ПЕНЗЕНСКИЕ СТРАДАНИЯ
Во время заключительной церемонии телеконкурса “Новости — время местное — 2000” в “Президент-отеле” подошли ко мне три очень серьезных человека, две дамы и джентльмен. “Мы из Пензы и хотели бы узнать, почему наша программа не попала в число лучших. Если бы знали, то не ехали бы сюда, а так позор один. Объясните, на каком основании отборочная комиссия нас забраковала”.
Объясняю. Все очень просто. Нам дана анкета, в которой надо проставить оценки по разным параметрам информпрограммы. Например:
- верстка выпуска новостей (выбор информационных приоритетов, соотношение официальных и “мягких”, “человеческих” новостей, тематическое разнообразие — от политики до культуры);
- наличие разных точек зрения;
- соблюдение этических норм;
- взаимодействие слова и изображения (текст не повторяет картинку, в видеоматериале есть образные детали);
- позиция (нейтральная, оценочная, морализаторская);
- отношение к власти (конструктивная оппозиция или необоснованная насмешка, или излишняя лесть).
И еще несколько пунктов. Каждый член отборочной комиссии ставит оценку в соответствующей графе, это все суммируется... Пенза? Сейчас посмотрю. Вы у меня набрали 30 баллов. А Казань, например, 40.
- Но почему, почему?! Мы так старались, сделали новое оформление студии...
Я пообещал просмотреть еще раз пензенскую кассету и завтра рассказать, что, почему и как. Назавтра — слег с простудой. Но обещание надо выполнять! Две страницы текста с краткой рецензией были посланы пензенцам в “Президент-отель”.
Я придаю очень большое, может быть, непонятное коллегам значение всем нынешним конкурсам, телефорумам, фестивалям. Съездил даже в Сергиев Посад на московский областной фестиваль “Братина”. Уровень работ там, к сожалению, оставляет желать лучшего — в силу “новобранства”, молодости участников. Но это дело поправимое. Для меня участие в таких делах — возвращение долга. Когда-то я стал средней руки журналистом именно благодаря семинарам, где видел людей лучше себя и равнялся на них.
Отправил я две странички пензенцам. Говорят, они над ними плакали. Не мог я их утешить. И вот хочу вдогонку сказать: ребята, вы мне нравитесь своим серьезным отношением к делу. Своими амбициями. Без них в нашем деле никак нельзя. Но крайностей все-таки не надо. Помните олимпийский принцип: главное не победа, а участие? Вас выбрали как победителей одного из шести региональных конкурсов. Вместе с вами в “Президент-отеле” были еще 26 телекомпаний. Общаться, дружить — не это ли главный приз?
Ну, а почему вы не вошли в число номинантов... Попробую на основе своих двух страничек написать нечто, имеющее смысл для всех начинающих новостийщиков, слишком довольных собой и своей продукцией. Сотни людей пришли в журналистику, не имея о ней четких представлений. Их узнают в городе, им благодарны за сам факт их присутствия на местном экране. А вот в Москве взяли и обидели. Почему?
На первое место — рубрика “главная новость” — в Пензе поставили репортаж о гибели рыбы в реке Суре из-за отравления сине-зелеными водорослями... Или — прошу прощения, не понял — из-за того, что эти водоросли поглотили слишком много кислорода. Откуда они взялись? Судя по новостной программе, из-за стоков какого-то предприятия. Но что это за предприятие, спускающее в Суру водоросли? Чиновники ответа не дали. Оператор показывает котенка, наевшегося рыбы. У бедного котенка слезятся глаза. Но позвольте, диктор нам сказал, что юные рыболовы поделились с котенком лишь частью своего улова. Остальное, надо полагать, отнесли домой. Что стало с людьми, отведавшими этой рыбки? Если есть отравления, тогда это действительно новость номер один, надо бить в набат, предупреждать об опасности. А если пострадал только котенок — едва ли стоило сообщение об этом прискорбном, конечно, факте ставить на первое место в выпуске новостей.
В силу консерватизма (а может, профессионализма) я бы поставил на первое место репортаж, оказавшийся у пензенцев в конце программы, на предпоследнем месте. В прошлом году лекторы “Интерньюса” внушали, что не надо кадить фимиам своим мэрам и губернаторам, не надо лести и преклонения. Ну, урок восприняли. Сюжет о двух губернаторах, весело и торжественно открывавших новую дорогу, поставили ближе к концу, и тон взяли издевательский. А дело, между тем, показано хорошее! Путь между Пензой и Саратовом сократился на 160 километров. Завершен участок трассы. Аяцков, прилетевший на вертолете, рванул по новой дороге на черной “Волге” со скоростью 150 километров в час. Для чего же шуточки — мол, теперь губернаторы будут чаще ездить друг к другу, а саратовцы станут воровать наших невест?
Ерничание по отношению к начальству так же некрасиво, как и подхалимаж. Никак мы не можем следовать общемировому правилу — “держаться с начальством на расстоянии вытянутой руки”. А нам все хочется либо лизнуть, либо укусить, лишь бы быть замеченными.
На второе место можно было бы поставить тот видеосюжет, что оказался у пензенцев в самом конце. Тут сразу две темы: несвоевременное начало учебного года в некоторых школах и судьба симпатичных цыганят, пошедших впервые учиться вместе с русскими. Была еще, оказывается, чисто цыганская школа, ее почему-то закрыли, а кто закрыл — авторы спросить не догадались, повторив лишь слухи о том, что зданием теперь владеет некий цыганский барон. “Дотянуть” бы этот сюжет, внести ясность, расставить точки над “и”, тогда можно его на второе место. Раз уж мы говорим об информационных приоритетах.
Тема здоровья, конечно, очень важна, но едва ли следует превращать первую часть информпрограммы в некий медицинский альманах. После информации о всплывшей кверху брюхом рыбе (а ее почти не показали, и кто виновник — не объяснили) поставлено сообщение о вспышке бруцеллеза среди животных, закупленных в Калмыкии. Каковы масштабы опасности, что делается для ликвидации больных животных — неясно. Опять напугали и ничего не объяснили. И совсем уж непонятно, для чего было снимать и ставить в программу третий сюжет. Городскую санэпидстанцию перевели в неудобное место, на окраину. Врачи-эпидемиологи в кадре жалуются: далеко ездить, дорого и вообще плохо. Кто же устроил им эти неприятности? Об этом молчок. Сказано только, что в бывшем здании СЭС теперь антиспидовский центр. Что предлагает Пензенское ТВ? Может, вернуть СЭС на прежнее место? Нет, коллеги просто шутят: рядом с антиспидовским центром открывается молодежное увеселительное заведение, и теперь можно будет, познакомившись с девушкой, немедленно пройти проверку на СПИД.
И совсем уж огорчил сюжет об убийстве с отрезанием половых органов и ушей. Репортер деловито сообщает, что половые органы найдены неподалеку, а уши пока не нашли. Труп показан во всех возможных и невозможных ракурсах, выдвинуты разные версии...
Традиционные для большого города темы — отсутствие горячей воды и дорожно-транспортные происшествия — возражений не вызывают. Итого затронуто восемь тем. Казанцы, занявшие на конкурсе первое место, ухитрились уложить в выпуск 16 репортажей. Их диктор Айгуль Мирзаянова, в отличие от пензенской коллеги, ведет выпуск живо и доброжелательно, без назидательных педагогических интонаций, свойственных, к сожалению, многим телеведущим — и пензенским в том числе.
Это общая беда многих региональных телекомпаний: отсутствие редактуры и режиссуры, некой воли, определяющей уровень профессионализма. Неужели никто не мог задать репортерам простые вопросы по поводу их сюжетов, вопросы, возникающие у любого зрителя при просмотре? Вопросов тут больше, чем ответов. А ведь известно правило информационщиков: нельзя оставлять зрителя в замешательстве! Пока зритель чешет в затылке, раздумывая, что бы это значило, проскакивает следующий сюжет, и опять досада на неясности и недосказанность.
“Редактор” переводится как “улучшающий”. Мы выкинули это понятие вместе с цензурой, а зря. Редакционная политика — это не цензура, а необходимое условие хорошей работы. В том же “Президент-отеле” ко мне подошли два тоже очень серьезных и огорченных человека. И задали тот же вопрос: почему мы не вышли в финал, ведь так старались. Нашли мы укромный уголок с видеомагнитофоном, поставили их кассету, и стал я показывать, как и почему. Говорю: у вас на событии (профсоюзная манифестация) работали три съемочные группы, они сняли, по сути, одно и то же. Почему нельзя было из трех репортажей склеить один, убрав дублирование, повторы? “Тогда, — отвечают, — репортеры обиделись бы”. А так вы обидели своих зрителей, заставив смотреть нечто бесконечно-бесформенное. Для пользы дела можно иной раз поступиться амбициями. Лучше всего, конечно, заранее давать им четкие указания, что и как снять, чтобы не делать бессмысленную работу.
И вот опять в первый же день финала подходит молодой журналист: спасибо, что вы нашу работу по кадрам, подробно разобрали, вот мы на этот раз номинантами стали. Таким покадровым разбором приходилось заниматься и в Арзамасе, и в Абакане, и в школе у Познера... Но все равно — приятно это “спасибо”. Доброе слово и кошке приятно. Вот и пензенцам желаю, поплакав, взяться за дело.
ОБЛАКА ПЛЫВУТ В АБАКАН
Облака, словно специально для фотографов, расположились по небосводу, создавая рассеянный свет. Долина Царей, Хакасия. Пятьдесят два кургана. Пятьсот лет здесь хоронили владык, закончилось это за три века до нашей эры, и естественно, что размышления о вечности и о бренности посетили нас, стоявших на одной из вершин и следивших, как по волнам ковыля плывут тени облаков. Посланцами нашего века смотрелись два стеклянно-выпуклых автобуса у подножья кургана (оказывается, эти германские “Неопланы” могут ходить прямо по степи, а не только по асфальту) да еще две брошенные животноводческие фермы, вкупе со столбами электропередач торчащие посреди прекрасного пейзажа. По горизонту — цепи гор: Саяны, Алатау. Каким-то образом губернаторам и председателям правительств удалось договориться о создании Алтай-Саянского заповедника — вопреки административным и даже государственным границам. Дело, конечно, в энтузиастах-экологах, с которыми мы, журналисты, и явились сюда, чтобы хорошенько осмыслить это новое дело и нашу роль в нем. Заседали, слушали доклады, и вот — как главная премия — выезд в Долину Царей.
В автобусах — журналисты из всех регионов, полностью или частично входящих в создаваемый заповедник. Здесь Тува, Хакасия, оба Алтая (республика Алтай и Алтайский край) и Кемеровская область, изрядные куски Красноярского края и Монголии. Сюда падают отработанные ступени ракет с Байконура, но пока, тем не менее, это один из самых чистых регионов планеты, достояние всего земного шара. И потому вклад в сохранение биоразнообразия здешних мест вносит Всемирный фонд дикой природы, а это как-никак 27 национальных отделений и чуть не 5 миллионов индивидуальных членов. Более 12 миллионов долларов вложил этот фонд за последние годы в природоохранные проекты России.
Надо полагать, в счет этих долларов — и мой билет из Москвы, и “Неопланы”, и четко появляющаяся раньше наших автобусов машина охраны, и еще одна, с хакасской официанткой из ресторана “Дружба” и всем полагающимся набором пропитания. Международные организации приучают нас, помимо прочего, к культуре деловых отношений, к разумному сочетанию дела и удовольствий.
Даже шаман был заказан для нас — с бубном, который он долго прогревал над костром, постукивая время от времени в него колотушкой — низкий гул шел, как из динамика какой-нибудь рок-группы. Энтузиасты-экологи уселись вокруг костра и стали предаваться медитации или воспоминаниям. Неподалеку торчали из земли два камня выше роста человеческого. В одном — символе мужества — спинами женщин было протерто заметное углубление. Женский камень принимал монетки с обещанием помнить о дарителе по крайней мере месяц. Так объяснил сидящий с нами в кругу мой однофамилец, Николай Николаевич Кузнецов, который эти камни нашел вывороченными из земли и восстановил в прежнем величии. Здесь, говорит, разлом земной коры, надо побыть здесь, и все хвори пройдут. И вспомнил я нечто похожее — был ведь я уже в этих местах. Так что, с позволения редактора и читателей, резко меняю тему, уходя в прошлое.
Тридцать лет назад, летом 1971 года я привез в Абакан студентов на журналистскую практику. Ехали поездом, долго. Прочитали еще в Москве все, что можно, об этих краях, а тут первым делом пошли в краеведческий музей.
И увидели во дворе каменных баб. У некоторых на животе было выцарапано неприличное слово. Хранитель объяснил: колхозные трактористы в порядке борьбы с пережитками прошлого выкорчевывали эти древние изваяния, цепляли тросом за голову и тащили куда-нибудь прочь с широких полей. Чтоб не мешали пахать и сеять. И он, местный ученый, решил собрать каменных баб в музей. В другом бы государстве специальное здание для них построили, нет ведь таких больше нигде на планете, а тут местные власти проявили поразительное равнодушие. Единственно, кто помогает — местное управление КГБ. Машину дают, чтоб привезти очередное обнаруженное сокровище.
Тут я понял, что написать про это дело никак не удастся. Редактор “Журналиста” скажет: не по теме. С журналом я уже тогда дружил, и даже мне бумагу дали на всякий случай — мол, специальный корреспондент. Напиши, говорят, что-нибудь про местное телевидение, раз все равно туда едешь.
Бумага эта произвела впечатление. Опекать меня взялись директор телестудии и председатель комитета по радио и ТВ. Студентов немедленно пристроили к делу, послали в командировки — кого в Шушенское, кого на стройку ГЭС, кого в колхозы-совхозы.
Через два-три дня я откровенно сказал начальству, что писать про них в журнал не буду — то, что я увидел, никакая бумага не выдержит. Уровень студии... ну нет слов, опишу картинку.
Оператор в павильоне сидит на колесе своей тяжелой камеры и грызет семечки. Ему буквально наплевать на то, что у него перед камерой. А там сидит прекрасный журналист, собкор “Красноярского рабочего”, и рассказывает, глядя в объектив, что происходит сейчас на полях Хакасии, да что делать надо колхозам-совхозам в такой сезон и такую погоду. При этом дельные советы сочетаются с образными зарисовками характеров и ситуаций. Одним словом, местный Черниченко или Стреляный (а их я тогда уже отмечал и преклонялся перед их мастерством). А оператору на это плевать семечками.
Из студийного павильона только что ушла диктор новостей, отбарабанив по бумажке обычное для тех лет “взявшись – обязавшись — идя навстречу — выполним-перевыполним”. Только она ушла — пришел этот публицист-собкор, его посадили за другой столик. А свет, заливающий свет, студийные лампы, что висят на потолке, не передвинули, не повернули (это у них длинными палками делалось — лень, конечно, всякий раз... Но посадили бы Шадрина — вспомнил фамилию — туда же, где дикторша была...). И нету в студии нижнего света, того маленького “бэбика”, что дает блеск в глазах, делает телепортрет живым... Нет, не буду я обо всем этом писать, — решил я 30 лет назад. Уже пришел к власти Лапин и начал душить телекритику. “Критиковать ТВ — все равно, что Советскую власть”, — заявил он.
Теленачальники Хакасии моему заявлению, что не буду писать, искренне обрадовались. Тут же явилась на руководящий стол бутылка чего-то приличного: то ли коньяк был, то ли водка хорошая...
— Я думал, вот гад приехал, а оказалось — человек, — повторял председатель.
В книгах Валерия Аграновского содержится категорический совет — не пить, ежели ездишь в командировки. Не пить с людьми, причастными к будущему очерку. На сердце сослаться, на что угодно — но не пить. Иначе не будешь иметь право написать про них правду. Скомпрометируешь себя.
Я нарушал правило Валерия Аграновского много раз. Может быть потому, что не собирался писать всю правду про своих собеседников, но хотел узнать ее сам. Позже, работая с первыми секретарями и министрами, сам рекомендовал им перед съемкой выпить немного (на Би-би-си рекомендуют 20 граммов). Но это другая тема, как находить психологический контакт с экранным собеседником.
Выпив с теленачальством, я — неистребимая интеллигентская потребность начальство воспитывать! — стал говорить им, как бы надо этого прекрасного Шадрина показывать. Если нет денег на внестудийные съемки, то создайте хотя бы в студии условия для него. Почему он сидит на каком-то скособоченном стуле? Дайте ему кресло с подлокотниками, вот у вас в кабинете как раз такое кресло. Ему некуда девать руки — пусть держит трубку с табаком. Я понимаю, курить в студии пожарные не разрешают, но просто пусть трубка будет у него в руках, ему лучше будет, комфортнее.
— Раз такие сложности, лучше мы его вообще не будем приглашать, — сказал директор студии.
Проклиная себя — не лезь со своими советами, только навредишь — я стал извиняться и оправдываться, что вот, мол, защитил на днях диссертацию на эти самые темы: как сидеть в кадре, куда смотреть, как говорить. И хотел применить свои ученые мысли на практике. И сам, “между прочим, провел в эфире не одну “Эстафету новостей”.
— Ну вот, я и говорю, думал — гад приехал, а оказалось человек, — заключил председатель комитета.
Мне предстоял дальний путь — студенты были раскиданы на практику от Абакана до Норильска. К тому же мы объединились с Ленинградским кораблестроительным институтом, они этот путь проходили на шлюпках... Нет, ребята-демократы, было и у нас кое-что хорошее. Корабелы, не боясь доносов, пели про Иоську-Сталина и Никиту — “а в октябре его маленечко того… а мы по-прежнему за партией вперед, а если кто-нибудь маленечко помрет...” Строители ГЭС просили передать привет Юре Визбору. И ударила меня, ценившего журналистскую цеховую солидарность, первый раз пришедшая мысль: а ведь работники телестудии были самыми неинтересными среди всех, кого я встретил в тот раз в Хакасии...
... Шаман разогрел свой бубен с привязанными колокольчиками и ленточками и пошел широкими шагами между костром и сидящими в круг журналистами. Низкочастотные удары, горловое пение. Извели здесь когда-то шаманов, несколько сот сослали в ГУЛАГ. Не зря Галич пел про облака, которые плывут в Абакан. Железная дорога Абакан — Тайшет на костях зэков. Как и эти курганы, которые до нашей эры.
Ладно, это не по теме. А что же показали на конкурсе нынешние тележурналисты, медитирующие сейчас у костра? Более 4000 материалов поступило на IV конкурс “Экология России”, телевизионных среди них не так уж много — все кассеты у меня в пластмассовой сумке. Гораздо меньше работают в экологической проблематике, чем, скажем, в милицейской. Там тебе могут права вернуть или еще какие-то льготы дать — а тут что? Тигр саблезубый или барс снежный не поймут, что ты за них заступаешься. Конечно, бескорыстие и подвижничество журналистов-экологов вне сомнений. Но что-то и еще нужно, чего-то не хватает. Может, я опять неправ, как и 30 лет назад, — не терпится что-то посоветовать... Может, наврежу, если скажу, что такой-то фильм надо бы смонтировать иначе, что такой-то синхрон разрушает прекрасные картины природы? Опустятся у людей руки, они и этого больше не смогут сделать (красивые виды природы — длинные-предлинные речи на совещаниях).
Боюсь принести вред Евгению Веселовскому, герою фильмов “Колыбель человечества” и “Хранители”, выпущенных Горно-Алтайским гостелевидением. Евгений живет на Телецком озере, руководит лагерем трудных подростков и заботится об экологической чистоте прилегающих земель. Он был участником нашей поездки. Я спросил: а знаете ли, лет тридцать назад нечто подобное делал Виталий Вишневский? Ну, седой такой... Умер недавно.
— Это ленинградский журналист? Который комментатор-комиссар, так его называли?
— Так!
— У меня есть эта кассета. Называется “Каким ты станешь, парень”. Он снял только один фильм?
— Тогда еще не наступило время сериалов... Кстати, как поживает ваш герой, которого вы вроде бы вылечили от пристрастия к наркотикам?
— Пашка? Год вел здоровый образ жизни, а вернулся к себе в прежнюю компанию — и опять за старое. Как вы считаете, надо о нем еще снимать, я его опять на Телецкое забрал?
— Обязательно надо. Но что же ему, так и не выезжать с Телецкого?
— Не знаю... Но это не совсем про экологию получается.
— Как сказать. На Телецком, значит, он нормальный парень, а в городе... Снимите по контрасту — там и тут.
— Для городских съемок у меня денег нет. И мои любительские съемки монтировали и оформляли без меня, зря вы ругали общие слова в начале фильма — не мои это слова, и не я автор. Не как Вишневский тридцать лет назад. Подскажите, какие книжки прочитать, чтобы грамотно фильмы делать.
...Вот я и думаю, не навредить бы Евгению, не возьмут у него больше любительские кадры и не поставят под ними свои фамилии в Горно-Алтайской ГТРК. А может, наоборот, помогут?
Раньше на экологических журналистских конкурсах вручали статуэтки Ники — богини победы. В этом году главный начальник оргкомитета Николай Акритов решил, что Нику пусть вручают кинематографисты, а мы придумаем что-то свое, оригинальное. И — придумали. Вместе с ЗАО “Диалог-Конверсия” (бывшая оборонка) сделали призы “Берестяная грамота” — натуральная береста на хорошей подложке с лазерным напылением имен лауреатов, в футляре — красиво!
Первыми берестяную грамоту первой степени получили Маргарита Кашпур и Светлана Гукина из Барнаула — журналист и режиссер. Им дали на три дня машину, оператора и немного пленки. И сделали они передачу, в центре которой — начальник природоохраны района, который к тому же и песни пишет (отсюда название: “Очаровал меня Чарыш, очаровал”). Мы его видим в деле — не в разговорах! Это главное, чего не хватает большинству телеработ. Говорят, говорят... А наш герой ставит охранительный знак в карьере, выгоняет из реки шофера с машиной, ведет ребят в пещеру с летучими мышами. Чтобы снять такое за три дня — надо заранее поехать на разведку и наладить с героем контакт, и узнать, где и как он действует! Нельзя являться сразу с группой — иначе 90 процентов внимания и сил уйдет на обслуживание этих самых соавторов, а на героя ничего не останется.
Простые, элементарные вещи говорил я в ходе мастер-классов, показывая и сравнивая работы коллег. Что такое хорошо и что такое плохо, и как с этим бороться — многие слышали это впервые. А для меня впервые была такая доброжелательная аудитория. Никто не говорил, что москвичам нас не понять, что нас и так любят и поезжайте вы со своими советами. Показываю, например, владивостокский фильм “Куда уходят корабли” и рассказываю, почему он мне нравится, хотя большое жюри никакой премии не выделило... Пересказывать хороший фильм дело безнадежное, но главное тут — мысль: бывшие боевые корабли, гордость и защиту Родины, бросили гнить в бухтах, и отравляют они океан, и соли эти отравленные вместе с рыбой поступают к нам в организмы. А солевой баланс крови и океана, между прочим, одинаков... И операторскую работу отмечаю, и низкий голос ведущей (чаще женщины пищат и торопятся), и “закольцованность” сюжета, и движение от частного к общему. Думаю, слушательницы мои никогда больше не будут начинать свои опусы словами “наша голубая планета” и цитировать Экзюпери — дескать, встал, умылся, убери свою планету. Конкретика плюс мысль — а ну-ка, попробуйте без общих, тысячу раз слышанных слов!
После очередного мастер-класса, даже прервав наше общение, хозяйка от фонда дикой природы Лариса Немоляева (“дикая девушка”) позвала всех сочинять письмо Путину по поводу ликвидации Госкомприроды. Текст получился неплохой. Такие, например, строки:
“Мы не можем согласиться с тем мнением, что сегодняшнее экономическое положение России не позволяет ей уделять должное внимание экологическим проблемам... Мы призываем Вас подумать о тяжкой исторической ответственности, которая неизбежно ляжет на человека, открывшего дорогу широкомасштабному уничтожению природы своей страны. Мы просим Вас посмотреть на происходящее глазами отца двух дочерей, которым предстоит в этой стране жить. Чистый воздух нельзя получить по спецпайкам”.
Под этим письмом я, конечно же, подписался. Но в выработке текста участия не принимал. Я-то знаю, что своих дочерей большие люди в случае чего пошлют в Австралию или в противоатомный бункер в Раменках. Но не гасить же своим скепсисом энтузиазм коллег...
В общем, когда “дикая девушка” собрала коллектив для составления письма, у меня образовалось полтора часа свободного времени. И тут молодой журналист из местной газеты, которому я накануне, после шаманства и буйства степных цветов, рассказал о впечатлениях тридцатилетней давности, вдруг предложил:
— А давайте сейчас сходим на эту же государственную студию!
— Там ведь нет никого из тех... Новое поколение работает.
— Вот и давайте посмотрим.
Через двенадцать минут (в Абакане все рядом) я входил в знакомую проходную ТВ. Дорогу преградили две вахтерши. Никакие удостоверения не помогли.
— Звоните начальству.
По списку, лежащему под стеклом, мы с вахтершами обзвонили восемь или девять кабинетов. Нигде не ответили. Кое-где пищали факсы.
— А если телезритель захочет сообщить информацию...?
Не с вахтершами об этом судачить. Вышли на улицу.
— Зайдем в частную компанию ТВ-7, — предложил мой молодой Вергилий.
— Да ведь тоже не пустят...
Пустили без звука! Более того, гендиректор, молодой человек Дмитрий Драничкин немедленно опознал меня, спросив: а вы ведь были в Железногорске?
По-старому это Красноярск-26, бывший суперсекретный город, где под землей куют оружейный плутоний. Ну, был, и опять-таки не написал об этом ни строчки. Но покажите мне вашу студию, а если можно, то и вчерашний выпуск новостей...
Не скажу, что я вернулся на тридцать лет назад. В павильоне не было тяжелой камеры, на колесо которой можно присесть с семечками. Был даже серебристый зонтик-отражатель, дающий ту самую благоприятную для съемки освещенность, что и облака, плывущие в Абакан... Но ведущий новостей смотрел неизвестно куда — не в душу зрителя, а поверх камеры. Там были листы с текстом. Уж лучше бы откровенно читал с листа, лежащего на столе. В целом же компания мне понравилась — молодые, динамичные, дружелюбные.
Мы вышли из здания ТВ-7 с молодым газетчиком (опять же не называю фамилии, чтоб не навредить). Что же получается? Техники новой полно, даже нелинейный монтаж есть, а в камеру глядеть не научились? Да, сюжеты неплохие, конфликты, реальная помощь.
Через полтора часа на сцене телеконкурса при раздаче призов я рассказал, как не попал в госкомпанию и какая, в общем, славная бригада на ТВ-7. А когда вернулся к своему столу — получил подтверждение:
— Первый звонок с утра — от ТВ-7, каждый рабочий день, — сказал председатель республиканской Госкомприроды (упраздняемой) Иван Иванович Вишневецкий. А губернатор Алексей Иванович Лебедь добавил: да, гостелевидение у нас неповоротливое, то у них машина сломалась, то бензина нет, никак не вытащишь на съемку.
Может, я опять не к месту со своими советами? Ну, извините, абаканские теленачальники. Когда пиво пить уходите, хоть секретаршу у телефона оставляйте.
Тут же в круглом зале ресторана “Дружба” компания ТВ-7 брала у меня интервью. По старой привычке прошу оператора опустить камеру на штативе пониже, на уровень моих глаз. Прошу интервьюершу — милую девушку — отойти вместе со мной подальше от камеры, на всю длину микрофонного шнура. Зачем? А затем, что совсем другая пластика кадра будет, размытый фон (нужны ли нам ресторанные подробности?).
Вспомнив слова Дмитрия Драничкина, что все его операторы произошли из бывших фотографов, говорю оператору:
— Вы не задумывались, почему на наших документах, на паспортах, глаза у всех под лоб закатились? Только в лучших фотостудиях камера стоит низко или, наоборот, клиент сидит высоко. Фотографы говорят: каждый раз наклоняться — спина заболит.
Парень понял, что это и к нему относится. Опять я лезу с советами. Как тот персонаж из фильма “Окно в Париж”, что слышать не мог фальшивой ноты и немедленно лез под крышку рояля с гаечным ключом.
Другие мелодии нынче на ТВ. Вместо “взямшись — обязамшись” экология, криминал, женские истории. А проблемы чистой техники исполнения в тележурналистике остались прежними: как сидеть, куда смотреть, с какой интонацией говорить, как держать паузу. Человеческий фактор, как говаривал Горбачев. Никуда от этого не денешься. Разве что в глушь Алтай-Саянского заповедника. Как Агафья Лыкова. Она здесь проживает и в нескольких телефильмах фигурировала, хоть и делает вид, что сниматься грех. От колхозов да от войны бежали Лыковы, теперь проблемы другие, но может быть, энтузиаст с Телецкого озера Евгений Веселовский заслуживает более пристального внимания? Может быть, экология — всего лишь повод разобраться в себе? Долго будут помниться низкие звуки бубна, пламя костра и журналистки, с закрытыми глазами припадающие к священному камню-менгиру на возвышенности, над которой летят облака.
АРЗАМАССКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
У нас в России так выросло и расцвело местное ТВ, что телекомпании есть теперь не только в городах и городках, но даже и в поселках с населением в 5 тысяч человек. Крутят концерты по заявкам, земляки поздравляют друг друга с днями рождения через телевизор. Ну и новости, конечно, есть. А иногда и более серьезные передачи: репортажи с места событий, попытки создать телевизионный портрет современника или заглянуть в историю. В общем, экранный вариант районной или городской газеты. Но поскольку сделать передачу все же сложнее, чем взять перо и написать статейку, до настоящего профессионализма большинству малых телекомпаний еще далеко. А обменяться опытом, посмотреть на работы таких же неофитов — и хочется, и необходимо.
В 1999 году по инициативе руководительницы ТВ Борисоглебска Елены Фоминых состоялся в этом городе первый фестиваль “Моя провинция”. Удачнее места не придумать. Вроде бы Воронежская область, но как бы и сам по себе городок. Побывал он и в составе Тамбовщины (до известного мятежа), и границы Саратовской и Волгоградской областей рядом. Главный городской объект — военный аэродром и при нем училище. Отчего, — любят спрашивать здесь, — у наших летчиков и космонавтов жены красивые? Да потому, что они учились и женились в Борисоглебске. Такая вот собственная гордость. Да ведь есть чем гордиться каждому провинциальному городку! Фестиваль “Моя провинция” заставляет телевизионщиков посмотреть на свою малую родину глазами коллег со стороны, увидеть новое в привычном.
В 2000 году фестивальную эстафету подхватила директор нижегородского центра “Практика” Нина Зверева. Она нашла понимание у руководителей Арзамаса и, конечно же, на здешнем ТВ. Поддержка АНО “Интерньюс” придала фестивалю малых городов всероссийский размах — были тут гости из-за Полярного круга и с Кавказа, но больше всего, конечно, из срединной России. Молодые люди, вчерашние учителя или “технари” (был даже один ихтиолог) в общении друг с другом, в просмотрах и обсуждениях формировали из себя ту самую профессиональную среду, в которой только и возможен общий творческий рост. Особой популярностью пользовались лекции оператора Юлия Куна, казалось, он стремится рассказать все-все, что знал сам по ВГИКу и по работе в московском корпункте Си-эн-эн. Однажды Юлия не отпускали до трех ночи, разбирая покадрово (а только так и нужно) привезенные работы.
Расскажу лишь о нескольких фильмах и передачах — из тех, что были премированы. Помимо прочего, на фестивалях получается так, что в центре споров и обсуждений оказываются две-три-четыре работы, выбивающиеся из общего ряда. Можно ли так снимать, как никто до этого не делал? Иногда именно фестиваль становится началом творческой биографии человека, которого на родной студии не признавали мастером. В Арзамасе этаким “гадким утенком” был Олег Голованов. Он и режиссер, и оператор, и автор. Ну и о чем твой сюжет? Ведь ни о чем! — заявляли ему в родном коллективе. И вот мы смотрим пятиминутную работу в большой компании.
Соборная площадь — главная площадь Арзамаса. Собор — символ города, он возвышается на холме и виден отовсюду. Фильм снят на площади как бы в течение одного дня. Великолепна колоннада собора в утренней дымке... Вдруг слышится звук шагов, и в левой части кадра прямо из воздуха возникает силуэт первого прохожего, который, пройдя немного, в воздухе и “растворяется”. Нарастает рычание мотора и возникает, материализуется автобус. Не доехав до края кадра, исчезает. Все снято с одной точки, собор постоянно присутствует в кадре.
Этот прием, технически в общем-то нехитрый, выступавшие на обсуждении оценили как символ вечности (собор) и преходящей жизни. Мы, идущие и едущие, возникаем и исчезаем во времени. Двадцать лет назад здесь шли и ехали другие люди, по-другому одетые, с другими лицами. И не могло быть, к примеру, молодой монахини, которая задумчиво идет по дневной уже площади и вдруг пугается, натолкнувшись на встречных, на человека с большой собакой, которая, впрочем, вполне дружелюбно лизнула монахине руку — но и они тут же все исчезают, чтобы дать место другим персонажам. Некоторое время мы не видим собор, только крупные планы женщин, торгующих молоком, белый Ленин в сквере и Христос на фронтоне собора. Мимо течет жизнь. Вечереет. Колоннада подсвечена изнутри. Растворяется в темном воздухе последний прохожий. Финальные титры. Аплодисменты!
Телевизионный академик Сергей Муратов и оператор Юлий Кун высоко оценили этот мини-фильм как именно телевизионную, экранную работу (ни слова текста, только звуки площади — то, что называют “интершум”). Произведение искусства всегда многозначно, в зависимости от жизненного опыта воспринимающего. Не все приняли работу арзамасского коллеги. Для малых студий обычна информационная скороговорка — на фоне достопримечательностей некий текст, высоким женским голосом без всякого выражения, с одним стремлением отбарабанить его побыстрее...
Высокой культурой операторской работы отличился фильм “Пилигрим” телекомпании города Трехгорного (режиссер-оператор А. Устинов). Не ограничиваясь жизнью своего атомного городка, отыскали телевизионщики героя фильма в ближней деревне. Идет по полю человек в черной монашеской одежде, а нам сообщают, что играл он когда-то в московском джаз-оркестре, потом попал даже в Америку... Жаль, не удалось поглубже проникнуть в его внутренний мир, слишком уж он, познавший некие высшие истины, назидателен в общении с камерой и с нами. Но я говорю именно об операторской культуре. Редко встретишь в практике малых компаний метод наблюдения — накладно ведь и терпение нужно. То ли дело интервью — приставил микрофон к горлу собеседника, задал несколько дежурных вопросов... А тут как раз наблюдение. Мы убеждаемся, что наш герой хорошо орудует топором, замечая при этом, как помогли ему эти навыки в Америке. Он ладит крышу дома, а потом готовит себя к иному делу — рисованию иконы. Телевидение придумано, чтобы показывать людям, как живут другие люди. Что касается интервью — признаемся честно: не на всякое лицо хочется смотреть больше десяти секунд.
Это почувствовали авторы фильма “Василий Булганин” (телекомпания поселка Красные Баки, что в Нижегородской области). Их герой был председателем колхоза, в период разгула демократии мужики его свергли, а теперь устроились к нему же — фермеру и хвалят за то, что регулярно платит зарплату. Сюжет хорош и показ изобретателен — если даже интервью, то за каким-то делом: герой вращает жернов мельницы, ухаживает за конем, опять же общается с мужиками, пародируя Чапаева с его схемой боя из картофелин. У него, говорит, схема другая: из этих шести картофелин осенью получить шестьдесят или сто. У авторов хватило вкуса убрать за кадр микрофон — он уместен в официальной обстановке, а не в задушевном общении. Булганин с удовольствием играет на экране самого себя, такие герои — приятная находка документалистов. Вот вам и Красные Баки!
В Борисоглебске Елена Фоминых работает с миниатюрным радиомикрофоном (без проводов)