57. (1) Окончивши набор, консулы отправились по своим провинциям; тогда Тит Квинкций предложил сенату рассмотреть и, если ему будет угодно, утвердить постановления, что принял он вместе с десятью легатами в Греции[3802]; (2) он добавил, что сделать это сенаторам будет легче, если выслушают они послов, прибывших со всех концов Греции, от многих городов Азии и от царей. (3) Гай Скрибоний, городской претор, ввел их в сенат, и каждый получил весьма благоприятный ответ. (4) Антиоха же дело, как требовавшее больше времени, дабы его обсудить, передали рассмотреть десяти легатам, из коих некоторые бывали у царя в Азии или в Лисимахии. (5) А Титу Квинкцию велели собрать потом тех легатов, с ними вместе выслушать посланцев Антиоха и ответить им, как того требуют достоинство и польза римского народа. (6) Главными в царском посольстве были Менипп и Гегесианакт. Менипп стал говорить первым: не видит он, какая трудность в их деле, ибо прибыли они затем лишь, чтобы просить о дружбе и заключить союз с римским народом. (7) А в дружбу вступать меж собой могут города и цари только тремя путями. Первый – когда победители предписывали условия побежденным; тогда кто силою оружия одержал верх, тот и получает все, а потом и по своим законам и по своему благоусмотрению решает, что покоренным вернуть, а что себе оставить. (8) Второй – когда силы оказались равны, и стороны заключают на равных договор о мире и дружбе, соглашаются, кому что вернуть и какие требования удовлетворить; если же какое владение или имущество пострадало от войны, то улаживают дело либо по древним установлениям, либо исходя из взаимной выгоды. (9) И третий – когда те, кто прежде никогда не враждовали и сошлись, дабы заключить союз и вступить в дружбу; тут никто своих условий не устанавливает и чужих не принимает, ибо нет ни победителей, ни побежденных. (10) Так‑то и обстоит дело с Антиохом, и царь никак не поймет, с чего бы это римляне сочли себя вправе давать ему свои условия, указывать, которые города Азии должны стать свободными, а которые будут платить подати, да еще – в какие будет закрыт доступ и для войска царского и для самого царя. (11) Так можно говорить об условиях мира с Филиппом, ибо Филипп – враг, но не так должно говорить о союзе с Антиохом, ибо Антиох римлянам друг.
|
|
58. (1) На это Квинкций ответил: «Если вам угодно делить, какие есть союзы да дружбы, то и я хочу предложить два условия; если же царь их не примет, то передайте ему, что он вступить в дружбу с римским народом не сможет. (2) Первое: царь требует, чтобы не вмешивались мы вовсе, когда речь идет о городах Азии; тогда и сам он пусть не вмешивается в дела Европы. (3) Второе: если не останется царь в пределах Азии, а переправится в Европу, римляне сочтут себя вправе продолжать дружбу, что вели до сей поры с городами в Азии, а также еще и с другими азийскими городами вступать в дружбу». (4) От таких слов вознегодовал Гегесианакт: ему, мол, и слышать в поношенье, как закрывают Антиоху доступ в города Фракии и Херсонеса, (5) коими прадед его Селевк, победив и убив в бою царя Лисимаха, с честью овладел и передал наследникам и кои Антиоху пришлось потом либо отбивать у фракийцев, что и совершил он столь же достохвально, либо заселять снова, призвавши назад земледельцев в те города, которые были покинуты жителями, как и сама Лисимахия; те же, что лежали в развалинах или были сожжены, он отстроил заново с великими для себя затратами. (6) Так приобрел и так вернул себе Антиох эти владения. И разве изгнать его оттуда все равно, что запретить римлянам входить в Азию? (7) Ведь они‑то никогда не имели в Азии никаких владений! Всей душой стремится царь к дружбе с римлянами, но на условиях славных, а не низких. (8) На то Квинкций: «Если уж начали мы рассуждать о достойном и славном (а ведь только об этом, или прежде всего об этом, и подобает рассуждать первому в мире народу и столь могущественному царю), (9) то скажите, что же достойнее – добиваться свободы для всех греческих городов, где бы ни находились они, или стремиться ввергнуть их в рабство и обложить данью? (10) Антиох думает, будто слава его в том, чтобы поработить города, коими прадед его овладел лишь по праву войны, дед же и отец вообще никогда не считали своими наследственными владениями; (11) ну, а римский народ будет, как прежде, с постоянством и верностью стоять за свободу греков. (12) Народ наш освободил уже Грецию от Филиппа, и так же точно желает он освободить в Азии города греков от Антиоха. (13) Не для того выводили греки свои колонии в Эолиду и Ионию, чтобы быть у царя в рабстве, но для того, чтобы древнейшее племя греческое множилось и распространялось по всей земле».
