Как только на экране появляется номер контактного телефона, у стенографисток начинают стрекотать пишущие машинки. За полтора или два часа, пока идет фильм, приглашенные в студию публицисты, историки, деятели кино успевают познакомиться с множеством зрительских откликов. Участие в нашей передаче — неплохая закалка для нервов. Помню, как сидел, обхватив руками голову, Юрий Карякин, повторяя что-то из ненормативной лексики. Перед ним лежали записки вроде следующих:
“Вы сказали, что при Сталине ложь овладела массами. Нет, это вы сейчас лжете. Как бы вы ни старались вытравить из нас все, чем мы жили, — порядочность, любовь к Родине, — вам это не удастся. Ольга Князева из Целинограда, который из-за таких, как вы, уже за границей и больше не Целиноград”.
“Картина прекрасная. Не следует при обсуждении говорить о ней гадости. Народ разберется сам. Вы лучше подумайте, как будущие поколения станут судить о теперешней истории. Что можно будет сказать хорошего и приятного о вас, демократах? Смирнова, Москва”.
“Вас, буржуи, ждет архипелаг ГУЛАГ — за антипропаганду. Горожа Анатолий Васильевич, Полтава...”
Одну-две такие записки я обязательно читаю в эфире. И снова в разных вариациях повторяю основную идею рубрики “Киноправда?!”: мы не столько разбираем фильмы, сколько пытаемся разобраться в себе. Все-таки киноискусство сталинских времен мастерски выполнило основную пропагандистскую задачу: вечные нравственные ценности оказались крепко спаяны с конъюнктурной ложью.
То, что мы делаем в эфире, разделяя, скажем, понятия “Родина” и “Сталин” применительно к военным фильмам, — операция болезненная. Стоило мне перед показом “Падения Берлина” сказать, что на этом фильме поколение послевоенных мальчишек училось патриотизму, как пошли издевательские звонки от “прогрессивной интеллигенции”: так, значит, вы, господин ведущий, сталинист? Нет, ответил я, но что делать, если патриотизм подавался “в одной упаковке” с любовью к Сталину? И сидящие в студии фронтовики — писатель Вячеслав Кондратьев (это оказалось его последнее появление на ТВ), маршал авиации Николай Скоморохо, лично сбивший полсотни вражеских самолетов, четко высказывались на этот счет. Только двенадцатилетние пацаны могли верить, что на фронте действительно шли в бой “за Родину, за Сталина”. “Иные из нас уже тогда понимали, — сказал Кондратьев, — что воюет наш народ с немецким фашизмом только потому, что он хуже нашего собственного”.
За показ “ностальгических” фильмов мне доставалось не только от “прогрессивных” зрителей, но и от демократической прессы. Критик газеты “Сегодня” возмутился, зачем пригласили в студию сына Чкалова — ведь он в разговоре сослался на газету “Правда” и даже на книгу “Тайный советник вождя”! Однако не заметил проницательный критик, что на фоне этих ссылок еще ценнее прозвучало признание: был бы отец подальше от Сталина — не погиб бы так рано. И потом это ведь факт, что Чкалов был великим летчиком и фильм был направлен на поддержание славы Сталина славой Чкалова. А “Чапаев” — замечательное явление искусства во многом благодаря несходству экранного героя и его прототипа, хотя сидящий в студии молодой литератор и утверждал, что при тоталитаризме ничего великого вообще быть не могло, а уж искусства и подавно.
Всякий раз мы с редактором Региной Мосоловой рассчитывали некую разность потенциалов, которая даст искру спора в эфире. Но записки от зрителей иной раз накаляют атмосферу в студии выше допустимого. Когда актер Петр Вельяминов после показа благостного фильма “Заключенные” (там бывшие воры лихо строят Беломорканал) рассказал кое-что о сталинских лагерях, то сразу пошли записки типа: “А мы-то вас уважали по фильмам, а вы, оказывается, в тюрьме сидели, не надо было болтать лишнего”. И тогда возмутился другой участник передачи, критик Валентин Дьяченко, тоже бывший зэк. Он процитировал Некрасова: “Люди холопского звания — сущие псы иногда, чем тяжелей наказания — тем им милей господа”.
