За Порогом Жизни, или Человек Живёт И В Мире Ином
Инна Волошина, Николай Осеёв
Книга, которую Вы держите сейчас в руках, ранее издавалась под именем Евгении, с названием "Человек живет и в мире Ином". Теперь она вышла в наиболее полном изначальном изложении, под именем настоящего автора - Инны Волошиной, являющейся к тому же и участником событий, происходящих в книге.
Судьба произведения нелегка... Чтобы дойти до читателя в виде, задуманном автором, книга претерпела трудный путь длиною в двадцать лет...
Трудно найти более увлекательную книгу, если рассматривать ее хотя бы просто как роман.
Есть ли жизнь после смерти? Что испытывает душа после ухода в Мир Иной? Встретимся ли мы после смерти со своими любимыми и близкими людьми? Слышат и видят ли они нас? Почему наши умершие родственники приходят к нам во сне? Эта тема волнует абсолютно всех: к ней не равнодушны и верующие, и люди с материалистическими взглядами... Ответы на эти вопросы можно получить, прочитав книгу Инны Волошиной и Николая Осеёва "За порогом жизни, или Человек живет и в Мире Ином".
Книга, которую мы предлагаем Вашему вниманию, принималась Инной под диктовку из Тонкого Мира и с рабочим названием "Единство всех миров" на протяжении трех лет в 1992-94 гг (этот метод называют психографией или автоматическим письмом). В ней описываются события, происходившие с несостоявшимся поэтом Николаем Осеёвым с момента его смерти осенью 1851 года и до его нового рождения в конце ХХ века."
***
Роман впервые опубликован в сокращении в 2001-2003 годах на страницах газеты "Волжская правда" (г.Волжский Волгоградской области) под редакцией Геннадия Степановича Белимова и Ольги Николаевны Душевской и названием "За порогом жизни", откуда и был слово в слово переписан Евгенией Химиной, которая, не долго думая, переписанные страницы отвезла в издательство "Крылов" (Санкт-Петербург) и издала книгу под своим именем и названием "Человек живет в мире ином" в 2005 году. «Простая» женщина Евгения поступила очень по-свойски: переписала текст из газеты и решила, что отныне все права на рукопись за ней. А то, что в 300-тысячном городе многие прочитали эту книгу под другим авторством, во внимание совершенно не принималось. Она даже предисловие к книге взяла из аннотации Белимова, размещенной в первом выпуске газеты, заменив имя Инны на свое и немного добавив от себя.
В 2006 году плагиат дополнен и переиздан Издательским Домом "РОСА", под тем же именем и с немного измененным названием, но, опять-таки не полностью, добавились лишь недостающие главы, остальное осталось в том же сокращенном "газетном" варианте.
В 2014 году, после предоставления неопровержимых доказательств плагиата Химиной, в том же Издательском Доме "РОСА" книга переиздана под названием "За порогом жизни, или Человек живет и в Мире Ином", в полном авторском варианте, без сокращений, под именем настоящего автора - Волошиной Инны Александровны, являющейся к тому же и участником событий, происходящих в книге. В главах книги неоднократно упоминаются ее имя и то, что она родом из небольшого горного поселения вблизи крупного города в Казахстане.
В настоящее время Евгения пытается распространить книгу в социальных сетях Facebook, Twitter и на Youtube, под своим именем, периодически меняя её название.
***
Книга выпущена... Она прошла трудный долгий путь к изданию. Хочется думать, что наконец-то у нее будет счастливая судьба.
Мы должны знать, что ждет нас после ухода из нашего мира, и как следует строить свою земную жизнь, чтобы она состоялась, и чтобы не было потом стыдно перед собой и Богом за неправедные поступки. Рано или поздно мы попадем в Мир Иной, когда закончится наш земной путь. Верим мы в него или нет – другое дело, но в любом случае полезно узнать о нем как можно больше.
Мнения по поводу книги самые разные... Каждый воспримет ее по-своему: кто-то как сказку, кто-то всерьез, но равнодушным не останется никто...
Мы благодарны всем, кто помогал нам в выходе книги в свет, благодаря этой книге мы приобрели себе новых друзей и благодарных читателей.
Особая благодарность Алле Березовской, Геннадию Белимову, Ольге Душевской, Сергею Куликову и Галине Саломатиной за то, что книга вышла в свет.
Мир Вам! Да хранит Вас Господь!
Искренне Ваши,
Инна и Алексей Волошины
***
ВСЁ О БЫЛОМ…
***
Я жил, не думая о многом.
Любил, страдал и счастья ждал.
Но жизнью мне отпущено не много.
И скоро час смерти настал.
Душа, покинув тело бренное,
Впала в отчаяние и смятение,
Я казался себе тенью белою.
И был полон чувства отчужденья
К самому себе и телу своему.
Я видел всё, что происходит вокруг,
Мне было страшно быть одному
И меня охватил смертельный испуг.
