Состав неторопливо въехал в туннель, в липкие объятия первозданной темноты. Одинокий фонарь передней дрезины высвечивал впереди отрезок железнодорожного полотна, но сидеть в хвосте обоза оказалось жутковато – сзади непроницаемой стеной вставал мрак. То и дело подмывало оглянуться, но Глеб стоически сдерживался, памятуя о многочисленных слухах. Нередко доводилось слышать, что страх в туннелях обретает мистическую силу, имея свойство притягивать вполне реальные неприятности. Отгонишь плохие мысли – пройдешь спокойно, забоишься – накличешь беду.
У спутницы нервы оказались послабее. Аврора вертелась, как уж на сковородке, и, взглянув на пассажирку, Кострома таки не выдержал:
– Эй, стрекоза! Сцыкотно, шо ли? Це ж синий тракт, дуреха! Чистый, аки слеза!
Чужачка потупила взгляд, залившись краской. Теперь она сидела не шелохнувшись и лишь позволила себе вздохнуть облегченно, когда из-за поворота показался наконец въезд на «Техно– ложку».
Пытаясь хоть немного нагнать упущенное время, караванщик управился с рутинными делами в рекордные сроки. Аврора так и не успела толком разглядеть чудо-станцию, хотя Глеб и пытался вкратце рассказать о технической мощи и ученых обитателях этой колонии, пожалуй, одной из самых развитых в питерской подземке.
Отсчитав дозорным положенные за проезд патроны и споро сгрузив на платформу часть товаров, предназначавшихся мазутам, Кострома повел состав дальше.
Снова туннель. И снова вездесущий, проникающий в самую душу мрак. На сей раз, правда, не такой пугающий. Мерное урчанье старого движка действовало убаюкивающе. Глеб устроился на тюках поудобнее. Появилась даже шальная мысль последовать примеру поддатых челноков и прикорнуть немного. Мысли ворочались вяло и неохотно, редкий стук колес на стыках гипнотизировал, вгоняя в ступор. Поэтому внезапная и резкая остановка состава оказала весьма ощутимый эффект – пассажиры встрепенулись, заголосили наперебой:
Почему встали? Кострома, что там? Свет дайте, кто-нибудь!
Караванщик неторопливо спустился на пути и озадаченно крякнул, почесав затылок. Впереди, прямо на рельсах, покоилась массивная бетонная балка. Бородач таращился на препятствие так, словно не верил собственным глазам. Однако удивление его долго не продлилось, сменившись ревом негодования. Из темноты в его сторону со зловещим шелестом метнулось нечто стремительное, заставив пошатнуться. Ржавые крючья абордажной кошки вонзились в плечо, тонкий трос натянулся. С гримасой боли кряжистый Кострома ухватился за веревку и что было силы дернул. В круг света упал босой человек, сплошь обмотанный драным тряпьем. Уродливые, в сочащихся сукровицей струпьях, руки незнакомца судорожно пытались нащупать на полу конец троса.
– ГНИЛЬЩИКИ! – истошно завопил челнок с передней дрезины. – ГНИ...
Железнодорожный костыль, с хрустом войдя в основание шеи, показался изо рта бедняги. С булькающим хрипом парень опрокинулся за борт, а туннель взорвался воплями и лязганьем железа. К обозу со всех сторон метнулись серые тени, потрясая баграми, кольями и обрезками труб.
Стряхнув оцепенение, пассажиры повскакивали с мест, защелкали затворы автоматов. Кострома, взлетев на дрезину, судорожно полез в инструментальный короб и вытащил охотничью двустволку с обшарпанным деревянным прикладом.
Смрад немытых тел заполонил пространство перегона. Серая безликая масса приливной волной нахлынула на обоз, облепив борта со всех сторон. Захлопали частые выстрелы. В свете вспышек Глеб заметил, как вскочила на ноги Аврора, и вовремя срубил ее подсечкой – мелькнувший в воздухе багор разминулся с головой девочки в считаных миллиметрах.
– Лежи, дура! Лежи, не рыпайся!
