В Великую войну Келлер вступил, имея под началом 10-ю кавалерийскую дивизию, которой он командовал уже два с половиной года. Через четыре дня после начала боевых действий, келлеровская дивизия, вошедшая в состав Юго-Западного фронта генерала Н.И. Иванова, разбила в бою несколько австро-венгерских конных полков, добыв тем самым для Русской армии первую победу в той войне. 8 августа 1914 года в бою у Ярославиц Келлер разбил 4-ю австро-венгерскую кавалерийскую дивизию.
Иногда кажется, что судьба, несмотря на всю свою прихотливость, имеет какие-то внутренние закономерности, и не случайно именно личность прирожденного кавалериста графа Келлера навсегда осталась связанной с боем под деревней Ярославице 8 августа 1914 года, названным военными историками «последним конным боем» Великой войны (а может быть, и всей мировой истории: столкновения конных масс в 1919–1920 годы в счет не идут, так как законы Гражданской войны значительно отличались от «классических»).
Под Ярославицами столкнулись две кавалерийские дивизии: на подготовившую-ся к бою, построенную в несколько линий и занимавшую выгодную позицию на возвышенностях австрийскую 4-ую кавдивизию генерала Э.Зарембы (21 эскадрон) граф Келлер, не задумываясь, бросил 7 эскадронов Новгородских драгун, Одесских улан и Ингерманландских гусар, бывших в этот момент у него под рукой (Оренбургские казаки ввязались в бой с приданным дивизии Зарембы ландверным полком). Русских - в три раза меньше.. Рискованные действия русского начальника дивизии могли бы окончиться плачевно, если бы… граф Келлер не был бы самим собой.
«Генерал граф Келлер обладал присущей только выдающимся военачальникам способностью наэлектризовывать войска, воодушевлять и увлекать массу на самые отчаянные и опасные предприятия и на блестящие подвиги и на тяжелые жертвы», – писал о своем командире участник того боя, полковник А.Сливинский.
И исход боя был решен как этим счастливым талантом русского полководца, так и его личным мужеством и самоотверженностью. В самую трудную минуту, когда между уланскими и драгунскими эскадронами прорвался свежий эскадрон австрийских драгун (из второй линии), граф со штабом и взводом Оренбургских казаков своего конвоя лично бросился на врага и боковым ударом смял его…
А тем временем предусмотрительно расположенные Келлером за левым флангом дивизии, уступом, два эскадрона Ингерманландских гусар под командой ротмистра Барбовича (будущего известного кавалерийского генерала Белой армии) стремительно выдвинулись вперед и, охватывая фланг противника, опрокинули и погнали его. Преследование скоро превратилось в избиение. До 300 убитых и тяжело раненых австрийцев осталось на поле боя, более 650 человек было взято в плен, 8 орудий, пулеметы, дивизионная походная канцелярия стали нашими трофеями.
«Бой 10-ой кавалерийской дивизии 8/21 августа 1914 года представляет редчайшее явление в событиях Великой европейской войны, являя собой типичный образец кавалерийского боя со всеми фазами его развития, исключительный как по количеству участвовавших в схватке всадников, так и по наличию в нем чисто кавалерийского “сhос’а” (здесь: лобового столкновения конных частей)»,– так оценивал этот бой полковник Сливинский.
Еще в конце 1914 года императрица Александра Феодоровна, шефским полком которой граф Федор Артурович командовал в мирное время (15-ым драгунским Александрийским в 1904–1906 гг.), так отзывалась о нем в разговоре с офицером-Александрийцем С.А. Топорковым: «Ваш бывший командир полка граф Келлер делает что-то невероятное. Со своею дивизиею он перешел уже Карпаты и несмотря на то, что государь просит его быть поосторожнее, он отвечает ему: «иду вперед». Большой он молодец…»
Так выглядели действия графа Келлера со стороны, из далекого Петрограда.
