РИМ ТИТА ЛИВИЯ – ОБРАЗ, МИФ И ИСТОРИЯ. 103 глава




27. (1) В те же дни Гней Корнелий Блазион[3627], управлявший Ближней Испанией до Гая Семпрония Тудитана, вступил в Город с овацией, которая ему была предоставлена постановлением сената. (2) Перед ним несли тысячу пятьсот пятнадцать фунтов золота, двадцать тысяч – серебра, чеканного серебра тридцать четыре тысячи пятьсот сорок денариев. (3) Луций Стертиний[3628]из Дальней Испании, даже не прося о триумфе, внес в казну пятьдесят тысяч фунтов серебра (4) и из добычи возвел две арки на Бычьем форуме перед храмами Фортуны и Матери Матуты[3629], а еще одну – в Большом цирке; на арках он поставил золоченые статуи. (5) Вот что произошло зимой.

Тем временем Тит Квинкций зимовал в Элатее, и союзники постоянно обращались к нему с просьбами, а беотийцы требовали вернуть им тех из их соплеменников, которые воевали на стороне Филиппа. (6) Фламинин легко согласился на это, не потому чтобы счел требование справедливым, но чтобы снискать расположение к римлянам в греческих городах, так как поведение царя Антиоха стало уже подозрительным. (7) Как только эти люди были возвращены, сразу стало ясно, что никакой благодарности добиться от беотийцев не удалось: ибо, во‑первых, они отправили к Филиппу послов с изъявлением ему признательности за возвращенных соотечественников, как будто эта услуга была оказана им самим, а не Квинкцию и римлянам[3630]. (8) Во‑вторых, на ближайших выборах, обойдя Зевксиппа, Писистрата и прочих сторонников союза с римлянами, беотархом[3631]избрали некоего Брахилла – (9) по той единственной причине, что он в свое время был начальником беотийцев, воевавших на стороне царя. (10) Приверженцы римлян восприняли это назначение болезненно, но особое беспокойство оно внушало на будущее: если уж такое происходит при стоящем у ворот римском войске, (11) то что же будет, когда римляне уйдут в Италию, а Филипп, находящийся по соседству, станет подбадривать своих сторонников и угрожать тем, кто против него?

28. (1) И вот они решили устранить царского споспешника Брахилла, пользуясь тем, что римское войско пока еще рядом. (2) Было выбрано время, когда он пьяный возвращался домой после торжественного обеда в сопровождении женоподобных мужей, которые для забавы гостей участвовали в этом людном пиршестве. (3) Шестеро вооруженных людей (трое италийцев, трое этолийцев) окружили его и убили[3632]. Сопровождающие разбежались, крича о помощи; по всему городу бегали люди с факелами; убийцы ускользнули через ближайшие ворота. (4) На рассвете в театре собралась сходка такая многолюдная, будто ее назначили заранее либо объявили через глашатая. (5) Вслух все утверждали, что префект убит собственной свитой и теми распутниками, но в душе считали, что это дело Зевксиппа. (6) Было решено схватить и допросить тех, кто тогда был при Брахилле. (7) Пока шел допрос, в собрание явился Зевксипп: уверенный в себе, он хотел быть вне подозрений. Он сказал, что заблуждаются те люди, которые связывают столь страшное убийство с теми полумужчинами. (8) В обоснование такого мнения Зевксипп привел много разных убедительных доводов, и кое‑кто поверил, что, будь его совесть нечиста, он ни за что не явился бы перед народом и не заговорил бы об этом злодеянии – ведь ничто его не заставляло. (9) Но другие не сомневались, что Зевксипп, бесстыдно идя навстречу опасности, пытается этим отвратить подозрение от себя. Вскоре невиновные свидетели были подвергнуты пытке и, хотя сами они ничего не знали, но следуя общему мнению, указали на Зевксиппа и Писистрата; ничего, что позволяло бы видеть, откуда им это известно, они не добавили. (10) И все же Зевксипп с неким Стратонидом бежал ночью в Танагру, боясь скорей собственной совести[3633], чем показаний людей, ни о чем не знающих. (11) Писистрат же, презрев эти показания, остался в Фивах. У Зевксиппа был раб, который служил посредником и помощником во всем этом деле. Такого свидетеля Писистрат боялся и этою самой боязнью довел его до доноса. Писистрат написал Зевксиппу, что надо уничтожить раба, который так много знает; (12) он, мол, годится на то, чтобы делать дело, а не на то, чтобы его скрывать. Гонец имел распоряжение поскорей передать письмо Зевксиппу, (13) но поскольку не мог встретиться с ним немедленно, то вручил послание этому самому рабу, которого считал самым верным у господина, добавив, что письмо от Писистрата по делу, близко касающемуся Зевксиппа. (14) Раб заверил, что немедленно передаст послание, а сам, мучимый совестью, вскрыл его и прочел – тут же в страхе бежал он в Фивы и донес обо всем властям. Зевксиппа встревожило бегство раба, и он перебрался в Антедон, полагая его более безопасным местом для изгнанника[3634]. (15) Что же касается Писистрата и остальных, то они были допрошены под пыткой и казнены.

