Году семьи посвящается
Андрей Воскресенский
Летящий
на паутине
Повесть
Курган
2008г.
Воскресенский А. Летящий на паутине. Повесть - Курган,: издательство «АнгелА», 2008 – 192с.
С Андрей Воскресенский, 2008 год.
От автора
Дорогой читатель! Юность очень сложная и ответственная пора в жизни любого человека. Хочется попробовать себя во всём – петь, танцевать, писать стихи, изобретать, рисовать, играть в спектаклях, путешествовать, любить и быть любимым. Самое главное заключается в том, что в молодые годы человек впервые сталкивается с трудностями «взрослой» жизни. В детстве папа и мама, бабушки и дедушки, воспитатели и учителя оберегают малыша от встречи с неоднозначными, подчас суровыми и нелицеприятными сторонами обычной жизни. Увы! Только набив собственные шишки, человек окончательно созревает, становится взрослым. Герой моей повести, по имени Мирон, оторвавшись от любящей его семьи, отчисленный из художественного училища, неожиданно становится участником событий, происходящих в старинном особняке, когда–то отданном под детский сад. Мирон находит свой выход из ситуации, которую он не может изменить. Правилен ли его выбор? Я не знаю. Давайте подумаем вместе!!!
Глава 1
Сегодня я начал писать свою повесть. Начиналась она так:
«Ирка Мутовкина проснулась от яркого света, брызнувшего ей в глаза и от резкого, довольно ощутимого хлопка по голому бедру какой-то тряпкой, оказавшимся в последствии ее любимым халатиком – бирюзовым в розочках.
Над ней стоял ее собственный муж Михаил и, дико выкатив глаза, орал: «Сука! Где Ромка? Опять забыла забрать из детсада! Падла!» На каждой фразе он с размахом опускал на нее халат. Ирка с трудом разлепила веки и губы и завизжала: «Ты сам собирался его забрать! Я точно помню, ты утром сказал: Ромку заберу я». На секунду оба замерли и Ирке попали на глаза настенные часы – три часа! Он устроил скандал в три часа ночи! Хорошо, что спальня на втором этаже их двухярусной квартиры и соседи не услышат, за стеной еще одна комната, да ванная.
- Вставай б-дь, приведи себя в порядок!
Михаил пнул ее ногой, потому что Ирка валялась на полу, покрытом толстым монгольским ковром, плюнул прямо на длинный мягкий ворс и вышел.
- Ты куда? За Ромкой? Я с тобой!
Ирка подскочила, как пружинка, выяснилось, что на ней вечернее платье больше похоже на комбинашку с узкими бретельками. Платье скользнуло вниз, и только прическа, о которой раньше говорили «Я у мамы дурочка», еще больше взлохмаченная, чем это сделала за большие деньги парикмахерша из того же ПТУ, которое заканчивала Ирка, говорила о том, что она пьяна и спросонья ничего не понимает. Ломкой походкой (каблуки еще!) Ирка сбежала по лестнице вниз и едва не была пришиблена дверью, которую Михаил со злости шарахнул так, что она затрещала.
- Я с тобой! Я с тобой! – верещала Ирка уже тихим голосом, чтобы не разбудить соседей. Богачи не любят, когда их беспокоят. Да и что скажут люди! Михаил баллотируется в городскую Думу, а она выступает на благотворительных акциях «в защиту детей-сирот и оставшихся без попечения родителей». Эту фразу она заучивала целый месяц и теперь выразительно повторяла ее к месту и не к месту, создавая впечатление умной и совестливой светской львицы.
В машине Михаил молчал, а когда подъезжали к детсаду, сквозь зубы процедил: «Чтобы завтра же наняла няньку!»
- Няньку?! - Ирка взвилась так, что чуть не стукнулась головой о низкий потолок «Ауди»
- Няньку?! Чтобы ты опять спутался с ней! Я никогда тебе не прощу, мерзавец, ту профуру. Тихоней прикинулась! Вовремя я вас разогнала! На мое место она целилась!
- Возьми бабку, - ухмыляясь и радуясь, что уел непутевую жену, уже более спокойно сказал Михаил.
Они оба вышли из машины, потом Ирка, вспомнив о репутации, обратно залезла на сиденье.
- Иди сам.
Михаил стал стучать в железные ворота детсада, потому что звонка не было».
