Мышление и решение задач 32 глава

Итак, в основе понятия индивида ле­жит факт неделимости, целостности субъекта и наличия свойственных ему осо­бенностей. Представляя собой продукт фи­логенетического и онтогенетического раз­вития в определенных внешних условиях, индивид, однако, отнюдь не является про­стой "калькой" этих условий, это именно продукт развития жизни, взаимодействия со средой, а не среды, взятой самой по себе.

Все это достаточно известно, и если я все же начал с понятия индивида, то лишь потому, что в психологии оно употребля­ется в чрезмерно широком значении, при­водящем к неразличению особенностей человека как индивида и его особенностей как личности. Но как раз их четкое раз­личение, а соответственно и лежащее в его основе различение понятий "индивид" и "личность" составляет необходимую пред­посылку психологического анализа лич­ности.

Наш язык хорошо отражает несовпа­дение этих понятий: слово личность упот­ребляется нами только по отношению к человеку, и притом начиная лишь с неко­торого этапа его развития. Мы не гово­рим "личность животного" или "личность новорожденного". Никто, однако, не затруд­няется говорить о животном и о новорож­денном как об индивидах, об их инди­видуальных особенностях (возбудимое, спокойное, агрессивное животное и т. д.; то же, конечно, и о новорожденном). Мы всерьез не говорим о личности даже двух-

¹ Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность // Избранные психологические произведе­ния: В. 2 т. М.: Педагогика, 1983. Т. 2. С. 195—205, 214—219.

летнего ребенка, хотя он проявляет не толь­ко свои генотипические особенности, но и великое множество особенностей, приобре­тенных под воздействием социального ок­ружения; кстати сказать, это обстоятель­ство лишний раз свидетельствует против понимания личности как продукта пере­крещивания биологического и социально­го факторов. Любопытно, наконец, что в психопатологии описываются случаи раз­двоения личности, и это отнюдь не фигу­ральное только выражение; но никакой па­тологический процесс не может привести к раздвоению индивида: раздвоенный, "раз­деленный" индивид есть бессмыслица, про­тиворечие в терминах.

Понятие личности, так же как и поня­тие индивида, выражает целостность субъекта жизни; личность не состоит из кусочков, это не "полипняк". Но личность представляет собой целостное образование особого рода. Личность не есть целостность, обусловленная генотипически: личностью не родятся, личностью становятся. Поэто­му-то мы и не говорим о личности ново­рожденного или о личности младенца, хотя черты индивидуальности проявляются на ранних ступенях онтогенеза не менее ярко, чем на более поздних возрастных этапах. Личность есть относительно поздний продукт общественно-исторического и он­тогенетического развития человека. Об этом писал, в частности, и С. Л. Рубинш­тейн¹.

Это положение может быть, однако, интерпретировано по-разному. Одна из возможных его интерпретаций состоит в следующем: врожденный, если можно так выразиться, индивид не есть еще индивид вполне "готовый", и вначале многие его черты даны лишь виртуально, как возмож­ность; процесс его формирования продол­жается в ходе онтогенетического развития, пока у него не развернутся все его особен­ности, образующие относительно устойчи­вую структуру; личность якобы является результатом процесса вызревания геноти-пических черт под влиянием воздействий социальной среды. Именно эта интерпре­тация свойственна в той или иной форме большинству современных концепций.

Другое понимание состоит в том, что формирование личности есть процесс sui

generis, прямо не совпадающий с процес­сом прижизненного изменения природных свойств индивида в ходе его приспособле­ния к внешней среде. Человек как при­родное существо есть индивид, обладающий той или иной физической конституцией, типом нервной системы, темпераментом, ди­намическими силами биологических по­требностей, аффективности и многими дру­гими чертами, которые в ходе онтогенети­ческого развития частью развертываются, а частью подавляются, словом, многообраз­но меняются. Однако не изменения этих врожденных свойств человека порождают его личность.

Личность есть специальное человечес­кое образование, которое так же не мо­жет быть выведено из его приспособитель­ной деятельности, как не могут быть выведены из нее его сознание или его человеческие потребности. Как и созна­ние человека, как и его потребности (Маркс говорит: производство сознания, производство потребностей), личность человека тоже "производится" — созда­ется общественными отношениями, в ко­торые индивид вступает в своей деятель­ности. То обстоятельство, что при этом трансформируются, меняются и некоторые его особенности как индивида, составляет не причину, а следствие формирования его личности.