29. (1) Это убийство привело в бешенство как фиванцев, так и всех беотийцев: они воспылали смертельной ненавистью к римлянам, будучи уверены, что знатный беотиец Зевксипп не решился бы на это без ведома римского командующего. Для мятежа у них не было ни сил, ни предводителя – (2) и они обратились к разбою, который был ближе всего к войне. (3) На некоторых солдат нападали по постоялым дворам, на других – когда они во время зимовок разъезжали по разным надобностям. На кого‑то устраивались засады в потаенных местах прямо у дорог, иных хитростью заманивали в заброшенные пристанища и убивали там. (4) В конце концов эти преступления стали совершаться уже не только из ненависти, но и просто из жажды наживы, поскольку, занимаясь торговлей, отпускные солдаты имели с собой в кошельках[3635]много денег. (5) Когда стали недосчитываться людей, сперва понемногу, а затем со дня на день все в большем числе, то Беотия приобрела дурную славу, и солдаты стали бояться выходить из лагеря – это было еще страшнее, чем в неприятельской стране. (6) Тогда Квинкций разослал по городам легатов для расследования этого разбоя. Было установлено, что больше всего убийств произошло вокруг Копаидского озера[3636]: там вырыли из ила и вытащили из болота трупы, к которым были привязаны камни или амфоры, чтобы тянуть их на дно. Раскрылось множество преступлений, совершенных в Акрефии и Коронее. (7) Квинкций распорядился выдать ему виновных и потребовал с беотийцев пятьсот талантов – по числу убитых воинов. (8) Ни то ни другое выполнено не было: города ограничились словесными извинениями, отговариваясь тем, что ничто не было сделано с одобрения государства. Тогда полководец отрядил послов в Афины и в Ахайю, чтобы заверить союзников в том, что война против беотийцев, которую он начинает, будет законной и справедливой[3637]; (9) он послал Аппия Клавдия с частью войска против Акрефии, а сам во главе другой части осадил Коронею после того, как оба войска, выступившие из Элатеи разными дорогами, по пути опустошили поля. Все вокруг было охвачено повальным бегством – (10) потрясенные этим бедствием, беотийцы отрядили послов. Когда их не допустили в лагерь, явились ахейцы и афиняне. (11) Более веской оказалась просьба ахейцев, которые постановили, что они, если не удастся добиться мира для беотийцев, будут воевать вместе с ними. (12) У тех же ахейцев беотийцы получили возможность прийти и переговорить с командующим. Тот приказал им выдать виновников и собрать в качестве пени тридцать талантов. На этих условиях был заключен мир и снята осада.

