День заканчивался как обычно: приятель подвёз его до метро и они весело расстались, потом он доехал на метро до вокзала, потом ехал в электричке, сидя в углу у окна, потом вышел в «Красково» и долго шёл по зыбучему, жирному снегу в своё пустое жилище, и как всегда не думал о ней, не думал и не вспоминал ни о чём таком, и совсем не жалел, он устал; предстояло готовить ужин или хотя бы чай, но и это прошло как-то незаметно и быстро, сытость тянула в постель, но предстояло ещё помолиться, и он заставил себя встать пред лампадкой. Он вздохнул и сказал:
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Отче наш...
И тут услышал в себе потрясающе тихий Голос: что сынок?..
Больше он не смог произнести ни слова молитвы. Он стоял и плакал и не мог остановиться…
Утром он проснулся и вспомнил об этом. И не поверил: разве может быть Бог так рядом, так по-отцовски близко… к нему?! Он поднялся, умылся, наскоро вытерся, предстояла молитва. Он подошёл и встал пред лампадкой...
РАНЬ
Пока стоит тишина... Первой проснётся ворона. Потом электричка.
Потом соседский петух. Собаки. Шоссе. Семья за стенкой после загула и телевизор… Проснутся скрипы, топоты, и другие житейские звуки, обязательно – наливаемый с шумом чайник и стук ведра. Последним просыпаюсь я. А за мною – вся жизнь моя, которую я всюду с собой таскаю. А за нею – молитва, дела, дела... И всё остальное, что мы сможем наговорить, натворить, заварить, расхлебать, полюбить, разлюбить, наломать... И, наконец, останется в темноте прожитая за день страна. Но пока ещё стоит тишина. Пока ещё спит тишина. Пока ещё никто ничего не знает, не хочет, не замышляет... Пока ещё нет греха. Нас покрывает милость стоящего над нами Бога, делающего знак вороне, чтобы не каркнула до срока, вздыхающего...
КАЛИТКА
Сколько можно смотреть на калитку? Не знаю. Я смотрю уже два года и семь месяцев. Сейчас конец марта. Из окна я могу смотреть в любую погоду… Она не придёт, я знаю. Потому что я всякий раз вижу, как она приходит: летом она медленно открывает её и идёт по дорожке к дому, попеременно одеваясь то в золото, то в дым, то в листву; осенью она идёт по той же дорожке и сучья яблонь ловят её за волосы, а зимой... Зимой я не вижу как она входит в сад, потому что уже темно, я лишь успеваю заметить скользящую тень среди стройных её двойников на снегу.
Весной представить труднее всего. Потому что...
Потому что вдруг она и вправду придёт?
В СЕРДЦЕ
Надышавшись свежим солнышком, кожа издаёт единственный на свете аромат. Особенно им благоухают в апреле, ввалившись с улицы с букетиками мать-мачехи, дети, прячущие по карманам стекляшки и камешки, и продолжающие – кое-как раздеваясь – наперебой рассказывать о новостях и о потрясающих открытиях, голодные, ещё не умытые... давным-давно выросшие, грустные, жизнью избитые, – никогда, ни за что не забытые, и поэтому вечно счастливые...
В сердце родителей.
ОБРАТИТЕ ВНИМАНИЕ
Поймал от кого-то в метро: «Когда будете в раю, обратите внимание...».
Целый день проходил, как пьяный.
ДОЖДЬ
Преследует шум дождя... Стоит только оказаться в тишине, уйти от мыслей, и – пожалуйста. Даже зимой мерещится этот его приглушенный шум, и уводит туда, где жить во время дождя – всё равно что немножечко умирать, оплакивая себя... Между тем происхождение его молитвенно, наши древние родственники просили у неба: «Даждь! Даждь нам!..». Поэтому дождь – это страдательное наслаждение.
И вот уж в который раз «даёт» нам, а мы прячемся. Совестно. Я стою под навесом крыльца, уступая глазам и слуху: смотрю и слушаю его, как будто давно уже брожу в дождевом лесу... не прощаясь.
ПОТОМ
Всё любится потом. Когда понимаешь, что так больше не повторится.
Не повторятся самые простые, самые незнаменитые, самые обыкновеннейшие, тихие, скромные минуты жизни, которые остались где-то в тени событий...
О, эта «скушная», «проходная», «убитая между делом» жизнь, здравствуй, я виноват пред тобою! Не оттого ли ты похожа на сверхзвуковой самолёт: вот пролетел, а звук доходит потом...
НИЧЕГО
Среди ночи вдруг взлаяли собаки… Он долго лежал и прислушивался, но ничего не случилось. И утром, когда он встал, тоже ничего не случилось. И днём. И на следующий день, и потом. Он работал, он жил, возвращался домой, и ничего, ничего не случилось... Вот так.
ЗВЕЗДА
У соседа, через дорогу, завелась звезда. Довольно большая, яркая, цвета зелёного льда… На столбе. По вечерам, когда я подхожу к окну задёрнуть занавески, она светит мне прямо в глаза. Нестерпимо.
И теперь я с ужасом думаю, что будет летом. Как я стану ходить к своим лунным яблоням?..
МАРТ
В наших широтах каждое появление солнца – как вселение в то, что не всё ещё потеряно. Но стоит ему побыть чуть дольше – и мы становимся как дети, а потом и вовсе теряем всякую предосторожность и уже готовы верить только во всё хорошее... Хорошо хоть зима спасает нашу наивность от поругания. Мы приходим в себя, влагая своё неистовство в ножны.
Но вижу, опять засверкал марток, ну, держись! Скоро начнётся...
КАЖДОЕ УТРО...
Каждое утро открываешь глаза и начинаешь вспоминать в какой последовательности полагается жить. Пытаешься как-то продолжаться во всём этом, но получается плохо. Зато стареешь замечательно медленно, время от времени – обескураживающе...
ЛЕТО
Летом нужно обязательно лечь на спину и закрыть глаза, чтобы услышать набегающий шум и шелест… И потом долгое мычание в вышине самолётика... А когда откроешь глаза, они задохнутся от золота: от сверкания неба и листьев, от её золочёных плеч и волос, от кончика носа и горячих коленок... Она что-то говорит в это время, что-то вроде:
–... представляешь? Я ей говорю: ты что, с ума сошла, чего ты добиваешься этим, хочешь, чтобы он совсем...
Я целую её в висок, в такую сладкую ложбинку, а потом уже невозможно миновать губами её глазок. Это очень смешно, потому что он, глупый, дёргается и замирает...
– Ты меня совсем не слушаешь! Я тебе рассказываю, рассказываю, а тебе хоть бы... – говорит она, затихая.
Нас накрывает тишиной облаков и лазури, и тогда она говорит действительно мудрые вещи, например:
– Слушай, а давай мы так и будем лежать с тобой, а? Пусть вот так всё и останется... навсегда.
– А как же зимой? – задаю я детский вопрос.
– Глупый, ничего ты не понимаешь, – вздыхает она, – ты лучше молчи.
И я молчу. Сначала просто от любви. А потом уже от потрясения: ведь это же... Вечность...
НОКТЮРН
Мы, конечно, расстраиваемся, как расстраиваются инструменты, когда на них не играют. И ходим расстроенные. А утешаемся тем, что «сделаны» не кем-нибудь, а самим «Амати», или «Гварнери», а некоторые и – «Страдивари»...
С этим, в общем, можно жить, так всё-таки легче, потому что на самом деле всё совсем не так, как нам кажется.
Всё гораздо серьёзней, когда на нас не играют, когда не звучим.
В ТАМБУРЕ
По утрам электрички набиваются самым терпеливым на земле народом, – с богатырским нахрапом, проворством и руганью... Какой-то дедок замешкался и не успел войти за своими. Двери захлопнулись, он что-то крикнул. Сначала никто не обратил внимания, все дружно качнулись и поезд тронулся. Тогда он крикнул в последний раз, – в том, что он крикнул не было ничего особенного, так мог бы крикнуть любой в его ситуации, но услышав, все как-то странно замерли и не успели прийти в себя:
– Там, там встретимся!..
ПРИБЛИЗИЛОСЬ
Третий день валит снег... Все ждут, что будет. Уже выше забора.
Всё валит и валит, плотно. Деревья ушли, дома... он всё валит… Одни мы остались – в снегу. Снег небывалый, хоть плавай. Непонятно, где его больше, наверху или тут, на земле. Он теперь везде. То есть все теперь из него: и небо и воздух и дно. Пожалуй, что и неба нет, все оно здесь, всё – снег и свет, свет и снег, свет и свет...
Вот что получается: мы ждали чего угодно, каких-нибудь ЧП, завалов, обрывов, а оказывается: «Приблизилось к вам...».
ЭПИТАФИЯ
Умер и не заметил, и «жил как все». Пока не встретил Христа...
Тогда воскрес, и умер для всех. И остался жив.
Царство ему Небесное!
НЕ ЗНАЕМ
Фу-х, наконец-то выбрались на сухое местечко!..
Что творится, такую зимищу одолели! Теперь всё, теперь само пойдёт. Благодать... В небе прямо синий рай какой-то.
– Эй, там! У нас тут опять весна! Слышите!
Молчат. Смотрят и молчат. Я так думаю, улыбаются и вздыхают… А, может быть, и плачут. Им там виднее, что нас ждёт. А мы ничегошеньки не знаем, нам не до того, мы домой не спешим, ходим распахнутые... чаще компаниями.
Будут летние вечера, будет воздух уходящего дня, неторопливый, будничный ветер... Всё будет, должно быть!
Любить хочется...