»,
Но душу раю предавать боится бедный юрод.
Я пью – в раю, пою – в раю, стою у жизни на краю,
Отдав рассудок забытью, отдав сомненья вере;
О ангелы! – я вас убью, но душу грешную мою
Оставьте!.. Тишина. Уют. И день стучится в двери.
КАСЫДА ОТЧАЯНЬЯ
(написанная в стиле «Бади»)
От пророков великих идей до пороков безликих людей.
Ни минута, ни день – мишура, дребедень, ныне, присно,
всегда и везде.
От огня машрафийских мечей до похлебки из тощих грачей.
Если спросят: "Ты чей?", отвечай: "Я ничей!"
и целуй суку‑жизнь горячей!
Глас вопиющего в пустыне
Мне вышел боком:
Я стал державой, стал святыней,
Я стану богом,
В смятеньи сердце, разум стынет,
Душа убога…
Прощайте, милые:
я – белый воск былых свечей!
От ученых, поэтов, бойцов, до копченых под пиво рыбцов.
От героев‑отцов до детей‑подлецов – Божий промысел,
ты налицо!
Питьевая вода – это да! Труп в колодце нашли? Ерунда!
Если спросят: "Куда?", отвечай: "В никуда!";
это правда, и в этом беда.
Грядет предсказанный День Гнева,
Грядет День Страха:
Я стал землей, горами, небом,
Я стану прахом,
Сапфиром перстня, ломтем хлеба,
Купцом и пряхой…
Прощайте, милые:
И в Судный День мне нет суда!
Пусть мне олово в глотку вольют, пусть глаза отдадут воронью –
Как умею, встаю, как умею, пою; как умею,
над вами смеюсь.
От начала прошлись до конца. Что за краем? Спроси мертвеца.
Каторжанин и царь, блеск цепей и венца – все бессмыслица.
Похоть скопца.
Пороги рая, двери ада,
Пути к спасенью –
Ликуй в гробах, немая падаль,
Жди воскресенья!
Я – злая стужа снегопада,
Я – день весенний…
Прощайте, милые:
Иду искать удел певца!