Когда рак на горе свистнет 27 глава




В декабре 1958 года Кэсс Кэнфилд сообщил Набокову, что Фонд Фарфилда вызвался выступить спонсором «юбилея Толстого на Западе», чтобы тем самым ответить на фестиваль Толстого, готовящийся в СССР, где, как он точно предсказал, великий писатель будет представлен как предшественник большевизма. «Контраст между этими двумя мероприятиями будет очевиден для любого независимого наблюдателя, что послужит нам превосходной рекламой» [819], - рассуждал Кэнфилд. На долю Набокова выпало придумать «достойный ответ коммунистической пропаганде», что приняло форму большого события, проходившего на венецианском острове Сан-Джорджо в июне-июле 1960 года. Среди гостей было множество выдающихся писателей и мыслителей, включая Альберто Моравиа, Франко Вентури (Franco Venturi), Герберт Рид, Айрис Мёрдок (Iris Murdoch), Джордж Кеннан, Джаяпракаш Нараян и Джон Дос Пассос. Также были приглашены 16 советских мыслителей, но вместо них прибыли четыре «марионетки».

«Очень забавно было позже вспоминать, например, силуэты двух русских - тощего, высокого и низкого, коренастого, - писал Набоков. - Тощий был генеральным секретарём Союза советских писателей, низкий - одним из одиозных сукиных сынов по фамилии Ермилов, неприятный мелкий партийный работник. Они оба стояли в очереди, чтобы получить свои суточные и проездные у административного секретаря Конгресса за свободу культуры. Они прибыли, скорее были присланы, чтобы посетить конференцию, посвящённую 50-й годовщине смерти Толстого». Набоков завершил воспоминание на ликующей ноте: «Господин Ермилов, перевернитесь в гробу - вы взяли деньги ЦРУ!» [820].

«Расходы, самое красивое слово в современном английском, - как-то сказал В.С. Причетт (V.S. Pritchett). - Если уж продавать свои души, то подороже». Те, кто не стоял в очереди за суточными в Венеции, могли получить их на другом мероприятии Конгресса, конференции «Прогресс в свободе», проходившей в июне того года в Берлине. Мэри Маккарти дала исключительно циничный отчёт в письме к Ханне Арендт о личной конкуренции и интеллектуальной путанице, которые витали в воздухе во время тайного совещания: «Главным эпизодом, с точки зрения чистейшего скандала, была серия разъярённых перепалок между г-ном Шилсом и Уильямом [Филлипсом] на тему массовой культуры. Я клянусь, что Шиле является перевоплощением доктора Пэнглосса (Pangloss), но без очарования и доброты последнего. Я так и сказала, почти столь же развёрнуто, когда сама вступила в дискуссию. Другим занятным персонажем от Конгресса был [Роберт] Оппенгеймер, который пригласил меня на общий ужин и которого я сочла полностью и возможно даже опасно безумным. Страдающий параноидальной манией величия и уверенный в своём божественном предназначении... [Оппенгеймер] повернулся к Николаю Набокову... и сказал, что Конгрессом управляли «без любви». После того как он повторил это несколько раз, я заметила, что считаю слово «любовь» более подходящим для отношений между полами... Джордж Кеннан тоже присутствовал там и завершил наше заседание очень хорошей и проникновенной речью (которая должна была сокрушить г-на Шилса и весь его Люциферов лагерь навсегда), но про него ходил слух, что он также страдает сумасшествием, хотя лишь частично» [821]. Помимо этого и других подобных проявлений «общественной идиотии» Мэри Маккарти сообщила, что «сбор Конгресса проходил очень весело. Я наслаждалась обществом старых друзей и новых, которые владели тысячелетней мудростью и умели «отделять овец от козлищ» [822].