30. (1) Через несколько дней прибыли из Рима десять послов, и по их представлению Филиппу дарован был мир на следующих условиях: (2) все греческие города как в Европе, так и в Азии должны быть свободными и пользоваться собственными законами; из тех городов, которые находились под властью Филиппа, он должен вывести свои гарнизоны, а сами города передать римлянам до Истмийских игр. (3) Также должен он вывести войска из азиатских городов: Эврома, Педиасов, Баргилий, Иаса, Мирины, Абидоса, Фасоса и Перинфа – все они тоже должны были стать свободными. (4) О решении сената и десяти легатов касательно свободы для хиосцев Квинкций должен написать вифинскому царю Прусию[3638]. (5) Филиппу вменялось в обязанность вернуть римлянам пленных и перебежчиков, а также выдать все крытые корабли, кроме пяти, да еще царского корабля, приводимого в движение шестнадцатью рядами весел и такого громадного, что он еле поворачивался. (6) Царю предписывалось иметь не более пяти тысяч воинов и ни одного слона; без разрешения сената он не имел права вести войну за пределами Македонии[3639]. (7) Римскому народу он обязывался выплатить тысячу талантов – половину суммы немедленно, а половину с рассрочкой на десять лет. (8) Валерий Антиат передает, что на царя была наложена дань по четыре тысячи фунтов серебра в течение десяти лет, – Клавдий же утверждает, что по четыре тысячи двести фунтов в течение тридцати лет, да еще двадцать тысяч фунтов немедленно. (9) Он же пишет, что в дополнительном специальном условии оговаривался запрет воевать с Эвменом, сыном Аттала, – новым в то время царем. (10) Для обеспечения этого были взяты заложники, и среди них сын Филиппа Деметрий. Валерий Антиат добавляет, что отсутствовавшему Атталу заочно был подарен остров Эгина и все слоны[3640], а (11) родосцам – Стратоникея и другие города Карии, принадлежавшие ранее Филиппу, афинянам были отданы Парос, Имброс, Делос и Скирос.

31. (1) Все города Греции одобрили эти условия мира, одни только этолийцы исподтишка, шепотом порицали решение десяти легатов: (2) это, мол, пустые слова, приукрашенные видимостью свободы. Почему это одни города передаются римлянам и не поименованы в договоре, а другие, поименованные, получают свободу и римлянам не передаются? (3) Или свободными делаются только те города, что в Азии (они лучше защищены от опасности самою своей отдаленностью), а вот те, что в Греции, – те попросту переходят из рук в руки, не будучи даже поименованы в договоре, как Коринф, Халкида, Орей, Эретрия, Деметриада? (4) Обвинения эти не вовсе были безосновательны[3641]. И в самом деле существовали сомнения относительно Коринфа, Халкиды и Деметриады, поскольку все остальные города Греции и Азии были освобождены безоговорочно тем сенатским постановлением, с которым десять легатов отправились из Рима; (5) относительно же этих трех городов послам велено было, сообразуясь с тем, чего требовало тогдашнее положение дел, принять решение, полезное для государства и согласное с их совестью. (6) А они не сомневались, что царь Антиох переправится в Европу, как только сочтет достаточными свои силы; послы не желали, чтобы города, столь подходящие для захвата, оставались бы беззащитными.

(7) Из Элатии Квинкций прибыл с десятью послами в Антикиру, а оттуда в Коринф. Там они днями напролет совещались о свободе Греции. (8) Квинкций постоянно твердил, что освобождена должна быть вся Греция, если только они хотят, чтобы этолийцы попридержали язык, чтобы римляне пользовались всеобщей любовью и величайшим почетом, (9) чтобы все поверили: да, римляне пересекли море во имя греческой свободы, а не для присвоения той власти, которая раньше принадлежала Филиппу. (10) Другие ничего не возражали относительно свободы городов, но настаивали на том, что тем и самим спокойнее будет на некоторое время остаться под защитой римского гарнизона, чем получить в хозяева Антиоха на место Филиппа. (11) Наконец было решено Коринф возвратить ахейцам, с тем, однако, что в Акрокоринфе[3642]останется гарнизон; Халкиду и Деметриаду постановили удерживать, пока не пройдет тревога по поводу Антиоха.

