СОБИРАТЕЛЬ ПЕРСТНЕЙ
По торной тропе, ведущей под гору, шел человек. Высокого роста, стройный, превосходно сложенный. Короткий и тонкий хитониск позволял оценить почти каждый его мускул: путник выглядел не просто крепким, а целеустремленно тренированным атлетом. И довольно молодым атлетом: гладкая кожа лица, румянец на щеках и шелковистые, аккуратно постриженные кудри говорили о том, что юноше лет 20 или немного больше. Загорелые голени его были обхвачены ремешками сандалий нездешней работы. Талию идущего прикрывал широкий пояс с ножнами меча. В левой руке ритмично покачивался небольшой круглый щит – то ли целиком бронзовый, то ли облицованный металлом снаружи. По крайней мере, на всю ширину щита под солнцем сверкало красно-рыжее изображение Горгоны Медусы. В правой руке молодой воин легко, словно соломинки, нес пару коротких копий. Человек, знающий толк в схватках, оценил бы это оружие: достаточно легкое для броска издали и вполне крепкое для ближнего боя. За спиной идущего висел кожаный колчан с луком и стрелами и кожаный же мешок, поверх которого был укреплен небольшой бронзовый шлем без маски и нащечников, зато с задиристым ярко-синим гребешком из конского волоса.
Солнце стояло почти в самом зените. Тонкая одежда юноши, вобрав в себя немного пота, прилипла к плечам, груди и животу: издали он казался обнаженным. Но ничуточки не усталым! Под загорелой кожей ритмично играли мышцы голеней и бедер, руки при ходьбе почти не двигались. Лицо молодого странника тем более не выдавало утомления. Зачастую он что-то напевал себе под нос, себе же самому улыбаясь, подчас – смотрел далеко вперед – туда, где зеленели прибрежные равнины, за которыми, сквозь марева жаркого воздуха, просматривались городские стены и синяя бесконечность моря…
Изредка глаза юноши становились грустными, уголки рта опускались, а крутой лоб вдруг подергивался едва заметными морщинками. Но какие бы ощущения не отражались на лице идущего, все равно его ноги ритмично мерили стадию за стадией…
За шагающим юношей пристально следили две пары глаз. Одни глаза – большие, темно-карие, в уголках подкрашенные лазурью. Между ними – чуть вздернутый нос, поверх спадает непослушный каштановый локон. Другие глаза – серо-стальные, холодные. Рядом – никакой помехи, все волосы пшеничного цвета схвачены в хвост на затылке. Прямой, большеватый нос в контрасте с мягкими губами…
- Проксена… Позволь положить его…Одной стрелой…В брюхо, под ремень…Это будет красиво, Проксена…
Шепот, исполненный странной истомы, сорвался с влажных губ кареглазой. На ее плечо легла твердая ладонь:
- Нет. Не позволю. Мы ждем совсем другую добычу…
Две амазонки притаились в зарослях орешника, с обеих сторон густо обрамлявших тропу. Та, что просила о выстреле, держала наизготовку снаряженный лук. Ее ноздри вздувались, упругая грудь ходила вверх-вниз под плотно облегавшей темно-вишневой тканью… Другая выглядела старше и сильнее. В кожаных наколенниках и наручах, в широком поясе из такой же черной кожи, светловолосая девушка была вооружена коротким копьем и щитом овальной формы.
- Меота не должна солгать – скоро здесь проедет купец из Ликии. Почти без охраны. Остынь и жди, Триопа! Твои стрелы еще пригодятся!
- О, мы же все успеем! Утащим этого красавчика с тропы, обберем и дождемся золотого ликийца…Смотри, он же совсем рядом…Ну дай…
- Не дам. Если попадешь мальчишке в живот – будет орать и дрыгаться, как раненый вепрь. Он крепкий, придется добивать. На тропе останется кровь. Да и можем просто не управиться.
- Но он уже уходит, уходит, Проксена! Дай выстрелить сзади! Я всажу ему стрелу между лопаток, сразу наповал…
- Спокойно, Триопа. Я старше тебя и знаю что делать…
- Ты веришь Меоте, этой безгрудой варварке!?
