Будучи интегративной реакцией всего организма, выраженная эмоция (аффект) является внешнему наблюдателю в виде типичного комплекса соматических, вегетативных и пантомимических признаков, обнаруживает себя в характерном изменении поведения и психической деятельности субъекта при совершении аффективного деяния. Представление о глубине и качестве эмоции, кроме того, может сложиться на основе субъективного «отчета» исследуемого о его специфических переживаниях, особых соматических ощущениях, своеобразных трансформациях сознания, самосознания и познавательных процессов. Учет и оценка этих объективных и субъективных признаков аффекта и реконструкция на их основе актуального психического состояния обвиняемого в момент совершения преступления— завершающий этап экспертного анализа. При его проведении большую диагностическую важность приобретает установление характера динамики эмоционального процесса, так как только констатация закономерной смены типичных эмоциональных феноменов позволяет распознать аффект с достаточной надежностью. В связи с отмеченным целесообразно рассмотреть признаки аффекта по стадиям аффективного процесса, в котором условно выделяют подготовительную стадию, стадию аффективного взрыва и стадию истощения.
Подготовительная стадия. В широком смысле ее психологические границы определяются временем развития актуальной конфликтной ситуации, в узком — охватывают временной промежуток от непосредственного травмирующего психику повода до аффективного взрыва. При внезапном развитии конфликтной ситуации эти границы обычно совпадают, в случае кумулятивного аффекта они существенно различаются. Этим объясняется возможность неоднозначной юридической и психологической оценки признака внезапности развития аффекта. Юридическое понимание внезапности требует констатации аффективного взрыва непосредственно вслед за травмирующим поводом (насилием, оскорблением). Психологическое понимание внезапности учитывает прежде всего субъективный момент — внезапность аффективного импульса к действию для самого субъекта33. Такая субъективная внезапность может не совпадать с объективным поводом, что во многом зависит от особенностей процесса переживания психотравмы. В типичных случаях развития аффекта процесс переживания сопровождается стремительным ростом эмоциональной напряженности, заканчивающимся аффективным взрывом. Но процесс переживания может носить и волнообразный характер, спонтанно усиливаться в определенный период под влиянием непроизвольных представлений перенесенного насилия, осознания новых личностных смыслов оскорбления, при повторной встрече с травмирующими элементами той же конфликтной ситуации. В этих случаях возможен «отставленный» аффективный взрыв.
Наиболее надежные критерии экспертной оценки подготовительной стадии аффекта могут быть получены при анализе поведения подэкспертного. При развертывании во времени оно все больше теряет свободу, становится негибким, стереотипным, мотиво- или целенесообразным. При остром, внезапном неправомерном воздействии, когда причинный и разрешающий факторы практически совпадают, эта стадия носит максимально свернутый характер. Аффективный взрыв в таких случаях реализуется непосредственно вслед за стимулом, по существу реактивно.
Стадия аффективного взрыва. Феноменологический анализ этой стадии — центральный пункт КСППЭ физиологического аффекта, основа его экспертного установления и дифференцирования.
Наиболее информативные признаки физиологического аффекта следующие:
1. Глубина аффективной суженности сознания. Она проявляется в резком ограничении поля восприятия, нарушении контроля над ситуацией, трансформации характера переживаний. Внимание концентрируется исключительно на источнике насилия и немногих связанных с ним элементах ситуации. Сознание заполняется крайне эмоционально насыщенными переживаниями гнева, обиды, оскорбленного достоинства, глубокого недовольства. Изменяется восприятие конфликтной ситуации. Оно становится избирательно фрагментарным, отрывочным, утрачивает одновременность. «Отчет» обвиняемых о содеянном на следствии и при экспертизе показывает, что они в это время фиксируют в сознании с особой четкостью только отдельные, наиболее значимые для их личности элементы ситуации, не воспринимают и не осознают многие из других существенных для дела обстоятельств.
Показателем глубины нарушений самосознания являются также признаки дереализации окружающего на высоте аффекта, наличие которых надежно дифференцирует аффект от других менее глубоких эмоций34.
К внешним признакам сужения сознания относятся снижение ориентировки в окружающем («слепая ярость» } и понижение чувствительности. Обвиняемые нередко игнорируют свои ранения, вид крови, не обращают внимания на опасные препятствия, не реагируют на обращение окружающих, не замечают простых путей к достижению целей, действуют «напролом».
2. Нарушение поведения и деятельности. Оно выражает расстройства регулятивных функций сознания (воли) и проявляется в крайней негибкости, стереотипности действий. При этом нарушается и упрощается структура деятельности, утрачиваются сложные интеллектуальные и моторные навыки, требующие контроля сознания, начинают доминировать элементарные действия, двигательные автоматизмы, не соотносятся с ситуацией способы и средства достижения целей. Указанные особенности определяют ряд типичных криминологических характеристик преступлений, совершенных в состоянии аффекта. Для них свойственны множественность наносимых ударов и ранений, нередко — даже после полного прекращения сопротивления жертвы, ее смерти.
Снижение произвольности действий сопровождается резким усилением их энергетики. Движения становятся стремительными, выполняются непрерывно, с большой силой. В этот период лицо способно преодолевать значительные препятствия, развивать усилия, недоступные ему в обычном состоянии.
Мерой сужения сознания и нарушения произвольности действий может служить степень отклонения поведения в аффекте от типичного для индивида стереотипа и стиля поведения, от «модели нормального действия субъекта»35.
3. Типичная динамика эмоционального возбуждения: субъективная внезапность и импульсивность развития, взрывной, «лавинообразный» характер нарастания и резкий стремительный спад, позволяющий некоторым авторам говорить о «прямоугольном» протекании аффекта36;
4. Характерные «физиогномические» признаки аффекта, связанные с непроизвольными пантомимическими и вегетативными его проявлениями, нарушение экспрессивной и коммуникативной функций речи.
Стадия истощения. Очень интенсивная трата энергии в момент аффективного взрыва определяет характерный симптом постаффективной стадии — наличие глубокой психической и физической астении с переживанием тяжелого потрясения, внутреннего опустошения, крайней усталости, растерянности, раскаяния, жалости к потерпевшему. Как правило, такие лица оставались на месте содеянного, обычно сами сообщали о случившемся в милицию, пытались помочь жертве. Реже в страхе убегали с места преступления, не пытаясь скрывать его следы, не заботясь.о своем внешнем виде, не имея первое время определенных целей и маршрута.
К заключительной стадии аффекта условно могут быть отнесены постаффективные амнезии (нарушения припоминания содеянного в аффекте). Они относятся к наиболее «шатким» показателям аффекта вследствие отсутствия критериев их объективации.
Примером описанных особенностей могут служить данные об С., 30 лет, обвинявшемся по ст. 104 УК РСФСР в убийстве соседки по квартире Ф. Раннее развитие С. было правильным. В подростковом возрасте он имел несколько черепно-мозговых травм, перенес воспаление среднего уха. Несмотря на периодически возникавшие в последующем головные боли и повышенную утомляемость, успешно окончил 10 классов и МГУ. В дальнейшем был принят в аспирантуру, защитил диссертацию. Вел большую общественную работу, быстро продвигался по службе. Свидетели по делу считали С. замкнутым, вспыльчивым, прямолинейным человеком, который «стремился переживать все в себе». В служебной характеристике отмечены его дисциплинированность, принципиальность, бескомпромиссность. С. женат, имеет двух детей. По словам сослуживцев, к своим детям он относился «очень хорошо, даже несколько экзальтированно». Последние 3 года семья С. проживала в коммунальной квартире, в одну из комнат которой позднее вселилась Ф. Вскоре между семьей С. и Ф. сложились конфликтные отношения, чему способствовали вспыльчивость, грубость и неуравновешенность Ф. Она могла бранно «обозвать» детей, оттолкнуть их с дороги. С. тяжело переживал конфликт, старался урегулировать его через общественные организации. На работе высказывал опасения, что Ф. может выполнить свои угрозы — убить его детей. Свидетели отмечали, что в течение последнего года у С. часто было подавленное настроение, он стал особенно вспыльчивым, за 2 месяца до происшествия в его поведении «чувствовалось какое-то напряжение, надрыв». В день происшествия С. был с детьми в квартире один. К двери его комнаты подошла Ф. и потребовала, чтобы дети С. не шумели, назвав их «сумасшедшими». С. ответил ей тем же. После этого, по словам С., Ф. «бросилась в драку», держа в руках нож, которым пользовалась на кухне. Вырвав из рук Ф. нож, С. убил ее, нанеся 69 ножевых ранений. На следствии С. показал, что хотел просто оттолкнуть Ф. и не помнит, как в его руках оказался нож, сколько он нанес им ударов Ф., как нож сломался. С. сам вызвал работников милиции и, по словам лиц, его задержавших, «даже обрадовался» их приходу.
При исследовании в Институте им. В. П. Сербского в период КСППЭ у С. были выявлены нерезкие нарушения сердечной проводимости и изменения в миокарде; по заключению невропатолога «умеренно выраженные органические изменения центральной нервной системы, возможно, травматического генеза». В период комплексного обследования С. легко вступал в контакт, обнаруживал правильную всестороннюю ориентировку, критическое отношение к сложившейся ситуации. Первые дни пребывания в отделении был очень взволнован, избегал беседовать об уголовном деле, настроение было снижено. В дальнейшем сообщил экспертам, что с Ф. у него с самого начала отношения были конфликтные. Она постоянно оскорбляла его и его семью, была груба в обращении, угрожала облить детей кипятком. В день происшествия Ф. оскорбила детей, а затем с ножом в руке (она в это время чистила рыбу) бросилась к нему. Он не помнит, как этот нож оказался у него в руках, сколько нанес им ударов, сколько времени бил Ф. Когда «понял», что убил соседку, почувствовал безразличие и усталость. Испытывал сильную физическую слабость; болели ноги, спина. Эмоциональные реакции С. были живые, правильные, суждения логичные. При экспериментально-психологическом исследовании нарушений мышления, памяти, ассоциативных процессов и внимания у него не выявлялось. С. легко усваивал инструкции, активно включался в работу, стремился как можно лучше выполнить задания. Точно вспомнил все 16 понятий, предложенных для опосредованного запоминания (методика «Пиктограммы»). При этом образные ассоциации С. были адекватными, эмоционально насыщенными, содержали проекцию его ситуационных переживаний. С. легко выполнял мыслительные операции обобщения, сравнения и исключения, опираясь на существенные, значимые признаки понятий (методики «Классификация», «Исключение 4-го лишнего», «Сравнение понятий»). Результаты исследования личности тестами Роршаха и MMPI выявили у С. чрезмерную чувствительность, уязвимость, прямолинейность, повышенное чувство справедливости, педантичное следование принятым в обществе нормам, упорство в достижении цели наряду с застреваемостью на отрицательных переживаниях, аффективной негибкостью, достаточно высоким уровнем самоконтроля.
На основании данных исследования и анализа материалов дела КСППЭ пришла к заключению, что С. психическим заболеванием не страдает, обнаруживает последствия органического поражения головного мозга, выражающиеся в неврологической симптоматике, без существенного изменения психики, в момент совершения инкриминируемого ему деяния находился вне временного болезненного расстройства психической деятельности, в состоянии физиологического аффекта, вне состояния алкогольного опьянения.
Настоящее наблюдение специально выбрано для демонстрации необходимости именно КСППЭ, несмотря на отсутствие выраженных психопатологических проявлений у подэкспертного. Психическое состояние С. представляет собой типичную «пограничную» норму, крайний вариант психического здоровья, являющийся результатом достаточной социальной компенсации отдельных проявлений остаточной органической астении в виде повышенной вспыльчивости и утомляемости (не достигающих, однако, степени синдромальной очерченности) и. явных акцентуаций характера по шизоидному типу (замкнутость, негибкость, интровертивность переживаний). Однако такая квалификация последствий перенесенных органических вредностей стала возможной лишь после комплексного клинического исследования психической и неврологической сфер С., когда у него был объективно установлен преимущественно неврологический уровень органического поражений головного мозга.
То же относится к оценке акцентуаций характера: их точная квалификация как «пограничной» нормы потребовала исключения психопатии и психопатоподобных состояний иной природы. Без участия психиатра сделать это было невозможно.
Однако участие эксперта-психиатра не ограничивается в данном случае лишь дифференциальным диагнозом исходного фона эмоциональной реакции. Наличием органического радикала в поведении С. следует считать не только его вспыльчивость, но и негибкость. В сочетании с замкнутостью, углубленным в себя (интровертивным) типом переживания последнее личностное (характерологическое) качество определяет возможность длительной кумуляции эмоционального напряжения. Эпилептоидный компонент поведения проявился и в особой суженности сознания на высоте эмоционального взрыва, множественности и тяжести нанесенных повреждений, их крайней силе (сломался нож). Правильная оценка всех этих аспектов — содержательный вклад эксперта-психиатра в совместную комплексную оценку.
Психологический анализ подтверждает такой вывод, позволяя установить типичную кумуляцию аффективного напряжения в хронической конфликтной ситуации. Обостренному переживанию С. реальных притеснений со стороны Ф. способствовали его личностные особенности в виде повышенного чувства справедливости, легкой уязвимости, ранимости, неуверенности в себе, педантичного следования принятым нормам. Углублению и фиксированию конфликта, с одной стороны, способствовали объективная невозможность быстро и радикально изменить травматизирующую ситуацию (поменять жилплощадь), а с другой— такие черты С., как прямолинейность, бескомпромиссность, аффективная негибкость, препятствующие смене неэффективной линии поведения С. Наибольшее психотравмирующее значение для С. имела физическая и словесная агрессия Ф. в отношении его детей. Дети занимали одно из самых высоких мест в иерархии ценностей С. Блокада потребности в их безопасности, вызванная поведением Ф., привела к развитию у С. очерченного состояния глубокой фрустрации. Об этом свидетельствовало наличие у С. в последний год выраженных эмоциональных расстройств, сниженного настроения, недостаточность контроля над эмоциями (усиление вспыльчивости), а также признаков растущего внутреннего напряжения, эмоциональной насыщенности поведения, формирования сверхценных опасений за жизнь детей, обостряющих чувствительность С. к повторным проявлениям агрессии Ф. в их адрес.
Криминальная аффективная реакция у С. развивалась по типу (механизму) «последней капли» и сопровождалась характерными признаками резкого сужения сознания с экспрессивным переживанием крайнего гнева, ярости, импульсивным стремлением любым путем устранить источник фрустрации, двигательными автоматизмами (стереотипные множественные удары ножом большой силы), отрывочностью восприятия с запамятованием многих деталей содеянного. Показателен быстрый, как бы внезапный выход из состояния аффективного возбуждения с типичной постаффективной астенией и эмоциональной ape-активностью в первый момент (переживанием чувства безразличия).
В пользу аффективной глубины эмоциональной реакции свидетельствовала и полная нехарактерность для личности С. грубой агрессии как способа разрешения конфликтов.
Анализ конфликтной ситуации, особенностей взаимодействия с ней личности С. и констатация у него типичной феноменологии эмоционального процесса позволяли надежно диагностировать у С. состояние физиологического аффекта в момент инкриминируемого деяния, а признаки органического поражения его центральной нервной системы и выраженная ацентуированность черт характера, требующие обязательной психиатрической оценки и диагностического дифференцирования, делают КСППЭ наиболее верным средством для решения вопросов, интересующих правосудие.
Заключение
Дифференцирование физиологического аффекта и эмоциональных реакций (вспышек), не достигших аффективной глубины, представляет значительные трудности в связи с частой стертостью качественных различий между этими видами эмоций. Лишь установление характерного комплекса особенностей эмоционального реагирования облегчает задачу. Эмоциональным «вспышкам» неаффективной глубины свойственно следующее:
1. Невыраженность аффективной суженности сознания. Об этом свидетельствует сохранность у исследуемого способности к интроспекции, достаточная полнота охвата и точность восприятия обстоятельств содеянного, возможность последующего правильного и дифференцированного их воспроизведения в период следствия;
2. Сохранность произвольности поведения. На это указывает активная роль, инициатива исследуемого в создании конфликтной ситуации, целенаправленность и целесообразность его действий при реализации деяния, выборе места, времени и средств его совершения или целевой (устрашающий, защитный, рентный, т. е. направленный на получение льгот, определенных выгод) характер самой экспрессивной аффектации, наличие признаков «рационального управления аффектом» — ситуационного самовзвинчивания. Показательна возможность выполнения достаточно сложной деятельности, многоэтапного поведения;
3. Отсутствие внезапности, импульсивности противоправного поступка, что внешне проявляется сглаженностью качественных различий между выделенными стадиями эмоционального процесса;
4. Соответствие содержания переживаний и особенностей течения эмоционального процесса психологическим закономерностям и поведенческому стереотипу привычного эмоционального реагирования в трудных ситуациях;
5. Отсутствие признаков эмоциональной, интеллектуальной и физической истощаемости в постэмоциональный период, что связано с менее интенсивными энергетическими тратами при обычных эмоциональных вспышках.