Челноки сражались отчаянно. Каждый понимал, что в случае поражения пощады не будет, потому что гнильщики были существами жестокими, крайне агрессивными и не гнушались полакомиться человеческим мясом. Назвать их людьми язык не поворачивался. У многих вызывала недоумение способность гнильщиков выживать в пропитанных радиацией водопроводных коллекторах и заброшенных шахтах. Патрули крупных колоний периодически проводили зачистки пристанционных коммуникаций, но прокаженные непостижимым образом, словно из воздуха, появлялись вновь и вновь, как тараканы, извести которых человечество за всю свою долгую историю так и не смогло.
Совсем рядом показалось изъеденное гнилью лицо. Аврора взвизгнула – на месте носа нападавшего зияла дыра, а сквозь прореху в верхней губе виднелся прореженный частокол кривых зубов. Глеб инстинктивно отшатнулся, прикрывая спутницу.
– Эй, паря! Лови!
Кострома, коротко размахнувшись, бросил мальчику увесистый тесак. Говорят, страх открывает в человеке невиданные способности... Глеб умудрился поймать оружие на лету и, выдохнув, рубанул длинным лезвием сверху вниз. Тесак застрял в голове урода. Дернувшись, тот свалился под колеса.
Оборонявшимся на передней дрезине приходилось особенно туго. Несколько гнильщиков повисли на руках необъятного Костромы, но наделенный недюжинной силой караванщик, по– медвежьи рыча и переваливаясь, одного за другим стряхнул агрессоров, энергично отвешивая удар за ударом опустевшей двустволкой.
Где-то рядом снова завыла, раскручиваясь, абордажная кошка. Мальчик пригнулся, озираясь. В свете фонаря мелькнуло перепуганное лицо Фимы. Нелепо взмахнув руками, женщина с протяжным мычанием попятилась к краю дрезины. Трос страшного оружия прочно стягивал талию жертвы. В последнее мгновение Глеб метнулся следом и ухватил бедняжку за руку, не позволив перевалиться через борт. В глазах женщины застыл животный ужас. Вцепившись в Глеба, она отчаянно забрыкалась, издавая нечленораздельные лающие звуки. Аврора, подскочив, ухватилась за вторую руку, но гнильщики, прячась во тьме от шальных пуль, неумолимо тянули заарканенную жертву к себе.
Взгляд Глеба уткнулся в челнока, до последних событий мирно дремавшего после длительных возлияний. За время скоротечного боя парень успел протрезветь и теперь трясся от страха, забившись под скамью.
– Помоги! – Удерживая Фиму из последних сил, мальчик кивком головы указал на нож, торчавший у челнока из-за пояса. – Ну помоги же!
Но тот не шелохнулся. Лишь продолжал таращиться на Глеба огромными от испуга глазищами и отрицательно мотал головой. Под канонаду выстрелов основная масса гнильщиков отступила, и лишь в хвосте обоза угадывалось шевеление бесформенных тел, не желавших отпускать добычу.
Завидев Фиму и подростков, Кострома яростно взревел и ринулся на подмогу, прыгая по шатким штабелям ящиков... Им не хватило каких-то секунд. Влажные руки женщины выскользнули из ослабевших пальцев детей. Глеб и Аврора повалились на спины, а Фима, страшно завыв, исчезла за краем дрезины.
– Стой! Назад! Пропадешь! – заголосили челноки, но Кострома, не останавливаясь, перемахнул через борт и ринулся в темень вслед за гнильщиками, волокущими упиравшуюся Фиму по шпалам.
Никто не решался покинуть обоз, пока Глеб, поднявшись на ноги, не прыгнул с дрезины. Сзади послышался топот ног – остальные, преодолев нерешительность, двинулись-таки следом. Издалека доносились невнятные крики, но разобрать толком, что происходит там, за границей света, не было никакой возможности. Позади осталась уже добрая сотня метров, а неровный свет фонарей по-прежнему выхватывал из мрака лишь сырые тюбинги. Караванщик словно в воду канул. Возможно, в спешке они пропустили какую-то сбойку? Или туннель просто собирает с путников положенную ему дань, насылая выпестованных в первородном мраке гнильщиков?