32. (1) Наступило время Истмийских игр[3643]. На них и раньше всегда собиралось множество людей как из‑за присущей этому народу страсти к зрелищам, которая гонит их смотреть всякого рода состязания, будь то в искусствах, в силе или в проворности, (2) так и из‑за выгод местоположения: ведь там близко друг к другу подходят два разных моря, что дает людям возможность приобретать все на свете товары. Благодаря этому игры сделались торжищем Азии и Греции. (3) Но в тот момент люди из всех краев собрались туда не только по своим обычным делам – им не терпелось узнать будущее положение Греции, ее судьбу. Все они не только размышляли наедине с собой о намерениях римлян, но и бурно их обсуждали: едва ли хоть кто‑нибудь из них верил, что те совсем уйдут из Греции. (4) И вот все расселись в ожидании зрелища. На середину арены, откуда принято торжественной песнью подавать знак к открытию игр, выступил глашатай, по обычаю сопровождаемый трубачом. Звуком трубы призвав к тишине, он провозгласил следующее: (5) «Римский сенат и командующий Тит Квинкций, по одолении царя Филиппа и македонян, объявляют свободными, освобожденными от податей и живущими по своим законам всех коринфян, фокейцев, локридцев, остров Евбею, магнесийцев, фессалийцев, перребов и фтиотийских ахейцев»[3644]. (6) Он перечислил все народы, прежде подвластные царю Филиппу. Когда отзвучала речь глашатая, всех охватил такой восторг, какого человек вообще не в силах вынести. (7) Каждый едва мог поверить, что он не ослышался – все переглядывались, дивясь, будто на сонный морок, и переспрашивали соседей, поскольку каждый не верил своим ушам как раз в том, что относилось прямо к нему. (8) Вновь позвали глашатая, ибо каждый желал не только слышать, но и видеть вестника своей свободы. Он еще раз провозгласил то же самое. (9) Когда в этой радостной вести уже невозможно стало сомневаться, поднялся крик и рукоплескания, повторявшиеся множество раз[3645], чтобы всем стало ясно, что народу свобода дороже всех благ на свете! (10) Состязания после этого были недолгими и прошли кое‑как, ибо никто не следил за ними ни душою, ни взором – настолько одна радость возобладала надо всеми прочими удовольствиями.

33. (1) По окончании игр все чуть не бегом бросились к римскому командующему – (2) целая толпа рвалась подойти к одному человеку, дотронуться рукой, бросить венок или ленту. Дело едва не дошло до беды, (3) но Квинкцию было тридцать три года, и его силы поддерживала не только присущая юному возрасту крепость, но и радость от столь великой славы, плоды которой он теперь пожинал. (4) Но ликование на этом не иссякло, оно длилось много дней, изливаясь в благодарственных рассуждениях и речах: (5) есть ли в мире другой такой народ, что на собственный счет, своими силами и на свой страх ведет войны во имя свободы других, (6) и это не для жителей сопредельных земель, не для близких соседей, не для обитателей того же материка – (7) нет, они даже пересекают моря, да не будет во всем мире держав неправедных, да торжествует повсюду право, божеский и людской закон! Единственным словом глашатая освобождены разом все города Греции и Азии! Даже надеяться на такое мог лишь дерзновенный ум, а уж довести до дела – тут потребны небывалая доблесть и небывалое счастье.