Список литературы
1. Антонян Ю.М. Психология убийства. М., 2002.
2. Антонян Ю.М., Верещагин В.А., Потапов С.А., Шостакович Б.В. Серийные сексуальные убийства. - М., 1996.
3. Антонян Ю.М., Гульдан В.В. Криминальная патопсихология. - М., 1991.
4. Антонян Ю.М., Еникеев М.И., Эминов В.Е. Психология преступления и наказания. М., 2000.
5. Антонян Ю.М., Еникеев М.И., Эминов В.Е. Психология преступника и расследования преступлений. - М., 1996.
6. Антонян Ю.М., Самовичев Е.Г. Неблагоприятные условия формирования личности в детстве. М., 1983.
7. Асмолов А.Г. Психология личности: принципы общепсихологического анализа. М., 1990.
8. Блэкборн Р. Психология криминального поведения. СПб., 2004.
9. Васильев В.Л. Юридическая психология. М., 1991.
10. Голубев В.П. Психологические методы изучения личности и среды осужденных. Учебно-практическое пособие. ВНИИ МВД РФ. 1995.
11. Гурко Т.А. Особенности развития личности подростков в различных типах семей //Социс. № 3. 1996.
12. Гуров А.И. Профессиональная преступность. М., 1990.
13. Двойменный И.А. Социально-психологические особенности несовершеннолетних преступников.//Социс. № 8-9. 1994.
14. Дубинин Н.П., Карпец И.И., Кудрявцев В.Н. Генетика, поведение, ответственность: О природе антиобщественных поступков и путях их предупреждения. - М., 1989;
15. Дулов А.В. Судебная психология. Минск, 1975.
16. Еникеев М.И. Общая и юридическая психология. М., 1996.
17. Ефремова Г.Х. Изучение ценностно-нормативной сферы преступников //Личность преступника как объект психологического исследования. М., 1979.
18. Зейгарник Б.В., Братусь Б.С. Очерки по психологии аномального развития личности. М., 1980.
19. Зорин Г.А., Танкевич О.В. Криминалистическая характеристика транснациональных преступных групп. Гродно, 1997.
20. Иванченко В.Н. и др. Установки личности и противоправное поведение //Вопросы психологии. 1991. № 2.
21. Изард К. Эмоции человека. - М., 1980; Романов В.В. Юридическая психология. - М., 2000; Хорни К. Невротическая личность нашего времени. - М., 1993.
22. Иншаков С.М. Зарубежная криминалогия. М., 1997.
23. Исправительно-трудовая педагогика /Под ред. И.Т. Богатырева. М., 1978.
24. Криминальная мотивация. М., 1986.
25. Криминология: Учебник / Под ред. В.Н. Кудрявцева, В.Е. Эминова. - М., 1995.
26. Лебедев И.Б., Мариновская И.Д., Родин В.Ф., Цветков В.Л. Юридическая психология. М., 2006.
27. Лебедев С.Я. Традиции, обычаи и преступность. М., 1995.
28. Личность преступника / Под ред. В.Н. Кудрявцева. - М., 1975
29. Мариновская И.Д. Антисоциальное поведение несовершеннолетних с психическими аномалиями. М., 1994.
30. Общая психология. /Под ред. В.В. Богословского. М., 1984.
31. Основы борьбы с организованной преступностью. М., 1996.
32. Петелин Б.Я. Судебная психология (предмет, задачи и методы). Волгоград, 1990.
33. Платонов К.К. Структура и развитие личности. М., 1986.
34. Практикум по общей психологии для юриста. Свердловск, 1983.
35. Прикладная юридическая психология // Под.ред. Столяренко А.М. 200.
36. Романов В.В. Юридическая психология. М., 2000.
37. Самовичев Е.Г. Психологические основы исправления и перевоспитания осужденных. М., 1985.
38. Скрыпников А.И. и др. Значение поведенческих реакций подозреваемого для экспресоценки его психологических особенностей. Пособие. ВНИИ МВД РФ. 1995.
39. Филонов Л.Б. Детерминация возникновения и развития отрицательных черт личности у лиц с отклоняющимся поведением //Психология формирования и развития личности. М.,1981.
40. Филонов Л.Б. Психологические способы изучения личности обвиняемого. М., 1983.
41. Ярочкин В.И. Организованная преступность. Откуда исходит угроза. М., 1995. С. 19-20