– Похоже, все. Отбегался Кострома, царствие ему небесное... – произнес кто-то из притихших пассажиров.
Минуты утекали одна за другой. В зловещей тишине не было слышно ничего, кроме напряженного дыхания торговцев.
– Торчим тут, как... Возвращаться надо, братцы. Пока целы...
Впотьмах Глеб не разглядел говорящего, но сейчас это не
имело особого значения. Кто бы ни был этот «герой», он лишь озвучил общую мысль. Не сговариваясь, челноки затопали обратно, к обозу.
Тот самый тип, что отказался помочь в самый трудный момент и тем самым обрек на погибель Фиму со Степаном, все еще прятался среди сидений. Глеба затрясло. Подскочив к скамье, он попытался вытащить трусливого челнока из укрытия, но быстро выдохся и принялся в ярости пинать безвольное тело ногами.
– Вылезай, сука! Падаль! Вылезай, говорю!
Парень не реагировал, терпеливо снося удары. Лишь голову прикрыл руками и вяло отбрыкивался, скорчившись в три погибели. Глеба наконец оттащили, только он долго еще не мог успокоиться, кидая на выродка гневные взгляды.
С неподъемной балкой, перегородившей проезд, пришлось изрядно повозиться. Лишь всем вместе, навалившись, удалось убрать препятствие с путей. Кто-то из уцелевших встал к рычагам управления. Зафырчал двигатель, состав, стронувшись с места, преодолел несколько изгибов туннеля и вскоре достиг Фрунзенской.
Обсуждать нападение не хотелось: слишком нежданной оказалась встреча с гнильщиками посреди одного из самых безопасных торговых путей питерской подземки. В полном молчании двоим челнокам помогли сгрузить их товары, после чего оставшиеся пассажиры, так же не проронив ни слова, расселись по своим местам.
Когда комендант станции дал добро на отправку, из туннельного мрака неожиданно вывалилась широкоплечая фигура Костромы. Шатаясь и подволакивая ногу, караванщик медленно брел к обозу. На руках у него покоилось недвижимое тело Фи– мы. Глаза женщины были закрыты, окровавленный рот навеки застыл в немом крике.
Аврора отвернулась, уткнувшись в плечо напарника, и тихо заплакала. Глеб же неотрывно следил за приближением Степана. Бордовое пятно на рубахе, размозженное ухо и изрезанные в кровь руки красноречивее любых слов говорили о том, как тяжело далась Костроме попытка спасти женщину. Не проронив ни слова, он аккуратно опустил бездыханное тело на металлический настил между сиденьями, накрыл Фиму с головой куском мешковины и согнал челнока с водительского кресла.
– Тебе бы в госпиталь... – подал голос тот.
Кострома не отреагировал, привычно взявшись за рычаг. Сейчас он пребывал в состоянии шока и вряд ли отдавал себе отчет в собственных действиях. Набрав ход, состав покатил дальше, без происшествий проскочил Московские Ворота, но чем ближе подъезжал к «Электре», тем больше горбился караванщик, постепенно опуская голову. На попытки помочь он лишь глухо рычал и яростно отмахивался. Когда обоз остановился у станционной платформы, Степан вдруг бесшумно завалился на бок, распластавшись вдоль борта дрезины. В остекленевших глазах его навсегда застыла горькая боль.
Глеб решил увести впечатлительную Аврору, пока станционные патрульные убирают трупы и выспрашивают у пассажиров подробности. Как бы ни было паршиво на душе, следовало воспользоваться кратковременной остановкой и кое-кого навестить...
– Пойдем. Познакомлю тебя с моим хорошим другом. – Мальчик уверенно направился к «Пентагону», крепко сжимая ладошку спутницы.
Однако, к великому его разочарованию, Дыма в баре не оказалось. От одного из официантов Глеб услышал довольно странную историю о драке Геннадия с Тараном, и, пока парень в красках рассказывал детали памятной «встречи», в глазах мальчика все больше росло недоумение.