Вообще же в перебранку со зрителями мы не вступаем. Хотя бы в этом хотим преодолеть в себе прежние привычки — мол, журналист знает, как жить народу. Ни черта мы не знаем — вот первый вывод после знакомства со зрительской почтой — телефонограммами и письмами. Проще простого обвинить всех в “несознательности”, в “пережитках социализма”...
А вот такое письмо вы могли бы себе представить: “Ведущему “Киноправды”. Вы, наверное, добрый человек. Я сейчас посмотрела “Светлый путь”, и спасибо вам. Я 1919 года рождения, с 1943 по 1953 была осуждена по указу от 7.8.1932 г., работала на стройке железной дороги Комсомольск — Совгавань. Считаю, мой труд там не пропал даром. Дорогу мы построили, в основном женщины. Я любила и люблю социализм, никогда не осуждала все правительства, которые пришлось пережить. Что дали нам перестройка и гласность? Только осуждение нашего прошлого. Это же грех. Если мы стали признавать церковь и молиться, то не надо плохо говорить о Сталине, Хрущеве и Брежневе. Они покойники. Вот распалась такая держава — СССР. Теперь убиваем друг друга тем оружием, которое изготовило наше поколение. Я сорок лет живу в Узбекистане, теперь оказалась за границей. Одна боль. С уважением М.П. Барабанова, Ферганская обл.”.
Об указе от 7.8.1932 — знаменитом “семь восьмых” — помним по Солженицыну. За горсть колосков сажали, как раз после раскулачивания указ принят. И не Матрена ли солженицынская нам написала — мол, грех, не судите, да не судимы будете?
На обсуждение “Светлого пути” я пригласил Марию Иванникову. Можно считать, что фильм — о ней. Из Золушек — в Герои Соцтруда и депутаты. И уже тот факт, что она сидела в студии и мы дружески общались, отводил обвинения в том, что далеки мы от народа.
— Мария Сергеевна, — обратился я к ней, — вот вы были членом ЦК КПСС. Ваш голос имел ли какое-то значение? С вами действительно советовались? В те годы много чего решалось, в Афганистан, к примеру, залезли. Нет, я вас не упрекаю, упаси Бог. Я и сам жил по тем правилам игры. Сколько писал и снимал о вас, о ткачихах, а всей правды никогда в эфире не было. А где вы сейчас работаете Мария Сергеевна?.. Вот как — в булочной, сахарный песок расфасовываете. Уважаемые зрители, будете в той булочной — поклонитесь Марии Сергеевне за ее действительно героический труд, за рекорды на оглушающих станках. В кремлевские палаты рабочих и крестьян допускали два раза в год, чтобы радостно и единодушно поднимали руки за любые действия тех, кто правил страной от их имени. Иногда рабочим подсказывали: покритикуйте такого-то деятеля искусства, его искусство непонятно народу, так ведь, Мария Сергеевна?..
Такой, стало быть, урок извлекли мы из зрительских сердитых записок: не ставить под сомнение человеческое достоинство тех, кто жил в старые времена. Не идти на конфронтацию, а наоборот — звать в студию, говорить на общедоступном языке. Вместе с Григорием Чухраем позвали на обсуждение фильма “В шесть часов вечера после войны” бывшую фронтовую разведчицу, которая, волнуясь, вступила в спор: “Какая ж это оперетта, если люди действительно гибли? Это ж про нас фильм!” И Чухрай в присутствии такой собеседницы говорил иначе, нежели в собрании киноведов.
За такое “опрощение” я опять же получил выволочку от демократической прессы. Дама из “Комсомольской правды” в рассуждении о будущей теленеделе заметила: старый фильм она, конечно, посмотрит, а вот обсуждение слушать не будет. Мол, все, о чем будет сказано, давно уже известно из газет. На это я рассказал с экрана старый классический анекдот. Как с интеллигента двое мужиков в магазине взяли рубль, чтобы выпить на троих. Выпили. Интеллигент сразу пошел домой. Двое сзади догоняют: “А поговорить?”
