– У Ноя был ковчег, а потоп...
– И Кювье постепенно начал верить в вымирание, – продолжил Малкольм, – но он так и не принял эволюцию. По мнению Кювье, эволюции не существовало как факта. Одни животные умирали, другие выживали, но ни одно из них не эволюционировало. Он считал, что животные оставались неизменными. А потом появился Дарвин, который сказал, что животные изменяются и что найденные кости принадлежали вымершим предкам существующих сейчас животных. Выводы, исходящие из теории Дарвина, многих огорчили. Им не нравилось то, что божьи творения изменяются, а уж видеть в своем генеалогическом древе обезьян не улыбалось никому. Возмутительное и обидное предположение. Какие шли дебаты! Но Дарвин собрал потрясающий фактический материал и сумел доказать свои теоретические выкладки. И постепенно его теорию эволюции приняли все ученые и весь мир. Но остался главный вопрос – как совершается эволюция? На этот вопрос у Дарвина не было верного ответа.
– Естественный отбор, – вставил Арби.
– Да, так объяснял это Дарвин. Окружающая среда оказывает давление, которое вычленяет определенных животных, и именно они плодятся и передают свои особенности последующим поколениям. Так происходит эволюция. Но, как выявили многие люди, естественный отбор не объяснение эволюции, а ее особенность: если животное выживает, значит, оно прошло отбор. Но по каким критериям этот самый отбор происходит? Как работает механизм отбора? Дарвин не знал. И целых пятьдесят лет никто не мог ответить на эти вопросы.
– А гены? – удивилась Келли.
– Да, – кивнул Малкольм. – Хорошо. Переходим к двадцатому столетию. Заново открыли работу Менделя. Фишер и Райт проводят исследования. Довольно скоро выясняется, что гены отвечают за наследственность – чем бы эти гены ни были. Не забывайте, что первую половину двадцатого века, в течение Первой и Второй мировых войн, никто понятия не имел, что такое этот ген. После Уотсона и Крика в 1953 году мы узнали, что ген – это двойная цепочка нуклеотидов. Отлично. И мир узнал о мутациях. Итак, к концу двадцатого столетия теория естественного отбора гласила, что мутации спонтанно возникают в генах, что окружающая среда поощряет удачные мутации, и в результате этого отбора и происходит эволюция. Просто и понятно. Бог ни при чем. Как и любая высшая сила. В конце концов, эволюция – это просто результат череды мутаций, носители которых либо выживают, либо гибнут. Так?
|
|
– Так, – согласился Арби.
– Вот тут и появляются новые противоречия. Во-первых, время. Одна-единственная бактерия – первичная форма жизни – имеет две тысячи энзимов, или ферментов-катализаторов. Ученые подсчитали, сколько времени потребуется, чтобы числом случайных совпадений выделить эти энзимы из первичного бульона. От сорока до ста миллиардов лет. Но наша Земля существует всего четыре миллиарда лет. Значит, случай подвернулся бы не скоро. Тем более что мы знаем, бактерии появились всего четыреста миллионов лет назад. Жизнь возникла быстро, очень быстро. Потому некоторые ученые придерживаются мнения, что жизнь на планете – внеземного происхождения. Хотя это уже уклонение от темы.
– Хорошо...
– Во-вторых, координация. Если вы верите в эту теорию, то вся восхитительная сложность жизни – не что иное, как набор случайных событий. Но стоит внимательней присмотреться к животным, и окажется, что многие элементы эволюционировали одновременно. Возьмем летучих мышей, обладающих эхолокацией, они ориентируются по звуку. Чтобы выделывать такое, должно было измениться очень многое. У мышей обязан был развиться особый аппарат для производства звуков, особые уши, чтобы слышать эхо, особые мозги, чтобы интерпретировать звуки, и особые тела, чтобы нырять, взлетать и ловить насекомых. Если все это не эволюционирует одновременно, толку никакого. Посчитать, что все это возникло чисто случайно, все равно что вообразить торнадо, который разломал дом и выстроил из обломков работоспособный «Боинг-747». В это трудно поверить.
|
|
– Ну, согласен, – кивнул Торн.
– Следующая проблема. Эволюция никогда не действует как слепая стихия. Некоторые экологические ниши остаются незаполненными. Некоторые растения непригодны для питания. И некоторые животные почти не изменяются. Акулы не эволюционировали уже сто шестьдесят миллионов лет. Опоссумы оставались неизменными со времен вымирания динозавров, уже шестьдесят пять миллионов лет. Окружение этих животных претерпело разительные перемены, а сами они остались практически прежними. Не совсем, но почти прежними. Другими словами, они никак не отреагировали на изменения окружающей среды.
– Может, они до сих пор хорошо приспособлены к ней? – спросил Арби.
– Может. А может, существует еще;что-то, чего мы пока не понимаем.
– Например?
– Например, другие законы, влияющие на результат.
– Ты имеешь в виду, что эволюцию что-то направляло? – уточнил Торн.
|
|
– Нет, это теория Сотворения, и она неверна. Изначально неверна. Я же имею в виду, что естественный отбор, влияющий на гены, вероятно, еще не конец истории. Это слишком просто. Здесь воздействуют и другие силы. Молекула гемоглобина – это протеин, стиснувший, наподобие бутерброда, центральный атом железа, который притягивает кислород. Гемоглобин сжимается и расширяется, когда берет или отпускает кислород – словно крошечные молекулярные легкие. Сейчас нам известен подбор аминокислот, которые составляют гемоглобин. Но мы не знаем, как сложить их. К счастью, нам это и не нужно, потому что, стоит создать молекулу, она начнет все складывать сама. Самоорганизовываться. Снова и снова доказывая, что жизнь способна организовываться сама. Складывается протеин. Энзимы взаимодействуют. Клетки собираются вместе, чтобы образовать орган, органы составляют отдельный организм. Отдельные организмы собираются вместе и составляют популяцию. Популяции составляют биосферу. Исходя из теории сложности, мы начинаем понимать, как осуществляется эта самоорганизация и что это все означает. И наши взгляды на эволюцию изменяются.
– Но ведь эволюция – это все равно результат влияния окружающей среды на гены! – воскликнул Арби.
– Этого недостаточно, – возразил Малкольм. – Не только это, потому что таким образом нельзя объяснить возникновение даже нашего вида.
– Около трех миллионов лет назад, – начал Ян, – некоторые африканские обезьяны, жившие на деревьях, спустились на землю. Эти обезьяны ничем не отличались от остальных. Мозги у них были маленькие, и сметливости столько же, сколько у прочих сородичей. У них не было острых клыков и когтей для защиты. Не были они особо сильны или быстры. И леопард их быстро бы прикончил. Но поскольку они были невысоки ростом, им приходилось вставать на задние лапы, чтобы оглядываться над высокой африканской травой. С этого все и началось. С обычных обезьян, приподнимающихся над травой.
Время шло, обезьяны задерживались на задних лапах все дольше и дольше. Так что верхние конечности оставались свободными. Эти животные, как и прочие обезьяны, часто пользовались орудиями. Шимпанзе, например, с помощью прутиков выуживают термитов. И так далее. Постепенно наши обезьяньи предки изобретали более сложные инструменты. Отчего их мозги начали расти и усложняться. Такая своеобразная спираль: более сложные орудия влекут за собой более сложный и развитый мозг, что влечет за собой еще более сложные орудия. В эволюционных сроках наш мозг буквально взорвался – увеличился в размерах более чем в два раза за какой-то миллион лет! Что и породило определенные трудности.
– Какие же?
– Ну, во-первых, рождение. Большой мозг не пройдет через родильный канал – во время родов и мать, и ребенок погибнут. Не дело. Что предприняла эволюция? Заставила человеческих детенышей рождаться недоразвитыми, когда их мозги достаточно малы, чтобы благополучно покинуть материнское чрево. Так происходит и с сумчатыми – длительный период взросления протекает вне тела матери. За первый год жизни мозг ребенка увеличивается вдвое. Неплохое решение трудности с рождением, но тут возникают новые проблемы. Получается, что долгое время после появления на свет ребенок будет оставаться беспомощным. Детеныши многих млекопитающих могут ходить уже через несколько минут после рождения. Другие делают первые шаги через несколько дней или недель. И только человеческий детеныш может самостоятельно передвигаться через целый год! А питаться сам не может еще дольше. Первой платой наших предков за большой мозг стала необходимость эволюционировать дальше, устанавливая новые социальные отношения, которые способствовали бы долговременной, многолетней опеке над детьми. Но это не самое главное.
– Нет?
– Нет. Рождаясь на ранней стадии развития, дети обладают несформированным мозгом. Они появляются на свет, не имея заложенного изначально, инстинктивного поведения. Все, что у ребенка есть из первичных инстинктов, это умение сосать и хватать. Вот, собственно, и все. А полное, сложное поведение человека – вовсе не инстинктивно. Значит, человеческим сообществам пришлось изобретать способы обучения своих детей. Учить их, как себя вести. Каждое человеческое сообщество тратило массу времени и сил, чтобы научить своих юных членов правильному поведению. Если взглянуть на примитивное общество, где-нибудь в районе тропических лесов, то окажется, что каждый ребенок с рождения попадает в руки целой толпы взрослых, которые отвечают за воспитание и обучение малыша. Не только родители, но дяди и тети, и дедушки с бабушками, и старейшины племени. Одни учат ребенка охотиться или собирать плоды, другие – просвещают на темы секса или войны. Но ответственность распределяется разумно, и если у ребенка нет младшего-старшего дяди по матери, то его обязанности передают тщательно подобранному члену племени. Поскольку от воспитания детей в определенном смысле напрямую зависит выживаемость всего сообщества. Это самая важная часть жизни – передача опыта, суммы накопленных знаний о мире, орудиях, языках и социальных структурах. И вскоре, всего через несколько миллионов лет, дети уселись за компьютеры. Малкольм глянул на Арби и продолжил:
– И если картина, которую я сейчас обрисовал, правдива, где же тут естественный отбор? Воздействует ли он на тело, увеличивая мозг? Воздействует ли он на развитие, выталкивая младенцев в мир так рано? Воздействует ли он на социальное поведение, заставляя объединяться и заботиться о детенышах? Или он воздействует на все сразу – тело, развитие и социальное поведение?
– На все сразу, – ответил Арби.
– Видимо, да, – согласился Малкольм. – Но может случиться, что автоматически действуют еще какие-то части этой истории, результат самоорганизации. Например, детеныши всех видов выглядят примерно одинаково – большие глаза, крупные головы, маленькие лица и никакой координации движений. Это типично для детей и щенков, и птенцов. Должно быть, потому взрослые всех видов обращаются с малышами очень бережно и нежно. Можно сказать, что внешность младенцев самоорганизует поведение взрослых. И, разумеется, это хорошо.
– А как обстоит дело с вымиранием динозавров? – спросил Торн.
– Принципы самоорганизации могут работать лучше и хуже. Они могут как провоцировать изменения, так и подвести популяции к гибели, перевалить за край хаоса. На этом острове я надеюсь увидеть самоорганизующуюся адаптацию в поведении настоящих динозавров, что подскажет нам, отчего они вымерли. На самом деле я уверен, что мы уже знаем ответ на этот вопрос.
Щелкнуло радио.
– Браво! – восхитился Левайн. – Я сам не сумел бы объяснить все лучше. Но, может, вам стоит увидеть, что здесь творится. Паразавры такое вытворяют, Ян!
– Что именно?
– Иди и посмотри.
– Ребята, – сказал Малкольм, – вы останетесь здесь и все увидите по мониторам. – Он нажал переговорную кнопку. – Ричард? Мы идем.
Паразавры
Ричард Левайн впился пальцами в верхнюю перекладину вышки и не сводил глаз с равнины. Прямо впереди, у спуска к реке, стоило лишь чуть привстать на цыпочки, показалась величественная голова паразавра. Уткообразная голова была длиной примерно в метр, но казалась больше из-за длинного изогнутого гребня, который далеко выдавался назад.
Когда животное приблизилось, Левайн разглядел зеленые чешуйки на его голове, мощный хвост и тяжелое тело со светло-зеленым подбрюшьем. Ростом паразавр был четыре метра, примерно с большого слона. Его голова достигала пола подвесной хижины. Животное уверенно направлялось прямо к Ричарду, его тяжелая поступь заставляла деревья вздрагивать. Через минуту возникла еще одна голова, потом еще одна, и так далее. Животные трубили и шли ровной цепью прямо к нему.
Вожак быстро добрался до хижины. Левайн затаил дыхание. Динозавр уставился на человека большими коричневыми глазами и слегка повел ими, чтобы сфокусировать взгляд. Он облизнулся длинным темно-фиолетовым языком. Вышка затряслась от могучих шагов. А потом зверь прошел мимо, направляясь к противоположной стене джунглей. Потом протопало и второе животное.
Левайн облегченно вздохнул.
И медленно разжал побелевшие пальцы. Подобрал бинокль и несколько раз глубоко вдохнул, приходя в себя. Его страх улегся.
А потом он подумал – что они делают? Куда идут? Поведение паразавров показалось ему крайне загадочным. Во время еды они стояли в оборонительной позиции, держась рядом, а потом внезапно вытянулись в линию, так что каждое животное стало потенциально легкой добычей для хищника. И все же они двигались очень организованно. Такое построение – цепью – явно служило какой-то цели. Но какой?
Животные вошли в джунгли и начали издавать краткие трубящие звуки. Левайну снова показалось, что таким образом они определяют местоположение друг друга. Вероятно, чтобы никто не потерялся, пока они переходят на другое место.
Но почему они решили перейти?
Куда они направляются? Что делают?
Естественно, стоя на вышке, ответа не найдешь. Левайн. заколебался, вслушиваясь в их кличи. Потом, решившись, перебросил ногу через поручень и полез по перекладинам вниз.
Жара
Было жарко и мокро. По лицу провели чем-то жестким, вроде наждачной бумаги. И еще раз, по щеке. Сара Хардинг закашлялась. Что-то капнуло ей на шею. В нос ударил странный сладковатый аромат, похожий на запах ферментированного африканского пива. Глубокий свистящий звук. Потом вдоль шеи, от затылка до щеки, снова провели наждаком.
Медленно она открыла глаза и увидела перед собой лошадиную морду. Большой глупый глаз уставился на Сару и заморгал, хлопая мягкими ресницами. Лошадь вылизывала ее. А что, даже приятно, подумалось Саре, так успокаивающе. Лежать в грязи, на спине, пока лошадь...
Это была не лошадь!
Внезапно Сара поняла, что у «лошади» слишком узкая голова, слишком вытянутая морда, да и все пропорции нарушены. Женщина приподнялась и обнаружила, что маленькая голова сидит на поразительно толстой шее, а тяжелое туловище...
Сару подбросило, она поднялась на колени.
– Боже!
Это резкое движение испугало животное, которое встревоженно хрюкнуло и медленно отодвинулось в сторону. Оно отошло на несколько шагов, потом повернулось и укоризненно посмотрело на Сару.
Теперь она полностью разглядела это существо: маленькая голова, толстая шея, высокое горбатое туловище с двойным рядом восьмиугольных пластин, которые тянулись вдоль хребта. На конце волочащегося сзади хвоста – острые выступы.
Хардинг зажмурилась:
– Этого не может быть!
Сбитая с толку, женщина лихорадочно вспоминала название этого существа, и из далекого детства всплыл ответ:
– Стегозавр.
Это был самый настоящий, неподдельный стегозавр.
Изумленная Сара внезапно вспомнила белые стены больницы, где она ухаживала за Яном Малкольмом, а тот, в бреду, произносил названия разных динозавров. Еще тогда Сара исполнилась подозрениями. Но даже сейчас, лицом к лицу с настоящим стегозавром, первой мыслью Сары было предположение, что это чья-то шутка. Она пригляделась к животному, выискивая шарниры на сочленениях и железные болты на коже. Но шкура была настоящей, и само животное двигалось очень плавно и естественно. Оно медленно моргало. Потом стегозавр повернулся и двинулся к кромке воды. И принялся лакать, быстро орудуя большим шероховатым языком.
Язык был синим.
Отчего же он синий? Из-за венозной крови? Может, стегозавр хладнокровный? Нет. Создание двигалось слишком размеренно, была в нем особая уверенность – безразличие окружающей среды. Ящерки и рептилии всегда обращают внимание на перепады температуры по мере продвижения. Они ведут себя по-другому. А стегозавр стоял в тени и лакал холодную воду, полностью уйдя в это занятие.
Сара перевела взгляд на собственную рубашку. От шеи тянулись вниз вязкие, пахучие потеки слюны. Сара потрогала их пальцем – теплые. Ага, действительно теплокровный.
Стегозавр!
Сара снова уставилась на диковинного зверя.
Кожа стегозавра была шишковатой, но не чешуйчатой, как бывает у рептилий. Скорее похожей на шкуру носорога или броненосца. И полностью лишенной волос.
Стегозавр двигался медленно. Он казался мирным и туповатым созданием. «Наверное, он глупый, – подумала Сара, оглядывая его голову. – Черепная коробка такая маленькая, меньше, чем у лошади. По сравнению с массой тела».
Она поднялась и застонала. Все тело ныло. Каждый мускул заявлял о себе ломотой и болью. Ноги дрожали. Сара с трудом перевела дыхание.
Стегозавр замер и оглядел новое, вертикальное положение человека. Женщина не шевелилась, и животное снова потеряло к ней интерес и склонилось к воде.
– Черт возьми, – прошептала Сара и глянула на часы.
Половина второго, солнце еще стоит прямо над головой. Так что ориентироваться по нему невозможно. Страшная жара. Она решила идти и искать Малкольма и Торна. Босая, с негнущимися суставами, Сара заковыляла в джунгли, подальше от реки.
Прошагав примерно с полчаса, она захотела пить. Но Сара умела долгое время обходиться без воды в африканской саванне. Потому продолжала идти, не обращая внимания на жажду. Дойдя до вершины холма, Сара наткнулась на звериную тропу – грязную широкую дорожку в лесу. По тропе идти стало легче. Через пятнадцать минут впереди раздались взволнованные вопли, которые напоминали собачий вой. Сара пошла осторожней.
Через минуту с разных сторон затрещали кусты, и на тропу выскочило темно-зеленое, похожее на ящерицу животное чуть выше метра. Визжа, оно на полной скорости пронеслось мимо. Сара инстинктивно присела и не успела распрямиться, как мимо пронеслось следующее животное. Вскоре через лес проскакало целое стадо перепуганных зверушек, а потом одно столкнулось с Сарой и сбило ее с ног. Она упала в грязь, о ее тело споткнулось следующее животное и кувыркнулось через голову.
В нескольких футах впереди Сара увидела большое дерево с раскидистыми ветками. Не раздумывая, она бросилась к дереву, схватилась за нижнюю ветку и взобралась на нее. Едва она оказалась в безопасности, как внизу появился новый динозавр, с острыми когтями, который пробежал прямо под веткой, преследуя зеленых ящериц. Когда он промчался мимо, Сара разглядела темное двухметровое тело с красноватыми полосками, словно у тигра. Вскоре появилось второе полосатое животное, затем третье – стая хищников, которые, шипя и рыча, неслись за добычей.
За годы полевых исследований Сара привыкла подсчитывать зверей, которые пробегали мимо. Сейчас она насчитала девять полосатых хищников, чему несказанно удивилась. Ей показалось это неразумным. Как только исчез последний «тигр», она соскользнула с ветки и поспешила вдогонку. Сара понимала, что играет со смертью, но любопытство взяло верх.
Она гналась за динозаврами до гребня холма, но еще до вершины поняла – по рычанию и реву, – что хищники завалили жертву. С верхушки холма она увидела конец охоты.
Это не походило ни на одну охоту, которую ей доводилось видеть в Африке. На равнине Серонера дележ добычи происходил по одному и тому же плану. Ближе всего к туше находились крупные хищники, львы или гиены, они пировали вместе с детенышами. Чуть в стороне держались ожидающие своей очереди грифы и аисты марабу, а еще дальше кружились шакалы и прочие мелкие пожиратели падали. Когда крупные хищники наедались, к туше подступали мелкие. Разные животные поедали разные части туши: гиены и грифы ели кости, а шакалы обгладывали скелет дочиста. Таков обычай любой охоты, в результате – драк за добычу почти не было.
Но здесь царил настоящий кровавый пир, не знающий законов и границ. Над упавшим животным тесно сгрудились хищники, яростно взгрызающиеся в мясо, они то и дело останавливались, чтобы зарычать и передраться между собой. Дрались они жестоко – один хищник рванул зубами соседа и разорвал ему бок. В ту же минуту остальные хищники защелкали зубами на несчастного сородича, который отскочил подальше, шипя и истекая кровью. Отодвинувшись, он не замедлил укусить за хвост ближайшего хищника, нанеся тому серьезное повреждение.
Молодой динозавр, наполовину меньше остальных, попробовал протиснуться поближе к добыче, но взрослые его не подпустили. Они зарычали и злобно защелкали челюстями. Подросток быстро отпрыгнул, держась подальше от бритвенно острых зубов взрослых сородичей. Детенышей здесь вообще не было. Перед Хардинг находились взрослые злобные твари.
Пока она следила, их головы и тела окрасились свежей кровью, и тут она заметила белесые шрамы на их боках и шеях. Эти животные были необычайно быстрыми и смышлеными, но их жизнь состояла из постоянных сражений. Неужели так развивалась их социальная организация? Если да, то это редкий случай.
Животные многих видов дерутся за пищу, территорию или самку, но эти драки включают элемент игры и ритуальной агрессии, так что дело редко доходит до серьезных травм. Конечно, бывают и исключения. Когда бегемоты-самцы сражаются за гарем, они часто ранят бегемотов-противников. Но такое остервенение, как здесь, Сара видела впервые.
В эту минуту раненое животное потянулось и укусило еще одного сородича, который заревел и напал на обидчика, пустив в ход длинный коготь на большом пальце. В мгновение ока раненый хищник был располосован, и из широкой раны на брюхе вывалились кольца бледных внутренностей. Животное, завывая, упало на траву, и трое особей оторвались от туши, подбежали к умирающему собрату и живо начали рвать его на части.
Хардинг зажмурилась и отвернулась. Это был неправильный, непонятный мир. У нее закружилась голова, и Сара попятилась с вершины холма, быстро и осторожно покидая место дикой охоты.
Шум
«Эксплорер» тихо катил по тропе через джунгли, держа курс на долину, где осталась вышка. За рулем сидел Торн.
– Ты сказал, – обратился он к Малкольму, – что знаешь, почему динозавры начали вымирать...
– И я совершенно уверен, что прав, – кивнул Малкольм, поудобнее устраиваясь на своем сиденье. – Исходная ситуация крайне проста. Динозавры появились в Триасовом периоде, около двухсот двадцати восьми миллионов лет назад. Они процветали и в последующие периоды, юрский и меловой. Они являлись главенствующей формой жизни на планете в течение ста пятидесяти миллионов лет, а это немалый срок.
– Учитывая, что сами мы живем только три миллиона, – вставил Эдди.
– Самонадеянная чепуха, – заявил Малкольм. – Некоторые обезьяны жили три миллиона лет назад, но не мы. Более-менее определенные человеческие существа появились тридцать пять тысяч лет назад. Тогда наши предки малевали в пещерах Франции и Испании охотничьи сцены, чтобы приманить удачу на охоте. Тридцать пять тысяч лет. Для истории Земли это один миг. Мы только-только вышли на сцену.
– Да-а...
– И, конечно, даже тридцать пять тысяч лет назад мы уже способствовали вымиранию зверей. Пещерные люди убивали так много дичи, что на некоторых континентах животные начали исчезать как вид. В Европе раньше водились львы и тигры. В Лос-Анджелесе – жирафы и гиппопотамы. Боже мой, десять тысяч лет назад предки коренных американцев охотились за мамонтами и истребили их совсем. И так было всегда, это обычная тенденция... – Ян!
– Это так, хотя разные идиоты думают, что открыли что-то новое...
– Ян, мы говорили о динозаврах.
– А, да. Динозавры. Как бы там ни было, но сто пятьдесят миллионов лет динозавры царствовали на всей планете, они насчитывали целых двадцать один вид! Некоторые, такие, как камаразавры и фаброзавры, вымерли. Но подавляющее большинство жило и здравствовало на протяжении всего мелового периода. А потом, совершенно неожиданно, около шестидесяти пяти миллионов лет назад, все до единого виды передохли. Остались одни птицы... Что это было?
– Я думал, ты знаешь, – проворчал Торн.
– Нет, что это за звук? Вы слышали? – Нет.
– Останови машину, – приказал Малкольм.
Торн выключил мотор. Они опустили оконные стекла, и в кабину сразу хлынул полдневный зной. Ветра практически не было. Некоторое время люди напряженно прислушивались.
– Ничего не слышно, – пожал плечами Торн. – С чего ты решил...
– Тс-с-с, – прошипел Малкольм. Он высунулся из окна и приложил ладонь к уху. Через минуту вернулся на место. – Я могу поклясться, что слышал шум мотора.
– Мотора? Двигателя внутреннего сгорания, что ли?
– Да, – сказал Ян и показал рукой на восток. – Кто-то едет с той стороны.
Они снова прислушались, но ничего не услышали.
– Откуда здесь взяться двигателю, Ян? – покачал головой Торн. – Бензина-то нет.
Зашумело радио.
– Доктор Малкольм? – спросил голос Арби.
– Да, Арби?
– Кто здесь еще? На острове?
– С чего ты взял?
– Включите монитор.
Торн включил монитор на приборной доске. Появились картинки, снятые разными следящими камерами. Все они показывали узкую восточную долину – склон холма, затененный высокими деревьями. Ветки деревьев мешали обзору. Но картина была мирной и совершенно неподвижной.
– Что ты видел, Арби?
– Смотрите.
Сквозь зеленые листья Торн заметил мелькание одежды цвета хаки, потом снова, чуть дальше. Он сообразил, что этот человек отчасти идет, отчасти ползет сквозь переплетение кустов вниз по склону. Невысокий, с короткими темными волосами.
– Черт возьми, – улыбнулся Малкольм.
– Ты его знаешь?
– Конечно. Это Сара.
– Лучше забрать ее. – Торн взял радио и включил его. – Ричард!
Молчание.
– Ричард? Ты слышишь меня? Тишина.
Малкольм вздохнул:
– Просто великолепно, он не отвечает. Наверняка решил прогуляться. Вечно он сует свой нос...
– Этого-то я и боялся, – нахмурился Торн. – Эдди, сними мотоцикл и слетай к Левайну, глянь, чем он там занимается. Захвати, ружье. А мы подберем Сару.
Результат погони
Левайн забирался по звериной тропе все дальше в джунгли. Паразавры шагали где-то впереди, с шумом проламываясь сквозь заросли папоротника и молодых пальм. По крайней мере, теперь он понял, почему животные вытянулись в одну линию – по-другому в такой чаще и не пройдешь.
Их трубные кличи не смолкали ни на минуту, но теперь они звучали по-новому – взволнованно, на более высокой ноте. Палеонтолог спешил за стадом по вытоптанной тропе, отталкивая мокрые пальмовые листья, которые размером были побольше его самого. Прислушиваясь к звериным крикам, он почувствовал явственный мускусный запах. Левайн отметил, что вскоре этот сладковатый аромат усилился.
Впереди, несомненно, что-то происходило. Паразавры затрубили более отрывисто, почти залаяли. Они явно были чем-то встревожены. Но что могло встревожить гигантов трех с половиной метров в высоту и шести в длину?
Любопытство победило. Левайн перешел на бег, отмахиваясь от веток и громадных листьев и перепрыгивая через поваленные стволы деревьев. Впереди послышался странный свистящий звук, плеск, а потом один из парозавров издал долгий, приглушенный гул.
Эдди Карр подрулил на мотоцикле к вышке и остановился. Левайна там не было. Эдди оглядел землю вокруг и нашел множество глубоких следов зверей. Отпечатки были большими, шестидесяти сантиметров в диаметре, и вели они в сторону леса.
Эдди изучил почву и нашел четкие следы ботинок. Судя по названию фирмы, принадлежали они Левайну. Кое-где эти следы накладывались на отпечатки звериных лап, следовательно, были сделаны позже. Следы ботинок тоже вели в джунгли.
Эдди выругался. Ему меньше всего хотелось соваться в эти заросли. От одной мысли об этом ему становилось дурно. Но что поделаешь? Левайна нужно вернуть. «Этот паразит, – подумал парень, – ходячая неприятность». Эдди снял с плеча ружье и пристроил его поперек руля мотоцикла. Завел транспорт и бесшумно покатил в темную чащу леса.
С колотящимся от волнения сердцем Левайн раздвинул листья последних пальм. И резко остановился. Прямо над его головой раскачивались огромные хвосты паразавров. Густая струя мочи хлестала из клоак, заливая землю вокруг. Левайн отпрыгнул назад, чтобы не забрызгаться. Позади ближайшего зверя была видна поляна, вытоптанная Ногами бесчисленных животных. Паразавры расположились на этой поляне и дружно извергали мочу во все стороны.
Это зрелище удивило Левайна, от паразавров он такого не ожидал.
Многие современные животные, включая носорогов и оленей, предпочитают мочиться в определенных местах. И часто они делают это всем стадом. Обычно это один из способов метить территорию. Но кто бы мог подумать, что динозавры поступали так же?
Наконец паразавры закончили мочеиспускание и отступили на пару шагов. На этот раз они принялись в унисон испражняться. Каждый динозавр произвел большую желтую кучу, при этом низко урча. Над поляной поднялось плотное облако вони, сильно отдающее метаном.