- Хм…Моя грудь тоже невелика…Что же касается Меоты – пока что к ней нет претензий. Ни-ка-ких…
Клеон хорошо разбирался в растительности, все гуще окружавшей его путь. Вот появились сосны, верные спутницы морского побережья. Сразу легче дышать! В низинке – плакучие ивы. Скорее всего там источник…Свернуть бы да напиться холодной родниковой воды…Нет, не стоит. Эти места не производят впечатление безопасных, да и архонт не любит долго ждать. Впрочем, он, Клеон, тоже не сторонник долгих ожиданий! Юноша сглотнул слюну и прибавил шаг. Когда он поравнялся с куртиной орешниковых кустов, сердце как-то сжалось, в груди похолодело…Клеон не сбавил шага, но и разгоняться не стал. Но вдруг его посетило какое-то сумрачное, щемящее предощущение. Показалось даже, что запахи вокруг него изменились: не слабый аромат листвы, не цветы и камни вокруг – а пряный пот, сладко-соленая кровь, острые мускусные притирания…
…Леандр, Леандр, Леандр! Ты так любил запах мускуса! Я же потешался над твоей привычкой. А ты опускал мне ладонь на ягодицу, прижимался к спине и прикладывал губы к уху… Я до сих пор помню твои слова, милый Леандр! «Я лакадемонянин, а не эпирец, как ты. У нас воинам принято крепко душиться перед боем – от этого сердце воспламеняется отвагой!». А я шептал ему в ответ: «Но твое сердце, твое прекрасное сердце и так полно доблести…» Храбрый, верный, нежный Леандр! Никогда не забуду тот день, когда ты один-одинешенек сражался с целым десятком отборных амазонок! О Зевс, о Феб, о Афродита-покровительница влюбленных, почему вы не дали быть рядом с ним?! Почему мне пришлось слушать из уст истекающего кровью бойца как ты, словно лев волков, одну за одной повергал наземь этих свирепых тварей!? Как оказался в окружении, как один за другим получал жестокие удары копий и мечей, как умирал с моим именем на губах…
Клеон взял в ладонь висевший на груди темно-золотой медальон с оттиснутой буквой «Л» - первой буквой имени Леандра и его далекой родины. Повинуясь внезапному порыву, юноша громко воскликнул: «Леандр, мой прекрасный Леандр! Я отомщу, отомщу за тебя!!!».
В банях, казалось бы, все равны… Но только на первый взгляд. Вот обтирается после омовений стройная каштановокудрая девушка. Руки не ухожены, лицо все время опущено…Скорее всего - из недавних вольноотпущенниц: рабство выветривается из крови медленнее хмеля. А вот из портика массажисток выходит гибкая красавица лет 30 с небольшим. Ее глаза полны сладкой хитрости. Даже в женских купальнях не может она не повиливать бедрами, не поигрывать круглейшим во всей Тавриде задиком… Кто же это, если не гетера из самых дорогих и почтенных? Купеческая дочка, рыночная плясунья, жена моряка, трактирщица, поэтесса, вдова – все они остаются самими собой и даже в полной наготе выдают себя…
А кем может оказаться вот эта особа – высокая, статная, с гривой ярко-кедровых завитков, туго вьющихся от природы? Ее плечи широко расправлены, лицо исполнено гордого спокойствия…но не чванства! Высокий лоб, прямой нос, ярко-зеленые глаза…Ярковолосая снисходит до улыбки служанке, принимающей ее нижнюю одежду. Обнаженная, она идет к бассейну с горячей водой – шагает размашисто, без грана кокетства, не боясь поскользнуться на мраморе… Ее кожа – сливочно-золотистого оттенка, вдоль спины играет глубокая складка. Крупные груди лежат на прочном мышечном постаменте, отчего при ходьбе хранят неподвижность. Крошечные, с мелкую монету, соски женщины смотрят чуть-чуть вверх и в стороны: знаток человеческой природы усмотрел бы в этом признак знатного происхождения, равно как и в вытянутом сверху вниз пупке посреди упругого живота. Крепкие, налитые силой бедра, икры и ягодицы точно так же сказали бы знающему человеку об успехах в борьбе, и не только в сладостной!
Женщина не спеша подошла к горячему бассейну в центре зала. Температуру воды поддерживали в нем семь струй, вливавшихся по краям изо ртов искусно вырезанных горгулий. Над водой стоял плотный пар. Купальщица собрала волосы на макушке и не спеша погрузилась в воду, затем подплыла к той из горгулий, которую обволакивал самый плотный туман. Внезапно рядом с ней, словно сгустившись из горячих клубов, возникла еще одна женщина: загорелая дотемна, черноволосая, со строгим, острым лицом. Она тихо сказала: «Привет тебе, Ори…» - но первая тут же прижала ей палец к губам: «Не называй меня полным именем, Меота. Даже здесь! Какие у тебя новости?» - «Плохие новости, Ори. Вам лучше отойти от города и укрыться в горах» - «Но почему?» - «Архонт нанял Охотника.» - «Какого еще охотника, разрази меня Аид?!» - «Охотника за амазонками. Совсем молодого, зовут Клеон, родом откуда-то из Эпира. По моим сведениям, он уже в городе».
После этих слов прошло несколько секунд безмолвия. Ясное до этого лицо той, чье неполное имя звучало как Ори, стало сосредоточенным, уголки сочных губ искривила усмешка:
- Охотник, говоришь?! Хмм…Страшная угроза для амазонок, ничего не скажешь! Если боги хотят наказать – они лишают рассудка…Старый дурак окончательно спятил и повторяет свои ошибки. Ведь он уже нанимал против нас охотника…Точнее, охотницу, сабинянку по имени Синтия…Ты знаешь, Меота, что с ней сталось?!