|
|
59. (1) Гегесианакт не знал, что и сказать; не мог он того оспорить, что, кто дает свободу, похвальнее поступает, нежели кто обращает в рабство; и пристойный предлог для притязаний Антиоха тоже сыскать не сумел. Тогда Публий Сульпиций, старший годами из всех легатов, сказал: (2) «Что тут хитрить? Квинкций ясно, кажется, предложил два условия, вот и выбирайте одно, а нет – так и говорить о дружбе не стоит». (3) «Мы, – ответил Менипп, – не хотим и не можем обсуждать условия, коими уменьшится царство Антиоха».
|
|
(4) На другой день Квинкций привел в сенат всех посланцев из Греции и из Азии, дабы знали они, что думает римский народ и каковы намерения Антиоха касательно греческих городов. И в сенате сказал так: да объявят они согражданам своим, что римский народ, (5) столь же доблестно и верно, как отстоял их свободу от Филиппа, отстоит ее и от Антиоха, если не уйдет царь тотчас из Европы. (6) Тут Менипп принялся заклинать Квинкция и отцов‑сенаторов: да не спешат принимать решение, которым нарушено будет равновесие в мире, (7) пусть дадут время поразмыслить и себе, и царю; Антиох‑де выслушает их условия и придумает, как быть, либо уступит, дабы сохранить мир. Так и отложили все дело. (8) А к Антиоху послали тех, кто побывал уже у него в Лисимахии: Публия Сульпиция, Публия Виллия и Публия Элия[3803].
60. (1) Посланцы отправились; но тут римские послы, вернувшись из Карфагена, принесли весть: Антиох готовится к войне и того не скрывает; Ганнибал же помогает царю; и еще сказали, что следует быть наготове, ибо тогда же могут вновь начать войну и пунийцы. (2) Ганнибал бежал из отечества к Антиоху, про то я уже рассказывал, и был у царя в великой чести по той лишь причине, что не сыскать ему было другого человека, чьи советы были бы столь полезны в войне; войну же против римлян Антиох замышлял с давних пор. (3) А совет Ганнибала всегда был один: войну вести в Италии, (4) ибо, когда придут враги‑чужеземцы, Италия‑де сама поставит им и припасы, и воинов. Если же не в Италии воевать, а в других землях, то римляне обрушатся на противника всей силой италийской и всеми своими воинами, и тогда не сравняется с ними ни один царь, ни один народ. (5) Себе же требовал Ганнибал сто палубных кораблей, десять тысяч пеших воинов и тысячу конников. С тем флотом мыслил он отправиться в Африку, ибо сильно надеялся, что сможет и карфагенян подвигнуть взяться вновь за оружие. (6) Если же те промедлят, он, Ганнибал, поднимет войну против римлян где‑либо в Италии. Царю же следует со всем остальным войском переправиться в Европу и стоять где‑нибудь в Греции; в Италию не плыть, но под угрозой римлян держать, этого будет довольно, ибо видимостью и слухами в войне можно многое сделать.