Глава 2
Я услышал, как подъехала машина, и нехотя начал вылезать из-за стола. Жаль было прерывать работу, правда, точку я поставить успел. Я даже переключился на Интернет и настроился на беседу с моей виртуальной собеседницей, с которой я только вчера познакомился, бродя в чате. Она назвала себя Каэтаной, и это сразу привлекло мое внимание. Ведь имя, а тем более прозвище, никогда не прилипает к человеку просто так. Оно задает ему характер, судьбу, в конце концов. Вот меня родители назвали Мироном. Наверное, они думали в то время о Греции, откуда родом мои бабушка и отец, и о мирном характере, который я должен унаследовать от матери, которая всю жизнь защищает нас от напастей извне и от нас самих. И еще о том, что в Греции жил скульптор, имя которого стало до того русским, что все уже и забыли о его происхождении – Мирон, Макар – не все ли равно!
Но я, следуя своему редкому имени, еще в раннем детстве проявил недюжинные способности к рисованию, окончил художественную школу, поступил в художественное училище в небольшом городке. Узнав мою фамилию - Килисиди, заметил, что преподаватели глядят на меня с уважением, однокурсники сразу прозвали меня «Эль Греко». Впрочем, в быту, для быстроты, чаще окликали просто «Гречка!»
Зато, если им нужна была моя помощь и, что-то не вырисовывалось, «ЭльГреко» звучало как имя и отчество. Обо всем этом я говорю в прошедшем времени, потому что сейчас я – сторож в детском саду, и это ко мне, в ворота стучит Михаил Мутовкин, пришедший за своим сыном.
- Эй, парень! Ромка у тебя?
Я молча открыл калитку, сожалея, что сейчас они будут тормошить сладко спящего Ромку, потом в машине, не стесняясь ребенка, будут обзывать меня педофилом, подозрительным типом, уродом, который как бы чего не сделал с детьми, хотя когда Ромка в очередной раз переступил порог моей комнатушки, я как всегда сделал вид, что ничего не случилось, накормил его, разрешил поиграть на своем компе (какой из него игрок – в четыре–то года!). Ромка в очередной раз нарисовал для меня свой излюбленный рисунок – железная дорога, паровозик, из трубы которого идет дым, домик вдалеке и человечка в виде треугольника основанием вниз, как на женском туалете. Это его бабушка. Наверное, так он выражал свою мечту уехать к чертовой матери от своих равнодушных родителей, для которых он всего лишь атрибут состоявшейся семьи, пристойности, и еще не знаю чего. Мутовкины, непрерывно ругаясь, сели в машину и уехали.
Завтра Ромку не привезут в наш элитный детский сад, потому что пьяная Ирка будет рыдать, причитая: «Ой, мой сыночек, опять папка тебя забыл, все дела у него, дела, а сына родного и не вспомнит, а жена дома его ждет, ждет, а он там с всякими тетями весело время проводит, в три часа ночи домой является…». Ромка тоже начнет плакать, до утра спать не будет, а, заснувши часов в шесть, проспит до двенадцати, какой уж тут детсад!
Я вернулся в свою камору. «Каэтаны» в чате уже не было. Я выключил комп и подошел к своей Картине.
Она встретила меня хорошо. Надеюсь, вы замечали, что вещи по-разному к вам относятся? У меня, например, хорошие отношения с «компом» и столом, неважные с кушеткой, на которой я сплю – стоит мне сдвинуться с прямой, которую она определила как центр тяжести, она накреняется и норовит меня сбросить. На место она возвращается с громким стуком, и я чувствую себя неловко, потому что, как ночной сторож, я сплю днем, когда гудит и галдит детский сад, расположенный надо мной. Если сна нет - уезжаю в общагу. Там мне все рады – от вахтера до первокурсников. По этажам как эхо разносится радостное: «Гречка приехал!». И я опять становлюсь счастливым. Все тащат ко мне свои листы и холсты, будто я преподаватель, накрывают стол. Девочки бегут краситься и приодеться и стреляют глазками, будто я какой-то мачо. Впрочем, наверное, немножко мачо. Я – полукровка. Отец мой черноморский крымский грек, а мать русская. В детстве меня раздражали мои черные кудри, большие «девичьи» глаза, смуглая кожа. Вдобавок, идя по улицам, я часто слышал: «Гля! Цыганенок в очках!» Не знаю, что меня больше злило – то, что меня принимают за цыганенка или то, что очки не дают ни кому покоя. Это сейчас очки чуть ли не украшение, а еще 15 лет назад они были для большей части населения, как красная тряпка для быка. Они вечно падали, ломались, развинчивались – вот вам еще одна вещь с которой я не дружу.
Со своей Картиной я дружу. Иногда она сама зовет меня, тащит к себе, иногда я так заскучаю по ней, что бросаю все и со всех ног бегу к папке. Я даже не знаю, зачем я ее пишу. Я не работаю с мольбертом. Хотя когда мы жили в районном центре, родители купили где-то мне эту дорогущую, но какую-то нелепую, каракатицу. В школе перед нами ставили грубо сколоченный складной «двубокий» треугольник.