- Да, знаю… Но без подробностей…
- Хочешь подробностей? Так вот, эта Синтия получила меч в пузо. И заметь, не мой меч, а свой собственный. Я перемешала кишки этой раззолоченной сучке. Она плакала в три ручья и вопила в три горла - на глазах всех амазонок, всех нас! Затем я обобрала ее до нитки. Заживо, Меота, заживо! Связала Синтии лодыжки ее собственным ремнем и таскала по земле, как грязную тряпку…А потом – голос женщины перешел в зловещий шепоток – я отсекла ее белесую башку и отослала феодосийскому архонту! Но видимо, он решил получить еще один такой же подарочек…
- И все-таки, Ори, я умоляю об осторожности. Мне стало известно, что этот Клеон у стен Ольвии победил двух лучших воительниц отряда Миринны и отогнал их от твердыни…
- А я пока что об этом не знаю ничего. Вовсе. А об осторожности стоит позаботиться прежде всего тебе, смелая Меота!
Названная именем Ори быстро поцеловала собеседницу в лоб и та, словно призрак, растворилась во все густеющих клубах пара.
Привет тебе, великолепная подруга моя Орифия,
От Миринны Антиопиды тебе летят пожелания побед и удачи на пути славы!
Пишу тебе со слезами в сердце, исполненном горечью и стыдом поражения. Я вынуждена поведать тебе о событиях, вынудивших наше воинство отступить от стен Ольвии, города-сокровищницы и ключа морских дорог. Еще несколько дней назад мы были полны решимости взлететь, подобно птицам, на ольвийские стены, сбросить с них горстку перепуганных ополченцев и предать этот город судьбе семивратой Трои. Но на помощь обреченным невесть откуда подоспел молодой наемник по имени Клеон. Выйдя под стены Ольвии, он напал на троих наших юных лучниц, каждой из которых не исполнилось и 20 весен. Легко были вооружены храбрые девушки и не сильно еще искушены в тонкостях ближнего боя. Не пощадил Клеон ни одну из них, всех троих ранил мечом насмерть, после чего же издевался сначала над умирающими, а затем и над их бездыханными телами.
Вскипели жаждой мести сердца всех амазонок, да и мою грудь воспламенил гнев! Клеон же, оскорбляя павших, закричал: «Трое ваших девчонок поплатились за детское свое безрассудство! А отважится ли завтра сойтись со мной насмерть по меньшей мере пара женщин, которых вы сами считаете лучшими из лучших?!» Юный наемник заявлял, что поразит их столь же легко. Но мы пришли под стены твердыни не только за славой, но и за добычей! И спросила я тогда Клеона – откроются ли городские ворота, если он падет от рук амазонок? Рассмеялся горделивый мальчишка: «Скорее Эвксинский Понт высохнет на наших глазах! Но если от меня отступится Арес, то клянусь его поножами – Ольвия откроется вашему великодушию!» Возликовали мы, но рано – Клеон объявил свою ставку. Наемник потребовал от нас встречной клятвы: если он насмерть сразит обеих соперниц, воинство амазонок должно снять осаду.
Но поверь, восхитительная Орифия, недолго царило между нами замешательство! Лучшими из лучших единодушно сочли мы родных сестер, неразлучных Веро и Никомаху. Не знали они не страха, ни усталости, а главное – великолепно сражались вместе, бок о бок. И в ответ поклялись мы луком Артемиды, что принимаем условия чванливого юнца…
Пелагий восседал в резном кресле, как полагается правителю, пусть и выборному: с трудом распрямив спину и положив жилистые руки на подлокотники. Клеон расположился напротив него на ажурной скамье в более чем свободной позе. Юноша закинул ногу на ногу так, что из-под коротенького хитониска виднелись упругие мальчишечьи яички и заносчивый перчик… «Будь он моим воином, - подумал Пелагий, - я велел бы отвесить ему розог за такую развязность. А теперь – надо же! – приходится говорить с ним как с равным.». И все потому, что последние защитники Феодосии представляли собой жалкую кучку неумелых и насмерть перепуганных горшечников и плотников, кое-как поднимающих копье и владеющим мечом хуже, чем осел кифарой. Лучников же и метателей дротиков у Пелагия не осталось вовсе. Но при этом он, Пелагий, будет платить деньги этому зазнайке…А что делать? Ведь амазонки не знают жалости…
Вышколенная прислуга – гибкий нубийский мальчик – сменил пустые кубки на полные. Пелагию показалось, что надменное лицо собеседника смягчилось, и архонт продолжил:
- А правда ли, мой юный соратник, что ты в одиночку расправился с ордой амазонок под стенами Ольвии и спас город от разорения?
Проверяет, старый шакал, - подумал Клеон, - наверняка уже прочитал письмо от ольвийцев, которое я же ему и принес! Думает, видать, что я буду лгать, как сто критян, и перехваливать себя, дабы выторговать лишнее. Как бы не так!
Юноша поправил чисто вымытые волосы и с достоинством ответил:
- Я воин, а не полководец. Никакому герою не в силах в одиночку изгнать амазонок. Но они ушли сами…и не без моего участия.
- Как же это случилось, о Клеон?
- Не побоюсь прослыть нескромным, архонт. Но я сумел совершить то, что бродячие певцы называют подвигом…
По крайней мере, он знает себе цену, - подумал Пелагий. Запросит не меньше пяти золотых за каждую легковооруженную амазонку и восемь, а то и все десять – за знатную, в полном вооружении… Не говоря уже о трофеях на поле боя…Словно читая его мысли, Клеон мягко улыбнулся:
- Я не опустошу городскую казну, архонт… По крайней мере, так, как это сделали бы амазонки. Возможно, в том письме, что я передал тебе, благодарные ольвийцы поведали, как по своей воле удвоили награду… Впрочем, я не смею просить тебя, Пелагий, о повторении такой щедрости. Воины Ольвии были слабы и испуганы, твои же смотрятся героями…
Издевается, щенок! – заскрипел зубами архонт. Наверняка уже насмотрелся на жалких пожирателей чечевицы, прохлаждающихся на стенах… Но лицо Пелагия не выдало раздражения:
- А скажи мне, славный Клеон, как мы будем вести учет твоих побед?
Юноша пожал плечами:
- Молва людская расскажет тебе о них…
- Но у гиперборейцев есть мудрая пословица: «Проверяя, лишь укрепляешь доверие». Может, будешь что-нибудь отрезать у побежденных? Уши, например, или пальцы?
Клеон поморщился так, словно проглотил тухлое яйцо:
- Только от этого уволь меня, Пелагий! Я буду приносить вещи намного приятнее. У каждой амазонки есть перстень, достающийся по наследству. Его нельзя ни продать, ни подарить. Только передать подросшей дочери или…Или уступить в бою победителю!
Прислуга снова поменяла кубки. Теперь это была смуглая, плосковатая телом служанка: между тем, с упругими бедрами и тугим задиком, выглядывавшим из-под одежды. Но теперь лицо наемника не оживилось. Клеон молча потягивал вино. Архонт выдохнул, верша уговор:
- Хорошо. Пусть будут перстни. Но желательно – побольше перстней!
…Наутро же, едва солнечная колесница взвилась из-за морского простора, выступили к городским воротам лучшие из лучших, отважные сестры Веро и Никомаха. О, как радовались мы их решимости, как любовались обеими – длинноногой 23-летней Никомахой-копейщицей и гибкой, как лиана, 32-летней Веро! Словно к священному празднику, подготовились обе к поединку! Стройная высокая Никомаха надела свои любимые узорчатые рейтузы из тончайшей шерсти. Сделанные на сарматский манер, они настолько туго облегали ее бедра, икры и круглый зад, что Никомаха в шутку называла эту часть одежды своей второй кожей. Мраморно-белый никомахин живот оставался открытым, но это мало беспокоило меня – девушка умело прикрывалась небольшим круглым щитом с кошачьей головой. Зато свою гордость, свою большую и нежную грудь, Никомаха оберегала очень тщательно: сначала обернула полосой шелка, а сверху надела короткую кольчугу - сверкающую, как слиток серебра и тонкую, как паутинка. Поверх темно-каштановых волос Никомахи, остриженных до середины шеи, был надет задиристый войлочный колпачок с сарматским же загибом вперед. В качестве основного оружия блестяще использовала Никомаха короткое и легкое копье с древком из кипариса и удлиненным наконечником. Облик ее довершали восхищавшие взор украшения: серебряные серьги в виде цветков мака, ожерелье из агатов под цвет сливочно-золотистой кожи, браслеты на обеих запястьях, кольца парсианской и лидийской работы и конечно же, перстень и изображением Синей Кошки, покровительницы рода!
Ее старшая сестра не любила обильных украшений. Только в мочки ушей она вдела свои «счастливые» клипсы с турмалинами, на шею повесила свой главный амулет – скромный латунный медальон с магической руной. И, разумеется, не сняла с руки перстень древней работы, отлитый из небесного железа…Черные волосы Веро были острижены чуть короче, чем у Никомахи, но женщина все равно собрала их в крошечный «боевой хвостик» на затылке. Смуглую маленькую грудь Веро, как обычно, оставила обнаженной, зато живот обхватила самым широким и прочным из своих боевых поясов – он вызывал восхищение филигранной работой и надежностью, проверенной в десятках жестоких схваток…Снизу к поясу крепились полосы полированной кожи с бронзовыми пластинами, которые прикрывали узкие бедра и область паха Веро, не сковывая ее движений. А с заветным местом никомахина сестра обошлась, как зрелая женщина, знающая цену своей красоте! Ее устье обтягивал ярко-желтый набедренник из кусочка драгоценной ткани, которая в самом низу сужалась в струнку, пропущенную между ягодиц и подвязанную на крестце. На ногах Веро сверкали серебряными застежками низкие сандалии на ремешках, сестра же ее была привычна драться босоногой. В отличии от никомахиного копья, оружием стремительной Веро служил короткий прямой меч, а щит ее был буковый, в форме сердца, снаружи обтянутый необработанной оленьей шкурой.
Видя красоту и чудесное убранство сестер, амазонки радовались и ждали их скорой победы. Многие подруги говорили им слова любви, надежды, восхищения, хлопали по плечам, гладили и даже целовали, даруя свое самое теплое сочувствие…Отделившись от нашего отряда, Никомаха и Веро взялись за руки и вышли на широкий, хорошо утоптанный луг перед главными воротами Ольвии и встали, недвижимые, в ожидании своего соперника…
- Смотрите! Опять камбала!
Амфитоя одновременно рыбачила и загорала, подстелив для удобства всю одежду на плоскую скалу, торчащую из моря в полусотне локтей от берега. С камня свисала в море веревка с садком, в котором томилось уже десятка два пленниц: камбал, барабулек и мелких ставрид. Родившаяся 19 лет назад на боспорском побережье, чернокудрая амазонка с детства сохранила любовь к рыбалке. Вся ее снасть составляла плетеную леску с камнем и крючком, на который юная амазонка наживляла все, что подворачивалось под руку: кусочки мидий, катышки теста и просто тряпочки.
- Слезай оттуда, Амфитоя! А то мы вечером объедимся твоей камбалы! – насмешливо крикнула ей с берега стройная, под стать богиням, молодая лучница Триопа. Она носила короткий темно-вишневый гиматий и сандалии на высокой шнуровке. Рядом с Триопой на берегу отдыхала от дозора ее старшая подруга, сероглазая Проксена. Она тоже не раздевалась полностью, но расстегнула на плечах пряжки светло-зеленого хитониска, подставив грудь лучам послеполуденного солнца. Ткань спадали вниз по ее тонким, сильным бедрам, держась только на пояске. Неподалеку, на прибрежной гальке, было сложено оружие амазонок: колчан и пояс Триопы, копье и кожаные поножи Проксены.
Амфитоя встряхнула роскошными иссиня-черными завитками и ответила:
- Я половлю еще. Ведь время, проведенное на рыбалке, не идет в зачет жизни!
На щеках Триопы заиграли ямочки. Ей был по душе веселый характер совсем юной девушки с Боспора, всего за год показавшей себя отважной в боях и поединках. Но как тут было не поострословить?! Подбоченившись, Триопа подошла к воде и крикнула:
- О, что я слышу! Наша горячая малышка Амфитоя собралась дотянуть до глубокой старости!?
- По крайней мере, я намерена вернуться в Темискиру, озаренная новыми победами. Клянусь сердцем, что мои дротики уложат больше врагов, чем твои стрелы!
Солнце медленно клонилось к щербатым выступам гор. «Скоро девушки уймутся, - думала Проксена, - ну, может быть, еще побегают взапуски или поборются…А на закате, выставив дозорную, мы зажжем костер, обжарим на нем улов Амфитои…И если даже какой-нибудь безумец рискнет выйти из города на ночь глядя, он за десять стадий обогнет огнище амазонок!»
- Поглядите-ка, что мы нашли!
Еще две амазонки, Фоакса и Леония, обсыхали после плавания, ища на берегу всякую всячину, выброшенную волнами. Сейчас рослая и широколицая Фоакса держала в руках камешек со сквозной дыркой. «Это символ удачи! – крикнула она Проксене, - местные варвары считают такие камешки талисманом от стрел!» Маленькая же ростом Леония, упругая словно мячик, понарошку тыкала подружку кулаками. Она скакала вокруг нее и делала вид, что хочет отнять находку.
«Совсем как маленькие! – Проксена смахнула со лба пшеничную прядь, - впрочем, чего еще ждать от девушек в 18 лет? Последние игрушки и первые победы, клятвы вечной дружбы и тревоги первой любви…Проксене исполнилось уже 27 и она стала забывать это яркое, трепетное состояние души, свойственное юности.
- Опять клюет! На тряпочку, вот потеха!
Загорелая Амфитоя подсекла леску и, дернувшись, потеряла равновесие. Она выпустила снасть, как-то странно взмахнула руками… С удивленным стоном рыбачка выгнулась назад. Стоящие на берегу амазонки не успели заметить оперенной стрелы, торчащей из-под острой лопатки Амфитои. Ахнув, девушка повалилась лицом в воду. Несколько секунд волны играли медузой черных волос, колышущихся на поверхности. Затем обнаженное тело, еще чуть-чуть подергиваясь, стало погружаться в зеленую толщу моря. Из садка на него таращились рыбы, пережившие свою веселую тюремщицу.
- Ха-хей! Амфитоя плюхнулась! – смешливо закричала Леония. Давай, Фоакса, сплаваем снова, поймаем ее за ноги! Ну что, поплы…
Но речь круглолицей девушки перешла в надсадный, обиженный стон одной буквой «Ы». Потому что из ее живота, еще по-детски выступающего вперед, торчала стрела. Кто-то незримый и жестокий всадил ее девушке на три дюйма ниже пупка. Стон Леонии перерос в слезливый вопль – и обнаженная девушка осела на гальку. Фоакса закричала «Не-ееет!» и развернулась в сторону предполагаемого стрелка, закрывая подругу своим статным телом. Свист, хлопок – и Фоакса вскрикивает и отшатывается назад. Следующая стрела досталась ей под правый сосок. Бессмысленно переступает раненая с место на места, хватает то древко стрелы, то собственное лицо…Снова свист, хлопок! – и страшно, не по-девичьи ревет плечистая Фоакса. Вторая стрела пробила ей левый бок на уровне талии. Подскочив, амазонка с шумом рухнула на камешки рядом с извивающейся от боли Леонией.
Проксена и Триопа в бешеном рывке схватили с камней свое оружие. Главным было копье, копье! – гибкая Проксена схватила его и, забыв про защиту плоти, ринулась к выступающей из кустов скале, откуда, по ее расчету, шел обстрел. Нежное лицо Триопы в миг стало суровым. Она сразу припала на одно колено и положила стрелу на тетиву, чтобы прикрыть атаку своей подруги. Но незримый враг переиграл ее! Триопа так и не успела встретиться с ним глазами – новая стрела впилась девушке в плечо. Стиснув зубы, чтобы не раскричаться, красавица отложила лук и стала тащить ее из раны. Последним, что она услышала в жизни, был боевой клич Проксены…Потому что другая стрела пробила ее сердце, словно спелое яблоко на состязаниях. Уже бездыханная, Триопа медленно опрокинулась на лопатки, так и не разогнув коленей.
По злой прихоти Мойр, только Проксена увидела истребившего амазонок стрелка. Из-за скалы выскочил стройный юноша с копьем и щитом. Он был гибок, как мальчик, и полностью обнажен, если не считать гребнистого шлема и перевязи меча наискосок груди. «Эйя!» - гортанно вскричала Проксена. Ее серые глаза сверкали яростью. Ее рука была тверда и не знала промаха. А ее судьба была отмеряна секундами. Молодой воин не дал наконечнику Проксены впиться себе в пах. Ловко подставив щит, он отбил вверх оружие амазонки. Поскольку та ринулась драться без щита, юноша сразу вогнал ей копье в верхнюю часть живота, не прикрытую даже желтой пеленой ткани. С хрипом рухнула назад Проксена, пронзенная почти насквозь. Она мелко задергалась, а победитель прижал ее грудь подошвой сандалия и вырвал копье наружу. Темный язык крови выполз на кожу амазонки, ее серые глаза закатились под веки, а с губ слетел последний вздох, последнее слово: «Презира-а-ааа…»
Убедившись, что копьеносица мертва, воин взял ее собственное копье и, с ухмылкой приподняв ткань, приставил острие к ухоженному лобку. Навалившись на комель, пригвоздил мертвую Проксену к каменистой почве. Затем подошел к замершей навсегда Триопе. Аккуратно освободив девушку от обеих стрел, удачливый стрелок снял с ее гибкой талии поясок и туго затянул вокруг горла погибшей. Еще две амазонки, подстреленные у самой воды, все еще расставались с жизнью. Фоакса растянулась в полный рост и судорожно выгибалась от судорог, охвативших ее статное загорелое тело. Леония сидела, поджав под себя ноги. Обливаясь слезами, ахая и морщась, она пыталась освободить низ живота от стрелы. Но ее наконечник был зазубрен и маленькая амазонка напрасно терзала себе внутренности…Юноша пинком в грудь завалил ее навзничь и наступив на шею, сокрушил гортань и позвоночник. Фоакса протянула к нему руки. Воин схватил ее запястья, рванул податливое тело на себя – и тут же обрушил голову девушки на камни. Фоакса дернулась и обмякла. Юноша ухмыльнулся, отряхнул ладони. Выдернул из амазонок стрелы и положил миниатюрную Леонию ничком поверх распластанной Фоаксы, словно погибшие обнимались… Затем воин спокойно обошел берег и собрал в одну кучу все, что на нем было – наколенники Проксены, лук и стрелы Триопы, дротики и кинжалы остальных. С пальцев убитых он грубыми рывками снял шесть перстней, а с собственной шеи – цепочку с медальоном, на которую их и нанизал, один за другим.
Солнце уже клонилось к вершинам гор, когда молодой воин снял с головы шлем, а с груди – перевязь. Разувшись, он долго нырял и нырял у скалы, на которой подстерег Амфитою. Но вернулся на берег не со своей, а с чужой добычей – с сетчатым садком живой рыбы.
…Не истекло и двух песков в часах, как ворота Ольвии со скрежетом открылись и выпустили на зеленый простор соперника Веро и Никомахи. Я стояла впереди нашего воинства и могла внимательно рассмотреть его. О боги, как же он был молод! Я на глаз могла дать Клеону лет 20, вряд ли больше. Он и выглядел не мужем, а юношей – гибким, стройным, с гармонично развитыми мускулами. Его можно было рассмотреть целиком: противник вышел на бой, надев на себя только шлем с воинственным лазурным гребнем и грубые сандалии на окованных спереди подошвах. В левой руке у Клеона был круглый эллинский щит с бронзовой чеканкой – змееволосой Медусой, в правой воин держал короткое прочное копье. Кроме этого, через правое плечо наемника была перекинута узорчатая перевязь с ножнами меча. Пройдя от стены около ста шагов, Клеон остановился, обернулся назад и воинственно потряс копьем. В ответ со стены раздались разрозненные крики поддержки: ольвийский сброд вылез смотреть на поединок. Амазонки тотчас же разразились слаженным хором: «Веро! Никомаха! Веро! Никомаха!» - кричали все воительницы, вселяя любовь и уверенность в сердца сестер.
Когда же Веро и Никомаха подошли близко к обнаженному сопернику, голоса разом стихли. Тревожная тишина повисла над окаймлявшим крепость лугом. Местом страшного, жестокого поединка суждено было стать ему, моя прекрасная Орифия!
Но когда и Клеон, и две амазонки готовы были схватиться насмерть, Веро подняла руку ладонью вверх. Юноша, готовый биться, опустил копье. «Что тебе надо, женщина?!» - строго спросил он. Веро, подбирая каждое слово, с достоинством сказала врагу: «Ты не только вышел драться один против двоих. Ты еще и моложе нас - и меня, и даже моей младшей сестры, 23-годовалой Никомахи. Наконец, мы обе хорошо защищены от ударов, ты же безрассудно идешь сражаться нагим…О нет, Клеон, не доблесть для амазонок принять такой бой!» Услышав такие слова, юноша горделиво оперся на древко копья и рассмеялся в лицо соперницам: «Вы неуклюже скрываете свой страх, женщины! Если боитесь драться со мной – так и говорите, а не изображайте благородство!» Я увидела, как пламенеют от гнева белые щеки Никомахи, как что-то шепчет ей, прижавшись к лицу, загорелая стройная Веро…
Сон не приходил. Клеон ворочался, вздыхал…Мысли о прекрасном Леандре не покидали его. Кожа с запахом мускуса, губы с привкусом моря…Клеон вспомнил, как они встретились, совсем еще мальчиками, на состязаниях в честь Аполлона Зауроктона, истребителя ящериц. У подножия статуи бога они боролись, раздетые донага и умащенные маслом. Клеон был выше и тяжелее, но темнокудрый Леандр выворачивался и выскальзывал…И вдруг сказал тяжело дышащему сопернику: «Прекрасно наше единоборство, о Клеон! Как настоящие герои противостоим мы друг другу, ни в чем не уступая…Прекрасен и ты, Клеон…»
Нет, не уснуть! Значит, надо прогуляться, подышать ночным ветром с моря…Клеон перебросил через плечо перевязь меча: хоть город и чтит его, воин привык не расставаться с оружием. Поверх тела, разгоряченного воспоминаниями, Клеон набросил обширный темно-серый плащ из одного куска шерстяной ткани. Выйдя из покоев, отведенных для него Пелагием, юноша направился к крепостной стене. Заметил на ее бровке грузного воина, двумя руками державшегося за копье. Именно державшегося, чтобы не упасть. «Напился, животное! – брезгливо подумал наемник, - неудивительно, что амазонки перебили в поле ему подобных, а остатки загнали в Ольвию, как стадо баранов! Но стоит амазонке встретить настоящего эфеба, тренированного и смелого воина – и пронзенная, она ложится умирать!» Клеон с удовольствием вспомнил, как стонали и корчились под его стрелами амазонки, подкарауленные им в уединенной морской бухточке…