Щедростью ЦРУ в тот год также воспользовался ряд журналов, приглашённых ознакомиться с материалами информационно-аналитического центра Конгресса, который был создан как «эффективное и бесперебойное средство доведения до широкой международной общественности интереснейшей информации, доступ к которой сейчас имеет крайне ограниченный круг лиц» [823]. Помимо поиска способов распространения изданий, выпускаемых самим Конгрессом, информационно-аналитический центр должен был служить распределительным пунктом для других журналов о культуре, которые считались достойными членства в «мировой семье журналов Конгресса». В неё входили «Партизан Ревью», «Кеньон Ревью», «Хадсон Ревью», «Сивани Ревью», «Поэтри», «Жарнал истории идей» (The Journal of the History of Ideas) и «Дедал» (Daedalus; журнал Американской академии искусств и наук), которые, состоя в Совете литературных журналов, также получили от Фонда Фарфилда гранты на увеличение тиража за границей. Кроме того, Конгресс договорился с «Советом литературных журналов» о ежегодном вручении 5000 долларов лауреату премии «Американский писатель». Кому было доверено вручать премию? Конечно, Роби Маколею, который в июле 1959 года сменил Джона Кроу Рэнсома на должности редактора «Кеньон Ревью» [824]. За годы, что «Кеньон Ревью» был привязан к Конгрессу, Маколей смог увеличить тираж с 2000 до 6000 экземпляров. Он особенно хвалился тем, что «нашёл способы делать деньги, о которых г-н Рэнсом и мечтать не смел» [825]. Но в других вещах «Кеньон Ревью» только проигрывал от редакторства Маколея. Его длительные отсутствия, обусловленные работой на ЦРУ, и своенравная манера поведения (в 1963 г. он внезапно разогнал Совет консультативных редакторов) оказали сильное негативное воздействие на журнал. Выгода же для Конгресса, напротив, была значительной. Формализовав свои отношения с этими престижными американскими журналами, Конгресс мог теперь похвастаться печатным станком невероятного размера и влияния, который стал чем-то вроде корпорации «Тайм-Лайф» для думающих.

«Мы не продавали фирменный знак, таким образом, мы не всегда настаивали на предварительном одобрении выпусков Конгрессом» [826], - пояснял Джон Хант. Так, многие из журналов Конгресса нелегко было признать таковыми. Среди них был Hiwar, арабский журнал Конгресса, чей первый выпуск в октябре 1962 года содержал интервью с Т.С. Элиотом и призыв Силоне к независимости писательства и автономии искусства. Попытки скрыть принадлежность журнала к Конгрессу оказались неудачными, и это немедленно сработало как «троянский конь». Одна мусульманская газета написала, что Конгресс пытается «распространить свои злые теории, швыряясь деньгами направо и налево, выпуская привлекательные журналы и давая большие приёмы и конференции», и призвала «осудить и бойкотировать» Конгресс [827].

Были и другие журналы Конгресса, запущенные в 1960-х, например «Транзишн» (Transition) в Уганде, который привлёк таких писателей, как Пол Тэру (Paul Theroux) и успел достичь внушительного тиража в 12 тысяч экземпляров, прежде чем в 1968 году по его офисам прокатилась череда чисток, и его редакторы были отправлены в тюрьму. В 1964 году в Лондоне начал издаваться журнал «Сенсоршип» (Censorship). Его редактором стал Мюррей Миндлин (Murray Mindlin), эклектичный человек, который перевёл роман «Улисс» Джеймса Джойса на иврит. Консультативными редакторами был Даниэль Белл, швейцарец Арман Гаспар (Armand Gaspard), Энтони Хартли, Ричард Хоггарт (Richard Hoggart) и Игнацио Силоне. Журнал стоил Конгрессу 35 тысяч долларов в год и являлся абсолютно убыточным предприятием. Когда зимой 1967 года он закрылся, «Нью Стейтсмен» был вынужден заявить: «Это плохая новость для всех писателей, издателей и художников». Джоссельсон, который никогда не ладил с Мюрреем Миндлином, был менее всех склонен носить траур (он сказал, что «относительный успех журнала был основан на статьях о сексе, которые публиковались в нём время от времени»). «Сенсоршип» послужил моделью для журнала «Индекс он Сенсоршип» (Index on Censorship), который в 1972 году Стивен Спендер основал при помощи гранта, выделенного Фондом Форда.