У меня все получается и на каракатице, но я люблю. как в детстве, разложить на чертежной доске лист ватмана, чуть приподнять его с помощью старых томов бордовой энциклопедии, пришпилить кнопками, и … понеслась душа в рай!
Почему я рисую то, а не это, так, а не этак, я не знаю!
Не знаю и все! А вы знаете? Ой, не рассказывайте мне, пожалуйста, про серые клетки головного мозга, про полушария, импульсы и центральную и периферийную нервную систему!
Это ничего не объясняет! Я однажды увидел на рынке, куда повела меня бабушка, коровьи мозги. Это произвело на меня неизгладимое впечатление.
Вот такая студенистая масса запоминает слова, управляет речью, памятью, руководит рукой гения!
Опомнитесь! Вы это сочинили, чтобы вам было удобно! Как древние греки. Кто посылает громы и молнии? Ах, не знаем? Тогда выдумали большого дядьку, назвали его Зевсом.и полный порядок. Не о чем беспокоиться. Виновник найден. А потом уже разведали про верхние и нижние слои атмосферы, холодные и теплые потоки, ионы и нейроны, круговорот воды в природе и всякое такое.
Глава 3
Не думайте, что я каждую ночь блуждаю по всемирной паутине. Иногда ручка просится к бумаге, и я продолжаю свою повесть.
Бывает, найдет вдохновение, и картина пишется как по маслу. А если вечером забегу к девчонкам в общагу, то ночью я обычный сторож с единственным желанием, чтобы дежурство прошло тихо и можно было уснуть хотя бы часок-другой. В такие ночи мне снится один и тот же сон. Он продолжается как мыльная опера, но по смыслу он гораздо проще (без кровавых драм), но почему-то и гораздо интереснее.
Сегодня я решил записать в своем электронном дневнике то, что пригрезилось мне с двенадцати до двух часов ночи. В это время я крепко спал на своем громыхающем диване.
«Я услышал отрывки музыкальных фраз и разговоров. Они доносились сверху из комнаты для утренников. Некто четко отбивал такт ногой по полу, а несколько исполнителей, по-моему, это были виолончель, скрипка, гитара и баян, старательно выводили приятную мелодию. Самым необычным был звук органа - слабенького, но сильно возвышающего и мелодию, и само действо. Голос дирижера был мягок и певуч.
И-и-и, тара-ра, та-ра-ра, стук-стук-стук, стук-стук-стук. Это был медленный вальс, звучащий печально и очищающее. Он не будил меня и не убаюкивал, а словно открывал мне дверь в Зазеркалье. Вдруг баян сфальшивил, незримый дирижер спокойно постучал палочкой о деревянный предмет и укоряюще заметил: «Федор, выучи же, наконец, свою партию. Через десять дней спектакль, в афишах уже расписано, что после «Отелло» наш концерт, билеты проданы, а ты еще не готов».
«Ну, прости Константин Маркович! Больных было столько, что почти сутки не выходил из лечебницы. И все везут и везут! Операцию на глазу пришлось делать – щепка крестьянину прямо в зрачок попала! Пришлось глаз удалить! Ну и сидел возле него, пока шок у бедолаги не прошел. А он все норовил повязку сорвать! Какая уж тут партия!»
- Фрося, подайте Федору Марковичу чаю покрепче!
Дирижер уже вошел в раж. Теперь досталось органисту.
- Что вы, Вацлав Брониславович, играете, как у себя в костеле? Веселей, веселей, темпо, темпо!
Звучали вальсы, мазурки, польки, марши и другие произведения. Правда, я узнал только марш «Прощание славянки» и вальс «Амурские волны», но ощущение, что я вклинился в чью-то чужую, возможно прошедшую жизнь осталось.
- Папа, папочка! – раздался веселый девичий голосок. К нам цирк приехал из Твери, разреши посмотреть! Нам с Митей страсть как хочется обезьянок увидеть, удава, зверей всяких!
Ансамбль стих сам по себе, мужской голос недовольно пробасил:
- Леночка! Мы не успеваем с репетицией. У нас еще два номера и сюрприз для публики. Ведь объявлен маскарад до двух часов ночи! И потом, цирк – это зрелище для убогих разумом.
- Нет уж, увольте, Константин Маркович. Играть на виолончели до двух часов ночи это – нонсенс! Я выхожу из ансамбля.
- На маскараде вполне может играть оркестр пожарной части, - заверещал чей-то фальцет с иностранным акцентом.
- Не горячитесь, господин Регамэ! Возможно, я был не прав. Скорей всего так и сделаем! Публика должна отличать высокое искусство от музыки для скачек.
- Папенька! А как же цирк?
- Боже мой, Леночка, поговори с мамой! Анна Дмитриевна! Займитесь дочерью!