На людей же, видевших его в боевой обстановке, они производили еще более сильное впечатление, и недаром старый генерал (который, несмотря на свои шестьдесят лет, всегда старался быть поближе к бою) был кумиром как офицеров, так и солдат. Знаменитый генерал П.Н. Краснов, также послуживший под его началом, так описывал один из эпизодов прорыва 3-им конным корпусом австрийских укрепленных позиций в Буковине в конце апреля 1915 года, за который Ф.А. Келлер был награжден Орденом Св. Георгия Ш-ей степени:
«Я помню, как граф Келлер повел нас на штурм Ржавендов и Топороуца. Молчаливо, весенним утром на черном пахотном поле выстроились 48 эскадронов и сотен и 4 конные батареи. Раздались звуки труб, и на громадном коне, окруженный свитой, под развевающимся своим значком явился граф Келлер. Он что-то сказал солдатам и казакам. Никто ничего не слыхал, но заревела солдатская масса «ура», заглушая звуки труб, и потянулись по грязным весенним дорогам колонны. И когда был бой – казалось, что граф тут же и вот-вот появится со своим значком. И он был тут, он был в поле, и его видели даже там, где его не было. И шли на штурм весело и смело»…
«Светлым ореолом был окружен этот военный до мозга костей человек», – вспоминал бывший начальник штаба 10-ой кавалерийской дивизии генерал-лейтенант А.В. Черячукин.
В ходе Галицийской битвы Келлер организовал преследование неприятеля и 31 августа (13 сентября) взял у Яворова 500 пленных и 6 орудий.
17 марта 1915 года атаковал в конном и пешем строю в районе деревень Рухотин, Полянка, Шиловцы, Малинцы 42-ю гонведскую пехотную дивизию и бригаду гусар 5-й гонведской кавалерийской дивизии, наступавших на г. Хотин, разбив и частью уничтожив их, взял в плен 33 офицера, 2100 нижних чинов, захватил 40 походных кухонь и 8 телеграфных вьюков. За боевые отличия награждён орденами Св. Георгия IV и III класса.
За подвиги он был отмечен в числе первых. Сам Николай II сообщил в очередном послании к супруге о представлении Федора Артуровича генералом Ивановым к ордену Святого Георгия 4-й степени, не скрывая собственной радости по этому поводу. Царица ответила в письме: "Какая радость для Келлера - он действительно заслужил свой крест, сейчас он отплатил нам за все, это было его пламенным желанием все эти годы".
А.И. Деникин отмечал: "В победных реляциях Юго-Западного фронта все чаще и чаще упоминались имена двух кавалерийских начальников, только двух, конница в эту войну перестала быть "царицей поля сражения", графа Келлера и Каледина, одинаково храбрых, но совершенно противоположных по характеру: один пылкий, увлекающийся, иногда безрассудно, другой спокойный и упорный. Оба не посылали, а сами - лично водили в бой свои войска. Но один делал это, вовсе не рисуясь, это выходило само собой, эффектно и красиво, как на батальных картинах старой школы, другой просто, скромно и расчетливо. Войска обоим верили и за обоими шли".
Деникин помнил свою встречу с Келлером под пулеметным огнем с вражеских высот, когда тот, потратив одиннадцать часов на дорогу по непролазной грязи и горным тропам, прибыл на позиции его попавшей в западню бригады "железных стрелков"...(В Великую войну под началом Келлера служили командиры, получившие затем известность в войну гражданскую. Весь боевой путь 10-й кавалерийской дивизии прошел в оренбургском казачьем полку будущий оренбургский атаман полковник Дутов. В отряд, возглавляемый Келлером, временно входили пехотные части, в том числе стрелковая бригада генерала Деникина. Одну из вошедших в 3-й конный корпус донских казачьих бригад на три месяца принял под свое начало будущий донской атаман генерал Краснов. Позже в состав корпуса был включен Кубанский отряд особого назначения войскового старшины Шкуро, называемый еще "волчьей сотней". Будущий советский маршал А.В. Василевский, в двадцать один год командовавший пехотным батальоном, выделенным для охраны штаба 3-го конного корпуса, вспоминал о своем прибытии к месту его расположения: "Выходит Келлер, человек огромного роста, с улыбкой смотрит на меня, затем берет мою голову в свои ручищи и басит: "Еще два года войны, и все вчерашние прапорщики станут у нас генералами!")
В марте 1915 г. генералу Келлеру был вверен 3-й конный корпус, составленный из одной кавалерийской и двух казачьих дивизий (10-я кавалерийская, 1-я Донская и 1-я Терская казачьи дивизии). В ночной атаке под Хотином он разгромил неприятельскую группу, обходившую войска Юго-Западного фронта с левого флага.
Во время армейского наступления в конце апреля 1915 года, Келлер сыграл выдающуюся роль в Заднестровском сражении 26-28 апреля (9-11 мая).