– А через сутки Дым ушел. Сразу после того, как услышал историю про ядерный взрыв и ультиматум, – говорил официант доверительным шепотом. – Собрал вещички и был таков. Куда, чего – никому не сказал. Так-то...
Подспудная надежда на то, что с прибытием на «Электру» все проблемы сами собой разрешатся, лопнула как мыльный пузырь. К терзавшим Глеба вопросам добавились новые, что не добавляло ни душевного равновесия, ни выдержки. Раскисать не давало лишь присутствие Авроры – не хотелось выглядеть в ее глазах слабаком.
Не солоно хлебавши пришлось возвращаться к обозу. Здесь уже кипели споры относительно его дальнейшей судьбы. Желающих прибрать к рукам дармовой транспорт хватало с избытком. Если б не товары, покоившиеся на дрезинах, состав вполне мог перекочевать в собственность электросиловцев, но челнокам удалось убедить местное руководство не препятствовать торговому потоку, да и то лишь пригрозив эмбарго со стороны торгового города.
Когда наконец немноголюдная платформа «Папы» осталась позади и состав остановился возле выхода на Московскую, Глеб вдруг ощутил некоторое волнение. Ведь в нескольких шагах, за предусмотрительно запертыми створками навесных дверей, находился его бывший дом...
– Страшно? – спросила Аврора, пытаясь поймать взгляд напарника.
Мальчик отрицательно помотал головой, пряча глаза. Не то что кому-то – сейчас и себе признаться было тяжело, что от возможности ступить на плиты родной станции стало вдруг волнительно и как-то... грустно, что ли? Слишком много воспоминаний связано с этим местом – плохих и хороших, ностальгических и неприятных – разных, одним словом. Когда случалось бегать из больничного бомбоубежища на Звездную, он всегда старался миновать Московскую незаметно, поскольку не любил вспоминать о деталях того памятного дня, когда стал предметом сделки...
Тем временем створка двери отъехала в сторону и в проеме появился сухонький старичок с аккуратным, струганным вручную костылем.
– Ну-ка, молодежь, посторонись! Не мешаем разгрузке обоза!
Заметив робкую улыбку Глеба, суровый дед озадаченно остановился.
– Тебе весело, малец?! А ну-ка я тебя ремнем угощу, чтоб неповадно было над старшими-то насмехаться!
Старик засуетился, путаясь в портках. При этом чуб седых волос на голове комично топорщился вверх, развеваясь на туннельном сквозняке. Мальчик невольно заулыбался во весь рот, от нахлынувших эмоций защипало в глазах.
– Палыч...
Остановившись, дед поднял голову, прищурился, всматриваясь...
– Глебушка... Никак ты?
Мальчик подался вперед, обняв старика, зарывшись лицом в пахнущую хозяйственным мылом телогрейку. Слезы душили его, мешая говорить, но слова сейчас были лишними. Палыч, потерявший дар речи от волнения, глухо всхлипывал и отечески похлопывал Глеба по затылку.
Аврора тихо стояла рядом, не вмешиваясь. И лишь когда старик обратил на нее внимание, еле слышно поздоровалась. Дед Палыч оказался человеком приветливым и энергичным, несмотря на преклонный возраст. К Глебу он относился как к собственному внуку – это сразу бросалось в глаза, стоило лишь послушать, с какой теплотой в голосе этот старик обращается к мальчику. С несвойственным его годам энтузиазмом Палыч провел подростков по станции, поделился последними новостями, показал недавно выстроенную мастерскую по пошиву обуви – скромный бизнес сулил колонии хоть и не крупный, но стабильный доход.
У Глеба защемило на сердце при виде того самого жилого угла, в котором они вместе с отцом и матерью провели десяток счастливых долгих лет. Кивая знакомым, мальчик продолжал глазеть по сторонам, и каждая новая деталь обстановки пробуждала в памяти калейдоскоп воспоминаний.
– Так и живем... – Палыч протяжно вздохнул, потирая натруженную поясницу. Затем продолжил, пряча глаза: – Ты бы зашел, что ли, к Никанору. А то, не ровен час, так и помрет с грехом на душе...
Глеб вскинулся, тревожно глядя на старика.
– Как «помрет»? Что произошло?
– Пойдем. Сам увидишь.
Палыч засеменил к медицинскому блоку. Прошагав мимо пары пустых больничных коек в дальнюю часть помещения, откинул тряпичную занавеску и сделал приглашающий жест. Оставив Аврору дожидаться снаружи, мальчик шагнул в палату. Там, закутанный в несколько ветхих одеял, лежал начальник станции. Мертвенная бледность на осунувшемся лице, ссохшиеся, в трещинах, губы, дикий блуждающий взгляд, красноречиво говорящий о тяжких физических муках... Грудь вздымается мелко и часто, дыхание прерывистое, на грани слышимости.
Никанор выглядел очень плохо. Не надо быть медиком, чтобы понять – дни его сочтены. Глеб приблизился к изголовью койки. Заметив посетителя, больной слегка повернул голову. Взгляд подернутых поволокой глаз приобрел осмысленное выражение.
– Глеб... Ты, что ли?
Голос, сиплый, с придыханием, ничем не напоминал привычный громогласный рык прежнего Никанора – хваткого и оборотистого начальника Московской. Казалось, еще немного, и душа этого немощного больного выпорхнет наружу, истает вместе с воздухом, исторгаемым натруженными легкими.
Лицо мужчины исказила гримаса страдания. В глазах стояли слезы.
– Ты... прости меня, Глеб... что сторговал тебя тогда... Сам не знаю, как так... Бес попутал... Прости... Христом Богом прошу...
Никанор закашлялся, забился в спазмах. Мальчик сжал пугающе холодную руку больного, закивал часто.
– Конечно, дядя Никанор! Конечно! Вы только не волнуйтесь! Я не сержусь, честно!
Подскочившая медсестра оттеснила Глеба в сторону, захлопотав возле пациента. Палыч мягко, но требовательно увлек мальчика к выходу. Обернувшись, Глеб поймал исполненный благодарности взгляд и слабую улыбку на изможденном лице. Потом занавеска опустилась и контакт оборвался.
Выйдя в коридор, мальчик прислонился к жестяной стене. Его трясло от пережитого.
– Что с ним?
– «Болотные дьяволы» покусали, – ответил старик, вытаскивая самокрутку. – Мошка такая. Москит. Врачи руками разводят, говорят, заражение сильное. Или как ее... анафилаксия. С подобным еще не сталкивались. Считай, списали уже человека, эскулапы хреновы...
Глеб вскочил, судорожно засунув руку в карман. Пузырек покоился на своем месте. В горле вдруг пересохло. Голова закружилась от панически мечущихся мыслей.
Что это? Невероятное стечение обстоятельств или очередная ирония судьбы, ставящая перед жестоким выбором без права на ошибку? После всех тех испытаний, которые пришлось преодолеть, размышления о том, чтобы отдать лекарство Никанору, казались кощунственными. Тем более, начальник Московской явно при смерти, гарантий положительного результата – никаких. И уж без сомнений Таран заслуживает исцеления гораздо больше, нежели хитрый и бездушный карьерист Никанор.
С другой стороны, наемник все это время вполне успешно справлялся со своим недугом и вполне мог бы потерпеть еще, пока не удастся выцыганить у Владлена новую порцию лекарства... Вот только приступы в последнее время участились и с каждым разом становились все жестче. Рисковать здоровьем нареченного отца мальчик не желал.
«Кто ты для него? А? Кто? – накручивал себя Глеб. – Товар! Просто негодный товар, который можно выгодно обменять на кусок свинины! Так о чем ты думаешь?! Какого лешего еще сомневаешься?!».
Из медицинского блока донеслась ругань врача. Какие-то склянки, просыпавшись, зазвенели по полу. Вскрикнула медсестра.