34. (1) По окончании Истмийских игр Квинкций и десять легатов выслушали посольства от царей и племен. (2) Первыми были приглашены послы царя Антиоха. Они повели почти те же самые не внушавшие доверия речи, что и в свое время в Риме[3646], (3) но тогда Филипп был силен, а исход войны неясен – теперь же им прямо, без околичностей было заявлено, что Антиох должен очистить азийские города, принадлежавшие прежде царям Филиппу или Птолемею, не трогать свободных городов и ни один не тревожить вооруженными набегами; повсюду все греческие города да пребудут в мире и свободе. (4) Но главным было предупреждение, что ни сам он, ни его войска не должны переправляться в Европу. (5) После ухода царских послов был созван совет городов и народов. Он проходил тем быстрее, что постановления десяти послов объявлялись каждой общине поименно. (6) Македонскому племени орестов[3647]за то, что они первыми отложились от царя, были возвращены их законы; магнесийцев, перребов и долопов тоже провозгласили свободными. (7) Фессалийскому народу, помимо свободы, была отдана также область фтиотийских ахейцев, за исключением Фтиотийских Фив и Фарсала. Этолийцев, которые притязали на Фарсал и Левкаду, ссылаясь на договор, отослали к сенату. (8) Но фокейцев и локридцев, отданных им прежде, за ними и утвердили. (9) Коринф, Трифилия и Герея (сам этот город – в Пелопоннесе) отданы были ахейцам. (10) Орей и Эретрию десять легатов отдавали царю Эвмену, сыну Аттала, но Квинкций не соглашался, и только это оставлено было на усмотрение сената, который предоставил этим общинам свободу, присоединив к ним еще Карист. (11) Плеврату были отданы лихнидяне и парфины 95a, оба эти иллирийских народа прежде были подвластны Филиппу. Аминандру велели удерживать крепости, которые он отнял у Филиппа во время войны.

35. (1) Когда собрание было распущено, десять послов, разделивши обязанности между собой, разошлись каждый в свой округ, чтобы там освобождать города: (2) Публий Лентул – в Баргилии, Луций Стертиний – в Гефестию, Фасос и города Фракии[3648], Публий Виллий и Луций Теренций – к царю Антиоху, а Гней Корнелий – к Филиппу. (3) Отдав последние распоряжения насчет мелких дел, Корнелий спросил, готов ли тот преклонить слух к совету не только полезному, но и спасительному. (4) Царь заверил, что будет признателен, если тот присоветует что‑нибудь подходящее. (5) И тогда Корнелий принялся настоятельно убеждать царя в том, что теперь, добившись мира, он должен был бы отрядить в Рим послов с просьбой о союзе и дружбе: (6) ведь если Антиох предпримет враждебные действия, то сложится впечатление, будто Филипп старается только выждать и улучить момент для возобновления войны. (7) Эта встреча с Филиппом состоялась в Темпейской долине, в Фессалии[3649]. Получив обещание немедленно отправить посольство, (8) Корнелий явился в Фермопилы, где в определенные сроки собирается многолюдное собрание греков, называемое Пилейским[3650]. (9) Там он главным образом увещевал этолийцев хранить постоянство и верность дружбе с римским народом. (10) Некоторые из этолийских старейшин мягко сетовали на то, что отношение римлян к их племени после победы уже не такое, как во время войны; (11) другие открыто пускались в обвинения, браня римлян, которые‑де без этолийцев не только не победили б Филиппа, но даже не смогли бы переправиться в Грецию. (12) Римлянин уклонился от возражений, чтобы дело не кончилось перепалкой, и заявил, что они, этолийцы, добьются справедливости, если пошлют в Рим. Итак, с его одобрения назначаются послы. Вот так закончилась война с Филиппом.

36. (1) Пока в Греции, Македонии и Азии происходили все эти события, вся Этрурия подверглась было опасности из‑за заговора рабов. (2) Для его расследования и подавления был послан с одним из двух городских легионов Маний Ацилий Глабрион, претор, ведавший разбором судебных дел между гражданами и чужестранцами[3651]<...> Тех рабов, которые уже собрались в шайку, он разгромил в бою, (3) многих взял в плен. Вожаков заговора он после бичевания распял на крестах, а остальных вернул господам.