Выразим это иначе: особенности, ха­рактеризующие одно единство (индивида), не просто переходят в особенности друго­го единства, другого образования (лично­сти), так что первые уничтожаются; они сохраняются, но именно как особенности индивида. Так, особенности высшей не­рвной деятельности индивида не становят­ся особенностями его личности и не оп­ределяют ее. Хотя функционирование нервной системы составляет, конечно, не­обходимую предпосылку развития лично­сти, но ее тип вовсе не является тем "ске­летом", на котором она строится. Сила или слабость нервных процессов, уравно­вешенность их и т.д. проявляют себя лишь на уровне механизмов, посредством которых реализуется система отношений индивида с миром. Это и определяет нео­днозначность их роли в формировании личности.

¹ См.: Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1940. С. 515—516.

Чтобы подчеркнуть сказанное, я позво­лю себе некоторое отступление. Когда речь заходит о личности, мы привычно ассоци­ируем ее психологическую характеристи­ку с ближайшим, так сказать, субстратом психики — центральными нервными про­цессами. Представим себе, однако, следую­щий случай: у ребенка врожденный вы­вих тазобедренного сустава, обрекающий его на хромоту. Подобная грубо анатоми­ческая исключительность очень далека от того класса особенностей, которые входят в перечни особенностей личности (в так называемую их "структуру"), тем не ме­нее ее значение для формирования лично­сти несопоставимо больше, чем, скажем, сла­бый тип нервной системы. Подумать только, сверстники гоняют во дворе мяч, а хромающий мальчик — в сторонке; по­том, когда он становится постарше и при­ходит время танцев, ему не остается ниче­го другого, как "подпирать стенку". Как сложится в этих условиях его личность? Это невозможно предсказать, невозможно именно потому, что даже столь грубая ис­ключительность индивида однозначно не определяет формирования его как личнос­ти. Сама по себе она не способна породить, скажем, комплекса неполноценности, зам­кнутости или, напротив, доброжелательной внимательности к людям и вообще ни­каких собственно психологических осо­бенностей человека как личности. Пара­докс в том, что предпосылки развития личности по самому существу своему без­личны.

Личность, как и индивид, есть продукт интеграции процессов, осуществляющих жизненные отношения субъекта. Суще­ствует, однако, фундаментальное отличие того особого образования, которое мы на­зываем личностью. Оно определяется природой самих порождающих его отно­шений: это специфические для человека общественные отношения, в которые он вступает в своей предметной деятельнос­ти. Как мы уже видели, при всем много­образии ее видов и форм, все они харак­теризуются общностью своего внутреннего строения и предполагают сознательное их регулирование, т. е. наличие сознания, а на известных этапах развития также и самосознания субъекта.

Так же как и сами эти деятельности, процесс их объединения — возникновения, развития и распада связей между ними — есть процесс особого рода, подчиненный особым закономерностям.

Изучение процесса объединения, свя­зывания деятельностей субъекта, в резуль­тате которого формируется его личность, представляет собой капитальную задачу психологического исследования. Ее реше­ние, однако, невозможно ни в рамках субъективно-эмпирической психологии, ни в рамках поведенческих или "глубин­ных" психологических направлений, в том числе и их новейших вариантов. Задача эта требует анализа предметной деятель­ности субъекта, всегда, конечно, опосред­ствованной процессами сознания, которые и "сшивают" отдельные деятельности между собой. Поэтому демистификация представлений о личности возможна лишь в психологии, в основе которой лежит уче­ние о деятельности, ее строении, ее разви­тии и ее преобразованиях, о различных ее видах и формах. Только при этом ус­ловии полностью уничтожается упомяну­тое выше противопоставление "личност­ной психологии" и "психологии функций", так как невозможно противопоставлять личность порождающей ее деятельности. Полностью уничтожается и господствую­щий в психологии фетишизм — припи­сывание свойства "быть личностью" са­мой натуре индивида, так что под давлением внешней среды меняются лишь проявления этого мистического свойства.

Фетишизм, о котором идет речь, явля­ется результатом игнорирования того важ­нейшего положения, что субъект, вступая в обществе в новую систему отношений, обретает также новые — системные — качества, которые только и образуют дей­ствительную характеристику личности: психологическую, когда субъект рассмат­ривается в системе деятельностей, осуще­ствляющих его жизнь в обществе, соци­альную, когда мы рассматриваем его в системе объективных отношений общества как их "персонификацию"¹.