Но из всех журналов, связанных с Конгрессом, история «Партизан Ревью» кажется наиболее интригующей. «Самая главная загадка «Партизан Ревью» для меня всегда заключалась в том, как издание, нацеленное на столь малочисленную и специфичную аудиторию... сумело стать самым известным серьёзным журналом в Америке, и конечно, из всех американских журналов с интеллектуальными амбициями, наиболее читаемым в Европе», - размышлял Лесли Фидлер в 1956 году [828]. Он хитро намекнул: «Одна часть разгадки заключается в финансировании журнала... детальное изучение экономических взлётов и падений «Партизан Ревью» даст материал для полноценной статьи» [829]. В 1937-1943 годах журнал в основном спонсировался абстрактным художником Джорджем Моррисом; после 1948 года его главным источником финансирования был Аллан Б. Даулинг (Allan В. Dowling), который до 1951-м «содержал его без посторонней помощи и с тех пор является президентом и главным вкладчиком фонда, который в настоящее время и издаёт журнал» [830]. Фидлер не упомянул об Анри Люсе, чьё щедрое пожертвование в 1952 году было сохранено в тайне. Но не один он заметил, что на «Партизан Ревью» «ссылаются в таких многотиражных журналах как «Лайф» и «Тайм», с полной уверенностью в том, что он вызовет правильную реакцию у их обширной аудитории» [831].

Естественно, никогда не упоминалось ЦРУ, предполагаемая причастность которого к самому влиятельному интеллектуальному журналу Америки потом ещё долго озадачивала историков. Известно, что «Партизан Ревью» получал доллары Фонда Фарфилда (через Американский Комитет) в начале 1953 года и это при подстрекательстве Корда Мейера. В начале 1960-х он также получил «грант на расходы» от Фарфилда [832]. Но в жизни журнала, измотанного финансовыми кризисами, это едва ли было значимо. В 1957 году вопрос безналогового статуса «Партизан Ревью» был снова поднят в Налоговой службе США: мало того что журнал имел шанс потерять этот статус, но речь также шла и о признании всех вкладов в «Партизан Ревью» с 1954 года и до настоящего времени подлежащими налогообложению. «Я считаю это абсолютно возмутительным!» - написал Ч.Д. Джексон Корду Мейеру [833].

Джексон и Мейер сплотились в вопросе «Партизан Ревью». Для начала они «замолвили словечко» о журнале в Отделении освобождения от налогов. Спустя некоторое время Уильям Филлипс сообщил Джексону, что остался доволен, увидев предварительное решение Налоговой службы США. Затем Джексон обратился непосредственно к Аллену Даллесу. 12 ноября 1957 года Джексон отправил Даниэлю Беллу конфиденциальное письмо, описывающее позицию ЦРУ по данному вопросу: «У них нет прямых финансовых или оперативных планов на «Партизан Ревью». Нынешний редактор, однако, сочувствует Конгрессу за свободу культуры и сотрудничает с ним. Финансовые трудности журнала могут привести к смене его руководства, что не входит в интересы [ЦРУ]. Следовательно, оно косвенно заинтересовано в том, чтобы просьба об освобождении от налогов была положительно рассмотрена» [834].