61. (1) Ганнибал заставил царя на то согласиться, но желал также расположить в свою пользу умы сограждан; писать же им не посмел, ибо опасался, что письмо перехватят и все узнают. (2) В Эфесе свел он знакомство с неким тирийцем по имени Аристон, а что тот был весьма ловок, Ганнибал испытал уже ранее в делах не столь важных. Он задарил Аристона, много чего посулил, да без согласия царя, и уговорил поехать в Карфаген; (3) его научили, что сказать и кому, Ганнибал дал ему тайные знаки, по которым узнают, от кого он послан. (4) Аристон приехал в Карфаген и не успел еще оповестить друзей Ганнибала, как враги Ганнибала о нем узнали. (5) И стали все говорить об Аристоне в кружках и на пирушках. (6) А после и прямо в сенате кто‑то сказал, что ничего не выгадали, изгнав Ганнибала, ибо он и в отсутствие плетет заговоры, сеет смятение в умах и нарушает спокойствие; (7) и что прибыл некий тириец Аристон от Ганнибала и царя Антиоха, и кое‑кто каждый день с ним совещается и заваривает тайно смуту, скоро варево их вырвется наружу на погибель всем. (8) И закричали все: призвать‑де Аристона да спросить, для чего приехал, а буде откажется отвечать, отослать в Рим с легатами, ибо и без того дорого обошлось нам безрассудство одного человека; частные лица могут делать ошибки на собственный страх, (9) государство же должно быть чисто не только от вины, но и от молвы о ней. (10) Аристона призвали, и он пытался себя оправдать – стоял на том, что никому не принес‑де никаких писем; (11) а зачем приехал, не нашел, что ответить, и вовсе смутился, когда его уличили в том, что беседовал только с теми, кто в дружбе с Баркидами[3804]. (12) Началась перепалка. Одни кричали, что лазутчик он, вязать его надобно и взять под стражу, другие твердили, что подымать шум нет никакой причины; (13) опасный пример – хватать ни за что чужеземца, ведь так же станут поступать и с карфагенянами, которые часто ездят по делам в Тир и в другие торговые города. Так и было в тот день отложено дело. (14) Аристон же, попав к пунийцам, по‑пунийски и поступил: как стемнело, вывесил исписанные дощечки в самом людном месте города – над входом в дом, где заседали каждый день должностные лица; сам же после полуночи сел на корабль да и сбежал. (15) На другой день пришли суфеты[3805]занять места свои и начать суд, увидали дощечки, сорвали и прочитали. И вот что там было написано: «Аристон частных поручений не имел ни к кому, а лишь государственное – ко всем старцам» (так называли в Карфагене сенат). (16) Выходило, что дело касается всех, и оттого не стали так уж упорно вести розыск об отдельных лицах. В Рим все же отправили послов, дабы доложить консулу и сенату о случившемся, а заодно и пожаловаться на обиды, чинимые карфагенянам Масиниссою.
62. (1) Масинисса, заметивший, что карфагеняне много потеряли в глазах римлян и между собой не ладят – сенат не доверяет первым людям города из‑за переговоров их с Аристоном, народ из‑за того же не доверяет сенату, – (2) решил, что ему представляется случай отомстить карфагенянам. Опустошив их берега, он обложил данью некоторые города, что платили прежде карфагенянам. (3) Край тот зовется Эмпории[3806]и лежит на побережье Малого Сирта, и земля там весьма плодородна. Город только один – Лептис, который платил карфагенянам дань по одному таланту в день. (4) Масинисса разорил всю страну, а частью ее как бы даже и завладел. Так она оказалась разорена, что сомнительно стало, ему ли, карфагенянам ли она принадлежит. (5) Узнавши, что карфагеняне отправили в Рим послов, чтобы очиститься от подозрений и пожаловаться на него, Масинисса и сам отправил послов в Рим, дабы постарались усилить подозрения римлян и оспорить права карфагенян на подать. (6) Масиниссовы послы, когда выслушали рассказ о чужеземце‑тирийце, прежде всего постарались внушить сенаторам опасение, как бы не пришлось Риму воевать сразу и с Антиохом, и с Карфагеном. (7) Особенно подозрительно было то, что, схватив Аристона и решив отправить его в Рим, сенат Карфагена не озаботился взять под стражу ни его самого, ни его корабль. (8) А как пошла речь о земельных владениях, то между послами Масиниссы и карфагенянами возникла распря. (9) Карфагеняне уверяли, что границы у них все по праву; Публий Сципион, говорили они, после своей победы установил границы карфагенских владений, (10) и та земля, о которой идет спор, в тех границах и была[3807]; Масинисса и сам их признал, когда гнался он за неким Афтиром, бежавшим из царства Масиниссы и бродившим с отрядом своих нумидийцев вокруг Кирены, сам же и просил карфагенян разрешить ему пройти по той земле – считал, значит, без всякого спору, что принадлежит она Карфагену. (11) Нумидийцы же доказывали: неправда, будто Сципион провел так границы, а если уж судить по праву да по справедливости, то во всей Африке не сыскать и одного поля, что было бы собственной карфагенской землей. (12) Они ведь пришли издалека и выпросили кусок земли, только чтобы построить город[3808]; определяли же размер участка так: разрезали шкуру одного быка на ремни и сколько теми ремнями можно было окружить[3809], столько им земли и дали. И все, кроме Бурсы[3810], первого их поселения, взято не по праву, а силою. (13) Что ж до земли, о которой спор, не могут карфагеняне доказать, ни что принадлежала она им всегда – т.е. с тех пор, как захватили они ее во владение, – ни даже сколько‑нибудь долгое время. По обстоятельствам отходила эта земля то к ним, то к царю нумидийцев, и овладевал ею всякий раз тот, кто мог осилить другого оружием. (14) Пусть же сенаторы дозволят остаться этой земле, какой была она прежде, – до того, как карфагеняне стали врагами римлян, а царь нумидийцев их союзником и другом, и да согласятся римляне, чтобы владел ею тот, кто может ее удержать. (15) Сенат счел нужным ответить и тем и другим, что отправит в Африку послов, дабы рассудили карфагенский народ с нумидийским царем на месте и в их присутствии. (16) Посланы были Публий Сципион Африканский и Гай Корнелий Цетег и еще Марк Минуций Руф, а они, рассмотрев дело и выслушав спорящих, не сочли правыми или виноватыми ни тех, ни других и оставили все как было. (17) Решили они так сами или был им наказ, неведомо; а ведомо то, что римлянам в ту пору на руку была распря между карфагенянами и нумидийцами. (18) Коли не так, Сципион и сам бы, своею волею мог положить ей конец, ибо и дело знал, и много почтения заслужил, и заслуги имел перед одной и другой стороной.
КНИГА XXXV
1. (1) В начале того года, когда произошли все эти события, Секст Дигитий, претор в Ближней Испании, вел скорее многочисленные, чем достойные быть упомянутыми битвы с теми племенами, что во множестве восстали после отбытия Марка Катона[3811]. (2) Сражения эти были по большей части столь неуспешны, что своему преемнику претор передал едва ли половину из тех воинов, что получил сам. (3) Все испанцы, несомненно, воспряли бы духом, не одержи другой претор, Публий Корнелий Сципион, сын Гнея, многих побед за Ибером. Это так напугало испанцев, что ему сдалось не менее пятидесяти городов. (4) Вот чего добился Сципион, будучи претором. Он же, уже пропретором[3812], напал на лузитанцев, (5) когда те, опустошив дальнюю провинцию, с огромной добычей возвращались домой. Он перехватил их на дороге: сражение шло с третьего до восьмого часа дня, а исход битвы еще оставался неясен; числом воинов Сципион уступал врагам, зато превосходил их во всем прочем: (6) его армия сомкнутым строем напала на длинную, обремененную стадом скота колонну, и его свежие бойцы противостояли воинам, измотанным дальней дорогой. (7) Ведь враги тронулись в путь в третью стражу, а к этому ночному переходу добавились еще три дневных часа, и после этих трудов без всякой передышки пришлось им сражаться. (8) В начале сражения у лузитанцев сохранялась еще какая‑то сила тела и духа – сперва они смяли римлян. Но затем бой мало‑помалу выровнялся. В этот решающий миг пропретор дал обет устроить в честь Юпитера игры[3813], если разобьет и уничтожит врага. (9) Наконец римляне перешли в решительное наступление, и лузитанцы дрогнули, а потом и просто показали спину. (10) Преследуя беглецов, победители перебили до двенадцати тысяч человек, а пятьсот сорок, почти что одних только конников, взяли в плен. Было захвачено сто тридцать четыре знамени. Римское войско недосчиталось семидесяти трех человек. (11) Битва произошла близ города Илипы[3814]; туда и отвел Публий Корнелий победоносное войско, нагруженное добычей. Вся она была разложена перед городом, (12) чтобы каждый хозяин мог опознать свое имущество. Невостребованное отдали квестору для продажи, а вырученные деньги были распределены между воинами.
2. (1) Вот что происходило в Испании, пока претор Гай Фламиний[3815]еще и не выступил из Рима. (2) Но благодаря стараниям его собственным и его друзей повсюду больше говорили о неудачах, чем о победах. (3) Ссылаясь на то, что в провинции возгорелась большая война, а находятся там только жалкие остатки армии Секста Дигития, да и те, мол, в панике помышляют только о бегстве, Фламиний требовал себе один из городских легионов[3816], (4) с тем чтобы, добавив к нему воинов, набранных им самим на основании сенатского постановления, выбрать из общего их числа шесть тысяч двести пехотинцев и триста всадников: (5) с этим‑де легионом он и будет вести войну, коль скоро на войско Секста Дигития надежды мало. (6) Старейшие сенаторы возражали, что негоже сенату принимать постановления, основываясь на слухах, безосновательно распускаемых частными лицами в угоду лицам должностным, – полагаться следует только на то, что пишут из провинции преторы или возвещают легаты, (7) а если в Испании неспокойно, то пусть претор проводит спешный набор вне пределов Италии. Сенат решил, что набирать этих солдат надо в самой Испании. (8) Валерий Антиат пишет, что и в Сицилию приплывал Гай Фламиний ради набора воинов; оттуда‑де он направился было в Испанию, но бурей был унесен к Африке, где привел к присяге солдат, отбившихся в свое время от войск Публия Африканского, (9) а к этим наборам, произведенным в двух провинциях, добавил и третий, в Испании[3817].
3. (1) А в Италии столь же быстро разгоралась война с лигурийцами. Пиза была осаждена сорокатысячным войском, в которое что ни день вливались новые толпы, привлеченные слухами о войне и надеждой на добычу. (2) Консул Минуций прибыл в Арреций в тот день, который назначил воинам для сбора[3818]. Оттуда он, выстроив войско четырехугольником, тронулся к Пизе, и, поскольку неприятель разбил лагерь за рекой, не далее чем в миле от города, консул вошел прямо в город, несомненно спасши его своим прибытием. (3) На другой день он и сам переправился через реку и поставил свой лагерь примерно в полумиле от противника. Обосновавшись там, он мелкими стычками оберегал земли союзников от набегов. (4) Однако на сражение он не отваживался: армия его была набрана заново, из людей разного происхождения, и воины еще не освоились друг с другом. (5) Кичась своим численным превосходством, лигурийцы не раз выстраивались для решающей битвы и, располагая избытком воинов, рассылали повсюду отряды грабить окраины. (6) Собрав очень много скота и добычи, они приготовили охрану, чтобы сопровождать это все к своим городам и селам.
4. (1) Пока лигурийская война сосредоточилась вокруг Пизы, другой консул, Луций Корнелий Мерула, провел свое войско по дальним окраинам лигурийской области в землю бойев, где война велась совсем по‑другому: (2) тут консул выстраивал войско к сражению, а враги уклонялись от боя. Не встречая сопротивления, римляне разбредались для грабежа; бойи позволяли безнаказанно грабить свое имущество, предпочитая не ввязываться из‑за него в сражение. (3) Достаточно опустошив все огнем и мечом, консул покинул вражескую землю и двинулся к Мутине[3819]. Войско шло беспечно, словно в замиренной стране. (4) Увидев, что неприятель уходит из их пределов, бойи украдкой тронулись следом, подыскивая место для засады. Ночью они обошли римский лагерь и заняли теснину, по которой должно было проходить римское войско. (5) Но им не удалось скрыть своих приготовлений, и консул, имевший обыкновение сниматься с лагеря еще затемно, на этот раз дождался рассвета, чтобы избежать ночного переполоха при внезапном сражении. Двинувшись в путь поутру, он тем не менее отправил на разведку конный отряд. (6) Получив сведения о численности и расположении неприятеля, Корнелий велел солдатам сложить вместе всю их поклажу, а триариям[3820]приказал возвести вокруг вал. Остальное войско он выстроил в боевой порядок и двинулся на врага. (7) Так же поступили и галлы, убедившись, что их хитрость раскрыта и что предстоит биться в открытом и честном сражении, где победа будет на стороне истинной доблести.
5. (1) Битва началась около второго часа. В первых рядах сражались союзники – левое крыло и отборный отряд[3821]– под командой двух легатов из бывших консулов: Марка Марцелла и Тиберия Семпрония[3822], консула минувшего года. (2) А нынешний консул находился то у передовых знамен, то при легионах, стоявших в запасе, – он следил, чтобы они в жажде боя не рванулись вперед прежде, чем подадут знак. (3) По его приказу военные трибуны Квинт и Публий Минуции вывели конницу этих легионов из ее обычного места в строю на открытое место, откуда она по знаку консула должна была ринуться на врага. (4) Когда он отдавал эти распоряжения, гонец от Тита Семпрония Лонга принес весть о том, что союзники из отборного отряда не выдержали натиска галлов, большинство их перебито, (5) а уцелевшие растеряли боевой пыл, одни от усталости, другие от страха. Пусть‑де консул, если сочтет это нужным, отправит на выручку один из двух легионов, пока не случилось позора. (6) Был послан второй легион, а остатки отборного отряда отведены. С приходом свежих сил битва возобновилась. Легион наступал, тесно сомкнув ряды: левое крыло было из боя выведено, а правое выдвинуто вперед. (7) Нещадно палящее солнце томило галлов, чьи тела совсем не переносят жары, но в плотном строю, опираясь друг на друга или на свои щиты, они еще сдерживали натиск римлян. (8) Заметив это, консул приказал Гаю Ливию Салинатору, командовавшему союзнической конницей[3823], ударить по ним, разгорячивши коней, а легионной коннице – стоять наготове. (9) Конники, налетев, сперва потеснили и смяли, а потом и рассеяли ряды галлов, но до бегства дело не дошло – (10) воспрепятствовали вожди, которые древками били испугавшихся в спины, понуждая вернуться в строй, этого, однако, не допускали конники, уже разъезжавшие среди них. (11) Консул заклинал воинов приложить последнее усилие – победа уже почти в их руках: пусть они наступают, пока враг в смятении и трепете. Если же они позволят им восстановить ряды, то битву придется начинать заново и исход ее будет неясен. (12) Знаменосцам он приказал нести знамена вперед, и вот всеобщим усилием противник был наконец отброшен. Когда враги обратили тылы и повсюду началось повальное бегство, вдогонку была пущена легионная конница. (13) В тот день было перебито четырнадцать тысяч бойев, живыми взяты тысяча девятьсот два человека, из них конников семьсот двадцать один с тремя их предводителями, боевых знамен – двести двенадцать; повозок – шестьдесят три. (14) Не без крови далась римлянам эта победа: пало свыше пяти тысяч солдат – римлян и союзников, двадцать три центуриона, четыре префекта союзников и военные трибуны второго легиона Марк Генуций, Квинт и Марк Марции.
6. (1) Письма от обоих консулов прибыли почти одновременно. Луций Корнелий сообщал о сражении с бойями под Мутиной, а Квинт Минуций писал из‑под Пизы, что (2) хотя проведение выборов и входит в его обязанности, однако положение в Лигурии столь неустойчиво, что его уход погубил бы союзников и повредил государству. (3) Так что, если отцы‑сенаторы сочтут это нужным, пусть пошлют к его сотоварищу, чья война уже, можно сказать, окончена, и повелят ему вернуться в Рим к выборам. (4) Если же тот станет отказываться от дела, которое по жребию досталось другому, то он, Минуций, выполнит любое распоряжение сената. И все‑таки пусть еще и еще раз подумают, не предпочтительнее ли для государства прибегнуть к междуцарствию[3824], чем допустить, чтобы консул оставил провинцию в таком положении. (5) Сенат поручил Гаю Скрибонию отправить двух посланцев из сенаторского сословия к консулу Луцию Корнелию, (6) с тем чтобы доставить ему письмо его сотоварища к сенату и сообщить, что если Корнелий не намерен явиться в Рим и провести выборы должностных лиц, то сенат готов скорей согласиться на междуцарствие, чем отзывать Квинта Минуция в разгар войны. (7) Посланцы принесли ответ, что консул собирается приехать для избрания должностных лиц.
(8) В сенате был спор по поводу письма Луция Корнелия, сообщавшего об удачном сражении с бойями, (9) так как легат Марк Клавдий[3825]частным порядком написал очень многим сенаторам, что за хороший исход дела надо благодарить счастье народа римского и доблесть воинов, а вот консулу обязаны римляне большими потерями и тем, что неприятельское войско, (10) которое вполне можно было уничтожить, сумело уйти. Потери, писал он, были чересчур велики оттого, что оставленные в запасе с запозданием явились на смену уже обессиленным; а враги ушли прямо из рук потому, что легионной коннице слишком поздно подали знак и не разрешили преследовать пустившихся в бегство.
7. (1) Было решено не принимать по этому делу опрометчивых решений, а отложить обсуждение, пока сенат не соберется в более полном составе. (2) Да и другая забота была насущнее: граждане изнемогали от ростовщичества. Хотя один за другим принимались законы, ограничивавшие ссудный процент[3826]и тем обуздывавшие алчность, беззаконие нашло для себя лазейку, долговые обязательства переписывались так, чтобы кредиторами значились в них союзники, на которых эти законы не распространялись[3827]: таким образом, свободно устанавливаемый процент разорял должников. (3) Ища способа сдержать ростовщичество, назначили день (это был день приближавшегося праздника Фералий[3828]), после которого союзники, что захотят ссужать римских граждан деньгами, должны будут заявлять об этом, а суд о взыскании денег, данных взаймы после этого срока, будет вестись по тем законам, по каким пожелает должник. (4) После того как эти заявления обнаружили множество долговых сделок, заключенных мошеннически, народный трибун Марк Семпроний с одобренья сената представил собранию народа свое предложение, (5) и собрание постановило[3829], что отныне союзники и латины будут подчинены тем же законам о долговых обязательствах, что и римские граждане[3830]. Вот что произошло в Италии – дома и на войне.
(6) Испанская война оказалась не такой уж и страшной, а слухи о ней – преувеличенными. (7) Гай Фламиний захватил в Ближней Испании оретанский город Инлукию[3831], а затем отвел войско на зимние квартиры. В течение зимы произошло несколько сражений, не стоящих даже упоминания, – скорее с разбойниками, чем с неприятелем. И все‑таки шли они с переменным успехом, и в них гибли воины. (8) Больших успехов добился Марк Фульвий[3832]; под городом Толетом он вступил в открытый бой с вакцеями, веттонами и кельтиберами[3833]. Войско этих племен он разгромил и обратил в бегство, а царя Гилерна взял в плен.
8. (1) Так шли дела в Испании, а между тем уже приближался день выборов. И консул Луций Корнелий, оставив при войске легата Марка Клавдия, прибыл в Рим. (2) В сенате он обстоятельно рассказал о своих действиях и о положении в своей провинции. (3) Он попенял отцам‑сенаторам за то, что бессмертным богам не были оказаны почести, а ведь война, и немалая, была счастливо завершена одной‑единственной битвой. Затем консул потребовал, чтобы принято было решение о молебствии и триумфе. (4) Однако, прежде чем было внесено о том предложение, Квинт Метелл, бывший консул и бывший диктатор[3834], заявил, что одновременно с письмом консула к сенату большинство сенаторов получило также письмо и от Марка Клавдия Марцелла, и письма друг другу противоречат. (5) Тем самым обсуждение всего дела откладывается, как требующее присутствия авторов обоих писем. Ведь и он, Метелл, ожидал, что консул, осведомленный о каком‑то ему враждебном письме своего легата, собравшись в Рим, возьмет и его с собою. (6) Тем более что даже уместнее было бы передать войско Титу Семпронию, который облечен властью, а не легату[3835]. (7) Ну а теперь дело выглядит так, будто здесь умышленно отстранен от участия в разбирательстве тот, кто мог бы и сам повторить им написанное и обосновать сказанное перед всеми, а скажи он что‑то облыжно, мог бы и быть оспорен, – так в конце концов правда и выяснилась бы до конца. (8) Итак, заключил Метелл, он считает, что покуда не следует выполнять ни одного из требований консула.
(9) Но Корнелий продолжал так же упорно настаивать, что следует принять решение о молебствии и позволить ему вступить в Город с триумфом. Однако тут народные трибуны Марк и Гай Титинии заявили, что буде сенат и примет об этом деле решение, они воспользуются своим правом вмешательства.
9. (1) Цензорами были избранные в минувшем году Секст Элий Пет и Гай Корнелий Цетег[3836]. (2) Корнелий принес очистительную жертву[3837]; граждан при переписи оказалось сто сорок три тысячи семьсот четыре[3838]. В тот год было половодье, и Тибр затопил низкие места в Городе. (3) Около Флументанских ворот некоторые строения обрушились. В Целимонтанские ворота[3839]ударила молния, как и в стену по обе их стороны. (4) В Ариции, Ланувии и на Авентине прошли каменные дожди. Из Капуи сообщали, что огромный рой ос прилетел на форум и сел в храме Марса; осы были с тщанием собраны и преданы огню. (5) Децемвирам по случаю этих знамений велено было обратиться к Книгам. Объявили девятидневные жертвоприношения и молебствия, Город был очищен подобающими обрядами. (6) В те же дни, по прошествии двух лет после обетования, Марк Порций Катон посвятил храмик Деве Победе около храма Победы[3840].
(7) В тот год триумвиры Авл Манлий Вольсон, Луций Апустий Фуллон и Квинт Элий Туберон, который и внес о том предложение, вывели латинскую колонию во Френтинскую крепость[3841]. (8) Туда явились три тысячи пехотинцев и триста конников – для столь обширных земель число это было скромным. (9) Дать смогли бы по тридцать югеров на пехотинца и по шестьдесят на конника. Но по почину Апустия третья часть земли была исключена из раздела с тем, чтобы впоследствии туда можно было приписать новых колонистов, которые изъявили бы такое желание. В итоге пехотинцы получили по двадцать, а конники по сорок югеров.