(4) Консулы отправились к провинциям. Марцелл вступил в пределы бойев; когда его воины, утомленные целодневным переходом, разбивали лагерь на каком‑то холме, на них напал с большим войском некий Королам, бойский царек, и перебил до трех тысяч человек; (5) в этом беспорядочном сражении пали и некоторые знаменитые мужи – префекты союзников[3652]Тит Семпроний Гракх и Марк Юний Силан, а также военные трибуны второго легиона Марк Огульний и Публий Клавдий. (6) Однако лагерь, который успели хорошо укрепить, был удержан римлянами – врагам, хоть они и были воодушевлены удачной битвой, так и не удалось взять его приступом. (7) Несколько дней затем консул оставался в том же лагере, врачуя раненых и давая воинам оправиться от потрясения. (8) А бойи, народ нетерпеливый, неспособный переносить скуку ожидания, разбрелись кто куда по своим крепостям и селениям. (9) Тогда Марцелл, быстро перейдя Пад, повел легионы в область города Кома[3653], где поставили лагерь инсубры, которые и тамошних жителей призвали к оружию. Распаленные недавней победой бойев, галлы навязали римлянам сражение прямо на переходе и сперва ударили на них с такой силой, что передовые порядки римлян дрогнули. (10) Заметив это, Марцелл испугался, как бы они разом не обратились в бегство, – он выдвинул вперед когорту марсов[3654]и бросил на врага все турмы латинской конницы. (11) Первый, а затем второй ее удар обуздали бешеный натиск неприятеля, а тем временем остальное римское войско сплотило строй и перешло в решительное наступление. (12) Галлы не выдержали удара, но показали спину и кинулись врассыпную. (13) Валерий Антиат пишет, что в этом сражении было перебито свыше сорока тысяч человек, захвачено восемьдесят семь боевых знамен, семьсот тридцать две повозки и множество золотых ожерелий, из которых, как пишет Клавдий, одно, очень тяжелое, было принесено в дар храму Юпитера Капитолийского. (14) В тот же день захвачен и разграблен был лагерь галлов, а несколько дней спустя – и город Ком. После этого к консулу перешли двадцать восемь крепостей. (15) Писатели, правда, расходятся в том, куда сначала консул двинул войско – на бойев или на инсубров: то ли удачное сражение позволило забыть несчастливое, то ли победа у Кома была омрачена поражением в земле бойев.

37. (1) Пока эти дела шли с переменным успехом, второй консул Луций Фурий Пурпуреон пришел в страну бойев, в Сапинскую трибу[3655]. (2) Уже на подходе к лагерю Мутилу ему стало тревожно, как бы бойи и лигурийцы не окружили его одновременно, – и он увел войско той же дорогой, какой и привел; сделав большой крюк, он пришел к сотоварищу по открытой и потому безопасной местности. (3) Затем они, соединив свои силы, первым делом прошли по области бойев, разграбив все вплоть до города Фельсины. (4) Сам город и окрестные крепости сдались, как и почти все бойи, кроме молодежи, ведшей войну ради добычи, – она тогда ушла в непроходимые леса. (5) Затем римское войско двинулось в земли лигурийцев, а бойи глухими ущельями – за ним по пятам, рассчитывая напасть врасплох, когда римляне будут думать, что те далеко, и оттого утратят бдительность. (6) Но римлян они не догнали и, внезапно переправившись на кораблях через Пад, опустошили земли левов и либуев[3656]. На возвратном пути через дальние пределы лигурийцев они, отягченные найденной в полях добычей, наткнулись на двигавшееся войско римлян. (7) Сражение завязалось быстрее и было ожесточеннее, чем если бы время и место для него были выбраны заранее и солдаты успели б собраться с духом. (8) Тут стало видно, с какой силой гнев распаляет людские души: римляне устремились в битву, жаждая скорей крови, нежели победы, – и вот из врагов едва ли уцелел хоть один, кто принес бы своим известие о поражении. (9) Когда в Рим прибыло письмо консулов, где рассказывалось об этом, было постановлено устроить трехдневное молебствие. Вскоре консул Марцелл сам приехал в Рим, и сенаторы при общем согласии назначили ему триумф за победу над инсубрами и жителями Кома. (10) Он справил его, находясь еще в должности. Сотоварищу же он позволил надеяться на триумф над бойями, поскольку собственное сражение с ними он проиграл, а предпринятое консулами сообща было выиграно. (11) На захваченных колесницах было провезено много вражеских доспехов, немало боевых знамен, триста двадцать тысяч медных ассов, двести тридцать четыре тысячи серебряных денариев. (12) Пехотинцам роздали по восемьдесят медных монет, а всадникам и центурионам – втрое больше.