В апреле 1956 года проблемы «Партизан Ревью» обсуждались на заседании Совета по координации операций (СКО, Operations Coordinating Board). В последовавшем за этим обращении в штаб политического планирования Информационного агентства США СКО призвал к действиям, сообщив также о просьбе самого журнала помочь ему повысить свой доход. Не указывая имени её составителя (по мнению Фидлера, им был Сидни Хук, член редакционного и консультативного совета «Партизан Ревью» и «официальный представитель» журнала), СКО цитирует содержание поступившей просьбы: «Как вы знаете, в течение долгого времени я жаловался на тот факт, что специальное финансирование и прочая поддержка часто предназначаются для новых журналов, а старые рабочие лошадки, трудящиеся в антикоммунистической области, такие как «Нью Лидер» и «Партизан Ревью», не получают помощи или получают её не в должном объёме» [835]. После переговоров с Уильямом Филипсом казалось, что «идеальным вариантом [было бы], если бы американский Комитет за свободу культуры выступил в роли посредника, через которого подписка на такие журналы, как «Нью Лидер» и «Партизан Ревью», в качестве подарка передавалась наиболее заинтересованным в них заграничным интеллектуалам. Я думаю не только о тех, кто уже давно находится на нашей стороне... но также и той обширной армии интеллектуалов, которые не поддались коммунизму, но кто считает Америку в равной степени империалистической, материалистической, малокультурной и полуварварской страной» [836]. Обращение завершалось словами: «Я думаю, что такого рода просьбы и предложения представляют большую ценность, особенно если не очевидна заинтересованность американского правительства в достижении целей, обозначенных в идеологическом подходе» [837]. В течение месяца «Партизан Ревью» смог выделить Элизабет Бишоп щедрый грант в 2700 долларов. Деньги стали поступать из Фонда Рокфеллера, примерно 4000 долларов в год, в течение трёх лет и расходовались по усмотрению литературных сообществ. Это, возможно, было случайным стечением обстоятельств, но любопытно, что, на протяжении следующих десяти лет на все повторные просьбы редакторов журнала о финансовой помощи Фонд Рокфеллера отвечал отказом.

В начале 1958 года Уильям Филлипс поехал в Париж, где встретился с Майклом Джоссельсоном, чтобы обсудить будущее «Партизан Ревью». 28 марта 1958 года Филлипс написал Джоссельсону, спрашивая, возможно ли, по его мнению, «осуществить что-либо из того, о чем мы говорили» [838]. За нескольких месяцев Американский комитет за свободу культуры, умирающий в результате фактической и позорной приостановки своей деятельности в январе 1957 года, был реанимирован для единственной цели - стать официальным издателем «Партизан Ревью», в рамках договорённости, заключённой на ближайшие десять лет. Комментируя это событие, Хук сказал Джоссельсону, что не было «никакой другой причины возобновлять функционирование Американского комитета, кроме как приспособить его для «Партизан Ревью»... Филлипс пойдёт на всё, чтобы добыть помощь для «Партизан Ревью» [839]. Сам Джоссельсон позже вспоминал, что «Комитет исчез бы полностью, если бы в последний момент не было решено позволить редакторам «Партизан Ревью» воспользоваться его свободным от налогообложения статусом, и с тех пор вся «деятельность» Комитета сводилась к изображению из себя спонсоров «Партизан Ревью» [840]. Фактически Комитет не субсидировал «Партизан Ревью», но обеспечивал ему лазейку в налоговом законодательстве.

Тем не менее, по словам Даниэля Белла, «в течение нескольких лет «Партизан Ревью» имел некоторую финансовую поддержку от Конгресса за свободу культуры в виде подписок, оформленных для иностранцев, которые получали журнал бесплатно. Насколько я знаю, это финансирование также держалось в секрете» [841]. Благополучие «Партизан Ревью» теперь зависело от Конгресса, который с 1960 года повысил объёмы продаж журнала до 3000 экземпляров в год, которые теперь распространялись последним за пределами США. В то же время Конгресс начал оказывать аналогичную помощь и другим серьёзным журналам о культуре, с которыми имел давние связи: «Кеньон Ревью» (1500 экземпляров), «Хадсон Ревью» (1500), «Сивани Ревью» (1000), «Поэтри» (750), «Дедал» (500) и «Журнал истории идей» (500). В год закупка этих тиражей обходилась Конгрессу в 20 тысяч долларов. При программе помощи, рассчитанной изначально на три года, итоговые расходы Конгресса на эти журналы составили 60 тысяч долларов плюс ещё 5000 долларов на административные расходы. Распространять «Партизан Ревью» в Англии было поручено Фредерику Уорбургу [842]. Уорбург также получил право преимущественного приобретения антологии «Партизан Ревью» «Литература и современность» (отредактированной Филлипсом и Филипом Равом), почти все составители которой в какой-то момент поддерживали связь с Конгрессом за свободу культуры (включая Коэстлера, Кьяромонте, Мэри Маккарти и Альфреда Кэзина - Alfred Kazin).