27 апреля (10 мая) провёл знаменитую конную атаку у Баламутовки и Ржавенцев силой 90 сотен и эскадронов в конном строю, выбив противника из тройного ряда окопов с проволочными заграждениями у деревни Гремешти на берегу Днестра, прорвался в тыл австрийцев и овладел высотами правого берега ручья Онут, при этом захватил в плен 23 офицера, 2000 нижних чинов, 6 орудий, 34 зарядных ящика. Во время общего наступления Юго-Западного фронта в Буковине в 1916 году корпус Келлера входил в состав 9-й армии генерала П. А. Лечицкого. В начале июня корпусу Келлера вместе с корпусом генерала М.Н. Промтова было поручено преследовать отходившую южную группу 7-й австро-венгерской армии. 10 (23) июня Келлер занял Кымпулунг, взяв в плен 60 офицеров и 3,5 тысячи нижних чинов и захватив 11 пулеметов.
За весенние бои Федор Артурович был удостоен ордена Святого Георгия 3-й степени. В войсках генерал Келлер снискал почетное прозвище "первой шашки" России, а генерала Каледина, донского казака и будущего атамана, прозвали в армии - "второй шашкой". Как бы в подтверждение своего прозвища граф получил из рук Императора шашку с надписью, драгоценный дар, с которым царский кавалерист не пожелал расстаться и под угрозой смерти.
"Чудное солнце, - писала Государыня мужу в Ставку. - Надеюсь, оно будет светить и на твоем пути. Пожалуйста, передай от меня привет графу Келлеру, спроси о его сыне от второго брака, он одно время был с ним, я знаю". В ответном письме Николай II упомянул о состоявшейся встрече: "В Каменец-Подольске генералы обедали со мной в поезде. Я много беседовал с Келлером и передал ему твой привет. Он нисколько не изменился".
Летом 1916 г. началось общее наступление русских войск Юго-Западного фронта под командованием Брусилова, сменившего на этом посту Иванова. Оборона австрийцев была взломана на южном фланге, и корпус Келлера ринулся впереди хлынувших в Буковину русских армий. Преследуя отходившего врага, келлеровские кавалеристы и казаки продвинулись на запад дальше всех прочих частей и заняли Кимполунг, пленив тысячи неприятельских солдат.
Когда же в дальнейшем боевые действия были перенесены в Румынию, то 3-й конный корпус Келлера, сражавшийся на горных перевалах Восточных Карпат с форсировавшими их германскими войсками, вошел в состав созданного в декабре Румынского фронта. Вскоре Федор Артурович Келлер получил последний свой чин в Русской императорской армии, и на плечах его заблестели погоны генерала от кавалерии. До начала смуты в Петрограде оставалось чуть более месяца...
***
После переворота генерал Келлер предпринял всё, что было в его силах для поддержания порядка в частях корпуса и противодействия начавшимся в армии разрушительным революционным процессам, продолжал держать 3-й конный корпус в кулаке. Вступил в конфликт с новым военным министром - высокоградусным масоном Гучковым по причине протеста против вредных для армии вводимых им новшеств.
Уходить в отставку по собственному желанию генерал Ф. А. Келлер совершенно не собирался, поэтому неудивительно, что его позиция относительно происходящего в стране и в армии сделала его «одним из первых кандидатов в списке высших офицеров, которых новая революционная власть решила отправить в отставку как неблагонадёжных», а повода для отставки ждать долго не пришлось: граф Келлер отказался как сам приносить присягу Временному правительству, так и приводить к ней свой конный корпус.
16 марта 1917 года прославленный генерал отдал последний приказ полкам 3-го конного корпуса за № 28:
«Сегодняшним приказом я отчислен от командования славным 3-м кавалерийским корпусом. Прощайте же все дорогие боевые товарищи, господа генералы, офицеры, казаки, драгуны, уланы, гусары, артиллеристы, самокатчики, стрелки и все служащие в рядах этого доблестного боевого корпуса! Переживали мы с Вами вместе и горе, и радости, хоронили наших дорогих покойников, положивших жизнь свою за Веру, Царя и Отечество, радовались достигнутыми с БОЖЬЕЙ помощью неоднократным успехам над врагами. Не один раз бывали сами ранены и страдали от ран. Сроднились мы с Вами. Горячее же спасибо всем Вам за Ваше доверие ко мне, за Вашу любовь, за Вашу всегдашнюю отвагу и слепое послушание в трудные минуты боя. Дай Вам Господи силы и дальше служить также честно и верно своей Родине, всегдашней удачи и счастья. Не забывайте своего старого и крепко любящего Вас командира корпуса. Помните то, чему он Вас учил. Бог Вам в помощь.»
Сдав корпус генералу Крымову, генерал Келлер уехал из армии в Харьков, где проживала в это время его семья.