38. (1) В том же году царь Антиох, зимовавший в Эфесе, попытался вернуть города Азии под свою власть на прежних условиях. (2) Он видел, что многие из них легко склонятся под ярмо, – одни потому, что расположены на равнине, другие потому, что не могли положиться на свои стены, свое оружие, свою молодежь. (3) Смирна и Лампсак получали свободу – если бы Антиох уступил им в том, к чему они стремились, то появлялась опасность, как бы за ними не последовали другие города: за Смирной – в Эолиде и Ионии, за Лампсаком – на Геллеспонте[3657]. (4) Итак, сам он отправил из Эфеса войско для осады Смирны, а те силы, что были у него в Абидосе, он, оставив там лишь небольшой гарнизон, послал для осады Лампсака. (5) Но царь не только пугал города военной силой; через своих послов он, то мягко увещевая, то укоряя их за легкомыслие и упрямство, внушал им надежду на скорое достижение их целей: (6) надо только, чтобы и сами они, и все прочие осознавали, что получили свободу из рук царя, а не урвали, воспользовавшись случаем. (7) На это отвечали, что Антиох не должен ни удивляться, ни гневаться тому, что вознадеявшиеся получить свободу беспокоятся, если она откладывается. (8) Сам он с началом весны покинул Эфес и двинул флот к Геллеспонту, а сухопутным силам приказал переправиться от Абидоса к Херсонесу[3658]. (9) Войско соединилось с флотом у херсонесского города Мадита. Горожане заперли ворота, и царь поставил воинов вокруг стен, а когда он стал придвигать осадные орудия, город сдался. Убоявшись того же, сдались также жители Сеста и других городов Херсонеса. (10) Оттуда царь со всеми своими морскими и сухопутными силами двинулся к Лисимахии. Он нашел ее обезлюдевшей и почти целиком лежащей в развалинах – (11) за несколько лет до этого ее захватили, разграбили и подожгли фракийцы. Антиохом овладело желание возродить этот знаменитый и удобно расположенный город. (12) Итак, он взялся за все сразу: начал восстанавливать дома и стены, выкупать из рабства лисимахийцев, приглашать и собирать других, рассеявшихся по Геллеспонту и Херсонесу, (13) а также набирать новых поселенцев, привлекая их надеждой на всяческие блага, и вообще всеми способами увеличивал население города. (14) Вместе с тем, дабы избавить людей от страха перед фракийцами, царь с половиною сухопутных сил выступил для опустошения ближайших областей Фракии. Другую же часть войска и всех моряков он оставил восстанавливать город.

39. (1) Тем временем Луций Корнелий, посланный сенатом улаживать распри между царями Антиохом и Птолемеем, остановился в Селимбрии. (2) А некоторые из десяти римских послов отправились в Лисимахию: Публий Лентул – из Баргилий и еще Публий Виллий с Луцием Теренцием – с Фасоса. Туда же прибыл Луций Корнелий из Селимбрии, а через несколько дней – и Антиох из Фракии. (3) Сначала он встретился с послами, затем радушно и гостеприимно пригласил их к себе. Но лишь только речь зашла о требованиях, касающихся тогдашнего положения Азии, появилось раздражение. (4) Римляне не стали скрывать, что сенату не нравятся все действия царя после отплытия флота из Сирии; кроме того, они считали, что справедливость требует вернуть Птолемею все города, которыми он владел раньше. (5) Ведь что касается тех городов, которые принадлежали Филиппу и которые Антиох захватил, воспользовавшись войною Филиппа с Римом, то невозможно терпеть, (6) чтобы Антиох пожинал плоды долголетней войны, стоившей римлянам стольких перенесенных трудов, стольких преодоленных опасностей на суше и на море. (7) Но, положим, его появление в Азии может быть оставлено римлянами без внимания, как будто оно не имеет к ним отношения, что из того? Ведь он со всеми морскими и сухопутными силами уже переправился в Европу, и можно ли это не счесть за открытое объявление войны римлянам? Он‑то будет отрицать все, даже если станет переправляться в Италию, но вот римляне не станут дожидаться, когда у него и на это достанет сил.