Состояние «Партизан Ревью» продолжало улучшаться. «На днях вечером я повстречал Уилла Филлипса, - писал Кристол Джоссельсону в марте 1960 года, - и он пространно намекнул, что проблемы «Партизан Ревью» теперь полностью решены, хотя и не сообщил подробностей... Более того, он сказал, что у них теперь больше денег, чем, как они считали, им было необходимо!» [843]. Но Филлипс захотел большего: «Не думаю, что Конгресс согласится оплатить на основе какого-либо фанта мою деловую поездку в Европу в этом июне, ты как считаешь?» [844]- обратился он к Джоссельсону год спустя. Филлипс намекнул на желание получить грант, несмотря на свой позже описанный инстинкт «проверять бюрократическую маску [Конгресса] и его тайный контроль сверху». В 1990 году он гордо написал о том, что «ни Рава, ни меня не сочли достаточно персонально и политически благонадёжными, чтобы пригласить на открытие Конгресса 1950 года», представителей которого он описал как «легкомысленных, беспочвенных, необузданных, цинично антикоммунистических функционеров» [845]. Обмениваясь оскорблениями, Ласки позже назвал самого Филлипса неуправляемым: «Он не оправдал никаких ожиданий. Какого чёрта его послали в Париж? Он просто сидел без дела в Deux Magots» [846].

Уильям Филлипс позже утверждал, что он вообще ничего не должен Конгрессу. Признавая, что он был «непостоянным игроком в глобальной пропагандистской игре», он представил это как фактическое следствие его членства в исполнительном совете Американского комитета, в чьи «внутренние процедуры и расчёты, финансы», по его словам, он не был посвящён. Филлипс также утверждал, что был «потрясён - и возможно завидовал - роскошностью всей операции, шикарными квартирами чиновников Конгресса, казавшимися неистощимыми средствами для путешествий, крупными представительскими расходами и всеми другими льготами, обычно предоставляемыми руководителям крупных корпораций. В конце концов, «Партизан Ревью» всегда пытался сводить концы с концами, и мой опыт вынуждал меня полагать, что бедность всегда была свойственна серьёзным политическим начинаниям и литературным журналам. Что касается секретного финансирования, мне кажется, это противоречит самой природе свободного интеллектуального предприятия, особенно когда финансирование осуществляется хорошо организованной рукой правительства, с учётом его собственных политических интересов» [847].

У других, конечно, было иное представление о секретном финансировании. Как только «Партизан Ревью» начал извлекать выгоду из сотрудничества с Американским комитетом за свободу культуры, так «Нью Лидер» снова стал получать щедрую поддержку от своих тайных покровителей. В феврале 1956 года К.Д. Джексон написал Аллену Даллесу, предлагая увеличить спонсирование журнала Сола Левитаса. С 1953 года корпорация «Тайм» ежегодно выдавала «Нью Лидер» субсидии в размере 5000 долларов в обмен на «информацию о международной коммунистической тактике, особенно о лицах, осуществляющих коммунистическую пропаганду в рабочем движении» [848]. Но это была лишь часть средств, необходимых для удержания журнала на плаву. По расчётам Джексона, требовалось не менее 50 тысяч долларов для обеспечения его деятельности. «Если капиталистическое предприятие обладает достаточной мудростью, чтобы оценить, что тот особый тон голоса, с которым Левитас обращается к особой группе людей здесь и за границей, уникален и исключительно важен, и готово поддержать это несколькими тысячами долларов, - сказал он, Даллесу, - я надеюсь, вы сможете согласиться с текущим предложением. Мне это кажется наилучшей формулой из тех, которыми мы пользовались для того, чтобы иметь при себе Левитаса и содержать его» [849]. Даллес легко признал, как и в предыдущих случаях, что грант Управления для «Нью Лидер» «хорошо оправдывался высоким потенциалом отдачи». К лету 1956 года движение «Спасём «Нью Лидер» собрало для журнала 50 тысяч долларов, в которых он так нуждался: Информационное агентство Соединенных Штатов, Фонд Форда, X.Дж. Хайнц (Н.J. Heinz) и корпорация «Тайм» выделили по 10 тысяч долларов. Недостающие 10 тысяч долларов поступили в форме «пожертвований»: 5000 долларов от издателя «Вашингтон пост» Филипа Грэхэма (Philip Graham) и ещё 5000 доларов, которые были записаны просто как «манна небесная» [850].

Как всегда Конгресс за свободу культуры предпринял новые меры как в отношении «Партизан Ревью», так и «Нью Лидер». Сотрудничество с Конгрессом, осуществлявшееся в форме совместных публикаций, официальных соглашений об ассоциации и обмена знаниями, принесло обоим журналам дальнейшие материальные блага. Плодовитая деятельность Конгресса в эти годы была неотъемлемой частью западной культурной жизни. С платформ его конференций и семинаров и через страницы научных обзоров интеллектуалы, художники, писатели, поэты и историки приобретали аудиторию для своих взглядов, которую не могла предоставить никакая другая организация, за исключением Коминформа. Парижский офис стал ферментом, притягивающим посетителей со всех континентов, и в 1962 году в его коридоре даже была взорвана бомба (событие, названное одним из участников «великим и великолепным, давно ожидаемым, действительно заслуживающим гордости и особого упоминания в летописи Конгресса») [851]. Для второго и третьего поколения потенциальных Хемингуэев Конгресс был теперь хранилищем всех романтичных мифов литературного Парижа, и они устремились в него толпами [852].

Но громкое имя Конгресса привлекало также и ненужное внимание. В 1962 году он стал предметом блестяще проницательной пародии Кеннета Тайнена (Kenneth Tynan) и команды из сериала «Такая выдалась неделька» с канала Би-би-си (ВВС). «А теперь, горячие новости с фронта культурной холодной войны, - начиналось шоу. - На этой схеме показан советский культурный блок. Каждая точка на карте представляет собой стратегический культурный объект: театральные базы, центры кинопроизводства, группы танцоров, производящих в большом количестве межконтинентальные «баллистические» ракеты, издательства, выпускающие обширные тиражи классики для миллионов порабощённых читателей. Однако пока вы смотрите на неё, массивное наращивание культурной силы продолжается. А как же дела обстоят у нас, на Западе? Имеем ли мы мощное оружие для нанесения эффективного ответного удара на случай глобальной культурной войны? Да! Есть старый добрый Конгресс за свободу культуры, который на американские деньги построил множество передовых баз в Европе и не только, готовых выступить остриём культурного возмездия. Эти базы замаскированы под журналы и имеют закодированные названия, например «Инкаунтер» - это сокращение от «Стратегии сил наступления». Затем слово взял «представитель Конгресса», который похвастался группой журналов, формирующей «культурное НАТО», чьей задачей являлось «Культурное сдерживание, или как некоторым мальчикам нравится выражаться - создание «кольца вокруг красных». Фактически, я не сказал бы, что у нас была цель. У нас была, скорее, историческая миссия: всемирное читательское доминирование... Но что бы ни случилось мы, в Конгрессе, считаем своим долгом поддерживать собственные базы в состоянии повышенной боевой готовности, постоянно наблюдая за действиями противника, вместо того чтобы впустую тратить бесценное время на тщательное изучение самих себя» [853].

Сатира была остра и безупречно составлена. Пока «представитель Конгресса» осуждал мещанство советского министра культуры, Тайней показал без тени иронии, кем были просвещённые покровители Конгресса: Окружной фонд Майами, Цинциннати, техасский Фонд Хоблитцелла и швейцарский Комитет помощи венгерским патриотам.