Как писал служивший в это время под началом Келлера генерал А. Г. Шкуро:
«Келлер сдал корпус ген. Крымову и уехал из армии. В глубокой горести и со слезами провожали мы нашего графа. Офицеры, кавалеристы, казаки, все повесили головы, приуныли, но у всех таилась надежда, что скоро недоразумение объяснится, что мы ещё увидим нашего любимого вождя и ещё поработаем под славным его командованием. Но судьба решила иначе.»
После вынужденной отставки графа Келлера 3-й конный корпус был приведён новым командующим генералом А.М.Крымовым к присяге Временному правительству.
«Мне казалось всегда отвратительным и достойным презрения, когда люди для личного блага, наживы или личной безопасности готовы менять свои убеждения, а таких людей громадное большинство (Ф. А. Келлер)
У старого воина не оказалось союзников, столь же верных престолу и собственной совести, – таких же христианских рыцарей, готовых умереть, но не нарушить крестного целования. Быть может, у единственного в России, нашлись у него и душевная зоркость, чтобы разглядеть границу, заступить за которую нельзя, и душевное мужество, чтобы открыто исповедовать свою веру. И в годину всеобщего ослепления, когда даже лучшие – «из благих побуждений» – совершали поступки, ведущие Россию все дальше и дальше по роковому пути, когда будущий отец Белого дела генерал Алексеев советовал императору отречься, а будущий вождь Добровольческой Армии генерал Корнилов брал государыню под арест, – ни шагу не сделал по этому пути граф Келлер.
Вокруг него сгущалась атмосфера злобы и ненависти, и недаром – «просто и обыденно», по воспоминаниям собеседника, – вырвались у него однажды горькие слова:
– Я уже свыкся с мыслью, что ко мне в один прекрасный день придут и убьют…
Он никогда не боялся смерти, доказательством чему две раны, полученные им на поле брани; не боялся он и предательского удара из-за угла – ведь дважды в польском городе Калуше, во время командования Келлера Александрийским полком, террористы бросали в генерала бомбы, и раненный многочисленными осколками, он хромал до конца жизни… Но теперь судьба готовила старому воину новый, едва ли не самый страшный для русского генерала удар: «придти и убить» могли не «враги внешние» и не партийные бомбисты, а поддавшиеся соблазну революционной вседозволенности, опьяненные разгулом «свободы» и теряющие нравственные ориентиры солдаты…
Впрочем, солдаты еще сохраняли уважение к своему командиру. И когда, после отрешения от должности, он был под конвоем отправлен с фронта, произошла странная вещь: конвой, воспользовавшись сном конвоируемого … сбежал от него, видимо, тяготясь своим положением. Граф Келлер благополучно доехал до Харькова, где ему и предстояло прожить более года, увидеть крушение российского государства и пережить позор германской оккупации.
* * *
Все это время граф вел замкнутый, уединенный образ жизни (по некоторым свидетельствам, он писал воспоминания о Великой войне, к сожалению, скорее всего, утраченные).
Особенно уязвляло старого воина присутствие на Украине немецких войск, которые немедленно воспользовались российским хаосом и анархией и вступили туда весной 1918 года, и в июне он даже говорил генерал-майору Б.И.Казановичу, что «почти не выходит на улицу, так как не переносит вида немецких касок».
Именно поэтому он с недоверием относился и к организуемой в Киеве союзом «Наша родина» так называемой «Южной армии», руководитель которой герцог Георгий Лейхтенбергский считал, что немцы «пришли на Украину не как враги, а как друзья».
Впрочем, и руководство Южной армии так же недоверчиво относилось к графу Келлеру, несмотря на кажущееся совпадение монархических позиций. Возглавлявший союз «Наша родина» М.Е. Акацатов («присяжный поверенный с неприятным лицом, неприятным, резким и хриплым голосом и злым языком», по характеристике герцога Лейхтенбергского), рьяный монархист, позднее перекрасившийся в «зеленого», всячески противодействовал попыткам пригласить Келлера на должность командующего армией, «находя неудобным брать его из-за его немецкой фамилии» (!); и сам герцог, сознавая, что «прямой, цельный характер» Федора Артуровича не позволил бы ему перейти в подчинение или хотя бы под контроль германских оккупационных властей, тоже отверг подобные планы, несмотря на то, что в рядах Южной армии было немало офицеров, с радостью ставших бы под командование легендарного генерала.