…Клеон шел и шел вдоль стены, от факела к факелу – коптя, они давали света гораздо меньше идущей на ущерб луны… Воин хорошо видел тропку, идущую у подножья древней кладки, хотя вдали от ворот не было и факелов…Но что это? Клеон услышал какой-то шорох, поднял голову. Надо же! Вниз со стены размоталась толстая веревка. Юноша проворно нырнул в тень раскидистого тутовника. На стене показалась фигура, ее скрывала темная накидка до колен. Подобрав ее, человек стал сноровисто спускаться, упираясь в стену босыми ногами… Ногами! Это ведь женщина, хотя и плечистая, как настоящий атлет…Она была все ближе и ближе. Из-под накидки было хорошо видно стройные и сильные ноги в сандалиях, голова спускавшейся была скрыта капюшоном. Едва ноги лазутчицы – а кого же еще?! - ступили на каменистую почву, как некто незримый поднял наверх веревку. Женщина скинула с головы капюшон. Ее лицо было строгим, с четко очерченным носом и подбородком и немного крупноватыми для амазонки скулами. «Скифская кровь», - прикинул Клеон. Он по-прежнему скрывался в древесной тени, желая понять, кто и зачем слез в город по крепостной стене… Хотя уже догадывался. Последние сомнения исчезли, когда женщина забросила накидку себе за спину: под ней был почти прозрачное облачение, открывавшее правую грудь, смуглую и идеально круглую, а у короткого подола был сделан характерный вырез, представлявший взору выбритое женское место и пах с темной стрункой на лобковой косточке. Впрочем, взор Клеона хладнокровно скользнул по этому атрибуту амазонок, но задержался на богато инкрустированном поясе с ножнами прямого меча. Переместив оружие за спину, женщина сделала шаг в сторону темного переулка… И услышала окрик Клеона: «Стой, где стоишь!»
Реакция амазонки была молниеносной! Казалось, что меч сам по себе вырвался из ножен и, сверкнув в воздухе, напряженно устремился в ту сторону, откуда раздался голос, что темная накидка ожила и крылато взлетела за спину статной женщины… Амазонка резко приняла низкую боевую стойку. «Опытная, тварь, - Клеон отметил, что ее поза лучше всего подходит для обороны без щита. И спокойно вышел из тени. Амазонка вздрогнула, сделала пробный, вороватый выпад. Клеон позволил себе еще один шаг и остановился, чуть отставив назад правую ногу. Какой-то миг они оба были неподвижны. Смуглая остроскулая женщина, черная птица ночи, раскинувшаяся вширь, готовая клюнуть насмерть клинком…И грациозный юноша, спокойный и статный, подобный статуе…
…Его удар был внезапен и подл. Отведенная назад нога Клеона выстрелила пинком. Окованный носок сандалия поразил амазонку между широко расставленных бедер. Воин метил под женское место – и попал. Звонкий вопль амазонки сорвался в хрип, она подлетела на месте, пошатнулась на цыпочках – и тут же сложилась в запятую и упала на колени. Свободной от оружия рукой она плотно зажала отбитое место, но все равно выставила клинок вперед, в сторону врага. Ее лицо казалось ошеломленным, рот приоткрылся, в темных глазах блестели слезы. Клеон снова пнул ее – теперь по запястью, выбивая меч. Оружие сверкнуло в лунном блике – и звякнуло где-то в темноте. Амазонка надсадно зарычала и попыталась встать на одну ногу. Юноша нанес третий пинок, прямо в грудь. Поверженная птица ночи взмахнула руками, словно пытаясь вспорхнуть, но распростерлась навзничь. Наемник еще дважды пнул ее под поясницу, наполняя болью, затем плотно прижал подошвой горло поверженной. Амазонка стала поводить бедрами, пытаясь приподняться. «Не дрыгайся! – окрикнул ее юноша, - удавлю, как щенка!». Клеон припал на колено и приставил свой меч к обнаженной правой груди соперницы: «Кто ты?!» - «Имя мое Хариклена…» - прохрипела в ответ лазутчица. «Кто верховодит вами!?» - «Орифия…» - «Зачем пробралась сюда?» - «Убить тебя, подонок!». Последние слова Хариклены выплюнула в лицо победителя.
Клеон утер щеку краем плаща. «Сколько вас там, за стенами?!». Хариклена молчала. Наемник нажал на меч. Он впился самым кончиком в смуглую, упругую грудь амазонки на два дюйма выше соска. Хариклена молчала. Воин нажал сильнее, из-под металла просочилась капелька крови. Хариклена молчала. В полной тишине было слышно, как она скрипит зубами, сдерживая крик. Клеон улыбнулся ей: «Ты сильная сучка, я готов подарить тебе жизнь…Если ты расскажешь мне кое-что…». Хариклена мотнула головой – нет. Тотчас же всей тяжестью тела воин навалился на рукоять меча. Крик раненой он услышал позже скрежета острия о камни: оно пронизало тело соперницы насквозь. Умирающая амазонка взметнула вверх бедра, изогнулась дугой, беспорядочно задергала ногами, плечами… Совсем скоро ее темные глаза подерну