Столь точные указания спонсоров Конгресса хотя и не достигли основной цели, но вызвали у Джоссельсона бессонницу и подтвердили его страх, что настоящей ахиллесовой пятой Конгресса было ЦРУ. Напряжённость в отношениях между Джоссельсоном и его боссами из Управления нарастала, начиная с краха Американского комитета в начале 1957 года. Джоссельсон, в силу темперамента неспособный играть роль обезьянки шарманщика, теперь имел всё больше разногласий с Кордом Мейером, который отказывался отдавать свою власть. Мейер так никогда и не оправился от того кафкианского обращения с ним маккартистов в 1953 году. Дополняла всё это череда личных трагедий, которые делали его всё более и более мрачным и тяжёлым. Рассказ Мейера «Волны темноты» 1946 года о его участии в войне и чуть не оказавшемся фатальным ранении на пляжах Гуама также предопределял трагическое движение его дальнейшей жизни. В 1956 года его девятилетний сын Майкл был сбит несущимся автомобилем. Меньше чем через год после этого Корд развёлся с женой Мэри Пинчот Мейер [854].

Всё более упрямый и неблагоразумный Мейер стал неустанным, непримиримым защитником собственных идей, которые, казалось, вращались вокруг параноидного недоверия ко всем, кто не соглашался с ним. Его тон в лучшем случае был вызывающим, а в худшем - театральным и даже агрессивным. «Корд пришёл в Управление юным идеалистом и ушёл, когда Англтон высосал из него все соки, - сказал Том Брейден. - Англтон владел чёрной магией. Он раздражал всех в городе, включая меня. Независимо оттого, что Англтон думал, Корд считал по-своему» [855]. Артур Шлезингер, старый друг Мейера, теперь оказался жертвой этого идеалиста, превратившегося в сердитого интеллектуала-жандарма: «Он стал косным, непреклонным. Я помню, как однажды он позвонил мне и предложил вместе выпить. Я пригласил его в гости, и мы провели вечер за разговором на верхнем этаже дома. Несколько лет спустя, взяв в ЦРУ своё личное дело, я обнаружил, что последним документом в файле был отчёт обо мне Корда Мейера! Он выпивал со мной в моём собственном доме и написал после этого отчёт. Я не мог поверить в это» [856]. Точно так же, как персонаж Джеймса Стюарта в фильме «Окно во двор» Хичкока, Мейер и Англтон закончили тем, что отошли от нормы, с чем сами всю жизнь и боролись.

В октябре 1960 года Джоссельсон встречался с Кордом Мейером и группой сотрудников Отдела международных организаций в номере одного из вашингтонских отелей. Последовала горячая дискуссия, в которой, как рассказывал один из очевидцев, коллеги Джоссельсона из ЦРУ «напомнили ему, что яйца курицу не учат». Джоссельсон, у которого была, как её описывала Диана, «необычная связь разума и тела», почувствовал резкий скачок давления и стук в висках, после чего рухнул на пол. «Его эмоции всегда легко угадывались, - рассказывал Джон Томпсон. - Во время жаркого спора он мог лишиться чувств и получить сердечный приступ. Он был чересчур европейцем» [857]. Эти сердечные приступы были вполне реальными. Однажды в два часа ночи по местному времени Диану разбудил звонок Лу Латама (Lou Latham), начальника Парижского офиса (он находился в Вашингтоне, когда всё произошло), который сообщил, что Майкл был срочно доставлен в больницу с ударом. Диана первым же утренним самолётом вылетела из Парижа с четырёхлетней Дженнифер на руках. Ненадолго заскочив в отель, где она передала Дженнифер своей матери, Диана отправилась в больницу при Университете Джорджа Вашингтона. Там она нашла Майкла, лежащего в кислородной палатке. В течение нескольких следующих недель она дежурила у его кровати. Джоссельсон начал постепенно приходить в себя. И в этом беспомощном состоянии он продолжал выполнять свою безотлагательную миссию. «Всё время пребывания Майкла в больнице он «надиктовывал» мне, а я делала пометки, - вспоминала Диана. - Затем я подходила к двери палаты и «раздавала указания» Ли [Уильямсу] и другим подходившим болванам-исполнителям. Было забавно поменяться с ними ролями» [858].