40. (1) На эти слова Антиох ответил: дивно ему, что римляне столь усердно обсуждают, как следовало поступить царю Антиоху или где ему – на суше ли, на море ли – нужно было остановиться, а не задумываются о том, (2) что Азия не касается римлян и незачем им дознаваться, чем занят там Антиох, как Антиоху нет дела до того, чем занят в Италии народ римский. (3) Что же до Птолемея и жалоб по поводу отнятых у него городов, то у Антиоха с ним дружба: они договариваются о том, чтобы вскорости породниться[3659]. (4) Он не ищет разжиться на несчастьях Филиппа и не собирается переправляться в Европу против римлян – но то, что было некогда царством Лисимаха, он считает своим, ибо после поражения и гибели этого царя все, ему принадлежавшее, по праву войны перешло к Селевку[3660]. (5) Предки Антиоха были заняты другими заботами, и поэтому некоторые из этих владений захватил сначала Птолемей[3661], а потом и Филипп[3662]– оба они присвоили себе чужое[3663]. А кому же, как не Лисимаху, принадлежали Херсонес и те фракийские окрестности, что вокруг Лисимахии? (6) Антиох и явился туда, чтобы воспользоваться давним правом и заново основать Лисимахию, разоренную нападением фракийцев, дабы его сын Селевк сел здесь царствовать.

41. (1) В подобных спорах прошло несколько дней, а тут распространился неведомо кем принесенный слух о смерти царя Птолемея, и оттого переговоры так и не завершились ничем. (2) Ни та, ни другая сторона не показала вида, что до нее этот слух дошел: Луций Корнелий, которому было поручено посольство к обоим царям, Антиоху и Птолемею, хотел улучить хоть немного времени для свидания с Птолемеем (3) и прибыть в Египет раньше, чем обозначатся какие‑нибудь перемены при новом царе; Антиох же считал, что Египет будет принадлежать ему, если он захватит его немедленно. (4) Итак, отпустив римлян и оставив своего сына Селевка с сухопутными войсками отстраивать Лисимахию, как и было задумано, (5) Антиох со всем флотом отплыл к Эфесу. К Квинкцию были отряжены послы, дабы уверить его, что царь намерен добиваться новых условий союзного договора. А сам царь между тем вдоль побережья Азии прибыл в Ликию. В Патарах ему стало известно, что Птолемей жив, и он оставил намерение плыть в Египет, (6) но тем не менее отправился к Кипру. Когда он обогнул мыс Хелидоний, случился мятеж гребцов, ненадолго задержавший его в Памфилии, около реки Евримедонта. (7) Оттуда Антиох поплыл к устью реки Сара, но налетевшая страшная буря едва не потопила его со всем флотом. Многие корабли были разбиты, многие выброшены на берег, многие проглочены морем, так что с них никто не добрался до земли. (8) Там погибло множество людей, и не только безвестные толпы гребцов и воинов, но даже некоторые из видных друзей царя. (9) Не могло быть и речи о походе на Кипр, и, собрав то, что осталось после кораблекрушения, царь вернулся в Селевкию с меньшими силами, чем выступил из нее. Уже надвигалась зима, и потому он велел вытащить там корабли на сушу, а сам отправился на зимовку в Антиохию. В таком положении были дела царей.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-11 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: