ПО ДОРОГЕ НА ВОИНУ
Колючий, свирепый, небывало морозный январь 1942 года...
Поезд идет быстро. Клочья пара низко стелются над вагонами, окутывают состав, врываются в приоткрытую дверь теплушки. В густой морозной дымке ничего не видно. Кажется, что на запад тянется небольшая полоска заснеженной земли с телеграфными столбами, семафорами и полосатыми шлагбаумами на переездах - холодная дорога на войну. Прогрохочет встречный поезд, проплывут водокачки, низенькие станционные постройки, эшелоны с пушками и полевыми кухнями на платформах, и опять без конца и края мелькающее белое марево.
В десятой теплушке сорок человек. Все они из Карымского района Читинской области. Самому старшему из них - девятнадцать лет, самому младшему - Сергею Матыжонку - совсем недавно исполнилось восемнадцать. Солдаты едут на фронт. На пункте формирования им сказали: "Винтовки и патроны получите на месте". На плечах юношей новенькие хрустящие гимнастерки, на ногах обмотки и огромные ботинки одинакового, сорок четвертого, размера - меньших на складе не оказалось. Чистые, пахнущие карболкой шинели "обминаются" на нарах: они вместо постелей.
На больших станциях солдаты гурьбой бегут к поездам с ранеными: всем хочется узнать фронтовые новости, поговорить.
Они слышат неприятные, тяжелые вести...
Тихо в теплушке после остановок. Лежат солдаты, что-то говорят друг другу шепотом, думают, вздыхают. Ваня Макковеев - старший по вагону - хочет сыграть на гармошке "Веселую сибирскую", но на него грозно прикрикивают из темного угла:
- Брось! По уху захотел? Смерть этого не любит!
Петь и играть на гармошке, громко разговаривать и смеяться не разрешает Никифор Кошкарев - молчаливый могучий детина с круглой головой на толстой, бычьей шее. Не делясь ни с кем, ловко орудуя у губ острой финкой, Кошкарев ел сало, уплетал шаньги, запихивал "про запас" в свой вещевой мешок небольшие порции хлеба, которые солдаты получали на пунктах питания, складывал окурки в. старинную жестяную банку из-под конфет. Кто-то назвал его Барсуком - и поплатился за это. Услыхав обидное прозвище, Кошкарев повалил парня на нары и стал душить его.
Незаметно появился страх. Позавчера на митинге в Чите обещали геройски проявить себя в боях, кто-то сказал, что нет такой силы, которая могла бы сломить сибиряков. Оратору аплодировали. Что-то радостно кричал и гулко бил кожаными "домашними" рукавицами Кошкарев. А теперь на каждой остановке выбегает он на перрон, перешептывается с ранеными и, забравшись в вагон, сообщает:
- Ленинград в петле. Из шестиствольных минометов немцы нашего брата на мелкие части крошат. Головы не высунуть. На погибель едем...
Перед самым отправлением из Красноярска к вагону подошел пожилой обросший солдат и елейным голосом сказал:
- Нет ли табачку, родимые?
Правая рука солдата была замотана толстым слоем бинта и покоилась на грязной косынке, перекинутой через плечо. Левой рукой он ловко скрутил папиросу из крепчайшей забайкальской зеленухи, прикурил от заботливо поднесенной кем-то спички и на вопрос: "Ну, как там дела?" - безнадежно махнул рукой:
- Прет немец. Не остановить. Куды там!..
Кто-то возразил, сказал, что под Москвой враг остановлен и теперь бежит на запад, но фронтовик вдруг рассердился и зло зашлепал оттопыренными губами:
- Из газет войну знаете. Немец на каждое село тыщу танков пущает. Приедут вот такие горяченькие, сунутся, а от них через неделю мокрое место. Всех вас на куски порвут. Под Москвой, говоришь, немцы отступили? Они не такие дураки,, чтобы своих солдат морозить. Отошли и сидят сейчас в тепле. А наши собрали под Москвой чуть не всю Расею и лезут на рожон. Все вы через неделю в мертвяках будете.
- Ты что это говоришь? Что ты здесь болтаешь? - перебил солдата Ваня Макковеев. - Иди отсюда, гад!
- Что? Я гад? - злобно прищурился солдат. - Я кровь пролил на фронте, да гад? Эх ты, молокосос!..
Солдат нагнулся, ища под ногами камень, но вдруг рухнул на землю и затрясся. На помощь к нему бросился Кошкарев. Он выпрыгнул из теплушки, приподнял солдата, но тут же снова положил его: паровоз дал сигнал к отправлению. Забравшись в теплушку, Кошкарев плечом толкнул Ваню Макковеева и, скрипнув зубами, произнес:
- Довел человека, комиссар! За правду! Ну, погоди...
Эта сцена произвела гнетущее впечатление. Все молчали. В такт вагонным колесам стучала, ползала на полке гармонь - подарок читинских железнодорожников. Долго молчал Ваня Макковеев, которого парень с бычьей шеей презрительно назвал комиссаром. А потом приподнялся.
- Это был враг, - твердо сказал он. - Прохлопали... Подходит к солдатам перед самым отправлением эшелонов, распространяет разные слухи. Получит отпор - симулирует припадок. А мы уши распустили, заслушались. Кто здесь комсомольцы? Поднимите руки!
Старший по вагону Ваня Макковеев - три дня назад он еще был секретарем комсомольской организации Карымского паровозного депо - обводил лица взглядом, хмурился.
Одна рука, две... Робко поднялась чья-то третья. Пять рук, шесть... И вдруг в тишине послышался чей-то взволнованный голос:
- Не считай, Ваня! Все мы комсомольцы.
С верхней нары спрыгнул слесарь Семен Забелин, выпрямился, одернул гимнастерку, шагнул к Кошкареву.
- Ты почему панику сеешь? Брось, пока не поздно! Я тоже раненых расспрашивал. И ты был рядом. Расскажи лучше, как наши под Одессой стояли. Слышал, что сказал безрукий матрос? "Вылечусь, - говорит, - головой таранить их буду, пинками бить фашистов". И знаете что, ребята! Этот матрос едва живой... А за пятнадцать минут стоянки рассказал, как пользоваться бутылками с зажигательной смесью, учил бороться с немецкими танками. Чуешь, Кошкарев, что это значит?..
У топившейся железной печки собрались не только комсомольцы. Впервые за три дня молодые солдаты заговорили в полный голос. Перед грозными событиями, которые, несомненно, были впереди, им захотелось разрядить нехорошую, тоскливую обстановку. Заиграла гармошка, послышалась боевая песня. На станции в вагон заглянул начальник эшелона, сказал: "Добре!" - и ушел. Кошкарев о чем-то шептался со своим дружком Михаилом Калгано-вым, презрительно ухмылялся, и Ваня Макковеев не выдержал.
- Ну, а ты, Кошкарев, как думаешь воевать?
Промолчи Барсук, и он, возможно, доехал бы в десятой теплушке до фронта. Но Кошкарев не стал молчать. Он вылез из своего угла, сбычился, подошел вплотную к Ване Макковееву.
- Я как буду? Я до первого боя буду! Не за что мне воевать. Иди доноси.
Это было сказано так неожиданно и дерзко, что Ваня Макковеев на миг опешил.
"Трам-трам-трам", - прогремели колеса на стыках рельсов. Уже наступила ночь, в раскрытой двери вагона мерцали огоньки какого-то селения. Кошкарев подошел к двери, вцепился жилистыми руками в стены теплушки, шумно вдохнул морозный воздух, повернул ершистую голову к солдатам, презрительно улыбнулся, кивнул в сторону Вани Макковеева:
- Вылавливают немцы вот таких активистов.
Очень тихо стало в теплушке. Георгий Ишенин встал, шагнул к двери.
- Значит, не за что тебе воевать, - спокойно сказал Ишенин. - А я думаю, о чем вы тут шепчетесь...
Солдатский ботинок пришелся по заду Барсука. Кошкарев взмахнул руками и вылетел в раскрытую дверь вагона прочь, в темноту.
Все произошло в одно мгновение.
Поезд не остановился.
- Спокойно! - крикнул Ишенин. - Слышали, что он сказал? За эти слова он никому на меня не пожалуется. Никакому коменданту, никакому следователю. А если убился - черт с ним! Скажем, что сам сорвался. Я тут слышал, они договаривались... А ну, вылезай на свет! - потребовал от кого-то Ишенин. - Рассказывай, как ты будешь воевать!
Из темного угла вылез Михаил Калганов, испуганно заморгал глазами.
- Ну!
- Я не хотел... Это он меня подбивал...
- На что?
- Я его боялся... Немец пойдет в наступление, надо, говорит, лечь... А потом поднять руки...
- Эх, Калганов!.. - тихо произнес Ваня Макковеев. - А ведь тебя старик отец провожал. Помнишь, что он говорил?
- Я не сдамся, ребята, - поднял глаза Калганов.
В вещевом мешке Кошкарева оказалось письмо, свернутое в треугольник, с написанным адресом.
- "Я вернусь, папаня, - читал вслух Семен Забелин. - Может, совсем скоро, а может, через годы. Сделаю все, как ты порешил. Мы еще заживем, все козыри есть у нас..."
Не хотелось, чтобы кто-то знал, что в составе забайкальской лыжной бригады ехал на фронт человек, намеревавшийся сдаться в плен, решивший уцелеть во что бы то ни стало, солдат, которому было "не за что воевать". На листке было еще много места, и Ваня Макковеев дописал на нем несколько слов: "Ваш сын Никифор выпал из теплушки на перегоне Тарутино - Ачинск Красноярской железной дороги. Извещаем вас об этом и подписываемся".
Все до единого решительно и молча подписались под этими строчками.
"Выпал из теплушки". У солдат все-таки было какое-то неприятное ощущение...
Одному из них, Сергею Матыжонку, после войны довелось побывать в селе, из которого был призван на фронт Никифор Кошкарев. Бывший солдат работал на уборке урожая, вел комбайн. Вдруг все вспомнил и спросил своего помощника, не знает ли он в своем селе Кошкаревых.
- Кто их здесь не знает, - под рокот моторов неторопливо рассказывал пожилой колхозник. - И я батрачил у Митрофана Кошкарева. Первый богатей был на селе. Все эти поля сплошь были кошкаревскими, а заимка до сих пор его именем называется. Раскулачили. Озверел Митрофан Кошкарев, клуб поджег. Перед войной из ссылки вернулся. Правильно, был у него сын Никифор. Этот в первый же год войны на фронте погиб. Геройской смертью.
- Геройски? - переспросил Сергей.
- Сестра Никифора так говорила, - продолжал колхозник. - Сейчас она нашим клубом заведует, новым. Смотри, отсюда ее дом виднеется.
Вечером Сергей Иванович решительно вошел в дом сестры Кошкарева и был очень удивлен, увидев в переднем углу большой портрет знакомого человека. Ершистая прическа, хмурый взгляд, слегка склоненная сильная шея и медаль "За отвагу" на солдатской гимнастерке.
- Вы его сослуживец? - засуетилась сестра Никифора и смахнула слезу. - Вот видите, остались живы, работаете... А Никифору не повезло. Поехал на фронт и где-то по дороге расшибся. С недельку полечился в Красноярске, а потом поехал на передовую. Месяца через три, к маю, сообщили. Геройской смертью погиб Никифор...
...Извещение о смерти, наградное свидетельство, несколько писем... В глаза Сергею бросились слова: "Проклятые фашисты... Хуже гадов они, папаня. Надо бить проклятых захватчиков..." Когда и почему произошел перелом в душе человека, которому было "не за что воевать"? Из-за пинка, полученного от своих сверстников на пути к фронту? Едва ли...
В письме не сообщали о боевых подвигах солдата. Но в нем были слова огромного значения: "Никифор Митрофанович Кошкарев погиб смертью храбрых за честь, свободу и независимость нашей Родины". Их вывела рука комиссара воинской части.
С обнаженной головой Сергей Иванович Матыжонок с минуту постоял у портрета, вернул сестре Никифора пожелтевшее письмо из воинской части, тихо сказал:
- Комиссар... Фамилия неразборчива... Это он помог вашему Никифору понять, что значит остаться без Родины.
И вышел.
Вспомнились Сергею морозные дни, эшелоны, расстрелянные ржевские леса, друзья-товарищи, только что надевшие шинели, командиры, которые помогли и ему стать солдатом...
ПЕРВАЯ КРОВЬ
Глубокой ночью поезд прибыл в Москву. Стоянка была короткой. За несколько минут до отправления прошел мимо вагонов новый начальник эшелона, неприветливый, строгий. На вопрос: "Куда поедет лыжная бригада?" - сухо ответил: "Туда, где есть снег". Но солдаты быстро узнали "тайну". Часовой, стоявший на путях, сказал им только два слова:
- На Калининский.
Ваня Макковеев нашел на карте город Калинин, достал из вещевого мешка смятую газету и стал читать сводку Совинформбюро. Там сообщалось, что Калининский фронт прорвал сильно укрепленную линию противника.
- Наступать будем, - послышались голоса.
- Прямо в бой попадем.
- Сперва учить будут.
В ту ночь никто не сомкнул глаз: новобранцы сушили обувь, плотнее увязывали вещевые мешки, возбужденно переговаривались. А на рассвете в теплушке опять стало тихо. На небольшой, наполовину сожженной станции эшелон вдруг остановился, кто-то торопливо пробежал мимо вагонов и громко скомандовал:
- Открывай двери! Выгружайся! Быстро!
Вдали чуть слышалась орудийная канонада. Солдаты выпрыгнули из вагонов и построились на улице поселка. Забайкальцы держались вместе, стояли на правом фланге. К ним первым подошел командир с тремя кубиками на петлицах шинели.
- Ишенин! - строго приказал он. - Шаг вперед!
- Есть!
- Что можете делать?
- Как что делать? - не понял Ишенин.
- В гости к бабушке приехали? Пулемет знаете, из винтовки стрелять умеете?
- Мы лыжники, - сказал кто-то из задних рядов.
- Лыж пока нет. И не ожидаются... Я спрашиваю: кто какое оружие знает?
- Винтовку знаю, - сказал Ишенин.
- Автомат?
- Из автомата не стрелял.
- Становитесь сюда. Забелин! А вы?
- Я многое знаю, товарищ старший лейтенант, - весело ответил Забелин. - Автотормоза знаю, гайки закручивать умею, в футбол играть...
- Шутки в сторону! - резко оборвал его командир. - Слышите, что там? Они пришли, чтобы уничтожить нас. Они не церемонятся. Тут не гайки закручивать надо, а воевать!
- Автомат я изучал, - сказал Забелин. - А вот воевать... Воевать никогда не приходилось, товарищ командир.
Старший лейтенант внимательно обвел взглядом шеренгу молодых солдат, их лица, кургузые шинели, ватники, обмотки. Глубокое сожаление и разочарование было во взгляде командира. На его скулах вспухли желваки.
- Наша армия ведет тяжелые бои, - глухим голосом сказал он. - Мы надеялись на помощь из Сибири.
Молодые солдаты переглянулись. На кратких курсах, проводившихся в Карымской, они добросовестно изучили противогаз, знали, как пахнет хлор, хорошо представляли себе, где у боевой винтовки винт упора, цевье, затвор со стеблем, гребнем, рукояткой. Стреляли в мишени. Учебные гранаты научились швырять за пятьдесят метров. Поэтому все удивленно обернулись на Ваню Макковеева, который на вопрос старшего лейтенанта твердо сказал, что хорошо знает станковый пулемет "максим" и стрелял из него. Сергей Матыжонок заметил, как посветлело лицо командира, и тоже сказал, что изучал пулемет. Это было на самом деле, но всего на трех занятиях.
Разделив молодых солдат повзводно, старший лейтенант сказал, что к вечеру "двинемся на передовую".
Война оказалась совсем рядом.
30 января 1942 года забайкальцы без лыж, но с новенькими винтовками большой плотной колонной двинулись на передовую. Автомашины везли пулеметы, продукты, связки с обмундированием. Идти по глубокому снегу было тяжело, близость фронта вызывала какое-то напряжение, и, несмотря на предупреждение командира, каждый невольно старался держаться поближе к товарищам. Ваня Макковеев и Сергей Матыжонок шли рядом, прислушивались к далеким артиллерийским залпам, вспоминали родные края, знакомых. Вдруг кто-то крикнул:
- Воздух!
Звенящий свист, рев мотора, грохот... Впереди, в гуще людей, взметнулся грязный султан взрыва, дрогнула земля. Солдаты увидели большую черную птицу, быстро улетавшую к гребню холма. Сергей обернулся, чтобы узнать, не убило ли Ваню Макковеева, но тот уже встал и показывал рукой на солдат, столпившихся у большой воронки на самой середине дороги, - минуту назад здесь шел взвод "автоматчиков". Что-то кричал и махал руками командир. Солдаты подумали, что он зовет на помощь, и бросились к воронке, но вновь послышался рокот моторов. Черная птица летела очень низко и жутко выла. Слышалась частая дробь: немецкие летчики расстреливали колонну из пулемета. Уже не прячась за гребень высоты, самолет развернулся и снова пошел в атаку.
Сергей перебежал дорогу и залег у кудрявой ветлы, растущей на обочине дороги. Его лихорадило, он зажмурился и сжался в комок. Опять послышался грохот взрыва. На шею Сергея упало что-то неприятное. Он протянул руку и сбросил большой теплый кусок. Открыл глаза и вскрикнул: с кудрявой ветлы свисал окровавленный рукав гимнастерки. Сергей вскочил и бросился прочь от страшного места.
После трех заходов немецкий самолет с издевкой покачал крыльями и улетел. Старший лейтенант собрал молодых солдат, слишком поздно рассеявшихся по снежному полю, и громко выругался:
- Что ж вы не разбегались?!. Я же вам говорил, что делать при налете!
Убитых стащили на обочину дороги, сложили в ряд, накрыли шинелями и двинулись дальше.
ПРИСЯГУ ПРИНЯЛИ НОЧЬЮ
Передовая... Ряды колючей проволоки, доты, дзоты, блиндажи, траншеи... Не увидели этого молодые солдаты. Несколько шалашей и землянок в редком хвойном лесу - здесь и расположилась их воинская часть. Где-то совсем рядом, за лесом, была речка. На ее левом берегу окопались гитлеровцы.
Ночевали в шалашах.
Утром разнеслась весть, что одного забайкальца ночью украли немцы. Пришел политрук Решетняк, молодой, стройный лейтенант с обмороженным лицом, поздоровался и подтвердил, что ночью в районе расположения роты действовали вражеские разведчики. Они перешли речку, подползли к крайнему шалашу и увели часового.
- Командир отделения виноват, - махнул рукой политрук, - поставил часовым растяпу. Вот и "язык" теперь у немцев. Сам к ним пошел.
Линия фронта совсем рядом, передовая ничем не укреплена, солдаты спят в шалашах... Вражеские разведчики украли солдата... Что делать? Как воевать? А командир взвода уже выводил солдат строиться.
- Собраться всем на политинформацию! - громко приказал он.
Солдаты сидели на чем придется, а политрук Решетняк стоял в центре, рисовал веточкой на снегу штрихи, стрелки, кружочки, объяснял обстановку на фронтах. Решительные жесты правой рукой - ожесточенные сражения под Москвой, удары наших войск под Ельцом и Ленинградом, Керчью и Феодосией. Три быстро начерченных кружка - освобождены Ростов-на-Дону, Тихвин и Калуга. Резко проведенная стрела на запад - январское наступление войск Калининского фронта.
- Соседи действуют, а мы застряли, - сказал политрук. - Готовьтесь наступать, сибиряки. Как только подтянемся, подучимся, выясним у врага систему обороны, опять пойдем вперед.
На снегу, под открытым небом у пулеметчиков начались занятия. Ваня Макковеев и Сергей Маты-жонок отвечали хорошо, действовали четко. Поэтому, наверное, командир взвода младший лейтенант Никитин в перерыв разрешил им "посмотреть следы". Не верилось Сергею, что лыжника из Читы, сильного, краснощекого парня, похитили вражеские разведчики. Почему-то показалось, что молодой солдат, которого поставили часовым у шалашей, струсил, не пожелал быть в "мертвяках" и перебежал к немцам.
Сергей прошел по следам метров триста, и они многое ему рассказали. Нет, часовой не был растяпой. Его обхитрили, обманули. Часовой не спал, все время ходил: вытоптал у толстой сосны целую площадку. Метрах в ста от шалашей оказались лыжные следы. Сергей все легко "расшифровал".
Заметив часового, два вражеских разведчика тихонько сняли лыжи и поползли. Внезапно накинулись они на молодого солдата, свалили на снег, забили в рот кляп, отобрали винтовку. В одном был прав политрук: сибиряк пошел к врагу сам, как баран между двух матерых волков. Потянулись в глубь леса следы - два лыжных и один семенящий, неровный, оставленный ботинками сорок четвертого размера. Несколько капелек крови отмечало этот след.
На месте схватки Сергей обнаружил две известковые скорлупки: у гитлеровцев были с собой маскировочные щиты, окрашенные под цвет снега,
- Мы с отцом с такими щитами на тарбаганов охотились, - сказал Сергей. - А зимой к тетеревам подкрадывались. Били на выбор. Так и немцы нас.
- На людей охотятся, гады! - возмутился Ваня Макковеев.
Вернулись, подробно рассказали младшему лейтенанту Никитину обо всем, что "прочитали" на снегу, и опять улеглись за щитком пулемета. Вдруг занятия были прерваны, Командир взвода, только что разговаривавший по телефону, выделил в помощь Макковееву и Матыжонку подносчика патронов - пожилого солдата, назвавшегося Иваном Андреевичем, и приказал "немедленно оборудовать огневую точку у ориентира шесть".
Подхватили солдаты пулемет, патроны и полезли на высоту, заросшую густым ельником. Над ними с гулом пролетели снаряды.
- Артналет, - спокойно сказал Иван Андреевич. - Каждый день так. С десяток снарядов пошлет и успокоится. Наобум бьет. Бывает, правда, кое-кого и накроет.
- А для чего нужна наша огневая точка? - спросил Ваня Макковеев.
- Как для чего? Здесь передовая, - ответил подносчик патронов. - До немца рукой подать. А вы не бойтесь. Мне спервоначалу тоже было страшно, а теперь привык. Мы тут не одни, не одним фронт держать. Сзади нас танки есть, пушки, минометы. Вот в этом лесочке первый взвод. У него три "максима", да ручных пулеметов штук пяток. А справа автоматчики лежат. И на первой полосе есть наши люди.
Теплее становилось от слов более опытного человека. Молодые солдаты давно знали, что освобождены Калуга и Можайск, Клин и Тихвин. Но им не рассказали, кто здесь, на этом участке, "держит фронт", кто стоит справа и слева, где находятся огневые точки. Может, этого и не следует говорить только что прибывшим на передовую, но им очень хотелось знать, что в роте, куда они пришли, есть не только шалаши да полевые кухни.
- Немец не пойдет сейчас в наступление, - уверенно продолжал подносчик патронов.?- Щупает, проверяет только. Наша пулеметная точка не лишняя, на всякий скучай...
"Ориентиром шесть" была сосна, росшая на самом гребне высоты. Здесь вилась тропа. Словно огромный неведомый зверь оставил на ней свой странный след. Три воронки, десять-двенадцать метров никем не тронутого снега, и опять три воронки - свежий, размеренный, трехпалый след. Иван Андреевич посоветовал устроить огневую точку немного ниже сосны, которая, "видать, держится немцами на мушке". Пулеметчики выбрали удобное место - с него можно было обстреливать видневшуюся впереди лощину, разгребли ногами снег и принялись устраиваться. Командир взвода обещал прийти и все проверить, но не пришел. Солдаты закусили сухим пайком, еще немного потренировались и улеглись: младший лейтенант Никитин приказал ждать его. К вечеру они сильно продрогли.
Смеркалось. Предвещая непогоду, подул порывистый ветер. Над лесом низко плыли косматые облака.
- Немцы идут! - вдруг громко шепнул Иван Андреевич.
Рослые, в белых маскировочных халатах, упругим широким шагом лощину бесшумно пересекали лыжники. Их было более двадцати. Неужели немцы? Несколько лыжников, держа в руках автоматы, забирались на гору справа. Несколько теней промелькнуло в ельнике слева.
- Огонь! - приказал Иван Андреевич.
- Что вы, что вы? - торопливо проговорил Ваня Макковеев. - По своим... Наверное, наши... Нельзя...
Иван Андреевич оттолкнул плечом Макковеева. Очередь прошла над головами лыжников, никого не задев. Немцы пригнулись, схватились за автоматы. Где-то наверху сильно и гулко застучал другой пулемет - наверное, наш, потому что лыжники, забиравшиеся на гору справа, залегли и открыли огонь.
В памяти Сергея Матыжонка этот короткий миг запечатлелся до мельчайших подробностей. Он решил, что немцы прорвали линию фронта и перешли в наступление. Надо бежать в роту, предупредить. Но и шагу не сделать - кругом свистели пули. Среди немцев не было замешательства: одни из них стреляли стоя, другие с колена. Несколько лыжников молча двинулись прямо на пулемет.
Сергей прижался к снежному брустверу, но все же вскоре выглянул - после длинной очереди Иван Андреевич радостно крикнул: "Есть!" Два или три немца лежали на снегу, но другие быстро приближались. Резко свистнуло. Сергей ощутил гнетущую тишину, опять поднял голову и оглянулся. Крепко вцепившись в шершавые ручки пулемета, лежал старый солдат Иван Андреевич. Уткнулся лицом в снег Ваня Макковеев. Его руки, только что перебиравшие пулеметную ленту, были неподвижны. В памяти всплыло лицо солдата, который подходил к теплушке на остановке в Красноярске. "Всех вас на куски порвут... В мертвяках будете..." "Надо бежать", - решил Сергей. Но было уже поздно.
На молчавший пулемет двигался здоровенный гитлеровец в белом маскхалате. Он был в десяти шагах и целился из автомата. "Смерть", - безразлично подумал Сергей, следя взглядом за прыгающим дулом. Не стреляя, немецкий солдат поравнялся с огневой точкой, что-то крикнул, коленом отпихнул пулемет в сторону, чуть пригнулся, взмахнул автоматом и ударил Сергея стволом.
Очнулся пулеметчик от громких криков "ура" и треска автоматов, увидел своих солдат, стрелявших по удирающим гитлеровцам, и сел на снег. Откуда-то появился политрук Решетняк, постоял у трупов Вани Макковеева и Ивана Андреевича, пожал Сергею Матыжонку за что-то руку.
- Вы же присягу не принимали, - сказал он.
- Я еще не принимал, - ответил Сергей. - И Макковеев... который погиб...
- Я это знал, - сказал политрук. -? А дрались вы как настоящие солдаты.
Темнело. Солдаты убирали трупы вражеских лыжников. Здоровенный немец, атаковавший огневую точку, лежал рядом с Ваней Макковеевым. Его убили наши солдаты. Политрук сказал, что младший лейтенант Никитин погиб при артналете, "а он один знал, куда вас послал". Санитар перевязал Сергею голову и велел идти... ужинать. В шалаше "пулеметчик" вдруг заметил две дырочки на своей шипели. Бывалые солдаты быстро определили, что одна из них "прилетела спереди, от немца", а другая "сзади, от своих автоматчиков". Новый командир взвода сказал, что такое в момент перекрестного огня случается, разъяснил, что никакого наступления не было, а противник вел разведку и хотел взять "языка".
- Наверное, тебя хотели взять, - сказал он. - Оглушили, а связать не успели. Скажи спасибо, что автоматчики выручили.
Ночью молодые солдаты принимали присягу. Политрук Решетняк подошел к Сергею Матыжонку и сказал:
- Скорлупки на снегу нашел? А мы просмотрели, не заметили... Значит, маскировочные щиты были у немецких разведчиков? Понятно. А это хорошо, Матыжонок, что тебе тарбаганов приходилось бить на выбор. Никитин перед своей смертью сообщил... Чувствую, хорошим ты будешь солдатом.
НА ФРОНТЕ СЛУЧАЕТСЯ...
Первым номером пулеметного расчета назначили Гришу Виноградова. И поныне помнят его многие жители Карымской. Баянист, активный участник школьной самодеятельности, поэт - в альбомы многих товарищей написал Гриша первые свои стихи. О лиловом весеннем багульнике написал он в школьный альбом Сергея Матыжонка 2 мая 1941 года. А через десять месяцев судьба свела дружков у пулемета.
Им очень дорог был "максим" - на нем была кровь Вани Макковеева. Но в бою за деревню Большакове Калининской области не выдержали друзья яростного огня вражеских минометчиков и, оставив пулемет на высоте, отползли в укрытие. Через несколько минут на месте "максима" зияла воронка. Из рук тяжело раненного земляка Платона Кожевникова Сергей взял винтовку с тремя патронами в магазине, поднялся в атаку и на западной окраине села, у колодца, в упор застрелил немецкого унтер-офицера, неожиданно вылезшего из копны сена. Гриша Виноградов действовал гранатами.