Наверное, скептическая оценка графом Келлером деятельности Акацатова и герцога Лейхтенбергского была вполне справедлива: серьезной роли в Гражданской войне их Южная армия так и не сыграла, лишь понапрасну отвлекая в свои ряды желающих бороться с большевиками офицеров и компрометируя монархическую идею сотрудничеством с немцами.
Но Келлер не видел приемлемой альтернативы и в Добровольческой армии, и на предложение генерала Казановича вступить в ее ряды также отвечал отказом: «непредрешенческая» позиция Алексеева и Деникина не могла удовлетворить искреннего монархиста.
«Объединение России великое дело, – писал граф верховному руководителю Добровольческой армии генералу Алексееву в июне 1918 года, – но такой лозунг слишком неопределенный, и каждый даже Ваш доброволец чувствует в нем что-то недосказанное, так как каждый человек понимает, что собрать и объединить рассыпавшихся можно только к одному определенному месту или лицу. Вы же об этом лице, которым может быть только прирожденный, законный Государь, умалчиваете…»
Вряд ли мог Келлер побороть в себе и скрытую неприязнь к руководству Добровольческой армии, основатели которой – предатели М.В.Алексеев и Л.Г.Корнилов сыграли одну из ключевых ролей в Февральском перевороте. Эта неприязнь прорвалась у графа, например, в словах, сказанных о Корнилове еще при его жизни:
«Корнилов – революционный генерал… пускай пытается спасать российскую демократию… Я же могу повести армию только с Богом в сердце и с царем в душе. Только вера в Бога и мощь царя могут спасти нас, только старая армия и всенародное раскаяние могут спасти Россию, а не демократическая армия и «свободный» народ. Мы видим, к чему привела нас свобода: к позору и невиданному унижению».
И мнение о Добровольческой армии как об армии «демократической» не изменилось у Келлера и после посещения им Екатеринодара, освобожденного от большевиков в начале августа. В самом деле, можно только догадываться, какие чувства мог испытывать старый монархист к армии, поющей «мы былого не жалеем, царь нам не кумир» (гимн Корниловского ударного полка, черно-красная символика двухцветных погон которого истолковывалась злыми языками как «земля и воля»)…
В то же время, даже не приемля взглядов Деникина, Келлер настоятельно рекомендовал ему объединить руководство всеми антибольшевицкими силами, действующими на Юге России. Но трения между командованием Добровольческой армии и Донским атаманом П.Н. Красновым (не говоря уже о гетмане Украины П.П.Скоропадском с его откровенно германофильской политикой) делали подобное объединение невозможным. Ничего не добившись, граф Федор Артурович возвращается в Харьков.
Туда к нему и приехали в конце октября члены Государственной Думы Дерюгин, Лавриновский, Горский, сенатор Туган-Барановский и Ветчинкин, именовавшие себя «Советом обороны Северо-Западной Области». Рассказав Келлеру об организации белых отрядов в районе Пскова (по другим источникам – Вильны или Двинска), они предложили ему возглавить будущую, имеющую быть сформированной «Северную армию», независимую от германского командования и монархическую по своей идеологии.
Это предложение Келлером было с радостью принято, ибо вынужденное бездействие давно тяготило старого генерала («принять активное участие в борьбе с большевиками он очень хотел, но только при условии, чтобы эта борьба велась открыто именем самодержавного царя всея Руси», – писал о Келлере генерал-лейтенант П.И.Залесский).
Графу показалось, что он наконец-то нашел союзников и помощников среди «общественности», о которой ранее говорил так: «часть интеллигенции держится союзнической ориентации, другая, большая часть – приверженцы немецкой ориентации, но те и другие забыли о своей русской ориентации». Ему не суждено было узнать, что он вновь был обманут в своих ожиданиях.
Больно говорить, но трагическая и преждевременная гибель уберегла его еще от одного разочарования – приехав в Псков, он бы ничего не нашел там, кроме разрозненных и слабых полу-партизанских отрядов, зависимых от немцев, не имевших дисциплины и не доверявших своему командиру, генерал-майору Вандаму…
Деятельность же «Совета обороны» при ближайшем рассмотрении вызывает сильные подозрения, т.к. его представители (Г.М. Дерюгин и Н.Н. Лавриновский), вернувшиеся в Псков в середине ноября, привезли с собой явную фальшивку – якобы заключенный в Киеве «договор Совета обороны с графом Келлером», содержащий немыслимые для всякого военного человека пункты (назначение и смещение командарма «Советом», полную подконтрольность действий командования Армии «Совету» и т.п.), которые властный и самолюбивый граф Федор Артурович просто не мог подписать. Но скорее всего, это политиканство «общественных деятелей» так и осталось для него тайной…
* * *
Поверив рассказам «Совета обороны», граф Келлер приступил к формированию штаба Северной - монархической Армии. В выпущенном в это время воззвании («Призыв старого солдата») он обращается к своим боевым товарищам:
«Во время трех лет войны, сражаясь вместе с вами на полях Галиции, в Буковине, на Карпатских горах, в Венгрии и Румынии, я принимал часто рискованные решения, но на авантюры я вас не вел никогда. Теперь настала пора, когда я вновь зову вас за собою и сам уезжаю с первым отходящим поездом в Киев, а оттуда в Псков… За Веру, Царя и Отечество мы присягали сложить свои головы – настало время исполнить свой долг… Время терять некогда – каждая минута дорога! Вспомните и прочтите молитву перед боем, – ту молитву, которую мы читали перед славными нашими победами, осените себя крестным знамением и с Божьей помощью вперед за Веру, за царя и за целую неделимую нашу Родину Россию».
И старый воин действительно не терял ни минуты. Уже 30 октября (все даты указаны по старому стилю) он приезжает в Киев, где продолжает собирать вокруг себя офицеров для будущей армии. В это же время им был установлен и нарукавный знак Северной армии – православный восьмиконечный серебряный крест (а возможно, и нагрудный знак – так называемый «Крест генерала Келлера», вопреки распространенному мнению, скорее всего не являвшийся наградой).
На второй день своего пребывания в Киеве граф направил генералу Деникину телеграмму с вопросом, признает ли тот его командующим «Северо-Западной Псковской монархической армией» (как видно, даже название армии в этот момент еще не устоялось), выражая готовность, в случае отрицательного ответа, отказаться от этой должности. Главнокомандующий Добровольческой армией ответил принципиальным одобрением деятельности Келлера, что позволило тому считать себя подчиненным Деникина (несмотря не только на расхождение во взглядах, но и на явное неравенство чинов и старшинства).
К середине ноября граф Келлер посчитал свою подготовительную работу по созданию Северной армии законченной и уже готовился выехать в Псков. «Мы с тобой через два месяца поднимем императорский штандарт над священным Кремлем», – говорил он одному из своих помощников, генерал-майору В.А. Кислицину. За несколько дней до планируемого отъезда митрополит Антоний отслужил в Киево-Печерской лавре молебен, давая графу Келлеру свое благословение…
Благословил Федора Артуровича и святейший патриарх Московский и всея России Тихон, приславший христианскому рыцарю просфору и шейный образок Державной Божией Матери. Единственный из вождей белого дела, удостоился граф Келлер благословения святителя (ныне прославленного Русской Православной Церковью), давшего тем самым свидетельство о христианском, духовном, а отнюдь не политическом характере жизненного подвига старого воина. И как знать, на что благословлял его патриарх, наделенный от Бога даром прозорливости?..
На борьбу?
Или на мученичество?
Но вряд ли сам Келлер думал в те дни о мученичестве. Он рвался в бой, он стремился поскорее выехать в Псков, но доехать туда ему было не суждено. Положение на Украине день ото дня становилось все более угрожающим. Вспыхивавшие повсеместно восстания против гетмана Скоропадского, руководимые то большевиками, то самостийниками петлюровского толка, то просто уголовными элементами, грозили захлестнуть всю Украину волной анархии и насилия.
Германские оккупационные войска, эвакуирующиеся на родину, где в это время тоже начиналась немецкая революция, перестали играть сдерживающую роль, а бутафорские «украинские» части, сформированные Скоропадским в течение лета 1918 года, не представляли собой серьезной боевой силы. Казалось, что спасти Киев может только чудо, и в поисках чуда гетман обратился к графу Келлеру, предложив ему возглавить «все вооруженные силы, действующие на территории Украины». По словам генерала Кислицина, «ответить в таком случае гетману Скоропадскому отказом – это значило уклониться от поддержки страны в критический момент»,– и Келлер принимает предложение Гетмана.
Имея в виду под «всеми вооруженными силами…», помимо войск Украинской державы, свои кадры Северной армии, отдельные подразделения армий Южной и Астраханской, а также тяготевшие к Добровольческой армии дружины из русских офицеров и юнкеров (разрешенные гетманом в минуты опасности, когда он спешно переходил с позиций «самостийнических» на «федералистские»), – граф Келлер воспринимал свою деятельность главнокомандующего, как начало того объединения всех анти-большевицких сил, к которому он так давно стремился.
«До сведения моего дошло, – пишет он в одном из первых своих приказов, – что некоторые из призванных, как офицеры, так и унтер-офицеры, отказываются принимать участие в подавлении настоящего восстания (петлюровского), мотивируя это тем, что они считают себя в составе Добровольческой армии и желают драться только с большевиками, а не подавлять внутренние беспорядки на Украине. Объявляю, что в настоящее время идет работа по воссозданию России, к чему стремятся: Добровольческая, Донская, Южная, Северная и Астраханская армии, а ныне принимают участие и все вооруженные силы на территории Украины под моим начальством. На основании этого все работающие против единения России почитаются внутренними врагами, борьба с которыми для всех обязательна, а не желающие бороться будут предаваться военно-полевому суду как за неисполнение моих приказов».
Последняя фраза очень характерна для распоряжений Келлера этих дней. Граф стремился прежде всего установить порядок в городе, где уже начиналась паника, не останавливаясь перед жесткими мерами (в большинстве случаев, впрочем, остававшимися лишь на бумаге).
«Все, кто любит Родину и стремится к ея воссозданию, будут всеми силами поддерживаться правительством, враги же порядка и спокойствия будут преследоваться беспощадно – ни национальность, ни политические взгляды роли в этом играть не могут и не должны», – такими словами пресекал он, например, ползущие по Киеву слухи о якобы готовящемся погроме.
В своей деятельности генерал не хотел считаться с доказавшим свою слабость гетманским правительством, искренне полагая, что назначение его главнокомандующим дало в его руки и всю гражданскую власть.
«Они думают, что я буду слушать все их глупости»,– презрительно говорил он об украинских министрах. И этого ему не простили…
Конечно, в военном отношении назначение графа Келлера блестяще себя оправдывало: уже начинались чудеса, и мальчишки-сердюки (гетманская гвардия), необученные и необстрелянные, шарахавшиеся от пулемета, с приездом на фронт главнокомандующего неожиданно перешли в наступление, в первом же бою отбросив сечевых стрельцов – вымуштрованных австрийцами солдат Великой войны – и захватив четыре орудия (Келлер лично вел цепи в атаку, прихрамывая и опираясь на палочку)…
Но марионеточных правителей Украины больше интересовало не это, а независимая позиция, занятая старым генералом. Главнокомандующий отдавал приказания министрам и вызывал их к себе для доклада; оставаясь поборником Единой Неделимой, откровенно не признавал искусственной и уродливой «украинизации» (например, демонстративно именуя в официальных документах «генерального хорунжего Приходько» – «генерал-майором Приходькиным»); а в довершение всего, во имя объединения командования готов был подчинить Деникину «вооруженные силы на Украине», а следовательно – входившие в их состав войска Украинской державы и как бы не самого Гетмана… Глухое недовольство Келлером, накапливавшееся среди приближенных Скоропадского, нашло выход 14 ноября.
В этот день на Лукьяновском кладбище состоялись похороны тридцати трех офицеров Киевской добровольческой дружины генерал-майора Л.Кирпичева, зверски убитых под Киевом. Возмущенный граф Келлер, не сдержавшись, произнес какие-то не вполне ясные слова о переходе к нему всей власти до восстановления монархии, в ответ на что испуганный гетман не замедлил издать приказ об отставке Келлера и замене его генералом князем Долгоруковым.
По свидетельству А.И. Деникина, в своем последнем приказе граф так объяснял свои разногласия со Скоропадским:
«1. Могу приложить свои силы и положить свою голову только для создания Великой, нераздельной, единой России, а не за отделение от России федеративного государства 2. Считаю, что без единой власти в настоящее время, когда восстание разгорается во всех губерниях, установить спокойствие в стране невозможно».
Когда эти взгляды старого воина вступили в противоречие с психологией людей, в первую очередь дрожащих за свои посты и титулы, графу Келлеру пришлось уйти.
Всего десять дней находился граф Федор Артурович на посту главнокомандующего. И меньше трех недель продержался после его отставки гетман со своим правительством. 1 декабря в Киев вошли войска Директории («Осадный корпус»), а Скоропадский, переодетый в немецкую форму, позорно бежал, оставив лишь жалкие слова отречения:
«Я, Гетман Всея Украины, в течение 7 1/2 месяцев все свои силы клал для того, чтобы вывести страну из того тяжелого положения, в котором она находится. Бог не дал мне сил справиться с этой задачей. Ныне ввиду сложившихся условий, руководствуясь исключительно благами Украины, от власти отказываюсь. Павло Скоропадський»…
Князь Долгоруков, несмотря на громогласные обещания «умереть среди вверенных ему войск», также скрылся, и единственным авторитетным лицом в Киеве остался граф Келлер. К нему и обратились некоторые из офицеров и добровольцев, дружины которых, оставшиеся без верховного руководства, отступали к центру города под давлением войск Осадного корпуса. Возглавив небольшой отряд (в основном из офицеров штаба Северной Армии), граф Келлер повел его – куда? зачем? это, наверное, так и останется загадкой, – но, выйдя на Крещатик, наткнулся на передовые части петлюровцев.
После короткой стычки (не принесшей успеха ни тем, ни другим, так как петлюровцы, несмотря на численное превосходство, по-видимому, крайне неуютно чувствовали себя на улицах незнакомого города) Келлер отвел свой поредевший отряд в Михайловский монастырь и там предложил офицерам расходиться. С ним осталось лишь несколько человек…
Вечером 1 декабря в монастырь приехал майор германской армии, предложивший Келлеру перейти в германскую комендатуру, где его жизнь была бы в безопасности. Но русский генерал не пожелал принять безопасность из рук оккупантов…
«Несмотря на отказ, мы вывели графа почти силой из кельи во двор и довели уже до выхода из ограды, – вспоминал Н. Нелидов, офицер из отряда Келлера – По дороге, по просьбе майора, накинули на графа немецкую шинель и заменили его огромную папаху русской фуражкой, чему он нехотя подчинился. Когда же майор попросил его снять шашку и Георгия с шеи, чтобы эти предметы не бросались в глаза при выходе из автомобиля, граф с гневом сбросил с себя шинель и сказал: «Если вы меня хотите одеть совершенно немцем, то я никуда не пойду». После чего он повернулся и ушел обратно в келью. Ни мольбы, ни угрозы не могли уже изменить его решения…»
Вскоре в монастыре появились петлюровцы. Вряд ли это были просто квартирьеры одной из артиллерийских частей (как иногда считается); их целью был, несомненно, арест графа Келлера, на которого они обратили все свое внимание, – что и дало возможность ординарцам генерала скрыться, смешавшись с толпой богомольцев. С Федором Артуровичем остались лишь два его адъютанта, полковник А.А.Пантелеев и ротмистр Н.Н. Иванов, решившие разделить участь своего начальника до конца.
Около недели графа и его адъютантов держали под арестом. Вскоре германское командование (которое, надо отдать ему должное, сделало многое для спасения от петлюровцев русских офицеров, которым угрожала расправа) потребовало у новых хозяев Киева перевести арестованных в Лукьяновскую тюрьму (быть может, рассчитывая таким образом вывести графа Келлера из-под пристального внимания петлюровцев). Но те не пожелали выпустить из своих рук русского генерала. В 4 часа утра 8 декабря 1918 года, при переводе на Лукьяновку, граф Ф.А. Келлер, А. А. Пантелеев и Н.Н. Иванов были убиты выстрелами в спину на Софийской площади, у памятника Богдану Хмельницкому.
Это преступление (ибо стандартная формулировка «застрелены при попытке к бегству» никого не могла обмануть) взволновала население Киева, по словам современника, «многих отшатнув еще более от петлюровцев». Опасаясь какой бы то ни было огласки, комендант города, командующий Осадным корпусом атаман Е.М. Коновалец разрешил похоронить старого воина лишь с условием, «чтобы за гробом шли только самые близкие родственники покойного». «Очевидно, – вспоминал А. В. Черячукин, – Коновалец боялся манифестаций, сопровождающих последние останки героя». Граф Келлер был похоронен на Лукьяновском кладбище под чужой фамилией…
В разговоре с генералом Черячукиным, официальным представителем Всевеликого войска Донского, Коновалец «доказывал… что это (убийство Келлера) сделано без ведома Директории и его» (конечно, Коновалец был обеспокоен репутацией Директории в глазах донского Атамана П.Н. Краснова, бывшего подчиненного графа Келлера). Но эти утверждения коменданта Киева выглядят неубедительными, а сами обстоятельства гибели русского генерала возбуждают сильные подозрения.
В самом деле, хотя разлагающиеся войска Петлюры и совершили в Киеве немало бессудных убийств (по свидетельству историографа сечевых стрельцов, в это время во многих дивизиях «пішла п’яна й безжурна гулянка старшинства й отаманства»), но убийство графа Келлера выделяется из общего ряда.
Имеются свидетельства, что конвоирами Келлера были сечевики, т.е. солдаты