Отбросив сомнения, мальчик решительно вытащил сверток с пузырьком и рванул обратно, в палату. Палыч попытался было преградить дорогу, но Глеб шарахнулся в сторону, чуть не сбив старика с ног. Стена, поворот, еще стена, занавеска на входе... Мальчик ворвался внутрь, сжимая снадобье в кулаке:
– Лекарство! Дайте ему ле...
Медсестра стояла у изголовья, склонив голову. Долговязый врач в очках держал пациента за запястье, пытаясь нащупать пульс. Затем отпустил руку и медленно провел ладонью по лицу Никанора, закрыв веки. Бросив взгляд на Глеба, помотал головой и накрыл труп простыней.
Все, что было потом, мальчик помнил смутно. Палыч долго отпаивал его грибным чаем, пытаясь утешить и хоть немного взбодрить, Аврора участливо сидела рядышком с Глебом и просто молчала, понимая, что боль переживаний не заглушить никакими словами, ее надо пережить самому, прочувствовать и отпустить.
Старик же придерживался другого мнения, болтая без умолку. Про урожай, про торговлю, про новые тарифы на свет, про телефонную связь аж с Приморским Альянсом, что недавно провели мазуты. Говорил он и про местных жителей. В основном, сплетничал. Глеб слушал вполуха – из головы не шла предсмертная улыбка Никанора. И лишь когда речь зашла о бывших товарищах по играм, вспомнил вдруг про соседскую девочку, хромоножку Нату, которую отчего-то так и не встретил на платформе Московской.
– Так ты не знаешь?.. – Палыч сник, по-старчески поджав дрожащие губы. – Они с матерью были в первой партии колонистов, что на остров переправились. Нет ее больше, выходит. Судьба такая...
Глеб молчал, переживая очередной удар. За что ему все это? Разве мог он представить, что вполне безобидное и светлое желание отыскать землю обетованную обернется страшной трагедией, испепелившей в ядерном огне столько ни в чем не повинных жизней? И когда пришло осознание причастности к гибели многих сотен людей, сознание его сковал ужас.
Глава 13 Во мрак
– Глеб... Глеб... Что с тобой? Ну не молчи же ты! ГЛЕБ!
Мальчик поднял голову. Посмотрел сквозь спутницу бессмысленным взглядом, оставаясь недостижимо далеким и чуждым.
– Тебе плохо? – Аврора бестолково суетилась вокруг, дергая напарника за рукава. – Болит где-нибудь?
Глеб кивнул, схватившись за ворот рубашки. Девочка довольно точно дала определение тому странному гнетущему ощущению, которое раздирало изнутри грудную клетку, сбивало дыхание, мешало трезво мыслить. Боль, неуловимая, ноющая, жгучая... Боль, которую не заглушить лекарствами, не снять наговорами, не удалить вместе с пораженными тканями. Боль, свойственная лишь одному органу в человеческом теле, существование которого с таким упорством отвергают медики, – душе.
Объяснять Авроре природу терзавших его мук мальчик не хотел. Казалось, стоит поделиться с ней переживаниями, посвятить в подробности истории с островом, и чувство вины, переполнявшее Глеба, выплеснется через край, заразит девочку беспросветной тоской и подавляющей волю апатией, проникнет в еще не созревшую душу сгустком аспидно-черного мрака, примется методично разъедать изнутри, стремительно увлекая в пропасть небытия... К отчаянию и безысходности.
Какое-то время они шли, не пытаясь завязать разговор. У каждого из них было о чем поразмышлять.
– Знаешь что... – снова подала голос Аврора. – Если ты намерен и дальше отмалчиваться, то хотя бы не делай такое страдальческое лицо! Не одному тебе плохо! Что вообще хорошего может быть в этой клоаке?! Смерть повсюду, но это реальность, с которой надо считаться! Так что будь добр, подбери сопли!
Глеб вскинулся, гневно сверкнув глазами, но натолкнулся на неожиданно жесткий, уверенный взгляд. Вкупе с последней репликой он всколыхнул в памяти сцену знакомства с Тараном. Тогда сталкер с такими же интонациями отчитывал Глеба за проявленную слабость в потасовке с толстяком Прохой. Вот только проблемы, непомерным грузом давившие на плечи сейчас, были не в пример сложнее тех, что обременяли его в недалеком прошлом. Возможно, чужачка права, и стоит хотя бы попытаться отогнать мрачные раздумья, оставить самобичевание на потом, когда цена, назначенная Владленом за лекарство, будет наконец оплачена сполна.
Вторя безрадостным мыслям, луч света неумолимо тускнел, выхватывая из темноты лишь несколько шпал впереди – бесконечный скелет вымершего много лет назад гигантского организма, продолжавшего верой и правдой служить своему создателю даже после собственной гибели.
– Выключи фонарь, – буркнул мальчик. – Будем экономить.
Щелчок прозвучал оглушительно звонко. Мрак вокруг тотчас сгустился, подобравшись вплотную, оседая на лицах и руках липкой эфемерной субстанцией. В какой-то момент навязчивое ощущение стало невыносимым, и Глеб провел рукой по щеке. На пальцах осталась сероватая грязь – налет пыли, витавшей в воздухе. А значит, где-то впереди штольни каторжных и результат десятков лет бессмысленных, не поддающихся логике усилий – великий и ужасный «Красный Путь», рукотворный туннель в направлении Москвы протяженностью в несколько километров.
– Скоро блокпост Звездной. На станцию без ксивы не подняться, если только...
– Не надо, – перебила Аврора. – Нам дальше.
Что ж... Это облегчало задачу. Когда впереди вспыхнул ослепительно яркий столп света, дети зажмурились, остановившись. Не дожидаясь расспросов, мальчик выкрикнул свое имя.
– Кто это с тобой? – настороженно отозвались из-за бруствера.
– Дама сердца! – выкрикнул Глеб, импровизируя.
– Не рано ли тебе шуры-муры крутить? – Скучающий дозорный явно был не прочь потрепать языком.
– Да не моя, Пахома! Говорит: гулять – гулял, а заплатить забыл! Вот, ищет теперь!
С блокпоста донесся хриплый смех.
– А ты, значит, в доле, сутенер малолетний?
– А мне все равно по пути. Выруби прожектор – глаза слезятся!
Отсмеявшись, дозорные погасили свет. Слепо шаря перед собой, подростки прошли внутрь периметра, мимо выцветших бледно-розовых полотен с изображением серпа и молота. Как и предполагал Глеб, проскочить мимо станции удалось сравнительно легко. Сам он уже успел примелькаться местным патрульным, да и полезное знакомство с известным на все метро оружейником открывало для него многие пути.
Косясь на станционные двери, ровным рядком тянувшиеся вдоль левой стены, Аврора боязливо льнула к напарнику. Из-за створок доносилось слаженное пение множества голосов, а когда музыка стихла, по туннелю эхом пронеслось троекратное «Ура!», заставив чужачку испуганно вздрогнуть.
– Не бойся, это агитбригада работает. Каждый день, перед обедом, в одно и то же время надрываются.
– Молитва?
– А шут их знает. Тебе виднее, ты ж историю учила...
– Коммунизм утопичен. Постулаты, лежащие в основе данной доктрины, антинаучны...
– Ты только этим психам не говори, что они антинаучны. Не успеешь оглянуться, закуют в кандалы, и вперед, на прокладку Красного Пути...
– Почему они используют заключенных, а не копают сами?
– Не заключенных, а «трудновоспитуемых». У коммунистов присказка любимая есть. Как же это... А, вспомнил: «Труд облагораживает человека».
– И что, многие уже исправились?
– Честно говоря, не видел таких. Вообще, из штолен одна дорога – в печи мортусов.
Дальний рубеж Звездной охранялся не в пример лучше северного блокпоста. Металлическая решетка из толстых прутьев перегораживала туннель от пола до потолка. Несколько огневых точек, усиленный бруствер и «колючка» по всему периметру служили надежной защитой как от заключенных, так и от непрошеных гостей с поверхности.
– Куда? – строго рявкнул дозорный, но, признав Глеба, расслабился.
Вранье сработало и на этот раз. Их пропустили, строго-настрого запретив ходить дальше бытовки охранников, – именно там у Пахома располагалась одна из его многочисленных торговых точек.
Впереди показалась развилка, освещенная подвешенными вдоль стен керосиновыми лампами. Часть боковых тюбингов здесь была разобрана, открывая взгляду внушительных размеров сбойку со стенами в деревянной опалубке. Недалеко от развилки на путях стояли несколько сцепленных между собой шахтных вагонеток, доверху заполненных землей и камнями. Под присмотром надзирателей, козырявших по путям в криво пошитых фуражках с жестяными красными звездами, лоснящиеся от пота каторжные бесконечной вереницей таскали из сбойки вырытый грунт, сгружая содержимое строительных тачек возле состава.
– Все, что накопали, в Купчино отвозят, – пояснил мальчик, заметив заинтересованный взгляд спутницы. – Там депо заброшенное – его и заполняют потихоньку.
– А как же радиация?
Глеб мрачно поморщился, наблюдая за изможденными зеками.
– А кого она волнует? Облучение – не самое страшное, что может приключиться при разгрузке. Живности там много. Мутантов. Потому отправляют в депо в основном провинившихся, вместо карцера. Бывали случаи, всей бригадой пропадали. А когда следующая группа вагонетки находила, вокруг ни трупов, ни костей...
– Так может, убегали просто? – предположила девочка.
– Куда там бежать? Я ж говорю, места вокруг Купчино гиблые – зверье да болота...
Достигнув зоны погрузки, Аврора решительно направилась в сбойку. Надзиратели путникам не препятствовали. Покосившись на подростков, два бугая с автоматами продолжили ленивую перепалку – присутствие посторонних их, похоже, вообще не трогало. А может, обязанности служивых ограничивались лишь присмотром за каторжными, что тоже, в принципе, носило чисто формальный характер – деваться из туннеля «красных» было некуда. В любом случае местные порядки, а вернее полное отсутствие таковых, сыграло на руку – в полупустых пыльных шахтах дети оказались предоставлены самим себе.
Вдоль основного коридора тянулся ряд вместительных каверн, служивших зекам местом ночлега. На эту мысль наталкивали лохани с мутной водой и полусгнившее тряпье на земляном полу – пожалуй, единственные предметы нехитрой обстановки жутких жилищ. Сейчас, в разгар рабочей смены, камеры пустовали. Лишь в одной из них лежал без движения полуголый худой человек – то ли хворый, то ли мертвец.
Чуть дальше обнаружился просторный зал, заваленный грудами ржавеющего железа. В отдельных сегментах и узлах еще угадывались останки туннелепроходческого комплекса, так и не послужившего во благо строительства Красного Пути, несмотря на все ухищрения безумных обитателей «Звездной».
Мимо дежурки путники постарались проскочить незамеченными, поскольку врать Пахому Глеб не хотел, а правду открыть тоже не мог. Чем дальше они забирались, тем уже становился коридор, загроможденный частоколом грубо сколоченных подпорок. Керосиновые лампы попадались все реже, шахта здесь напоминала скорее заброшенный подстанционный ходок, нежели транспортный туннель, что никак не соотносилось с его помпезным названием. Вскоре идти стало заметно труднее: коридор на этом участке менял направление, плавно забирая вверх. Возможно, виной тому был глинистый грунт, вынудивший каторжных искать более податливый слой ближе к поверхности. Нередко на пути встречались перекрестки. Аврора игнорировала темные штольни и узкие лазы в подсобные камеры, продолжая неспешно продвигаться вдоль основной дороги. Лишь однажды им пришлось нырнуть в спасительный мрак сбойки, пережидая, когда мимо протопает очередная партия «трудновоспитуемых» под присмотром зевающего конвоира. Это происшествие стало, пожалуй, единственным неудобством за всю дорогу, не считая подтопленных участков, которые приходилось пересекать по колено в холодной воде.