Однажды, когда Джоссельсон всё ещё находился под кислородной маской, Билл Дёрки (Bill Durkee), заместитель руководителя подразделения Мейера, прогуливаясь с Ли Уильямсом по Вашингтону, повернулся к нему и сказал: «Теперь он там, где мы и хотели его видеть» [859]. Размышляя над этим несколько лет спустя, Диана пришла к выводу, что, хотя Управление и ценило Майкла за работу, которую он выполнял, «он, должно быть, одновременно был и занозой в их заднице, идущий собственным путём и сопротивляющийся им всякий раз, когда они пытались установить контроль. Майкл старался вести с ними весёлые беседы и силой своей индивидуальности не давал им осознавать собственную никчёмность. Он дружил с ними, справлялся об их семьях и карьерных перспективах, и я считала, наивная, что они им восхищались. Дёрки, я теперь уже уверена, говорил за большинство из них. Они, должно быть, не доверяли всем этим интеллектуалам, к тому же иностранцам, и страдали от того, что у них были все эти деньги и власть, но не было признания... Кроме того, Майкл не был человеком из Йеля, он был фактически русским и евреем, и именно он дружил с известными людьми, а не они» [860].

Однако было ясно, что здоровье больше не позволит Джоссельсону отдавать столько сил Конгрессу. Было решено, что он переедет на постоянное жительство в Женеву, где продолжит работать на Конгресс, но уже удалённо. Джону Ханту передали руководство Парижским офисом, включая поддержание связи с Управлением. Придя в Конгресс в 1956 году, Хант провёл первые два года, как он вспоминал позднее, ведя себя как «мальчик-уборщик, никогда ничего не говорящий, зато наблюдающий и запоминающий» [861]. Постепенно он стал тем, кого сам описал как «офицер для особых поручений» директора Майкла. По существу, эти роли никогда не менялись за время существования Конгресса. Но при Джоссельсоне, работающем через секретаря в своём доме в Женеве, Хант почувствовал, что получил административный контроль над парижской штаб-квартирой.

 

Цезарь Аргентины

 

«Я не скажу: езжай

До Рима иль Москвы.

Брось труд свой кропотливый

И музу позови».

В.Б. Йетс. «Образы»

 

Джон Хант принял Парижский офис в хорошее время. За «показным искусством при Эйзенхауэре» последовало заявление правительства Кеннеди о том, что оно желало «плодотворных отношений» с людьми от искусства. На это указывало и приглашение, отправленное Кеннеди 156 наиболее известным из них (включая Артура Миллера, Эндрю Уайта, Эрнеста Хемингуэя, Миса ван дер Роэ, Игоря Стравинского, Пьера Монтё, Пауля Хиндемита, Арчибальда Маклейша, Роберта Лоуэлла и Стюарта Дэвиса), присутствовать на торжественных мероприятиях в честь его инаугурации. «Инаугурация, должно быть, проходила весело, - писала Элизабет Бишоп Лоуэллу. - Я постоянно встречаю упоминания о ней в новостных выпусках. Но мне не нравится эта пышность, свойственная Римской империи - обзорная трибуна, например, выглядит чересчур роскошной и триумфальной» [862]. Но многих «рыцарей холодной войны» имперская атмосфера вдохновляла, один поклонник Кеннеди сказал в начале 1961 года: «Точно так же, как в древние времена римлянин, куда бы он ни пришёл, мог гордо объявить: «Я - римский гражданин» (civis Romanus sum), сейчас и мы, где бы ни оказались, с высоко поднятой головой и с гордостью можем объявить: «Я - гражданин Америки» (civis Americanus sum)» [863].



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-03-15 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: