Существует ли более невыносимая атмосфера, чем в бальном зале перед началом танцев?
Это сама сущность неловкости и неудобства.
Какое облегчение, когда дирижер поднимает палочку, и в сверкающем зале наконец‑то слышатся мелодичные звуки!
Миссис Гирдвуд и девушки испытали это облегчение. Они начинали думать, что становятся слишком заметны. Джули считала, что стала объектом циничных замечаний, совсем не связанных с ее бриллиантами.
Она вся горела от досады и раздражения, и ее настроение не улучшалось от того, что образовывались пары, но никто не подходил, чтобы пригласить ее или кузину.
В этот момент появился мужчина, сразу изменивший ход ее мыслей. Это был Мейнард.
Несмотря на уговоры и предупреждения матери, мисс Гирдвуд не могла смотреть на этого человека равнодушно. Не говоря уже о том, что произошло между ними, одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что в зале нет более красивого мужчины. И вряд ли такой появится.
Он приближался со стороны входа, явно направляясь к Гирдвудам.
Джули подумала, подойдет ли он. Она надеялась на это.
– Наверно, я могу потанцевать с ним, мама, – если он меня пригласит?
– Еще нет, моя дорогая, еще нет. Подожди еще немного. Его светлость – мистер Свинтон – может появиться в любую минуту. Ты должна первой танцевать с ним. Интересно, почему его нет, – продолжала нетерпеливая родительница, в десятый раз поднося к глазам лорнет и осматривая зал. – Вероятно, человек с таким титулом не должен приходить слишком рано. Неважно. Джули, жди до последнего момента.
Но вот наступил последний момент. Сыграно вступление, музыка сменилась гулом голосов и шорохом шелковых платьев; джентльмены передвигались по натертому полу, склонялись в поклонах и произносили традиционное: «Разрешите пригласить». Затем некоторое проявление нерешительности со стороны леди, возможно, сверяющейся со своей танцевальной карточкой, наклон головы, такой легкий, что его с трудом можно заметить; леди с деланым недовольством встает и принимает протянутую руку, словно оказывает огромное одолжение.
Ни одна из молодых леди под опекой миссис Гирдвуд не участвовала еще в такой пантомиме. Распорядителя явно не выполняли свои обязанности. Не было в зале девушек красивее, и десятки джентльменов с удовольствием потанцевали бы с ними. То, что на девушек не обращают внимания, явно случайность.
Вдова торговца все больше сердилась. Теперь она чувствовала, что можно быть менее разборчивыми в выборе партнеров. Если лорд не появится, она не будет возражать и против бывшего офицера.
– Да собирается ли он вообще приходить? – думала миссис Гирдвуд, имея в виду Свинтона.
– Подойдет он к нам? – думала Джули, но о Мейнарде.
Взгляд ее был устремлен на него. Он по‑прежнему приближался, хотя и медленно. Ему мешали пары, занимавшие положение для танца. Но она видела, что он смотрит в их сторону, смотрит на нее и кузину.
Он явно пребывал в нерешительности, взгляд его выражал вопрос.
Но, должно быть, увидев встречный взгляд Джули, приободрился, потому что поведение его неожиданно изменилось, он подошел к молодым леди и поклонился им.
Они ответили на его приветствие, может быть, более сердечно, чем он ожидал.
У обеих все еще ни одного приглашения. Кого ему пригласить? Он знал, кого пригласил бы по своему выбору, но возникает вопрос об этикете.
Как оказалось, выбора у него не было.
– Джули, моя дорогая, – сказала миссис Гирдвуд, представляя очень модно одетого индивида, которого только что подвел к ней один из распорядителей. – Надеюсь, ты никому еще не обещала кадриль. Я пообещала, что ты будешь танцевать с этим джентльменом. Мистер Смитсон – моя дочь.
Джули взглянула на мистера Смитсона; взгляд ее говорил о желании, чтобы он оказался далеко отсюда.
Но она еще не была приглашена и потому вынуждена согласиться.
Как только мистер Смитсон отошел, Мейнард поторопился пригласить Корнелию и повел ее, чтобы образовать «противоположную пару».
Внешне удовлетворенная таким распределением, миссис Гирдвуд вернулась на свое место.
Но ее удовлетворение было недолгим. Не успела она коснуться подушки сидения, как увидела направляющегося к ней джентльмена, выдающейся наружности, в желтых перчатках. Это был его светлость инкогнито.
Миссис Гирдвуд попыталась вскочить, потом посмотрела туда, где образовался квадрат с участием ее девушек. Смотрела она в отчаянии. Слишком поздно. Кадриль уже началась. Мистер Смитсон с ее дочерью делал фигуры «направо и налево». Проклятый мистер Смитсон!
– Ах, мадам. Еще уаз добуый день! Бал начался, как я вижу; и я остался без кадйили.
– Это правда, мистер Свинтон; вы немного опоздали, сэр.
– Какой удау! Навейно, молодые леди пйиглашены?
– Да. Они танцуют вон там.
Миссис Гирдвуд показала. Приложив к глазу лорнет, мистер Свинтон осмотрел зал. Взгляд его блуждал в поисках дочери миссис Гирдвуд. О племяннице он не думал. И взгляд его был больше устремлен на партнера Джули, чем на нее самое.
Единственного взгляда хватило, чтобы успокоиться. С мистером Смитсоном можно не считаться.
– Надеюсь, мадам, – сказал он, поворчиваясь к матери, – надеюсь, мисс Гийдвуд не заполнила всю свою кауточку на вечеу?
– Конечно, нет, сэр!
– Может быть, следующий – кажется, по пуогуамме это вальс – может, я смогу танцевать с ней? Могу я попуосить вас вмешаться в мою пользу; конечно, если нет пйедыдущей договойенности.
– Я знаю, что ее нет. Могу пообещать вам это, сэр; моя дочь, вне всякого сомнения, будет счастлива танцевать с вами.
– Спасибо, мадам! Тысячу буагодауностей!
Решив благополучно этот вопрос, дружелюбный вельможа продолжал оживленно разговаривать с вдовой розничного торговца, как будто они были равными по положению.
Миссис Гирдвуд была от него в восторге. Насколько первосходит этот подлинный отпрыск аристократов Британии выскочек из Нью‑Йорка и Бостона! Ни Старый доминион (Прозвище штата Вирджиния, – Прим. перев.), ни Южная Каролина не могут породит такого очаровательного человека! Какая редкая удача – эта счастливая встреча с ним! Благословен будь этот «глупый Фуэнк», как назвал его светлость своего маленького лакея.
Фрэнк заслужил подарок, и миссис Гирдвуд решила, что когда‑нибудь он его получит.
Занят ли у Джули следующий танец? Конечно, нет! И следующий за ним тоже, и еще, и еще. Она будет танцевать с ним весь вечер, если он пожелает. И как хотелось бы миссис Гирдвуд, чтобы ее освободили от обещания, чтобы весь Ньюпорт узнал, что мистер Свинтон – лорд!
Таковы были мысли миссис Гирдвуд; конечно, она не высказывала их вслух.
В кадрили возможности для визави незначительные. Но Мейнард улучшил их, пригласив мисс Гирдвуд на вальс. Договорившись об этом, они расстались.
Менеее чем через десять минут в зале можно было увидеть группу из двух леди и двух джентльменов, решавших какой‑то неприятный вопрос. Короче говоря, возникла сцена.
Леди были миссис Гирдвуд и ее дочь, джентльмены – мистеры Мейнард и Свинтон.
Они сошлись только что; джентльмены не поклонились друг другу и никак не приветствовали, но обменялись взглядами, свидетельствовавшими, что они друг друга узнали. Этот взгляд явно говорил о старинной взаимной неприязни.
В суматохе момента миссис Гирдвуд этого не заметила. Зато заметила дочь.
Что между ними произошло?
Разговор объяснит это.
– Джули, моя дорогая, – заговорила миссис Гирдвуд, – я записала тебя на первый вальс. Ты будешь танцевать с мистером Свинтоном. Мистер Свинтон – моя дочь.
Представление только закончилось, как подошел Мейнард, чтобы воспользоваться обещанием девушки, и стал четвертым участником сцены.
Враждебный взгляд, которым обменялись джентльмены, длился всего секунду; затем молодой офицер повернулся к мисс Гирдвуд и предложил ей руку.
Послушная властной матери, девушка колебалась.
– Простите мою дочь, сэр, – сказала миссис Гирдвуд, – но она уже занята.
– Правда? – удивленно воскликнул бывший капитан и в поисках объяснения повернулся к дочери.
– Мне кажется, нет, мама? – нерешительно сказала Джули.
– Конечно, да, дитя мое! Ты знаешь, я пообещала мистеру Свинтону это еще до начала бала. Как неловко получилось. Надеюсь, сэр, вы ее извините?
Последние слова были адресованы Мейнарду.
Он снова посмотрел на Джули. Она по‑прежнему колебалась. Но вид ее словно говорил: «Простите меня».
Истолковав это так, Мейнард сказал:
– Если таково желание мисс Гирдвуд, я освобождаю ее от обещания.
И снова посмотрел ей в лицо, ожидая ответа.
Ответа не было!
Молчание – знак согласия. Мейнард вспомнил эту старинную пословицу. Поклонившись всем троим одновременно, он повернулся и исчез среди танцующих.
Через шесть секунд Джули уже кружилась в танце, ее раскрасневшаяся щека лежала на плече человека, которого никто не знал, но танцевальным искусством которого все восхищались.
– Кто это незнакомец? – спрашивали все. Это произносили даже Дж., Л. и Б.
Миссис Гирдвуд заплатила бы тысячу долларов, чтобы иметь право удовлетворить их любопытство. Чтобы все позавидовали ее дочери, которая танцует с лордом!
Глава XI
Эмоции в бальном зале
Вдобавок к стойке, за которой решаются дела с администрацией отеля и где платят по счетам, в Оушн Хаус есть еще одна, предназначенная исключительно для выпивки.
Это уютное укромное помещение, частично подземное; туда спускаются по лестнице только поклонники Вакха.
О его существовании мало кому известно, кроме узкого круга посетителей.
Здесь, в подвале, разговор джентльменов, разогретых выпивкой, может приобретать грубые и резкие формы без опасности, что его услышат нежные уши прекрасных сильфид, скользящих по коридорам вверху.
Так и должно быть; так подобает высококлассному заведению, каким, несомненно, является Оушн Хаус; все здесь приспособлено к аскетической атмосфере Новой Англии.
Пуритане предпочитают выпивать «втихомолку».
В вечера балов этот бар находится под особым присмотром – не только со стороны охраны отеля, но и из других отелей и «коттеджей».
Терпсихора всегда испытывает жажду – она одна их поклонниц Вакха; танцы обычно посылают толпы поклоняющихся в это святилище веселого бога.
В Оушн Хаус в вечера балов можно заказать вино и наверху – это обычно шампанское и другие легкие вина со льдом; но только внизу можно выпивать, покуривая сигару.
По этой причине многие танцоры в перерывах спускались по лестнице, верущей в бар для выпивки.
Среди них был и расстроенный Мейнард.
– Смэш (Спиртной напиток с сахаром, мятой и льдом. – Прим. перев.) на бренди! – заказал он, останавливаясь у стойки.
– Из всех людей – Дик Свинтон! – рассуждал он про себя в ожидании выпивки. – Значит, правда, что его выгнали из гвардии. Вполне заслуженно, я этого и ожидал. Проклятый бездельник! Интересно, что привело его сюда. Игра в карты, наверно: охотится на богатых американских голубей! Ему явно покровительствует мамаша Гирдвуд, а он нацелился на дочь. Как он сумел представиться им? Бьюсь об заклад, они не очень много о нем знают.
– Смэш на бренди, мистер!
– Что ж, – продолжал Мейнард, успокаиваясь под действием ледяного напитка и наркотического запаха мяты. – Это не мое дело. И после происшедшего я вообще не собираюсь вмешиваться. Могут иметь его по любой цене. Весь риск на покупателе. Мне не следует винить его в этой маленькой неприятности, хотя я заплатил бы двадцать долларов, чтобы иметь возможность щелкнуть его по носу!
Капитан Мейнард не был неуживчивым человеком. Мысли его объясняются пережитым унижением.
– Должно быть, дело рук матушки, которая в качестве зятя предпочла мне мистера Свинтона. Ха‑ха‑ха! Если бы только она знала его, как знаю я!
Еще одна порция выпивки.
– Но девушка вынуждена была согласиться. Очевидно. Иначе почему она так колебалась? Проклятый Дик Свинтон! Дьявол!
Третья порция смэша на бренди.
– К дьяволу! Нельзя сдаваться! Если я не вернусь в бальный зал, они решат, что я сдался. А что мне там делать? Я не знаю ни одной женщины во всем зале; а если буду бродить одиноко, как потерянный дух, они смогут смеяться надо мной. Неблагодарные! Ну, может, не следует быть таким строгим к маленькой блондинке. Может, потанцевать с ней? Но нет! Я больше не подойду к ним. Нужно, чтобы распорядитель подыскал мне партнершу.
Он снова поднес стакан к губам и осушил его.
Потом поднялся по леснице в зал.
Вмешательство джентльмена с розеткой оказалось удачным. Мейнард встретил распорядителя, которому его имя оказалось знакомо, и с его помощью отыскал достаточное количество партнерш.
Он танцевал все танцы: вальс, кадриль, польку и шотландский, и партнерши его были из числа самых красивых.
В таком обществе он мог бы забыть о Джули Гирдвуд.
Однако он ее не забыл.
Странно, но она продолжала привлекать его! Были другие девушки не хуже ее, может, даже красивее; но в калейдоскопе сверкающих танцев он всюду искал взглядом женщину, которая принесла ему одно раздражение. Он видел,что она танцует с человеком, которого он презирает, танцует весь вечер напролет. Все это видят, и все восхищаются этой парой.
Мейнард раздраженно следил за этой прекрасной женщиной; но особую горечь доставляло ему зрелище того, как она, положив голову на плечо Свинтона, слушает его речи, когда они кружатся в танце.
Снова в голову ему пришла мысль: «Я заплатил бы двадцать долларов, чтобы щелкнуть его по носу!»
Он не знал, что такая возможность совсем близко, искать ее не нужно, и обойдется она дешевле.
Может, он бы стал искать такую возможность, если бы не происшествие, слегка успокоившее его.
Он стоял у самого выхода. Гирдвуды выходили из зала, Джули шла под руку со Свинтоном. Подойдя к тому месту, где стоял Мейнард, она посмотрела на него. Он попытался понять смысл ее взгляда. Презрение? Или нежность?
Определить он не мог. Джули Гирдвуд прекрасно владела собой.
Неожиданно она выпустила руку партнера и задержалась, а он вместе с остальными прошел вперед. Слегка повернувшись, так чтобы оказаться ближе к Мейнарду, девушка полушепотом сказала:
– Вы плохо поступили, покинув нас!
– Правда?
– Вам нужно было бы вернуться за объяснением, – укоризненно добавила она. – Я не могла поступить иначе.
И прежде чем он смог ответить, она исчезла; но ее укоризненный тон обрадовал Мейнарда.
– Странная девушка, – говорил он про себя. – Очень оригинально! Может, не такая уж она неблагодарная. Вероятно, все дело в матери.
Глава XII
После бала
Бал почти закончился; уставшие раскрасневшиеся танцующие расходились. Красавицы уже ушли, и среди них Джули Гирдвуд. Только те женщины, которые не пользовались успехом, относительно свежие продолжали сидеть у стен. Для них наступило время развлечений: именно они танцуют «всю ночь напролет до самого утра».
После ухода мисс Гирдвуд у Мейнарда не было причин оставаться. Только она удерживала его здесь. Но теперь, когда его волнуют противоречивые чувства, вряд ли он сможет уснуть; и вот он решил, прежде чем ложиться, еще раз принести жертву в святилище Вакха.
С этим намерением он спустился по лестнице в подвальный салун.
Здесь уже находилось много джентльменов, как и он, пришедших после танцев.
Они стояли группками, пили, курили, разговаривали.
Не обращая ни на кого внимания, Мейнард подошел к стойке и сделал заказ – на этот раз просто бренди с водой.
В ожидании выпивки его внимание привлек чей‑то голос. Разговаривали три человека, которые, как и он, стояли у стойки со стаканами в руках.
Говорящий стоял спиной к нему, но по хорошо видным бакенбардам Мейнард сразу узнал Свинтона.
Собеседников он тоже знал: это были те самые люди в лодке, собаку которых он спугнул выстрелом.
Очевидно, для мистера Свинтона это недавние знакомые: познакомился он с ними на балу; и относились они к нему так, словно тоже считали его лордом.
Он разговаривал с ними с тем странным акцентом, который приписывают английским аристократам, хотя на самом деле это изобретение карикатуристов, пародистов и тех представителей богемы, которые видели «милорда» только в своем воображении.
Мейнарду это показалось немного странным. Но прошло несколько лет с тех пор, как он в последний раз видел этого человека; а время производит очень странные перемены; стиль речи мистера Свинтона, наверно, не исключение.
Судя по тому, как эти трое разговаривали, они уже какое‑то время провели у стойки. И настолько опьянели, что не заметили подошедшего Мейнарда.
Он не стал бы обращать на них внимание, если бы не услышал слова, относившиеся явно к нему самому.
– Кстати, сэр, – сказал один из собеседников, обращаясь к Свинтону, – если это не покажется слишком смелым, могу я попросить вас объяснить небольшое происшествие в бальном зале?
– А… о каком пуоисшествии вы говойите, мистеу Лукас?
– Довольно странное – перед первым вальсом. Черноволосая девушка с бриллиантовой диадемой, та самая, с которой вы танцевали весь вечер, – мне кажется, ее зовут мисс Гирдвуд. И тип с усами и эспаньолкой. Старая леди тоже, кажется, принимала в этом участие. Мы с другом случайно стояли поблизости и видели, что между вами произошло что‑то вроде сцены. В чем дело?
– Сцена… О, да, да… Этот джентльмен хотел потанцевать с божественной куасавицей, но леди пйедпочла вашего покоуного слугу. Вот и все, джентльмены, увейяю вас.
– Нам показалось, что между вами возникло маленькое напряжение. Нам так показалось.
– Но не мне. Кажется, пуозошло небольшое недоуазумение между ним и молодой леди. Он говойил, что следующий танец за ним, но его не оказалось в кауочке леди. Я ничего общего не имел с этим джентльменом, даже не уазговайивал с ним.
– Но вы посмотрели на него, а он на вас. Мне показалось, что вы собираетесь решить этот вопрос между собой – потом.
– А… нет, он для этого меня достаточно знает.
– Значит, вы с ним были знакомы?
– Немного, очень немного – и очень давно.
– Может быть, в вашей стране? Он кажется англичанином.
– Нет, нисколько. Он пуоклятый ийландец.
Уши Мейнарда к этому времени покраснели.
– А кем он был в вашей стране? – спросил младший из новых знакомых мистера Свинтона, который был таким же любопытным, как старший.
– Кем он был? Да никем, никем.
– Никакого занятия, профессии?
– А, да. Когда я его знал, он был лейтенантом в пехотной части. Ну, конечно, не в лучшей из частей. Мы такого к себе никогда не пйиняли бы.
У Мейнарда начали дергаться пальцы.
– Конечно, нет, – продолжал «вельможа». – Я имею честь, господа, пйинадлежать к гваудии – конной гваудии ее величества!
– Он служил в нашей армии, участвовал в мексиканской кампании. Не знаете, почему он ушел со службы в английской армии?
– Ну, джентльмены, я не хотел бы уаспуостуаняться на такие темы. Я обычно бываю очень остоуожен, понимаете?
– Конечно, вы совершенно правы, – согласился спрашивавший. – Мне только показалось странным, что офицер вашей армии оставил службу и принял должность в нашей.
– Если бы я знал что‑нибудь похвальное об этом джентльмене, – продолжал Свинтон, – я бы, конечно, с уадостью уассказал. К несчастью, я не знаю. Совсем напуотив!
Мышцы Мейнарда, особенно на правой руке, свело болезненной судорогой. Нужно еще совсем немного, чтобы он вмешался в разговор. Достаточно еще одного замечания – и, к несчастью для себя, мистер Свинтон его сделал.
– Пуавда в том, джентльмены, – продолжал он, по‑видимому, под влиянием выпивки лишившись обычной осторожности, – что лейтенант Мейнауд – капитан Мейнауд, как, я слышал, он тепей себя называет, – бы изгнан со службы в английской армии. Таковы слухи, хотя я не стал бы за них уучаться.
– Это ложь! – воскликнул Мейнард, неожиданно срывая с руки кожаную перчатку и с размаху ударяя ею по лицу Свинтона. – Ложь, Дик Свинтон! И если вы не виноваты в ее рождении, то ответите за распространение. Таких слухов никогда не было, и вы отлично это знаете, негодяй!
Щеки Свинтона побелели, но это была бледность страха, а не гнева.
– А… вы здесь, Мейнауд! Ну… я ведь сказал… я сказал, что это не пуавда! А вы называете меня негодяем! И вы удайили меня пеучаткой!
– Готов повторить и слово и удар. И плюну вам в лицо, если вы не возьмете свои слова назад!
– Взять назад?
– Ну, достаточно! Даю вам возможность подумать. Мой номер 209, на четвертом этаже. Надеюсь, вы найдете друга, который согласится подняться ко мне. Моя карточка, сэр!
Дрожащими пальцами Свинтон взял предложенную карточку и отдал взамен свою. Бросив презрительный взгляд на него и его собеседников, Мейнард повернулся к стойке, хладнокровно закончил свою порцию и, не говоря ни слова, поднялся по лестнице.
– Вы с ним встретитесь? – спросил старший из собутыльников Свинтона; впрочем, ввиду происшедшего вопрос мог показаться оскорбительным.
– О… конечно, конечно, – ответил гвардеец конной гвардии ее величества, не замечая нотки грубости. – Как однако неловко! – задумчиво продолжал он. – Я здесь чужой… у меня нет ни одного дууга…
– О, в этом не будет никаких затруднений, – прервал его Лукас, владелец ньюфаундленда. – Я с удовольствием буду вашим секундантом.
Человек, предложивший свои услуги, был самым отъявленным трусом; во всем отеле не найти второго такого, включая самого Свинтона. У него были причины участвовать в дуэли с капитаном Мейнардом; но гораздо безопасней выступать в роли секунданта; и никто не понимал этого лучше, чем Луис Лукас.
Не впервые будет он выступать в таком качестве. Дважды играл он подобную роль и потому пользовался некоторой известностью, которую по ошибке смешивали с храбростью. На самом деле он был настоящим трусом; хотя воспоминание о предыдущей встрече с капитаном Мейнардом вызывало у него злость, он ничего не предпринял. Сссора Мейнарда со Свинтоном давала возможность отомстить и одновременно оставаться в безопасности.
– Либо я, либо этот мой друг, – добавил Лукас.
– С удовольствием, – подтвердил тот.
– Спасибо, джентльмены; буагодайю вас обоих! Вы чйезвычайно добуы! Но, – продолжал неуверенно Свинтон, – мне неловко пользоваться вашей помощью в этой непйиятности. У меня есть несколько стауых товайищей в Канаде, они там служат со своими частями. Я им телегуафиуую. А этот тип подождет. Давайте оставим эту тему и еще выпьем.
Все это было сказало с внешним хладнокровием. Но на самом деле Свинтон пытался выиграть время и разработать какой‑нибудь план, который помог бы ему не вызывать Мейнарда.
Если немного выждать, это может получиться; но если дело перейдет в чужие руки, у него не будет выхода – только драться.
Такие мысли быстро мелькали в сознании мистера Свинтона, пока готовилась свежая выпивка.
И когда стакан коснулся его губ, они были сухими и побелевшими; а в последующем разговоре мистер Свинтон участвовал с отсутствующим видом, который говорил о серьезной тревоге.
Только очень много выпив, он вернул себе видимость храбрости; но час спустя, когда он, спотыкаясь, поднимался к себе по лестнице, даже пары алкоголя не могли затмить воспоминание о встрече с «пуоклятым ийландцем»!
Оказавшись у себя в номере, он отбросил всякое сходство с вельможей. И отказался от речи с акцентом. Теперь говорил он как простой человек, к тому же пьяный. Речь его была адресована лакею, который не спал в ожидании хоязина.
Считалось, что слуга спит в маленькой прихожей. Последовавший диалог можно было бы назвать конфиденциальным. И случайно услышавший его человек очень удивился бы.
– Ты оставил меня на всю ночь! – хозяйским тоном сказал лакей.
– Ти … ик … ты говоришь правду, Фрэнк. Ночь… не очень хорошая. Напротив – отвратительная ночь!
– О чем ты, пьяница?
– О чем? О чем… О том, что игра кончена! Черт побери! Какой был отличный шанс! Никогда такого не было. Миллион долларов! И все погибло – из‑за этого проклятого типа!
– Какого типа?
– Я его встретил там… внизу… на балу. Давай еще выпьем! Выпьем… и еще…
– Нельзя ли немного пояснее? В чем дело?
– В чем дело? В чем?.. Ик… В нем!
– В ком в нем?
– В ком… в ком… в Мейнарде! Ты ведь знаешь Мейнарда? Он служил в тридцатой… в тридцатой… Не помню номер его части. Неважно. Он здесь… этот проклятый щенок!
– Мейнард здесь! – воскликнул лакей тоном, очень необычным для слуги.
– Конечно! Верно, как день, говорю тебе! И готов все испортить, посмеяться надо мной!
– Ты уверен, что это он?
– Уверен…уверен… Еще бы! Он мне дал хорошее основание поверить… будь он проклят!
– Ты говорил с ним?
– Да… да.
– Что он тебе сказал?
– Не очень много – не очень. Дело в том… что он сделал.
– Что?
– Дьявольски много… да… да… Ну, неважно. Пошли спать, Фрэнк. Расскажу утром. Игра окончена. Клянусь… Юпитером!
И неспособный дальше продолжать разговор, тем более раздеться, мистер Свинтон упал на кровать; и почти сразу же захрапел.
Может показаться странным, но лакей лег с ним рядом.
Однако его поведение не покажется странным, если знать, что на самом деле это его жена.
Дружелюбная «Фэн» свернулась рядом со своим пьяным мужем.
Глава XIII
Вызов вызвавшему
– По правде сказать, я сделал большую глупость, – размышлял молодой ирландец, заходя в спальню и садясь в кресло. – Но по‑другому поступить было нельзя. Такие разговоры, даже если они исходят от Дика Свинтона, окажут мне здесь плохую услугу. Конечно, здесь его не знают; и он как будто выдает себя за важного человека; несомненно, охотится за каким‑нибудь голубем, как те, что внизу.
– Очень вероятно, нечто подобное он говорил и матушке – или самим девушкам? Может, именно поэтому они обошлись со мной так невежливо. Ну, что ж, сейчас я его прижал и заставлю пожалеть о неосторожных словах. Изгнан из английской армии! Лживый пес, сказавший это! Только додуматься до такого! И судя по тому, что я слышал, это как раз его история. Должно быть, отсюда и взял. Не верю, что он еще служит в гвардии: что бы он в таком случае здесь делал? Гвардейцы не покидают Лондон без очень серьезных причин. Готов поклясться, что его самого выгнали. Когда я в последний раз о нем слышал, он был на самом краю этого.
– Он, конечно, будет драться? Не стал бы, если бы смог увернуться; я его слишком хорошо знаю. Но ему не дам возможности выкрутиться. Перчаткой по лицу, не говоря уже об угрозе плюнуть в лицо – и два дестяка джентльменов, присутствующих при этом и все слышавших! Будь он в десять раз больший трус, он не посмеет уклониться.
– Конечно, он меня вызовет; где же мне отыскать секунданта? Трое или четверо, с которыми я здесь бегло познакомился, не подходят. К тому же они могут не захотеть помочь мне после столь краткого знакомства.
– Что же мне делать? Телеграфировать графу? – После некоторого перерыва Мейнадр продолжал рассуждать про себя. – Я знаю, что граф в Нью‑Йорке; и знаю, что он немедленно придет мне на помощь. Сейчас, когда мексиканская война кончилась, он с радостью ухватится за такое дело. Ведь ему пришлось вложить в ножны свою саблю революционера. Входите! Кто может стучать в дверь джентльмена в такой неподходящий час?
Еще не было пяти утра. Снаружи слышался стук карет гостей бала, которые держались до самого конца.
– Не может же это быть посыльный Свинтона? Входите!
Дверь открылась, и показался ночной портье.
– В чем дело?
– К вам джентльмен, сэр.
– Пригласите его!
– Он сказал мне, сэр, что приносит вам извинения за то, что побеспокоил в такой неурочный час. Но у него очень срочное дело.
– Вздор! Зачем ему об этом говорить? – Должно быть, друг мистера Свинтона более деликатный джентльмен, чем тот, кто его послал.
Последнее было произнесено про себя и не предназначалось портье.
– Он сказал, сэр, – продолжал тот, – что прибыл с пароходом…
– С пароходом?
– Да, сэр, с нью‑йоркским. Он только что причалил.
– Да, да. Я слышал свисток. И что же?
– Что он прибыл с пароходом и подумал… подумал…
– Оставьте, любезный: не нужно пересказывать мне его мысли. Где он? Проводите его сюда, и пусть говорит сам.
– Из Нью‑Йорка? – продолжал Мейнард после выхода портье. – Кто бы это мог быть? И какое важное дело могло заставить разбудить человека в половине пятого утра – предположим, я бы спал, чего, к счастью, нет. Неужели Имперский город в огне, а Фернандо Вуд (Много лет в середине 19 века был мэром Нью‑Йорка. Имперский город – одно из прозвищ Нью‑Йорка. – Прим. перев.), как второй Нерон, радостно играет на скрипке, глядя на его руны? А! Роузвельдт!
– Мейнард!
Тон восклицаний свидетельствал о неожиданности встречи и о том, что эти два человека давно не виделись. За возгласами последовало взаимное объятие. Дружба их была такова, что не удовлятворялась простым рукопожатием. Соратники и друзья, они не раз стояли рядом под смертельным огнем на поле битвы. Шаг за шагом поднимались по тяжелым склонам Чапультепека (Древний город в Мексике, возле которого состоялось решающее сражение американо‑мексиканской войны 1846‑48 годов. – Прим. перев.) перед лицом гаубиц с их смертоносным рычанием, бок о бок упали на вершине контрэскарпа, и кровь их смешивалась, стекая вниз.
С тех пор они друг друга не видели. Неудивительно, что встретились с чувствами, которые соответствовали прожитому вместе.
Прошло несколько минут, прежде чем они могли начать связно разговаривать. До этого они только обменивались восклицаниями. Первым успокоился Мейнард.
– Благослови вас Бог, мой дорогой граф! – сказал он. – Мой великий учитель в искусстве войны! Как я рад снова вас видеть!
– Не больше, чем я вас, cher camarade (Дорогой товарищ, фр. – Прим. перев.)!
– Но почему вы здесь? Я вас не ждал; хотя, как ни странно, только что о вас думал!
– Я здесь, чтобы повидаться с вами – именно с вами!
– А! А в чем дело, дорогой Роузвельдт?
– Вы сказали, что я обучил вас искусству войны. Пусть будет так. Но ученик превзошел учителя, намного превзошел его в славе. Поэтому я здесь.
– Объяснитесь, граф!
– Прочтите, Это сбережет нам время. Видите, адресовано вам.
Мейнард взял протянутое ему запечатанное письмо. На нем было написано:
Капитану Мейнарду
Распечатав конверт, он прочел:
«Комитет немецких беженцев в Нью‑Йорке в свете последних новостей из Европы надеется, что свобода еще не окончательно истреблена на нашей древней родине. Снова делается попытка восстановить ее, и мы намерены принять участие в том, что происходит в Бадене и в Палатинейте (Группа замков, принадлежавших императорам Священной Германской империи; главный из них находился на Рейне. – Прим. перев .).На нас большое впечатление произвела храбрость, проявленная вам в последней мексиканской войне, ваша забота о тех соотечествениках, которые служили под вашим началом, но особенно ваша всем известная преданность делу свободы. Поэтому мы единодушно решили предложить вам руководство нашим предприятием. Мы понимаем, какие вас ожидают опасности, и знаем, с каким мужеством вы их встречаете. Мы не можем пообещать вам другой награды, кроме славы и благодарности народа. Согласны ли вы, сэр, принять наше предложение?»
Письмо кончалось полудесятком подписей, на которые Мейнард только бегло взглянул. Он знал этих людей и слышал об их движении.
– Согласен, – сказал он, задумавшись всего на несколько секунд. – Передайте мой ответ комитету.
– Передать ответ? Мой дорогой Мейнард, я приехал, чтобы увезти вас с собой.
– Я должен ехать сам?
– И сегодня же. Восстание в Бадене началось, и вы знаете, что революционеры не станут никого ждать. Дорог каждый час. Нас ждут со следующим пароходом. Надеюсь, вам ничего не мешает? Что? Что‑то есть?
– Да. Есть одно щекотливое дело.
– Не женщина? Нет, нет! Вы для этого слишком солдат!
– Нет, не женщина.
На лице Мейнарда появилось странное выражение, словно он скрывает правду.
– Нет, нет! – продолжал он с принужденной улыбкой. – Не женщина. Всего лишь мужчина, вернее, существо с внешностью мужчины.
– Объяснитесь, капитан. Кто или что это?
– Ну, дело простое. Час назад я ударил этого типа по лицу.
– Ха!
– Сегодня был бал – здесь, в отеле.
– Знаю. Я встретил уходящих с него. Ну и что?
– Была на нем молодая леди…
– И об этом можно было догадаться. Кто слышал о ссоре, за которой не стояла бы женщина, молодая или старая? Но простите за то, что прерываю вас.
– В конце концов, – продолжал Мейнард, по‑видимому, меняя тактику, – мне можно не рассказывать вам об этой леди. Она почти не имеет отношения к делу. Все произошло в баре после окончания бала, когда она уже была в постели, я думаю.
– Пусть она там остается и спит.
– Я пошел в бар, чтобы выпить, и стоял у стойки, когда услышал, что упоминается мое имя. Три человека стояли недалеко от меня и, как я вскоре понял, действительно говорили обо мне. Они немало выпили и меня не видели.
– Одного из этих троих я знал в Англии, кгда мы вместе были на британской службе.
– Остальных двоих – я думаю, они американцы – я впервые случайно встретил несколько дней назад. У меня тогда с ними была легкая стычка, но нет необходимости рассказывать вам о ней. Хотя я тогда почти ожидал вызова. Однако вызова не было: можете представить себе, что это за люди.
– Говорил мой бывший сослуживец по английской армии; он слишком вольно рассказывал о моей карьере в ответ на вопросы тех двоих.
– Что же он им сказал?
– Множество лживых выдумок; и хуже всего то, что меня будто бы выгнали с английской службы! Конечно, больше он ничего не сказал. После этого…
– После этого вы пинками вытолкали его из бара. Я прямо вижу, как вы занимаетесь этим легким упражнением.
– Я был не так груб. Только ударил его по лицу перчаткой и протянул свою карточку.
– По правде сказать, когда сообщали о вашем приходе, я подумал, что это его друг, а не мой; хотя, зная этого человека, я очень удивился тому, что он так быстро прислал своего секунданта.
– Я рад, что вы приехали, граф. Передо мной была дьяволская дилемма: у меня здесь нет ни одного знакомого, который мог бы быть моим секундантом. Я ведь могу рассчитывать на вас?
– О, конечно, – ответил граф с такой небрежностью, словно его попросили о сигаре. – Но нельзя ли избежать этой встречи? – добавил он.
Вопрос был продиктован совсем не трусостью. Достаточно одного взгляда на графа Роузвельдта, чтобы убедиться в этом.
Сорока лет от роду, с усами и бакенбардами, в которых уже мелькает серо‑стальная седина, с истинно воинской выправкой, он производил впечатление человека, имеющего большой опыт участия в дуэлях. В то же время в нем не чувствовалось ни грубости, ни напускной бравады. Напротив, лицо у него было мягкое и спокойное, только изредка выражение его становилось строгим.
Одна из таких перемен произошла, когда Мейнард коротко ответил:
– Нет.
– Sacre (Дьявольщина, фр. – Прим. перев.)! – со свистом произнес граф французское проклятие. – Как неловко! Только подумать: свобода всей Европы зависит от такой ничтожной помехи! Недаром сказано, что женщина – проклятие человечества!
– Как вы думаете, – продолжал он после этого своего негалантного замечания, – когда он пришлет вызов?
– Понятия не имею. Наверно, в течение дня. Насколько могу себе представить, никаких причин для откладывания нет. Бог видит, мы совсем близко друг от друга: оба остановились в одном отеле.
– Вызов в течение дня. Стрельба или какое там еще оружие – завтра утром. Железной дороги отсюда нет, а пароход только раз в сутки. Отходит из Ньюпорта в семь вечера. Потеряны по крайней мере двадцать четыре часа! Sac‑r‑re!
Вычислениея свои он произносил вслух; делая их, граф Роузвельдт рвал свои пышные усы и смотрел на какой‑то воображемый предмет у себя в ногах.
Мейна<