Вскоре фронт остановился, и командир роты приказал собирать оружие у "подснежников". Все теплее пригревало солнце, и вот они появлялись из-под снега - черные, с оскаленными лицами, с запекшимися кровавыми ранами, в изорванной одежде. Поздней осенью в этих местах кипели бои. Об этом говорили обуглившиеся пни, ржавые осколки, старые, наспех вырытые траншеи, расщепленные стволы деревьев, трупы под снегом... Сергею Матыжонку "повезло". Он нашел убитого солдата, лежавшего на ручном пулемете. Энергично работая руками и ногами, Сергей выбрасывал из сугроба коробки с патронами. Вдруг позади раздался сильный взрыв. Оглянулся Сергей, и сердце его сжалось...
На заснеженной пашне вверх лицом лежал майор с орденом Красной Звезды на гимнастерке. Его руки, вытянутые вдоль головы, были по локоть оторваны. На голове виднелась старая рана, волосы слиплись и обледенели. Рядом лежал Гриша Виноградов с размозженной головой.
- Что случилось? - спросил появившийся откуда-то запыхавшийся политрук Решетняк.
- Заминировали немцы майора, - ответил сапер. - Две мины поставили. Одна, у рук, сработала, погубила парня, а вторую, у ног, я снял. Вот она, немецкая. А эти, - сапер кивнул на Сергея Матыжонка, - собрались, топчутся, ахают.
- У немцев и трупы стреляют, - сказал кто-то. - Хитрые, гады!..
- Ошибаетесь, - зло проговорил Решетняк. - Здесь не воинская хитрость. Это подлая фашистская политика истребления народов. Мало - человека убили, капкан поставили на того, кто придет хоронить майора.
Стояли у трупов молодые солдаты, озирались, хмурились. А Матыжонок, не в силах подняться, сидел на снегу. Холодная злость заползала в его сердце. Его глаза многое заметили в эти горькие минуты, Сергей ясно все представлял. Снег возле трупа был крепкий, слежавшийся: немцы заминировали майора еще осенью, когда торопились к Москве и отступать не собирались. Фронт в тот день продвинулся далеко на восток, где-то уже за горами громыхали орудия, а по пашне ползали немецкие саперы, нет - хищные звери. Вот они заметили убитого советского майора.
Труп уже закоченел, застыл. Гитлеровцы заломили негнувшиеся руки - под мышками у убитого лопнула гимнастерка - и вытянули их вдоль головы. Здесь, под ладонями убитого, они поставили мину, а вторую- под ногами. Рано или поздно кто-то должен был подойти к трупу - скорее всего, мирный человек. Гришу Виноградова похоронили вместе с майором. Когда дали прощальный залп и стали расходиться, Сергей догнал Решетника, в одиночестве шагавшего к землянкам. Солдату хотелось сказать, что решил отомстить, что страх исчез, куда-то отошел, что он сумеет бить фашистских гадов, но политрук сам все понял.
- Подснежники, подснежники, - задумчиво проговорил Решетняк. - Синие, мохнатые, наша военная радость... Тяжело... Послушай, Матыжонок. Думается, ты не на своем месте. Один солдат из вашего эшелона, Андрей Косых, уже шестерых гитлеровцев отправил на тот свет. Из обыкновенной винтовки. Он тоже следопыт, охотник... В эти дни каждый из нас должен подумать о том, где, на каком участке он принесет больше пользы Родине. Мне кажется, что ты проявишь себя не за пулеметом. Хочешь стать снайпером?
- Хочу, товарищ лейтенант.
Но не записали Сергея в команду снайперов. На другой день он с низко опущенной головой стоял перед строем роты. Его обвинили в тягчайшем воинском преступлении - мародерстве. Было и "доказательство" - в его вещевом мешке нашли несколько картофелин. Перед строем прохаживался высокий человек со шпалами на петлицах и выкрикивал страшные слова:
- Отобрали у своих отцов! Вместо того чтобы проявить себя в боях, занялись мародерством!
Этот человек, обладавший большой воинской властью, так говорил о роте, которая первой ворвалась в село Большакове. Шестнадцать солдат роты погибли... Но ему никто не возражал, потому что он зачитал перед строем "прошение от граждан", поступившее в штаб дивизии. В нем писали:
"Мы ждали освободителей, а увидели мародеров. Ваши солдаты забрали у меня картошку, которую я нарыл своими трудовыми руками. У меня у самого сын в Красной Армии..."
Спросили: кто вошел первым в дом крестьянина Иннокентия Трухина? И Сергей Матыжонок ответил: "Я", - потому что это так было. Потом обыск, найденные "вещественные доказательства"... Сергею хотелось рассказать, как было дело, но человек со шпалами ничего не хотел слушать.
Сергей видел перед собой его ватные штаны, большую, желтую, наверно, прожженную дыру на штанине - и смирился со своей участью. Жизнь показалась глупой, бессмысленной. За строем солдат был участок, поросший бурьяном. Здесь, вероятно, будет конец. Сергей обрадовался, когда грозный голос произнес, наконец, решение. Оно показалось даже мягким:
- Приказываю сейчас же оформить на этого мародера дело в трибунал!
- Слушаюсь! - поднял руку к фуражке испуганный командир роты.
И вдруг с правого фланга послышался голос:
- Солдат, я думаю, не виновен. Надо разобраться!
- Что? - осекся человек, отдавший приказ. - Ты кто такой? - строго спросил он.
- Я? Политрук Решетняк.
- Что ты сказал?
- Разобраться, говорю, надо. В нашей роте очень плохо с питанием.
- Защищать мародеров?! - грозно произнес командир со шпалами на петлицах. - Командир роты! Это кто такой? - показал он на Решетника.
- Член партии, - сурово произнес опомнившийся командир роты.
- Коммунист, - сказал кто-то из строя.
- Под суд! - крикнул человек со шпалами на петлицах и торопливо пошел к легковой автомашине, на которой приехал.
Но никого не судили. В роту пришел командир полка и во всем разобрался.
В селе Большакове, из которого только что выбили гитлеровцев, в погребе одного из сгоревших домов солдаты нашли немного картофеля. Забирая в карманы последние, уже мерзлые картофелины, услышали солдаты женский голос.
- Вы, ребята, идите туда, - показала женщина на соседний дом. - Там Иннокентий Трухин живет. У него хороший, рассыпчатый картофель. Много накопал он его на колхозном огороде. Немцам целый воз отвез. А теперь видит вашу нужду и помалкивает.
- Немцам возил? - повернулся Сергей к своему товарищу. - А ну, зайдем!
Солдаты вошли во двор и увидели хромого подвижного старичка, одетого в рваную, подпоясанную сыромятным ремнем телогрейку. Он подметал возле крыльца.
- Дед, у вас картошка есть? - спросил Сергей.
- Есть, да не про вашу честь, - отрезал старик. - Больно много освободителей понаехало. Всех не прокормишь!
Такой ответ обозлил солдат. Они зашли в дом, подняли крышку подполья и увидели отборные клубни.
-- Этот картофель колхозный, - сказал Сергей хозяину. - Может, поделишься?
- Все бросили, убежали, а теперь - колхозный. Шалите, ребята, я своими руками его выкопал.
- И немцев кормил?
- Тебя за горло возьмут - и ты будешь кормить. Не трогайте! У меня сын в Красной Армии. За грабеж вам не поздоровится...
Не испугались солдаты угроз, набрали картофеля и другим "склад" показали. Рассвирепел старик, написал "прошение" и отдал его генералу, заехавшему на другой день в село.
"Чрезвычайное происшествие" в воинской роте дорасследовали сами жители села. Они постановили забрать колхозный картофель у человека, который помогал фашистским оккупантам.
...Позже поймет Сергей Матыжонок, что сделал для него Борис Федорович Решетняк - его первый военный политический руководитель. Это произойдет в Москве, на параде Победы.
- Ты герой, Матыжонок! Я так и знал. А ведь тебя могли тогда осудить. За картошку, помнишь?
И недалеко от Красной площади разошлись два человека. Остро ощутил Матыжонок, что не испытать ему величественных, безгранично счастливых солдатских минут, если бы не этот человек, подтянутый и стройный, торопливо уходивший к своему подразделению. Понял, кто помог ему сделать первый шаг по трудной солдатской дороге.
А тогда... Зашел Сергей Матыжонок в ленинскую землянку, сказал политруку, что подобного больше не допустит, и, заморгав глазами, отвернулся в сторону: хотелось заплакать.
- Ничего, Матыжонок, - ответил политрук. - Забудь об этом... Мы интересное дело затеваем. Хочешь сходить на охоту?
Я ДУМАЛ, ЧТО ТЫКОМАНДИР...
Командир штурмового отряда старший сержант Тарасевич оглядел явившегося к нему молодого солдата и опять задал вопрос, который Сергей уже не раз слышал:
- Что умеешь делать?
- Знаю пулемет.
- Станковый?
- И ручной знаю. Сам его откопал... Из автомата стрелять научился.
- Еще?
- Следы умею распутывать. Из винтовки на триста метров не промахнусь. Немецкие мины изучали...
- Еще?
- Ползти, подкрадываться...
- Проверим, - заключил Тарасевич. - Отличишься - закрепим у нас. Струсишь - выгоним. Будешь пока помощником пулеметчика. Сейчас мы готовимся штурмовать немецкий блиндаж, брать "языка". Это твой экзамен.
- Понятно, товарищ старший сержант.
Понравился Сергею Матыжонку его новый командир. Он действовал решительно, отдавал четкие, немногословные приказания.
На учебном поле Сергей разговорился с молодым солдатом - смуглолицым парнем с раскосыми искрящимися глазами. К нему все время с веселым смехом обращались товарищи:
- А ну расскажи, Ахмет, как ты у немцев чай пил!
Тяжелое испытание выпало на долю татарина Ахмета Мухамеджанова. Однажды ночью гитлеровц<