Вот задача нашей “Киноправды?!”: поговорить после фильма. Чтоб не реклама какой-нибудь фирмы появилась в телевизоре после Сталина в белом кителе или после Шахова — Кирова, мечтающего иметь двадцать-тридцать республик после хорошей войны. Осмыслить все это, никого не обижая. Ведь каждый из нас был готов свою надоевшую “хату покинуть, пойти воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать”. Ну, не в Гренаде, так в Афгане, в Египте или в Эфиопии. Прием “заглядывания в себя” давно известен в теории пропаганды. Да, “Киноправда?!” — это пропаганда демократии на тоталитарном фоне. И вести ее хоть с какой-то надеждой на успех можно лишь в том случае, если представляешь себе своего незримого собеседника.
Если угодно, слово “пропаганда” можно заменить на “культурно-просветительскую деятельность”. Не об информации речь, а о поиске: что человеку нужно?
“Больше всего меня возмутила мысль, высказанная после фильма Ю. Карякиным, что идеи счастья всех людей, равенства и братства недостижимы. Неужели вы забыли, что эти идеи воплотились в жизнь в нашей стране: всего три года назад килька стоила 30 коп. за килограмм, бутылка молока 13 коп., сыр 2 р.50 коп., мясо — 2-3 руб., не было национальной вражды. Мир и дружба при всеобщем изобилии. Все были довольны, кроме демократов. В.И. Торопчин, г. Саранск, Мордовия”.
Никто не хочет считать свою жизнь напрасно прожитой. И надо осторожно подходить к развенчиванию прежних идолов, которым отдано слишком многое.
Мой друг детства, капитан волжского теплохода, кричал в телефонную трубку после первых выходов “Киноправды” с вопросительным знаком: “Жизнь зря прожили, получается, так?” В первых передачах был слишком силен уверенный демократический напор.
И болезненно среагировал именно мой друг Серега, никогда не вступавший в партию, молчаливый, от пристани до пристани толкавший баржу с арбузами, щебенкой или автомобилями. Его, значит, лишает смысла жизни критическое обсуждение старых фильмов. Потому что на этих фильмах мы с Серегой учились жить. Мы писали в школьных сочинениях, что “учебником жизни” была литература. “Молодая гвардия”, например. На самом деле учебником жизни было кино. Даже Сталин понял кое-что про “Молодую гвардию” не по книге, а по фильму: посмотрев фильм, заставил Фадеева переписать роман.
Диалоги из старых фильмов мы знали наизусть. Это был багаж, с которым мы выходили в жизнь.
Самая динамичная часть общества легко рассталась с марксистскими идеалами, забыв заодно старые наивные фильмы. Сделав карьеру в большевистские времена, динамичные люди продолжают идти вверх. Обманутыми и потерянными чувствует себя простодушное большинство.
“...После уроков мы бежали в поле копать колхозный картофель, а когда полетят белые мухи — копали свой. Было тяжело. Но я никогда не предам своего детства, тех полей и лугов, где мы бродили с подругами. Вы говорите, был застой при Брежневе. А мы при нем купили первый телевизор — и никакой очереди. Купили стиралку и освободили свою мать от нудной стиральной доски. Космонавты взметнулись в космос, Усть-Илимскую ГЭС построили. Разве это липа? Фильмы прошлых лет давали заряд духа, а что мы смотрим теперь? Извините за сумбур, но зло же берет. А.С. Шарапова, г. Улан-Удэ, Бурятия”.
Я решил хоть как-то упорядочить поток зрительских откликов. Теперь перед фильмом не прошу “просто” звонить и “вообще” высказываться, а задаю четкий вопрос: кто “за” и кто “против”? Так сказать, референдум. Характер телефонограмм не слишком изменился, но содержание их стало точнее и глубже. Вот как это выявилось хотя бы на обсуждении фильма “Эскадрилья № 5” А. Роома.
Трижды я обещал зрителям показать фильм “Если завтра война”. Однажды он уже стоял в программе, но кто-то из бдительной телевизионной иерархии вычеркнул эту “Киноправду”: мол, еще беду накликаете. Тогда мы взяли фильм на ту же тему, но с безобидным названием. Содержание такое: Германия нападает на СССР, наши доблестные летчики дают отпор, наши бомбардировщики летят на недосягаемой для немецких истребителей высоте. Один самолет все же сбит, летчики, в совершенстве владея немецким языком, в тылу врага действуют подобно будущему Штирлицу. Наводят наших на подземный аэродром и улетают оттуда с помощью братьев по классу. “До свидания, Фриц, рот фронт!” Редкий по силе бред, вышедший на наши экраны за несколько месяцев до сговора Сталина с Гитлером и, естественно, тут же снятый из проката, потому как фашисты стали вдруг нашими друзьями — с 1939 до июня 1941 г.
Предваряя дискуссию, читаю в эфире два высказывания о фильмах “оборонной темы”. Поэт Алексей Сурков в 1948 г: “Пробыв среди солдат две войны (финскую и Отечественную), я был свидетелем того, какой крови нашей молодежи стоило представление о войне, порожденное такими довоенными фильмами, как “Танкисты”, “Если завтра война” и др. Им под огнем врага пришлось переосмыслить обстановку, и это очень дорого стоило народу”. А Вячеслав Молотов в беседах с другим поэтом, Феликсом Чуевым, продолжал твердить: все было правильно, только так и надо было готовить молодежь к войне — говорить, что малой кровью и на чужой территории. Это поднимало дух. Так кто же прав — Сурков или Молотов? — спросил я зрителей.
Ответы разделились примерно поровну. Но как существенно отличаются друг от друга стиль и уровень мышления противоположных сторон!
“Я всегда думал, почему нас в начале войны били, как куропаток? Вот из-за этого: много хвалились. Идут бомбардировщики на высоте 13 километров, а летчик открывает кабину. Да на этой высоте кровь закипает без скафандра! Куда консультанты смотрели? 22 июня 1941 года я был в пионерлагере в Тучкове, это воскресенье, родительский день. Ко мне приехали родители, и отец сказал: “Сыночек, война началась, но мы денька через три их разобьем”. Вот как были воспитаны пропагандой. В том числе и фильмами. Жарков, бывший военный летчик, Москва”.
“Фильм я смотрел в 1939 году несколько раз. Естественно, в то время я был в восторге от этой тематики, от положения на будущих фронтах. Этот фильм, если позволите, исключительно вредный был в конечном счете. Он разоружил наших людей. Если бы не было таких фильмов, не было бы напрасных миллионных жертв. Это трагично, это беда режиссера. А ошибки руководства повторяются даже сейчас, в отношении Чечни. Габриелов Григорий Михайлович, Санкт-Петербург”.
“Огромнейший вред принесли такие фильмы. Шапкозакидательство процветало. Но и сорок первый год не научил ничему. Возьмите заявление Грачева, что одним десантным полком можно успокоить Чечню. Антропов Александр Данилович, участник войны, инвалид, Одесса”.
Это одна точка зрения. А вот другая.
“Такие фильмы воспитывали в нас чувство патриотизма, уверенности и спокойствия. Разрушение патриотизма — это преступление против нашей страны. Устинов Геннадий Васильевич, участник войны. Днепропетровск”.
“Спасибо создателям фильма. Этот фильм в 39-м году привел меня и тысячи таких же мальчишек в авиацию. Мы защитили Родину. Слишком видна тенденциозная роль ведущего в охаивании прошлого. Базаковский Вячеслав Иосифович, Белоруссия”.
“Господин ведущий, сколько вам заплатили за то, что вы добиваете Россию и российское государство? Гаркал Валерий Степанович, Москва”.
“Безусловно, прав Молотов, потому что пропаганда и агитация среди молодежи должны вестись в оптимистическом тоне. Сурков не прав потому, что не имело значения в боевой обстановке, как до того агитировали молодежь. Коннов Юрий Алексеевич, Москва”.
Позвонила из Киева заведующая Музеем киностудии им. Довженко Татьяна Тимофеевна Деревянко и сказала, что фильм задержался с выходом на экраны — был сделан в 1938 году, а вышел только в 1939-м. Вначале слишком острым было название: “Война начинается”. Потом переделали на “Эскадрилью № 5”. Я откликнулся из студии: хорошо, что переименовали, с таким названием и сейчас бы нам его из эфира выбросили. Что значит — “Война начинается?” На Кавказ намекаете, да? (Мы как-то нечаянно совпадали в своей “Киноправде” с событиями дня. Во время работы последнего съезда народных депутатов показывали “Заговор обреченных”, там было много сцен в парламенте, который к концу разогнали.)
Концовку передачи я всегда готовил заранее. Нельзя же оставлять зрителя в недоумении. Читаю из книги:
— Убейте его! — кричит молоденький лейтенант в рассказе Владимира Тендрякова “Донна Анна”. Кого — его? Фашиста? Дело происходит на фронте в 1942 году. Нет, есть кто-то еще похуже фашиста.
— Убейте его! Кто ставил “Если завтра война”! Убейте!
Этот интеллигентный лейтенант, любитель кино, в безнадежной ситуации поднял роту в атаку — “За Родину, за Сталина!” — и рота полегла под пулеметным огнем немцев. А лейтенант уцелел. Его отдали под трибунал. Виновником гибели роты он считал создателя кинокартины “Если завтра война”.
Тот цикл рассказов Тендряков, по его признанию, “поднял со дна своей памяти”. На фактах построены рассказы. Значит, после нападения Гитлера люди ждали, что война пойдет, как в кино. Как в бодрой песне из этого самого фильма: “мы врагов разобьем малой кровью, могучим ударом”.
В первые недели войны попали в гитлеровский плен сотни тысяч наших солдат и офицеров, поверивших в экранное действие. Они не умели обороняться. Они умели только наступать. Они пели: “Если завтра война, если завтра в поход — мы сегодня к походу готовы”. Так я поставил точку в той передаче.
В работе с записками, в раздумьях над ними возвращаешься к старому, давно сформулированному правилу просветителей и проповедников: обязательно учитывать и уважать мнение той части аудитории, которая настроена негативно, и постепенно эти люди станут тебя слушать. Приведу еще одно зрительское мнение, не потому, что “доброе слово и кошке приятно”, а как пример контакта с таким зрителем, которого к единомышленникам не отнесешь.
“Очень благодарен вам и за показ фильмов теперь уже невозвратного социалистического прошлого, и за ту тактичную объективность, которой вы стараетесь придерживаться в своей дискуссии. Манеру вашего обсуждения я назвал бы рыцарской. Вы даете возможность снова, как в детстве, пережить восторженное состояние духа, гордость за наше многострадальное, но все же великое отечество, в котором все было рядом: и злое, и доброе, и прекрасное, и безобразное, и трагическое, и смешное. Сельский учитель Б.И. Таранцов, г. Россошь Воронежской обл.”.
Такую тональность в обсуждении “Эскадрильи № 5” создали киновед Лилия Маматова и два историка — Владлен Сироткин и Вячеслав Дашичев.
Что прожито — то наше. Если мы родом из детства, то, значит, и из старого кино. Этот колодец был, конечно, с отравой, но пилась та вода хорошо!
“Ваша передача видится мне мощным фактором развенчивания “не желающих поступиться принципами”. Вы правильно сказали, что фильм “Великий гражданин” культивировал презрение и недоверие к интеллигенции. Идея проста и привлекательна: для постройки канала или выпуска хороших спичек достаточно партийного указания. Народ поймет, а интеллигенты только портят все своими сомнениями. Усомнился в возможности построить социализм в одной стране — и уже враг. Не раздумывай, вперед! Вот и дошагались. Для меня этот фильм раскрывает многое. Но все ли так воспримут, вот в чем вопрос. В. Лобко, г. Лохвица Полтавской обл., Украина”.
Но есть и такие советы:
«Товарищ ведущий, может быть, сейчас не стоит поднимать правду до того времени, пока хоть немного жизнь стабилизируется? Ведь споры до хорошего не доведут. С культурой плохо, очень плохо, люди озлоблены, не сердитесь на них. Л.А. Диденко, г. Евпатория, Крым”.
...Сердиться на своих зрителей — это все равно, что сердиться на погоду или климат. Такой он у нас, примем как данность. Но будем все-таки стремиться к правде. Это тоже коренное свойство человека.
Термин “киноправда” мы позаимствовали у Дзиги Вертова, который оказался обманут временем. И мы ждали от времени, что оно подтвердит наши благие намерения. Что мы будем смотреть старые фильмы с высоты новых достижений... Наша передача выходила еще некоторое время на 31-м московском канале. Я уверен: у этого формата есть будущее, потому что у людей после фильма не исчезла потребность в общении.