Все продолжилось. Я была слишком слаба, чтобы отказываться от Ирвинга, в той манере, в какой я его получала. Моя жизнь превратилась в отсчитывание минут, когда я снова смогу прикоснуться к нему. Я с тоской наблюдала за ним, когда мы бывали в одной компании, и потом уже с остервенением затаскивала его в свою комнату. Ирвинг не то, чтобы сопротивлялся, но его удивляли мои выпады, которые со временем сменивались на полное отчуждение от него. Так прошел месяц. Я бывала или слишком страстной или слишком пассивной. В моем поведении не было одной четкой линии, все менялось, как и мое настроение.
Школа, это было то место, где я часто могла побыть рядом с Ирвингом без чьей-либо компании и, тем более, без нашей близости. От того я стала ждать наших совместных уроков с большей радостью чем раньше, даже не смотря на то, что мы часто ссорились. Когда нам давали какой-нибудь проект, Ирвинг тут же тянул главенство на себя. Я отбивала это право как могла, зная, что его это будет раздражать, это будет вызывать чувства. Других я от него и не ожидала. Как это тяжко, знать, что я нравлюсь ему, не быть вместе и не понимать, почему все так. Но я никогда не спрашивала. Никогда.
Наконец, пришло время, когда все проекты были сделаны, так как на них нам выделили несколько месяцев, и сегодня начинались занятия, на которых мы будем их защищать. Раньше мне не удавалось удачно работать с Ирвингом в паре, но теперь стало легче. Ирвинг сегодня был иным. Не знаю, в чем это отображалось, но я чувствовала, что сегодня он ко мне явно добрее. Может, он начал чувствовать мою встревоженность.
Я не любила выступать на публике и потому с удовольствием оставила себе должность ассистента. Ирвинг был защитником проекта. Он же настоял, чтобы мы были первыми. Когда мы вышли к доске, мои ноги подгибались, руки тряслись, и я едва могла выдавить из себя улыбку. Наши одноклассники так же испугано и, в то же время, ободряюще улыбались. Вместо вступления Ирвинг стал цитировать стих.
|
|
Ворон
Погруженный в скорбь немую
и усталый, в ночь глухую,
Раз, когда поник в дремоте
я над книгой одного
Из забытых миром знаний,
книгой полной обаяний, -
Стук донесся, стук нежданный
в двери дома моего:
"Это путник постучался
в двери дома моего,
Только путник -
больше ничего".
В декабре - я помню - было
это полночью унылой.
В очаге под пеплом угли
разгорались иногда.
Груды книг не утоляли
ни на миг моей печали -
Об утраченной Леноре,
той, чье имя навсегда -
В сонме ангелов - Ленора,
той, чье имя навсегда
В этом мире стерлось -
без следа.
От дыханья ночи бурной
занавески шелк пурпурный
Шелестел, и непонятный
страх рождался от всего.
Думал, сердце успокою,
все еще твердил порою:
"Это гость стучится робко
в двери дома моего,
Запоздалый гость стучится
в двери дома моего,
Только гость -
и больше ничего!" …
(1890) Переводчик неизвестен
- Итак, как нам известно, Ворон был написан один раз, но во многих странах мира, его переводили разные писатели.
Затем Ирвинг цитировал строки Ворона на французском и испанском, даже на итальянском. Он знал эти языки, потому что ему приходилось жить в разных странах мира. Я знала о том, что его детство было кочевым. Он никогда не жил с родителями на одном и том же месте подолгу. Тут я заметила, что он очень быстро нашел себе друзей, но, насколько знала, особо близких отношений у него ни с кем не было. Словно хамелеон, он мог стать своим среди чужих. Я, как и остальные, слушала его голос, не вслушиваясь в слова, и понимала, что сама персона Ирвинга занимательнее, чем стих поэта. Он пленял нас всех, и не удивительно, что я тонула в нем и в том, кем он являлся. Но для всех Ирвинг был не просто любимчиком и отличником, он был душой компании. Неужели это, правда, что только мне он открывал все, что было у него на душе. Даже теперь Ирвинг редко улыбался мне. Всем остальным, пожалуйста – улыбнуться для кого-то другого у него прекрасно выходило. Стоило нам оказаться рядом, Ирвинг словно снимал улыбку, и его раздражение выходило наружу, обрушиваясь на меня. Как и страсть, негодование, злость. Я получала весь этот букет негатива, думая раньше о том, как я несчастна из-за этого. Но почему я раньше не подумала о том, что со мной он никогда не притворялся?
|
|
И все же, я устала быть эдакой подушкой для его эмоций, которые он скрывал в себе. Если бы Ирвинг хотя бы говорил со мной, мне было бы легче. Но я жила на грани своих чувств и того, что скоро они грозили прорваться. Как никогда, я была близка к тому, чтобы порвать с ним все наши непонятные отношения. Конечно же, он должен был это чувствовать. Я хотела бы, чтобы он это чувствовал. Я просто устала ждать. И все изменилось, потому что однажды он пришел в мою комнату и был нежен, был кем-то таким, в кого легко влюбиться. Я хотела бы видеть того Ирвинга, быть с ним, и перестать быть тайной его страстью, с которой он не хочет быть рядом.
|
|
Я до того устала, что, наконец, решила порвать отношения с Лукасом, и не начинать их с другими. Мне хотелось нормальных отношений, но нужно дать отдохнуть своему сердцу и измотанному организму от Ирвинга.