В отчаянии я рвался
К остывающему телу своему,
Но как я ни пытался,
Не было уже возврата к нему.
Я видел всё, что происходило…
***
Я оставлял Землю с болью
В сердце; я осознал, что лишь
Тело осталось там, а я тенью,
Как мне казалось, куда-то спешил.
Да! Меня несло потоком света
К невидимым мною вратам.
Я знал, что впереди где-то
Я встречу Его, кого - не знаю сам.
Пока моя душа стремилась ввысь
Туда, откуда лился чудный свет,
Предо мной годы жизни неслись,
Жизни моей земной. И ответ
О том, как жил и что я делал
Мне выдержать пришлось не просто.
То, о чём я раньше не думал –
Меня по сердцу, что лезвием острым.
Но это было испытаниям начало…
***
Мне было трудно и сложно:
Здесь меня никто не встречал…
Изменить что-либо не возможно,
Но со временем я нашёл свой причал.
Я смирился, привык к новому
Телу своему. Я многому учился,
И учусь до сих пор… Но снова я
Стремился к Земле, так стремился,
Что прошёл сквозь грань миров.
Но что! Меня ждало - от тела прах…
Я долго не мог освободиться от оков,
Что тянули меня вниз. В стенаньях
Я прочь уходил от могилы,
Решив никогда туда не возвращаться.
Но сердцу дороги и милы
Места родные, с ними не расстаться.
Это было лишь тоске начало…
***
Я часто бывал среди родных,
Я радовался нашим встречам.
Я молился о людях мне дорогих
И ждал встречи с ними в вечности.
Я учился; время проходило
То быстро, то казалось не будет
Конца занятиям. И всё мимо
Проходили воспоминания о буднях,
О жизни, о любви, о боли.
То было серое, мрачное время.
Я жил воспоминаниями, но не более.
А воспоминания - тяжкое бремя,
Когда понимаешь, что обман
Тобою не был понят при жизни.
Как я жил, не знаю сам:
Не было радости. Я трижды
Пытался уйти, уйти далеко-далеко…
***
Я трижды пытался уйти,
Но каждый раз возвращался:
От себя невозможно уйти.
Я так очень долго метался…
Со временем притупилась боль,
Разочарования отошли вдаль…
Я стал ждать свою любовь.
Я начал строить дом, но жаль,
Она не вошла даже в дом,
Мы расстались в парке у реки.
Она давно была здесь, но о том
Я не знал. Мы были очень далеки.
Она отдала мне дань
Наших встреч и прогулок под луной.
Она легче прошла через грань
Смятения; и не осталась со мной.
Это были самые тёмные дни…
***
Но однажды яркий блик
Я увидел во Вселенной.
Из груди рванулся крик:
«Мечта моя сбылась!»
О да, я здесь часто мечтал,
Что найду себе близкую душу.
Я этой идеей бредить стал.
Но я нашёл её и обрушил
Всё внимание Мечте моей,
В ней было всё прекрасно.
И перестал вести я счёт дней.
Я помогал ей! И не напрасно
В душе моей жила вера,
Что когда-нибудь мы будем рядом…
И Господь открыл нам двери.
Это за боль – высшая награда!
Это самые светлые дни мои…
***
P.S.: Я поведал в стихах
Всю боль мою,
Но в письменах
Я большее открою…
Н. ОСЕЁВ
ГЛАВА 1
Начиная своё повествование, я хочу рассказать о своей прошлой жизни.
Родился я 16 октября 1815 года. Всё моё детство прошло в родовом имении под Саратовом. Моя мать - незаконнорожденная дочь князя Андрея Голицына, а отец простой служащий. Детей в семье у нас было четверо. Мать умерла рано, отец вскоре вновь женился. Нас, меня и младшую сестру Анну, он отправил к бабушке в село Рудное. Дома мы бывали редко. В девять лет я был отдан в лицей в Саратове. Там я и начал писать свои стихи. Я рос в селе, мне была близка природа, и первые мои стихи - о природе. Я пробовал писать дружеские шаржи на друзей по лицею. Но свои произведения я никому не показывал. Мне казалось, что они не достойны быть услышанными. Но так не могло долго продолжаться. И я однажды открылся нашему наставнику группы Андрею Петровичу Балдину. Он одобрил мои начинания, кое-что объяснил. Тогда я был счастлив. Уединяясь, работал над своими уже написанными стихами, пытался писать новые и вновь бежал к Балдину. Он во многом помог, но признания я как поэт так и не получил. Самое большое, что я имел – это публикации в журналах. Я был поэтом - неудачником.
На каникулы я уезжал к бабушке в Рудное. Анна, всегда была рада мне. Взрослея, мы не становились чужими, скорее наоборот: у нас были общие интересы. Сестра увлекалась поэзией, она была, пожалуй, единственной почитательницей моего таланта. Мы часто гуляли с ней в окрестностях села и подолгу могли беседовать, спорить. Она была для меня самым близким другом, не смотря на то, что я был достаточно общителен. Свои личные переживания я открывал ей, и только ей. Меня не останавливало то, что она была младшей. По-женски интуитивна, она была мудрой для своих лет. Анна для меня в одном лице была и матерью, и сестрой, и другом.
Первым ударом для меня было её замужество. А главное то, что я знал наверняка: с ним, красивым юношей гусаром, она не будет счастлива. Так я потерял своего друга. После свадьбы я почти не виделся больше с сестрой.
На двадцатом году жизни я вышел из стен лицея. У меня было образование, но не было ни имени, ни положения в обществе. Отец помог мне найти работу в одной из Саратовских контор. И я стал клерком. Но и этому был рад: я получал неплохое жалование, а главное – у меня оставалось достаточно свободного от работы времени. И тогда я предавался своим мечтам. Я очень часто гулял по скверам Саратова, о многом думал, мечтал, писал стихи. Жизнь шла своим чередом, полная житейских проблем и разных событий.
О ком мне хочется рассказать, это, конечно, Тамара.
Однажды, гуляя в парке, я обратил внимание на изящную девушку, задумчивую и, как мне показалось, одинокую. Я несколько дней приходил сюда в парк, но не решался подойти к ней, заговорить. Я видел, что она всегда гуляла одна, это было странным: разве у неё нет подруг? Однажды я всё-таки решился заговорить с ней. Она отвечала неохотно. Но меня поразил её чудесный голос, выразительность глаз. С того дня для меня началась другая жизнь. Ко мне вернулось желание творить чудеса.
Помню, когда я был маленьким, под Рождество я ждал чудо, и оно приходило: игрушкой ли, которую я находил под подушкой утром, или любимым яблочным пирогом, который пекла бабушка. Я был ужасным фантазёром: придумывал и клеил фонарики на ёлку, всяких мистических зверушек. А однажды, лет в шесть, я сделал из бумаги шкатулочку и поставил под ёлку в надежде, что Дед Мороз или Снегурочка подарят мне что-то особенное. Каждый день я заглядывал в неё, но там было пусто. И вот как-то мы обедали, и я пролил на себя суп, бабушка отругала меня и сказала, что Дед Мороз не любит непослушных мальчиков и не приходит к ним с подарками. Для меня это было самое страшное наказание: потерять доверие Деда Мороза. И тогда я помог бабушке привести мою рубашку в порядок, сбегал сам на кухню, принёс полотенце, вытер со стола, а когда поели, помог убрать посуду. Я рвался даже помыть её, но мне не дали. Мал, мол ещё. Я помогал Анфиске подмести пол, принёс ей воды, чтобы она помыла пол, вместе с ней на снегу выбивал половики, а к вечеру на кухне помогал Анфиске чистить картошку: она чистила, а я мыл её и складывал в чистую кастрюлю с водой. Потом бегал в сарай за дровами, выгреб золу из печки, правда, перепачкался сам, но зато гордился - помогаю ведь. Бабушка только руками разводила, глядя на меня. А вечером за ужином я выдал: «Бабушка, я ведь исправился, Дедушка Мороз придёт ко мне?» Она мне и говорит, что один день быть помощником, это не значит исправиться. Я обиделся. Но ожидания чуда было выше обид. Каждый день, сделав что-нибудь по дому, я бежал к шкатулочке, но она оставалась пустой. И вот однажды я открыл её и не поверил своим глазам: она была полна леденцов! Моих любимых леденцов! Я взвизгнул от радости и полетел к бабушке, я буквально чуть не сбил её с ног с криком: «Он простил меня!» «Кто? - удивилась бабушка. - И чего ты несёшься, как на пожар?» «Да как кто? Дед Мороз! На вот, посмотри!» - и я протянул шкатулочку с леденцами. Она приласкала меня и сказала: «Ну, вот видишь, если быть послушным мальчиком, то и Дед Мороз будет любить тебя!». Я был в восторге, и пошёл искать Анну, поделиться своей радостью.
Анна играла в детской. Я с заговорщицким видом подошёл к ней и протянул на ладони два леденца. Она взяла их своей пухленькой ручкой и спросила: «А тебе?» «У меня - есть», - ответил я, и гордо рассказал ей про шкатулку и Деда Мороза. Анна смотрела на меня, широко раскрыв глаза, и вдруг, словно снежный ком на голову: «Это не правда! Я видела, как баба положила туда что-то». Я же утверждал, что это Дед Мороз, а она твердила: «Нет, я же видела, я же видела, это баба». Я, со слезами на глазах, и, таща сестрёнку за руку, искал по дому бабушку. Она оказалась в гостиной. Пока мы нашли её, Анна почему-то тоже расплакалась. И мы двое в слезах, перебивая друг друга, говорили каждый о своём. Когда же бабушка поняла, что всё-таки произошло, она взяла нас за руки и повела к ёлке и сказала: «Вот, что я вам положила, а про шкатулочку мне ничего не известно, я даже не видела где она стояла!» - ласково проговорила бабушка. Я запрыгал от радости и стал дёргать Анну за руку приговаривая: «Я же говорил Дед Мороз! А ты мне не верила!» Анна удивлённо смотрела то на меня, то на бабушку, то на леденцы, зажатые в ручке и, вдруг озарилась какой-то внутренней радостью, пролепетав что-то вроде: «И правда Дед Мороз!» Она, счастливая, как и я, побежала искать Анфиску, чтобы рассказать о случившемся ей.
Тогда мы не сомневались, что это был Дед Мороз… И вот ко мне вернулась вновь вера в чудеса. Я каждый день стал приходить в парк, где гуляла Тамара. Она старалась делать вид, что не замечает меня. Но я следовал за ней как тень. И время сблизило нас. Однажды мы попали под дождь, и, укрывшись в беседке, переждали непогоду. После дождя стало прохладней, а мне было нечего предложить Тамаре накинуть на плечи, и она позволила обнять её за плечи, чтобы унять лёгкую дрожь в теле. Мы гуляли до утра. О, как я был счастлив! Это был наш первый рассвет, который мы встречали на Волге. Потом я проводил её, и мы договорились о встрече. С того дня мы виделись очень часто. Это был 1837 год.
В те дни я был влюблён и многого не замечал. Я был счастлив! Но не долгим оказалось моё счастье… Мы были по-дружески близки, и я Тамаре впервые рассказал о себе всё наболевшее, хотя и чувствовал, что она не всегда со мной искренна… Как-то раз я зашёл к ней домой, горничная проводила меня в гостиную, не извещая о моём приходе, так как я часто бывал здесь. Когда же я вошёл в гостиную, Тамара сидела у окна в кресле-качалке, её лицо было залито слезами, а на коленях у неё лежало вскрытое письмо. Она задумавшись смотрела в окно и не замечала меня. Я стоял в нерешительности, не зная то ли подойти к ней, то ли уйти совсем. Когда я был готов уйти, с её уст слетело: «Господи, зачем так жестоко?!» Эти слова остановили меня. Я знал, что её больная мать была в деревне, и могло прийти известие о ней. Моё решение было молниеносным – остаться и помочь, если это в моих силах. Сделав вид, что я только вошёл, я заговорил нарочито шутливо. Тамара вздрогнула и быстро убрала письмо в конверт, свернув его так, чтобы не было видно на нём надписи. «А, это ты», - сказала она мне вместо приветствия, встала и подошла к окну, украдкой стирая слезу. В тот день я так и не узнал, что же случилось. Её взгляд был блуждающим, она избегала глядеть мне в глаза. Причину слёз объяснила тем, что ей немного взгрустнулось об ушедшем безвозвратном детстве. Но я же видел, что это не совсем так. Правды мне Тамара так и не сказала. После этой встречи я стал замечать, что, глядя на меня, Тамара меня порой не видит, её взгляд словно проходит сквозь меня, ища что-то вдали. Она не редко отвечала не впопад. Но я тешил себя мыслью, что она, просто увлёкшись моей болтовнёй, на какой-то миг предаётся мечтаниям. Были же и минуты, когда Тамара, как казалось мне, всецело принадлежит только мне одному, и я для неё - самое главное. И тогда рождались прекрасные стихи, однако и в них присутствовали мои сомнения и моя неуверенность в преданности Тамары.
Каким же недолгим было моё счастье! Тамара была тяжело больна, но до последних дней она скрывала от меня неизбежное. Мы были знакомы почти два года - не малый срок. Да и я чувствовал себя неуютно, будучи холостяком. Я хотел иметь семью: жену, детей, уют в доме, где пусть бы не было изобилия, лишь самое необходимое. И я открыто сказал об этом Тамаре и о том, что по жизни я бы хотел пройти рука об руку с ней. Тамара стояла ко мне спиной, и я обнимал её за плечи и не мог видеть её лица. Когда же она повернулась ко мне, я отпрянул. Тамара плакала, плакала беззвучно, лишь слёзы текли по щекам. «Что с тобой, любимая?» - спросил её я. «Николай, милый, это невозможно! Мне не быть ни женой не матерью… В последнее время я всё чаще чувствую, что ухожу… Я давно уже прощаюсь со всем, что вижу. Николай, мне не долго осталось жить…» И она поведала мне о своей болезни. Врачи не скрывали от неё правды. «Года полтора-два назад я ещё бы могла родить малыша, но… теперь уже поздно…», - еле слышно прошептала Тамара.
О, если бы я знал всё это раньше! Пусть год, два, три…, но мы могли быть вместе и иметь ребёнка. Разве не воспитал бы я его после того, как Тамара оставила бы нас?! Почему Тамара, зная всё это, молчала? После того, что я узнал, я ещё больше стал превозносить её. Она стала для меня почти святой…
Шёл июль 1839 года, а в ноябре Тамары не стало… Я сильно переживал свою потерю, невзирая на то, что готовился встретить беду. Я не ожидал, что всё произойдёт так скоро… После смерти Тамары у меня не стало цели в жизни. И я просто существовал, а не жил. У меня не было увлечений, и… помня с детства бабушкины рассказы о том, что души живут вечно, и после смерти люди встречаются, я верил и жил надеждой, что «там» я встречусь с Тамарой. Я верил в то, что она будет меня ждать…
Не долго я скитался в одиночестве. Через 12 лет, я тоже отправился в мир иной, за своей любимой. Это было так: я шёл, задумавшись, что часто случалось со мной после смерти Тамары, и, переходя дорогу, не заметил приближавшийся автомобиль, который и сбил меня. Машины в то время были несказанной редкостью, да и то, что я назвал автомобилем, для современного человека трудно назвать машиной – просто четырёхколёсная самоходная телега с рычагом вместо руля…[1] Я шёл очень быстро… Водитель, не ожидая столь резвого пешехода, не успел затормозить… Один лишь миг!..
Боли я не почувствовал. Но ощущение было странным, словно я очнулся ото сна, и вот в таком состоянии, когда сон держит тебя в своих объятиях, я вначале с интересом, а потом с недоумением, наблюдал за тем, что происходило в низу, потому что я был почти на уровне крыш домов. Я видел изувеченное тело, и когда в нём узнал себя, меня охватил страх, и ужас сковал моё «тело»! Превозмогая сопротивление, я ринулся вниз. Но не знал, что мне делать. Я хотел соединиться с тем, что оставил, но не знал, как это сделать. Возврата быть не могло: серебряная нить, связывающая душу и тело, оборвалась (но тогда мне это было не известно). Я видел, как суетились люди. Мне было оказано столько внимания, что вскоре появился врач и сухо констатировал: «Мёртв…». Моё тело было изувечено и беспомощно, в какое-то мгновение я почувствовал к нему отвращение, но лишь на мгновение… Я метался вокруг своего тела, и постепенно прояснялось сознание: если я там, то что же «ЭТО», которое вьётся вокруг меня самого?! Я чувствовал, что «ЭТО» тоже есть Я. Ведь у этого второго меня есть руки, ноги, способность думать и передвигаться. Как ни рассматривал я СЕБЯ, не видел ничего, лишь беловатую тень, которая проходила сквозь всё: и людей, и предметы. Я пытался заговорить, но меня не слышал никто; пытался кого-нибудь остановить, но моя рука проходила сквозь касаемый предмет…
Постепенно ко мне пришло окончательное убеждение, что я умер, но… и обрёл новую, ранее не знакомую мне жизнь. Я не был готов к подобному. Трудно описать хаос чувств и мыслей, овладевших мной. Я неотступно следовал за своим телом, словно оно влекло меня за собой. Я шёл за ним, пока меня не внесли в дом; я видел, как мыли тело, одевали, видел всю ту боль и горе, что принёс своим родным.
Отец приехал лишь в день похорон, утром. Анна была подле меня две ночи и два дня. Глаза бабушки и сестры не просыхали от слёз.
Отец оставался твёрдым, он не плакал. И лишь когда стали выносить гроб на улицу, с его уст слетела фраза: «Это мне в наказание! Прости меня, сынок…» Тогда я не понял, почему в наказание?.. Но отец, видимо, знал…
Надо мной совершены были все необходимые обряды...
Когда священник читал надо мной молитвенные песнопения, его слова были для меня целительным бальзамом, ведь предназначались они мне. Я не знал старославянского языка, да в этом нет особой нужды, важен их смысл, а не произношение. Я не отдавал себе отчета, чем именно, но они успокаивали меня, несли утешение. Я внимал гласу священника, и мои мысли светлели. А когда он ходил по комнате с кадилом в руках, и запах ладана наполнял всё пространство, мне становилось легче от того, что метавшиеся вокруг меня тени отступали…
Постепенно пришло сознание, что «меня» - того похоронили, а этот – «я» продолжал жить. Я понял, что перешагнул грань, которую называют «смерть».
Я также приобрёл знание, что эта смерть даёт и рождение одновременно. С потерей плотного тела приобретается свобода души. Но понятие свободы относительно, здесь есть свои условности и законы, нарушить которые невозможно. Конечно, переступить дозволенное можно, запрета нет, только сделать это трудно… Трудно потому, что знаешь, что нарушение дозволенного принесёт!
Если человек за маской лица может скрыть истинные мысли и чувства, дух же, скрывая их, деградирует, что отражается очень сильно на его лице. Даже Ангела можно узнать: если он чист и добр – его взгляд прям и светел, полон добра, если Ангел зол – глаза его бегают, взгляд колюч и неприятен. Здесь нет отдельно рая и ада. Это аллегории. Потому что добро и зло идут рядом. Но в отличие от мира земного, в этом мире: добро есть добро, а зло есть зло. Человеку, возможно, сложно воспринять эту истину: дух точно знает, каким будет последствие его поступка, человек же не может определённо сказать, что ждёт его в дальнейшем.
Это отступление в моём повествовании не случайно. Хочу, чтобы дальнейшее было более понятно.
И ещё мне хочется сказать, что здесь есть всё то, что есть на Земле, и не только… этот мир таит много интересного и необычного для человеческого сознания. Сознание людей заключено в узкий круг, ток (течение) временного пояса, иначе сказать есть предел, через который могут прорваться не многие. У кого-то подобное происходит непроизвольно, кто-то преодолевает этот рубеж благодаря упорному труду - работе над самим собой, совершенствованию своего внутреннего мира. Многое, очень многое зависит от того, насколько человек осознает своё положение в Мире, значимость своей личности и, главное, от истинного его стремления и побуждений творить что-либо.
Я несколько отвлёкся от своего «путешествия» в мир иной… Продолжение во второй главе.
---------
[1] В "газетном" варианте говорилось о гибели Николая под колёсами конного экипажа в 1851 году. В оригинале, предлагаемом Вам сейчас, повествуется о гибели его под колёсами автомобиля (современное понятие). Возникает вопрос: откуда в 1851 году взялся автомобиль? Да, первый автомобиль с двигателем внутреннего сгорания, действительно, появился намного позднее гибели Николая… Чтобы избежать подобных вопросов и критики, Геннадий Белимов, редактируя роман для размещения на полосах газеты "Волжская правда" в 2001 году, заменил автомобиль на конный экипаж. На самом деле это была самокатная конструкция – деревянная телега без двигателя, управляемая рычагами. Она спускалась с горки, а Николай, задумавшись, попал под неё. Удар не был очень сильным, но Николай упал и ударился головой о мостовую. Этого было достаточно, чтобы отойти в Мир Иной...
При выпуске полного авторского варианта, мы решили ничего не менять. В то время, когда жил Николай, он и слыхать не слыхал об автомобилях, потому что их не было совсем. Книга принята автописьмом. Николай в своем изложении тех событий, чтобы читателю было более понятно, передал информацию именно так.
ГЛАВА 2
Первые девять дней, когда душа покидает тело, она не переходит в мир иной, а продолжает жить на Земле среди дорогих и близких людей. Так было и со мной. Несколько дней я был дома, мне никуда не хотелось уходить. Не было и сил о чём-то думать. Постепенно я освоился в своём новом состоянии. Я мог передвигаться и очень свободно. Но скорее всего не ходил, а «плавал», словно отдавшись на волю волн. С наступлением темноты ко мне приходили зрение и слух. А когда всходило солнце, всё начинало как бы удаляться, терялось в ярком свете, и я становился и слепым, и глухим. Хотя звуки доходили до меня, словно сквозь сон, но они не были чёткими и сливались в гул. С наступлением сумерек ко мне возвращалось зрение и слух, и я прислушивался, о чём говорят.
Наибольшим спокойствием обладала бабушка. Она почти всё время молилась, даже работая. Молилась она обо мне, и я внимал её словам: «Пресвятая Богородица, спаси и сохрани внучка моего на тяжком пути, огради его молитвами Твоими от чёрной нечисти, подари ему силу и смелость в тяжкий миг испытаний… Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй…» И так, то повторяясь, то ещё вспомнив о чём-то, она молилась. А то обращалась ко мне: «Николушка, кровиночка моя, услышь меня, старую. Молись родненький, молись, ты всегда был умным мальчиком и знал молитвы, читай их и проси у Господа нашего Христа, проси: «Помилуй, Господи!», - так она причитала, и мне становилось легче от этих слов.
Анна же, моя милая сестра Анна, кажется она обезумела от горя. Её стенания ввергали меня в отчаяние и зарождали во мне смятение: я был с ними, а они не видели меня, я был бодр и не чувствовал ни боли, ни тяжести в теле, а они жалели меня. Но я меньше всего нуждался в их жалости, наоборот, мне хотелось пожалеть их, потому что я чувствовал себя легко и свободно. И я пытался говорить, меня они не слышали и не видели, я пытался привлечь их внимание, но не мог: мои руки проходили через всё, к чему я прикасался. Да и сам я мог пройти через стену, как бы просочиться сквозь неё. Мне было страшно от того, что я был один среди близких мне людей.
Когда прошло первое чувство страха и неуверенности, я почувствовал рядом с собой чьё-то присутствие. Оно заговорило со мной, это живое существо. Я растерялся… Обращались ко мне, и я мог воспринимать смысл слов. Это существо имело очертания человека. С наступлением темноты я смог разглядеть его. Помню, как сейчас: он высокого роста, тёмно-русые волосы до плеч. Лицо с правильными чертами, почти идеально красиво. Что портило его внешность – это слишком крупный нос. Вообще же он производил приятное впечатление.
– Я - твой Учитель, - обратился он ко мне.
– Учитель? – я был удивлен.
– Да, Учитель. Я здесь ненадолго. Тебе пришло время покидать Землю. Ты совершишь несколько, может быть жуткое, путешествие. Но чтобы ни случалось с тобой - не бойся. Я буду встречать тебя там, по ту сторону…
– Что я должен делать? – я испытал новый приступ страха от неизвестности: что ждёт меня впереди.
– Будь стойким. До встречи… - и он исчез.
Я был в полном смятении, а в глазах всё стояла изящная фигура человека, одетого во всё белое; и в напряженной тишине ночи звенел его голос: «Будь стойким. До встречи… Будь стойким. До встречи…»
Мысли путались: «Учитель» …, «время покидать землю» …, «я буду ждать тебя там, по ту сторону» … Но я не хотел покидать Землю, где родился, жил, где встретил любовь. И впервые за несколько дней я вышел на улицу, и не во двор, а вообще вышел из дома. Я плыл мимо знакомых мне мест: дома, улицы – всё плыло подо мной. Было поздно, и во многих домах огни были уже погашены. А вот этот сквер, где мы так часто гуляли с Тамарой, а вот и Волга - сколько раз мы были здесь. Сколько воспоминаний обрушилось на меня... И радость и боль…
Поддавшись нахлынувшим чувствам, я перестал замечать, что происходит со мной. А меня всё несло, несло… Находясь в горизонтальном положении, я плыл. Куда меня несло – не знаю, я почти не замечал, что происходит внизу. Я - романтик по природе, и очаровательная картина, открывшаяся моему взору, вырвала меня из отсутствующего состояния.
Зеркальная гладь воды изредка морщинилась от набегающего ветра. И отражение огромной луны оживало, оно лилось словно серебро. А на берегу поднималась небольшая скала, она осторожно входила в воду, и на ней, неизвестно каким образом, росла сосна. Огромная и величественно красивая, она поражала своей мощью, силой. Далее скала переходила в более ровную местность, сплошь покрытую лесом. Я был зачарован этой красотой.
Но где я нахожусь? Где я? Ещё на Земле, или уже там? Но где же тогда Учитель? Мне стало жутко, и я захотел вернуться домой. Через мгновение я был там, куда так хотел попасть. В доме было тихо. Все спали. И мне почему-то стало душно и тесно в доме. Стены давили на меня, а настенные часы, их ход: так – так – так - так… – приводили меня в уныние. Я вышел из дома и бродил по городу, если можно сказать: «бродил», я плыл, плыл по воздуху, как по волнам реки, находясь всё также в горизонтальном положении. Когда первые лучи солнца озарили Землю, я вернулся домой.
Бабушка была уже на ногах и вместе с Анфиской хлопотала у печи на кухне. Анна спала. Её лицо было спокойно. Я подошёл к ней и попытался провести рукой по лицу и подул, как раньше, когда мы были маленькими и жили у бабушки, я будил её так. Не знаю, почувствовала ли она это прикосновение, но моя милая сестричка во сне улыбнулась, и эта улыбка наполнила меня радостью.
Чем ярче было солнце, тем более далекими становились мои родные. Голоса, суматоха в доме… Анна, бабушка, отец, Тамара… мама… Учитель… Перед глазами всё плыло. Я силился сопротивляться, но не мог. Меня словно вихрь закружил. Отчаянно пытаясь сопротивляться, я совсем выбился из сил, и тогда почувствовал, что меня куда-то несёт. Мне казалось я парил, испытывая лёгкость. Обессилев, я больше не сопротивлялся. Что-то неведомое влекло меня всё вверх и вверх. Постепенно увеличивалась скорость, я почти перестал ощущать своё «тело», а навстречу мне нарастающей волной неслось странное звучание: не то дробь барабана, не то звон колоколов - всё это сливалось воедино. Мне казалось, что я оглохну от невообразимого шума. Но вот всё это позади, хотя ещё болезненно отдаётся где-то внутри меня.
После ужасающего шума и захватывающей дух скорости, мне показалось, что теперь наступила безмолвная тишина, и темнота мягко окутывала меня. Несколько придя в себя, я осмотрелся. Здесь было достаточно света и не так уж тихо, как показалось вначале. Я продолжал двигаться, но очень медленно. Я двигался по Млечному Пути или по Долине Перехода. Это название я узнал позже от Учителя.
Двигался я по дороге неровной, изрытой. Вдоль дороги росли деревья, так похожие на ольху. Уже зеленела молодая листва, но в дорожной пыли проглядывали опавшие ольховые сережки, и мне казалось, что они едва уловимо похрустывают под ногами. Должно быть, здесь была весна.
Моя земная жизнь оборвалась 4 сентября 1851 года. Немного я не дожил до 36 лет.
Там, на Земле, была осень. И хозяйка осени - рыжая девица с грациозной походкой и зелёными глазами - уже коснулась природы своей рукой. Лёгким золотом подёрнулись берёзы, и клёны покрылись багрянцем…, пожухла трава… Здесь всё было иначе. Прозрачный звенящий воздух был пропитан запахом весны.
Продвигался я очень медленно, но и спешить не хотелось. Вскоре я заметил идущих мне навстречу двух людей. Один в белых одеждах, как Учитель, и я подумал, что это за мной, но ошибся. Другой шёл, понуро опустив голову. Это была женщина. Она одета просто: длинное лиловое платье бесхитростного покроя, слегка ободранное по подолу. Ноги немного сбиты. Должно быть она проделала долгий изнурительный путь. Её вид был подавленный. Идущий рядом с ней что-то убедительно говорил ей. Они не обратили на меня ни малейшего внимания. Я немного приостановился и посмотрел им вслед. До меня донеслась одна фраза, поразившая меня:
– Ты немедленно должна вернуться. Ты нужна детям. Их трое у тебя, подумай о них. Как будут они жить без тебя? Ты так хотела сына и он увидел свет и жизнь, а ты хочешь покинуть его, не приложив к груди?..
– Я не хочу возвращаться… - это был скорее стон, и именно это поразило меня.
Но какая-то сила повлекла меня снова вперёд. Впереди виднелось какое-то селение. Когда я подходил к нему, человек в белых одеждах, которого я видел не так давно, обогнал меня. Он был один. Что же стало с той женщиной? Но я не успел поразмышлять об этом… Откуда-то вылетела ватага мальчишек – подростков, они с криками пронеслись мимо меня. Что гнало их? Я предстал перед безобразным человеком, или тем, что от него осталось… От существа несло смрадом разложения. Лицо было искажено, всё в язвах, а кое-где сквозь драную одежду проглядывали кости. Это чудище злобно огрызнулось мне:
– Свеженький… - и продолжило свой путь преследователя за убегавшими.
Я шарахнулся от него в сторону и поспешил быстрее удалиться, от этого места. Не успел я оглянуться, как селение осталось далеко позади. Я продолжал продвигаться всё дальше и дальше. Заросли ольхи вдоль дороги становились всё реже, и ощущалась жара. Чем дальше я двигался, тем жарче становилось. Хотелось пить, но нигде не было видно ни ручейка. Лишь изредка попадались иссохшие кустарники. Дорога стала ровней, но от этого идти стало не легче. Земля под ногами отливала глянцем и нестерпимо жгла подошвы. Чтобы меньше чувствовать жар, я постарался насколько это возможно двигаться быстрее. Это принесло некоторое облегчение. Силы постепенно уходили от меня. У меня возникло желание упасть на эту раскаленную землю и остаться здесь. Силы были на пределе. Как вдруг я услышал за собой хрипловатый голос:
– Привет, свеженький! Не думал, что ты так далеко уйдёшь, насилу догнал.
Я оглянулся. Это было то чудище, что попалось мне на глаза в селении. Я испытал приступ тошноты. В раскалённом воздухе смрад, идущий от этого получеловека, был ужасающим. Должно быть отвращение отразилось на моём лице, и чудище широко улыбнулось, если это можно было назвать улыбкой, обнажив беззубый рот:
– Что? Не нравлюсь! Но это, брат, ничего, догоняя тебя я устал, так ты донесёшь меня, куда я тебе скажу, - и чудище стало приближаться ко мне.
Не знаю, откуда взялась у меня такая прыть, но я вмиг оказался достаточно далеко от него. Это озлобило его, и он прорычал:
– Всё равно ты будешь мой! Ты понравился мне, и я не оставлю тебя! – И он немедленно пустился преследовать меня. Было жутко. Первый страх прошёл, и я с ещё большей силой почувствовал, что слабею. Жара стала просто давящей, а чудище неслось за мной, и расстояние между нами всё сокращалось. Большего я вынести не мог!
– Господи, помилуй! – вырвалось из моих уст. Это был зов сердца.
На какой-то миг я почувствовал, что куда-то падаю. Потемнело в глазах. Потом какой-то толчок…, и я снова оказался не далеко от уже пройденного селения. Только теперь я был на развилке дорог. Ужаснувшись увиденным, я не заметил, что дороги расходятся, и, желая уйти подальше от чудища, попал к нему. Я сошёл на другую дорогу и продолжил путь. Вскоре я услышал журчание воды и испытал неописуемый восторг! Это было спасение – вода. Я утолил жажду и немного отдохнул, сидя под большим деревом у родничка, бьющего из-под сизого камня.
Силы возвращались ко мне, и я почувствовал голод. Присмотревшись, я увидел в траве белые глазки земляники, а кое-где проглядывали красные бусинки ягод. «Возможно ли это? – Пронеслось у меня в голове, - не брежу ли я»… Но голод давал о себе знать. Я встал и прошёл на поляну. Раздвигая руками траву, я собирал ягоды и с жадностью поедал их. Не скажу, что на<