Вечером я хотела поговорить и с тем и с другим. Лукас, меня мало заботил, я просто надеялась избавиться от его навязчивого, в последнее время, поведения. А вот разговор с Ирвингом меня пугал, больше чем я могла бы представить. Я была готова к тому, чтобы окончательно завязать с ним. Думаю, меня уже не остановит, даже если он вдруг скажет, что хочет быть со мной. Хотя нет, остановит, если Ирвинг такое скажет, это будет решением всех проблем. Но я не ожидала от него подобного поступка. Он не был готов. По непонятно какой причине, он не будет готов еще долго. И я не смогу понять, пока он не будет со мной говорить на тему своего беспокойства. А говорить он не будет, потому что между нами по-прежнему проведена черта. Когда-то я думала, что люди, которые занимаются любовью, должны быть ближе всех на свете друг к другу, но не было в мире более далеких людей, чем я и Ирвинг. Мы чужаки, испытывающие влечение и отгораживающиеся стеной молчания. Я для него чужая. Может, дело в том, что наша страсть такая поглощающая? Она сжигает все и дает ему силы продолжать жить вот так. А я, наоборот, все время чувствовала, что из меня уходят силы, после каждого такого соития.
Наш доклад шел, а я словно во сне переворачивала листки, показывая карточки с датами, когда об этом говорил Ирвинг. На самом деле, смотря на него и слушая, я мысленно прощалась с ним. Это было легче, чем я думала, легче, чем продолжать жить со всем этим. Ирвинг мельком бросил на меня взгляд, и в его глазах таился вопрос. Он не мог понять, что со мной происходит. Я же еще не была готова говорить об этом. Я слабо улыбнулась ему. Вряд ли классу или учителю было понятно, что это могло значить. Мы могли просто подать друг другу знак, что нужно переходить к следующей стадии проекта. Хотя, это было не так.
Кроме нас на уроке еще две пары партнеров показали свои проекты, но наш был лучше. Прозвенел звонок, все взялись собираться. Учитель подошел к нам.
- Вы хорошо поработали, ваш проект пока что лучший.
Ирвинг подавил загадочную улыбку, а я постаралась изобразить подобие уважения и внимания, которое должна была чувствовать, но сейчас не могла.
- Это Флекс разыскала всю нужную информацию, - похвалил меня Ирвинг, и что странно, я не почувствовала при этом удовольствия. Но ведь должна же была. Я ни в чем уже не могла доверять Ирвингу.
- Теперь мне понятно, как вы распределили роботу. Я рад узнать, что вы сработались, наконец, за столько-то времени.
Похлопав меня по плечу, мистер Харви пошел к другим ученикам. И тут же еще пару наших одноклассниц выражая восхищение и, конечно же, не только материалом, а и тем, как Ирвинг его представлял, обступили нашу парту, словно место поклонения. При этом их радостный лепет меня даже не раздражал. Я смогла даже усмехнутся в ответ на несколько их улыбок обращенных ко мне. Оставив на миг свои книги, я посмотрела на то как счастливо он улыбается им. Мне он так никогда не улыбался. И никогда не захочет улыбаться. Нужно смотреть правде в глаза – Ирвинг никогда не приблизит меня достаточно близко, как бы того не хотелось мне. Он даже сейчас неосознанно отгораживался от меня, когда говорил с девочками. Не специально, и все же, болезненно. И ему этого не понять.
Ирвинг даже не отметил, как я смотрю на него. Я тяжело вздохнула и покачала головой – так и было всегда, просто я продолжалась надеяться. Незаметно для него я собралась и ушла, более поспешно, чем нужно. Мне хотелось затеряться ненадолго и обдумать то, что я хочу сказать Ирвингу, или скорее то, что нужно сказать. На сердце у меня было тяжело. Сегодня я собиралась разорвать двое отношений, и к тому же вернуть саму себя. Перестать быть роковой Флекс, снова превратится в ледышку, заморозить воспоминания, боль, просто взять себя в руки. А может, я и не стану снова превращаться в ледышку. Просто нужно бросить «ширму» Лукаса и найти парня, который мне действительно понравиться. Может не так, как Ирвинг. Но хотя бы больше Лукаса. Кто-то, к кому я буду чувствовать симпатию, привязанность. Я даже могу влюбиться в него, если позволю себе. Хотя, я точно знала, что, так, как я люблю Ирвинга, мне, скорее всего, уже не полюбить. И я не думала об этом с фанатизмом. Совершенно нет. А с горьким болезненным осознанием того, что мои мысли правдивы и жестоки. Я бы и хотела любить его меньше, но этому не бывать. Все уже не может стать просто и ясно, после того, что мы заварили и натворили в своей жизни. Я могла только раскачивать теперь свою лодку, но повернуть ее на обратный путь у меня уже не получалось. Единственное, что я действительно могла, так это не кричать на себя и не говорить, что во всем виновата сама. Потому что это не так.
Никем не тронутая, словно остальные понимали, что я глубоко в своих мыслях, я прошла в библиотеку. На улице не было так уж прохладно, но мне вполне хватало и той свежести, что сопровождала меня, чтобы не раскисать. От воздуха я наоборот стала сильнее. Теперь я вполне могла многое выдержать. Или просто потерпеть до вечера.
В библиотеке царил тишина и покой, как избито, и, в то же время, точно. Все то, к чему я стремилась. Возле стойки стояло несколько нетерпеливых учеников, которых я вполне спокойно пропустила вперед, сама же прошла к дальним рядам, подальше от окон и света. И, поставив перед собой книгу, просто легла и закрыла глаза, собираясь подумать. Здесь не было шума, только темнота и прохлада, в отличие от душных помещений нашей школы.
Мне было до тошноты плохо. Виски сдавила тупая боль, желудок скрутило. Все в моем теле восставало против того, чтобы я рассталась с Ирвингом. Но я уже не выдерживала происходящее с нами. Я была живой, я хотела жить, и мне надоела его пустота и ненависть. То, что сначала заставляло меня поступать не так как раньше, быть смелее, раскованнее, теперь вгоняло в депрессию. Когда-то я удивлялась, от чего девушки страдают, когда любят, теперь уже нет. Никакого удивления, одна тупая боль и все та же ненависть. У нас, как всегда, все просто.
Наверное, я и правда заснула, так как разбудил меня библиотекарь, и его лицо выражало лишь заботу, а вовсе не злость.
- Флекс, ты доучилась до того, что засыпаешь над книгами, - доброе, немолодое лицо библиотекаря склонилось надо мной. Он жил не так далеко от нас и был одним из тех, кого отец считал интеллигенцией города. Они часто говорили, хотя папа и старался избегать говорить о книгах – те, которые ему удалось осилить, вряд ли бы читал местный библиотекарь.
- Тебе пора домой.
Я тут же смущенно начала собираться и, глянув на окно, поняла, что проспала не меньше чем 1,5 часа. Мои сборы стали почти лихорадочными. Попрощавшись, я побежала на улицу, надеясь встретить Лукаса сразу же после репетиции.
Стемнело, было почти 5 часов вечера, и, как назло, тренировка по регби как раз закончилась. Завидев выходящих на улицу парней, веселых и еще горячих после игры, я удвоила шаг, стараясь поскорее скрыться из поля их зрения. Было довольно темно, и я надеялась показаться просто одной из младших девчонок, которая спешит домой – в темноте в одинаковых пальто мы мало чем между собой отличались. К тому же, я видела и других девочек, выходивших из школы. Мне показалось, что я успела вовремя скрыться среди ближайших деревьев, и тут же с облегчением вздохнула. Скорее всего, он меня не заметил, или не понял, что это я.
И тут же я услышала, как Ирвинг позвал меня по имени, и сердце забилось быстрее, словно я должна была от него убегать. Но, оглянувшись, я беспечно помахала ему рукой, чтобы ждал возле машины, но останавливаться не стала, еще быстрее спеша прочь с пятна света, в котором оказалась, когда Ирвинг остановил меня.
Странно, Ирвинг никогда не подчинялся моим просьбам, но теперь остался возле машины, и я видела это, когда время от времени оборачивалась. Но, поняв, что он за мной не следует, я смогла вздохнуть с облегчением. Из-за Ирвинга я превратила Лукаса в марионетку, так что теперь я надеялась, что смогу посвятить Лукасу время, чтобы при этом не думать о Ирвинге. Это было честно.
Аллея деревьев обступила меня, когда я подошла к зданию, где занимались музыканты, и проходили школьные концерты. Старое, но совершенно не ветхое здание. Внутри него было много современного, зато снаружи вполне можно было гордиться его архитектурой. И когда я почти встала на ступеньки, которые вели вовнутрь, резкий рывок остановил меня. Я даже не успела понять, в чем дело. Первой мыслью, конечно же, было то, что это я падаю таким своеобразным образом.
Но нет, я ошибалась на счет Ирвинга – он не мог меня послушать. У него всегда лишь свое мнение. И свои планы.
- Ты что не могла остановиться?! – Ирвинг был рассержен, я же по-глупому улыбнулась, увидев это. Как я привыкла к его хмурым глазам, которые мне никогда не улыбались. И это никогда не закончится – ни его хмурость, ни моя радость при виде него. Какая же я все-таки бестолковая и мягкотелая.
- Я спешу, - отозвалась я, прислушиваясь к тому, не идет ли кто сюда и не выходит ли из дверей. Зачем лишние свидетели тому, что уже сегодня закончиться.
- Это я уже понял. Куда?
Его раздражение нарастало, и от этого все больше крепла моя уверенность, что я правильно поступаю, разрывая с ним отношения. Вот такое раздражение и больше ничего – вот что он мог мне дать.
- К Лукасу. Я вообще-то с ним встречаюсь, - заметила я без тени ехидства.
- Остришь? Не могу понять, что с тобой сегодня?! Ведешь себя странно. Что-то случилось?
Я, молча, разглядывала его, постепенно на улицу наплывала темнота, и разобрать его чувства на лице было нереально трудно. Но я старалась понять их, и все же, не могла.
- Давай поговорим чуть позже. Может, поедем на берег?
- О чем? – с подозрением переспросил меня Ирвинг. Он почувствовал, что грядет что-то неприятное. Ирвинг всегда мог понять, что я чувствую или как хочу поступить, но сегодня мое спокойствие его обманывало.
Чтобы развеять ненадолго его сомнение, я улыбнулась. Так улыбалась нам мама, чтобы мы не волновались.
- Мне нужно встретиться с Лукасом, подожди меня возле машины, хорошо?
Ирвинг молчал, прежде чем развернуться и уйти. Я не знала, было ли это его согласием на разговор, или так он показывал, что ему не интересны мои просьбы, и он поступит, как решит сам. Да и это не было важно, пока я решительно настроена на расставание с ним и с Лукасом.
С тяжелым сердцем посмотрев ему вслед, я вздохнула и шагнула в здание. И думала лишь о том, чтобы Лукас облегчил мне тяжелое расставание с ним. Я понимала, как все это нечестно именно по отношению к нему, потому меня начинала мучить совесть.
В последнее время он начал ставать раздражительным и назойливым, ныть, что я мало уделяю ему внимания. Он догадывался, что мне нравится кто-то другой, и, конечно же, не мог и представить, что это Ирвинг. Наша ненависть на людях была самым лучшим алиби. Никто даже представить не мог, что происходит между нами.
Ступая в пустынном глухом коридоре, я шла на звуки смеха, музыки и веселья. В здании было светло и уютно, мне вовсе не хотелось видеть Лукаса, потому я не спешила. Коридор казался успокоительным коконом, где не было ни Лукаса, ни Ирвинга, а только я. Но вот, дверь, за которой я всегда могла найти Лукаса, слишком быстро оказалась передо мной. Я застыла, совсем ненадолго, и, втянув в себя воздух, решилась.
Приоткрыв дверь, я увидела группу Лукаса, уже заканчивающую одну из песен и плавно переходившую в следующую. Они были на сцене и явно наслаждались тем, что делают. Перед сценой стояло несколько человек, которых я знала, потому что часто здесь дожидалась, когда закончиться тренировка Ирвинга и мелких, чтобы отвезти их домой. Лукас же, конечно, думал совершенно по-другому.
Я не стала отрывать Лукаса, пока они не проиграют все, даже зная, что меня ждет Ирвинг. Я так долго его ждала, что сегодня он может подождать меня. Лукас заслужил, чтобы я обращалась с ним хорошо.
Приветливо кивнув знакомым, который заметили мое присутствие, я все же не стала идти к ним, а села у самой двери, в тень, куда свет не попадал.
Не смотря на музыку и веселье, мне казалось, что я сижу в тишине, так, словно никого и ничего рядом нет. Я догадывалась, что завтра так не будет, мне станет плохо, и точно не от расставания с Лукасом.
Вскоре Лукас отложил гитару, как и остальные члены его группы, чтобы передохнуть. Но они не стали убирать их, а это означало, что они продолжали репетицию сегодня допоздна. Лукас махнул мне рукой, чтобы я подошла, как всегда сопровождая это своей мальчишеской, почти детской улыбкой. Ну почему я, чувствуя себя такой большой по сравнению с ним?
Я покачала головой и, указав на дверь, вышла. Там я прислонилась к одной из стен, став лицом к двери, из которой должен был выйти Лукас.
Когда он вышел, был уже не так весел. Он уже давно начал догадываться, что к этому все и шло. Его лицо сделалось грустным, и он, посмотрев на меня, не стал приближаться, а тоже прислонился так, чтобы стать ко мне лицом. Мы смотрели друг на друга и понимали, в чем дело.
- Я так и знал, - тихо отозвался он, - ты встретила кого-то другого? Или дело во мне?
- Дело во мне, - поправила я Лукаса, и мне стало почти жаль, что у нас ничего не вышло. Мне нравились его светлые волосы и темные глаза, худощавая, долговязая фигура. И то, как он улыбался, когда нам было хорошо вместе. Он был веселым, но не был Ирвингом. Для кого-то Лукас станет не просто «ширмой», а настоящим парнем. Может, даже будущим. Возле него всегда было спокойно, и я буду за этим скучать.
- Дело всегда было во мне, - добавила я, даже не зная, как точнее ему это объяснить. – Ты мне очень нравился, но я не думаю, что эти отношения перейдут куда-то дальше дружбы. Разве ты этого не видишь?
- Видел… точнее понял в эту неделю. Ты полностью отдалилась.
- Прости, если обидела… - честно и искренне попросила я. Как же мне было плохо, потому что я, именно я, а не Ирвинг, играла с Лукасом.
- Я переживу, - а вот Лукас не стал скрывать то, что для него это все же болезненно. Я бы очень не хотела видеть всего этого, потому что мне не нравились слабые парни. Но для Лукаса это было простительно, он еще мальчик, которого я втянула в наши с Ирвингом грязные игры.
Я больше не хотела извиняться, а просто подошла и обняла его, но он воспротивился, стал словно каменный.
- Не надо. Так мне будет легче.
И почти тут же поспешил скрыться в зале, а я все же ощутила большую вину, чем ожидала. Словно обидела ребенка.
Так и происходит, когда считаешь, что вправе играть людьми, как марионетками, в угоду своим желаниям.
Постояв минутку-другую, я прислушалась к тому, что говорят мои совесть и сердце. В основном это было облегчение. Мне стало легко. Но сложности были впереди. Теперь на очереди был Ирвинг, и совесть уже будет ни при чем. Сердце и тело имели большее влияние на мое сознание.
Когда я вышла на улицу, сухой холодный ветер принес облегчение. К машине я уже почти бежала, чтобы согреться. Но к моему разочарованию, как бы я не надеялась, Ирвинга там не было. Ни снаружи, ни внутри салона.
Но, подойдя ближе, я поняла, что к лобовому стеклу прикреплена записка. Схватив ее дрожащими замерзшими пальцами, которые я до этого кутала в рукава, я попробовала ее прочитать. Но было слишком темно и холодно - чем стоять здесь, на ветру, лучше было сесть в машину. Сев на водительское место, я включила свет и прикипела глазами к написанному.
«Меня подвезет Денис. Хочу подумать. Жду на известном тебе месте. Ирвинг.»
На известном месте – там, где из воды торчал камень или скала, даже и не знаю, как точно описать ее. Снова сердце болезненно застучало в предчувствии того, что случиться. Конечно же, я хотела близости с ним и, в то же время, понимала, что сегодня это будет в последний раз. Или не будет.
Я ехала, как всегда, быстро – ветер в лицо из открытого окна уже не просто холодил, он выдувал из глаз слезы. Музыка не позволяла мне сосредоточиться на своих мыслях. Вся эта дорога, мои чувства и страхи, все это было так волнующе, и опасно. Мне было страшно. Хорошо, что я могла в этом себе признаться, оставалось еще смириться.
Когда я подъехала к знакомому месту, мои фары выхватили из темноты берега фигуру, застывшую на камнях. Ирвинг. Остановившись, я оставила включенными фары, и все же не очень спешила туда к нему. Мне хотелось бы, чтобы наша встреча носила другой характер, но разве все может так быть? Нет, больше не было пути назад, я все решила для себя, и если я предавала себя и свое тело в последние месяцы, то пришло время вернуть себе, наконец, достоинство.
Открыв дверцу, я поняла, что ноги деревенеют, и я не могу идти туда, к нему, в пустоту, потому что пока он еще есть у меня. А когда мы будем возвращаться домой – его не будет. Все мои минимальные права на него перестанут действовать в пространстве и времени, в моей жизни.
Фары помогали мне найти безопасную дорогу вниз, а с последнего высокого уступа меня снял Ирвинг. Мы покачнулись, но устояли, Ирвинг так и не отпустил меня. Он крепко сжимал меня в руках, прислоняясь губами к моему лбу, и во мне не было сил оторваться от него.
- Нам надо поговорить, - выдавила из себя я, и это привело к тому, что Ирвинг легко оттолкнул меня и отошел. Я смотрела на его тело, застывшее в нескольких метрах от меня. И вот, он резко развернулся.
- Я знаю, о чем ты хочешь поговорить, - начал спокойно он, и это спокойствие меня поразило. Никакой злости, отчаяния или боли. Равнодушие, вот что это было сейчас.
- Ты уверен? – переспросила я, не зная, что и думать.
- Да. Тебе надоело, не так ли? Я знал, что ты не выдержишь, знал и не удивлен. Да и чему удивляться, ради меня ты и так от многого отказалась, - он сжал плечи, втянув голову в ворот пальто. Его волосы растрепал ветер. Я тоже опустила нос в свой шарф и обрадовалась двум вещам: тому, что свет бил мне в спину, и тому, что ветер был таким сильным, что от него слезы текли сами собой.
- На самом деле, я так до сих пор и не знаю, почему отказалась от всего. Ради тебя? Да. Но почему? – я задала этот вопрос, а потом сама ужаснулась, потому что поняла, что не готова знать ответ. Или просто уже не хочу его знать. – Нет, нет, не говори! Я действительно не хочу знать.
- А может, если бы ты была более настойчива, я рассказал бы!? – вдруг воскликнул он, гневно разворачиваясь ко мне. – Ты все время шла у меня на поводу!!!
- Так значит, это я виновата? – не выдержала я и тоже закричала в ответ, но тут же взяла себя в руки. Я решила молчать, или уже не кричать в ответ на его слова. Какими бы они не были. Это провокация. Все его слова могут быть провокацией. И это было именно то поведение, которым он управлял лучше всего.
- Я не говорю, что ты виновата, но ты соглашалась… Я даже не знаю… - было видно, что он не знает, что сказать, чтобы передать свои мысли.
- Не можешь свыкнуться с той мыслью, что больше не будет все так, как удобно тебе? – переспросила я, чувствуя, как во мне поднимается волна протеста в ответ на его поведение. Как-то это было свойственно ему, делать меня всегда виноватой. И раньше я ему это сама позволяла. Но не теперь. Нужно сжигать все мосты, чтобы он не делал меня виноватой во всем, что бы ни случилось, и чтобы я могла жить спокойно дальше. Это не будет так легко, но пока я буду чувствовать хотя бы долю вины по поводу всего этого, мне будет больно. И случиться этому, я позволить не могу.
Ирвинг молчал и смотрел в другую сторону. Только потому я могла смотреть на его точеный профиль. На фоне черного моря и неба, его лицо было светлым и прекрасным. Сердце привычно и надежно забилось, когда я смотрела на него, но, как всегда, Ирвинг этого не понимал. Когда же он, наконец, разберется в себе, в прошлом, в том, что его удерживает от меня в стороне? Да и не только от меня. Я знала, что ни с кем другим он так и не сможет построить отношения, пока не позволит себе этого. Если бы подобное случилось, во мне могла бы теплиться надежда, и я бы все продолжила. Но этого не стоит делать, ни верить, ни надеется. Что будет, то будет. Просто с меня уже хватит.
Вокруг было так тихо. Я раньше не замечала, что ночью на море так громко и, одновременно, так тихо. Обстановка нагнетала все то, что было у меня внутри, и Ирвинг, как статуя замер, не двигаясь, добавляя в мои воспоминания ненужные краски. Как хорошо, что я обладала не самой развитой фантазией, потому что эта ночная картина могла бы превратиться в трагедию всей моей жизни. Это выглядело слишком поэтично.
- Лучше не будем больше об этом, - выдавил из себя Ирвинг и, пройдя мимо, застыл, и снова вернувшись ко мне, страстно и болезненно поцеловал. Страстно и болезненно – в этом он отдавался мне полностью. И еще у него была ненависть. У меня тоже оставалась ненависть. Все, что нам теперь оставалось беречь в сердце, так это воспоминания и ненависть. Все просто. Как всегда.
Мы пошли к машине вместе, еще держась за руки, и в машине тоже. Даже когда авто было в гараже, Ирвинг не отпускал меня. Еще один последний поцелуй обжег мне губы, а потом Ирвинг ушел, оставляя меня в одиночестве.
Оставляя меня в пустоте и ненависти. И почему я все еще к этому не привыкла?
Глава 14. Полный разрыв?
Кого ненавидит женщина больше всех? Железо так говорило магниту: - Больше всего я тебя ненавижу за то, что ты притягиваешь, не имея достаточно сил, чтобы тащить за собой.
(Мысли принадлежащие неизвестно кому)
Шел 13 день с того времени, как мы разорвали все отношения. Все отношения, кроме ненависти. Для кого-то это могло означать сущий кошмар, для меня то, что между нами когда-то действительно что-то было, и остатки моих чувств не сон. Так я могла знать, что нечто все еще существует между нами. Или тонкая связь, от которой я отказалась, есть в этом мире, призрачно летая рядом.
Это меня от него не отпускало. Я по-прежнему была привязана к нему. И все же, я была свободна так, как того хотелось моему разуму, и как не хотелось сердцу. Я больше не должна была прикрываться разными ширмами, перестала быть вызывающей и смелой, но уже не была самой собой. Я стала более открытой, чем раньше, до того, как познакомилась с Ирвингом, до того, как влюбилась в него, и до того, как поняла, что проиграла.
Пока было холодно на улице, я прикрывалась этим и часто сидела дома, почти никуда не ходила гулять, кроме дома Рашель, потому что, расставшись с Лукасом, я перестала появляться в его компании. Не потому, что кто-либо будет против, девушки каждый вечер звонили, спрашивали, приду ли я, а для того, чтобы Лукасу было легче забывать. Пока меня не будет рядом, как раньше, он сможет подлечить свои сердечные раны. Я надеялась на это.
Да и не стоило забывать, что я не хотела видеть Ирвинга с Кейт. Мне были невыносимы мысли о том, что он может начать с ней играть в наши игры, или просто начнет заниматься любовью с ней, станет целовать ее и, что хуже, притрагиваться к коже на лице, как притрагивался ко мне. И я ничего не могла узнать о том, как он ведет себя в компании. С Вокс я не виделась, как кроме коротких встреч в школе, она все вечера проводила с Денисом, потому-то свежие новости компании ко мне не поступали. Она всегда могла рассказать то, что интересует меня, даже не подозревая об этом. Расспрашивать других девушек из компании мне не хотелось. Они только вскользь упоминали незначительные детали вечеров. Главным образом все избегали говорить со мной о Лукасе. Странным образом у всех сложилось мнение, что это он меня бросил - может это и к лучшему. Просто так парень старается забыться. И я не хотела думать о том, что это немного подло с его стороны. Но ведь я и раньше знала, что Лукас еще просто ребенок. В любом случае, меня не касалось больше то, что делал или говорил Лукас. Меня, к сожалению, все еще интересовало, что делает Ирвинг, но я работала над собой. И это было сложно сделать. Невероятно сложно. И, пока что, я не могла гордиться своей выдержкой.
В доме было просто ужасно, когда появлялся Ирвинг. Мы спорили просто из-за всего, а я еще боялась, что мы перестанем говорить с ним, после того разрыва. Я ведь знала, что Ирвинг довольно вспыльчив и нередко злопамятен, и боялась, что он начнет мне мстить молчанкой в отместку. Но нет, заткнуть его теперь было тяжело, когда он начинал заводиться по любой пустячной причине. Не так поставила корзину с его вещами под дверьми, громко стучала в своей комнате, хлопнула дверцей холодильника, что он аж проснулся. Для него хватало любой причины, я догадывалась, что он все еще надеться вернуть наши странные отношения. Ирвинг даже представить не мог, как я хотела вновь почувствовать его руки и губы ночью, когда никто не подозревает, и мы можем быть только вдвоем. Могли быть - поправила я себя. Не теперь. Теперь Ирвинг бывал вдвоем с Кейт, и, не будь она такой милой, я могла бы ее возненавидеть, но у меня были причины ненавидеть только его, да и себя тоже.
Я скучала за ним. Какая-то часть меня радовалась свободе, а другая скучала. Когда его не было дома, я тосковала, думая о том, где он. И, зная о его местопребывании, я могла лишь глухо ревновать.
Рашель, видя мое томление, которое она никак не желала связывать с расставанием с Лукасом, решительно настроилась на то, чтобы на выходные повезти меня к своим родственникам в Кардифф, и заодно позаниматься там скалолазанием. Она говорила о том, какие там стенки и тому подобное, по ее словам мне обязательно нужно было там побывать. После недолгих колебаний я согласилась. Мама и папа были не против, но я выслушала целую лекцию о том, чтобы больше героически не лезть на стенку, чтобы спасти какого-нибудь дурака от падения на мат. Я клятвенно их заверила, что так и будет, но, почему-то, убедила их Рашель, которая пренебрежительно отозвалась о Лендоне и том, как он тогда себя повел. В итоге, как говорила она, наказание досталось именно мне. Я, улыбнувшись, промолчала, потому что вспомнила, что у меня был и приз – через два дня, после того, мы ведь поехали с Ирвингом к морю и вместе плавали, и он меня поцеловал. Но я не могла об этом рассказать даже ей. Возможно, через пару лет, когда все внутри меня перекипит, я смогу поделиться с ней. Но некоторые тайны и секреты лучше оставить в тени, или оставить лишь своим прошлым. Зачем оно ей? Боюсь, даже Рашель меня не поймет. Я сама себя не понимала. Теперь мне казалось предательством то, как легко я отдавалась Ирвингу, и ведь он ни разу не заставлял меня к чему-то, я хотела сама. И вот это, по мнению моей совести, было предательством. Согласиться на что-то такое, что с самого начала не могло быть чем-то серьезным, просто святотатство. Да, мое сознание, я с тобой полностью согласна, но ведь ты тоже скучаешь за ним. И ты его почти не знаешь. Я ничего не знала о том, какая была жизнь Ирвинга когда-то, ничего не знаю о его родителях, Майя тоже делиться их прошлым с трудом. Так что ты, возможно, потеряла лишь его тело, а душа никогда тебе не принадлежала.
В пятницу, после школы, я забежала за собранными вещами. Дома были все. И даже Ирвинг. Сегодня он ездил на своей машине, так как у него были планы. Я догадывалась какие, но не позволяла себе о них задумываться. Это больше не мое дело, уговаривала я себя. Ирвинг как раз выглянул из своей комнаты, разговаривая с кем-то по телефону, а я выносила свою дорожную сумку на колесах, куда поместилась та нехитрая одежда, нужная мне на два, почти три дня в Кардиффе. Он глянул на меня, потом на сумку, и, сказав в трубку, что сейчас перезвонит, требовательно посмотрел мне в глаза.
- Ты куда?
- Тон попроще, - огрызнулась я, чувствуя, как под его взглядом начинаю краснеть. Ну как ему это удается, заставлять меня ощущать вину, словно я делаю что-то незаконное.
- Я вроде бы нормально спросил, - тут же подбоченился он, словно я показала ему красную тряпку. При этом его зеленые глаза выдали странный блеск.
- Ты спросил так, словно у тебя есть на это право, - поправила его я и, схватив ручку своего чемоданчика, пошла в сторону лестницы, он пошел рядом со мной.
- То, что мы не вместе, не лишает меня такого права, - тихо сказал он, - и я думаю, что имею право…черт, как с тобой тяжело говорить.
Я остановилась, и мы взглянули друг на друга. Ну, давай же, думала я, скажи мне то, что я хочу услышать. Но Ирвинг молчал и лишь смотрел. Ненависть с новой силой разгоралась в нас. Как я ненавидела это чувство. Мне мало того, что было, для него слишком много быть лишь моим. Да что с ним вообще такое?
- Со мной легко говорить. Ты не хочешь говорить со мной о том, что тебя мучает.
- Ты не понимаешь…мне нужно время…
- И не пойму, пока мне не рассказать. Хотя, какая разница. Передавай привет Кейт, - я отвернулась, не желая видеть его молчаливые возбужденно-настырные зеленые глаза. В них не было того, что я хотела увидеть. Любви там не было и подавно, это без сомнений.
Я пошла вниз по лестнице, уже не обращая внимания на то, как его глаза сверлят мою спину. У меня впереди было несколько дней забытья, и я хотела забывать уже сегодня.
Когда я приехала за Рашель, мне еще час пришлось ждать, пока она соберется полностью. Она и ее одежда, стали для меня сущей пыткой. Если в моем багажнике сначала стоял лишь один чемодан, и оставалось куча места, после ее вещей, туда только гречку можно было засыпать, и то, не факт, что она смогла бы просочиться в щели.
Мы стояли с ней и смотрели, как плотно чемоданы сели в багажник. Я прикрыла на миг глаза, и снова заставила себя не думать об Ирвинге, а сосредоточиться на этих чемоданах. Как глупо, и эффективно.
- Мы же на неполных два дня едем, а у тебя вещей, словно на месяц, – устало и, в то же время, с юмором сказала я. Не стоит Рашель видеть все, что со мной твориться. А особенно то, как я устала. Сцена на лестнице все же выбила меня из колеи больше, чем я могла предположить.
- Никогда не знаешь, что может пригодиться, - вздернула нос она, и пошла к своему сиденью. Да, на такую логику не найти опровержения. Какие еще у нас могут быть там приключения, недоумевала я, пока мы не добрались до ее родственников. Стоило взглянуть на кузин Рашель, и я поняла, что все ночи будут для меня бессонными и проведенными в ночных клубах. А почему бы и нет? Тут же одернула себя я, это даже к лучшему, немного потанцевать, погудеть, погулять, развеяться. Дома снова будет ждать скукотища, ревность и ненависть. А здесь у меня было полное освобождение от Ирвинга. Хоть что-то хорошее. И все же не так хорошо, как я об этом говорила себе. Разве я могла совершенно не думать об Ирвинге.
Кларисса и Эбби были немного ненормальными девчонками, не похожими на Рашель в ее любви к одежде и косметике. Они просто любили развлекаться, а их родители смотрели на все это милостиво. Не стоит об этом рассказывать потом моим родителям и, тем более, Этни с Майей, иначе хлопот не оберешься. Но, несмотря на их странности, я определенно могла сказать, что они были как раз тем обществом, с которым мне было легче ни о чем не думать.