Здесь мы подходим к главной методо­логической проблеме, которая кроется за различением понятий "индивид" и "лич­ность". Речь идет о проблеме двойственно-

¹ См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 244; Т. 46. Ч. 1. С. 505.

сти качеств социальных объектов, порож­даемых двойственностью объективных от­ношений, в которых они существуют. Как известно, открытие этой двойственности принадлежит Марксу, показавшему двой­ственный характер труда, производимого продукта и, наконец, двойственность само­го человека как "субъекта природы" и "субъекта общества"¹.

Для научной психологии личности это фундаментальное методологическое откры­тие имеет решающее значение. Оно ради­кально меняет понимание ее предмета и разрушает укоренившиеся в ней схемы, в которые включаются такие разнородные черты, или "подструктуры", как, например, моральные качества, знания, навыки и при­вычки, формы психического отражения и темперамент. Источником подобных "схем личности" является представление о раз­витии личности как о результате наслаи­вания прижизненных приобретений на некий предсуществующий метапсихологи-ческий базис. Но как раз с этой точки зрения личность как специфически чело­веческое образование вообще не может быть понята.

Действительный путь исследования личности заключается в изучении тех трансформаций субъекта (или, говоря язы­ком Л. Сэва, "фундаментальных перево­рачиваний"), которые создаются самодви­жением его деятельности в системе общественных отношений². На этом пути мы, однако, с самого начала сталкиваемся с необходимостью переосмыслить некото­рые общие теоретические положения.

Одно из них, от которого зависит ис­ходная постановка проблемы личности, возвращает нас к уже упомянутому поло­жению о том, что внешние условия дей­ствуют через внутренние. "Положение, со­гласно которому внешние воздействия связаны со своим психическим эффек­том опосредствованно через личность, яв­ляется тем центром, исходя из которого определяется теоретический подход ко всем проблемам психологии личнос­ти..."³. То, что внешнее действует через внутреннее, верно, и к тому же безогово-

рочно верно, для случаев, когда мы рас­сматриваем эффект того или иного воз­действия. Другое дело, если видеть в этом положении ключ к пониманию внутрен­него как личности. Автор поясняет, что это внутреннее само зависит от предше­ствующих внешних воздействий. Но этим возникновение личности как особой це­лостности, прямо не совпадающей с цело­стностью индивида, еще не раскрывается, и поэтому по-прежнему остается возмож­ность понимания личности лишь как обо­гащенного предшествующим опытом ин­дивида.

Мне представляется, что, для того что­бы найти подход к проблеме, следует с са­мого начала обернуть исходный тезис: внутреннее (субъект) действует через внешнее и этим само себя изменяет. По­ложение это имеет совершенно реальный смысл. Ведь первоначально субъект жиз­ни вообще выступает лишь как обладаю­щий, если воспользоваться выражением Энгельса, "самостоятельной силой реак­ции", но эта сила может действовать толь­ко через внешнее, в этом внешнем и про­исходит ее переход из возможности в действительность: ее конкретизация, ее развитие и обогащение, — словом, ее пре­образования, которые суть преобразования и самого субъекта, ее носителя. Теперь, т.е. в качестве преобразованного субъек­та, он и выступает как преломляющий в своих текущих состояниях внешние воз­действия.

Конечно, сказанное представляет собой лишь теоретическую абстракцию. Но опи­сываемое ею общее движение сохраняется на всех уровнях развития субъекта. По­вторю еще раз: ведь какой бы морфофизи-ологической организацией, какими бы по­требностями и инстинктами ни обладал индивид от рождения, они выступают лишь как предпосылки его развития, которые тотчас перестают быть тем, чем они были виртуально, "в себе", как только индивид начинает действовать. Понимание этой метаморфозы особенно важно, когда мы переходим к человеку, к проблеме его лич­ности.

¹ См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 50; Т. 46. Ч. 1. С. 89; Т. 46. Ч. П. С 19.

² См.: Сэв Л. Марксизм и теория личности. М., 1972. С. 413.

³ Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии. М., 1959. С. 118.

2. Деятельность как основание личности

Главная задача состоит в том, чтобы выявить действительные "образующие" личности — этого высшего единства чело­века, изменчивого, как изменчива сама его жизнь, и вместе с тем сохраняющего свое постоянство, свою аутоидентичность. Ведь независимо от накапливаемого человеком опыта, от событий, которые меняют его жизненное положение, наконец, независи­мо от происходящих физических его из­менений, он как личность остается и в глазах других людей, и для самого себя тем же самым. Он идентифицируется не только своим именем, его идентифициру­ет и закон, по крайней мере в пределах, в которых он признается ответственным за свои поступки.

Таким образом, существует известное противоречие между очевидной физичес­кой, психофизиологической изменчивос­тью человека и устойчивостью его как личности. Это и выдвинуло проблему "я" в качестве особой проблемы психологии личности. Она возникает потому, что чер­ты, включаемые в психологическую харак­теристику личности, выражают явно из­менчивое и "прерывное" в человеке, т. е. то, чему как раз противостоит постоянство и непрерывность его "я". Что же образует это постоянство и непрерывность? Персо­нализм во всех своих вариантах отвечает на этот вопрос, постулируя существование некоего особого начала, образующего ядро личности. Оно-то и обрастает многочис­ленными жизненными приобретениями, которые способны изменяться, существен­но не затрагивая самого этого ядра.

При другом подходе к личности в его основу кладется категория предметной человеческой деятельности, анализ ее внут­реннего строения: ее опосредствовании и порождаемых ею форм психического от­ражения.

Такой подход уже с самого начала по­зволяет дать предварительное решение вопроса о том, что образует устойчивый базис личности, от которой и зависит, что именно входит и что не входит в характе­ристику человека именно как личности. Решение это исходит из положения, что

реальным базисом личности человека является совокупность его общественных отношений к миру, но отношений, которые реализуются, а они реализуются его дея­тельностью, точнее, совокупностью его мно­гообразных деятельностей.

Имеются в виду именно деятельности субъекта, которые и являются исходными "единицами" психологического анализа личности, а не действия, не операции, не психофизиологические функции или бло­ки этих функций; последние характери­зуют деятельность, а не непосредственно личность. На первый взгляд это положе­ние кажется противоречащим эмпиричес­ким представлениям о личности и, более того, обедняющим их. Тем не менее оно единственно открывает путь к пониманию личности, в ее действительной психологи­ческой конкретности.

Прежде всего на этом пути устраняет­ся главная трудность: определение того, какие процессы и особенности человека от­носятся к числу психологически характе­ризующих его личность, а какие являют­ся в этом смысле нейтральными. Дело в том, что, взятые сами по себе, в абстракции от системы деятельности, они вообще ни­чего не говорят о своем отношении к лич­ности. Едва ли, например, разумно рассмат­ривать как "личностные" операции письма, способность чистописания. Но вот перед нами образ героя повести Гоголя "Шинель" Акакия Акакиевича Башмачкина. Служил он в некоем департаменте чиновником для переписывания казенных бумаг, и виделся ему в этом занятии целый разнообразный и притягательный мир. Окончив работу, Акакий Акакиевич тотчас шел домой. Наскоро пообедав, вынимал баночку с чер­нилами и принимался переписывать бу­маги, которые он принес домой, если же таковых не случалось, он снимал копии нарочно, для себя, для собственного удоволь­ствия. "Написавшись всласть, — повеству­ет Гоголь, — он ложился спать, улыбаясь заранее при мысли о завтрашнем дне: что-то бог пошлет переписывать завтра".

Как произошло, как случилось, что пе­реписывание казенных бумаг заняло цент­ральное место в его личности, стало смыс­лом его жизни? Мы не знаем конкретных обстоятельств, но так или иначе обстоя­тельства эти привели к тому, что произо­шел сдвиг одного из главных мотивов на

обычно совершенно безличные операции, которые в силу этого превратились в са­мостоятельную деятельность, в этом каче­стве они и выступили как характеризую­щие личность.

Можно, конечно, рассуждать и иначе, проще: что в этом-де проявилась некая "каллиграфическая способность", заложен­ная в Башмачкине от природы. Но рас­суждение это уже совершенно в духе на­чальников Акакия Акакиевича, которые постоянно видели его все тем же самым прилежным чиновником для письма, "так что потом уверились, что он, видно, так и родился на свет...".

Иногда дело обстоит иначе. В том, что с внешней стороны кажется действиями, имеющими для человека самоценное зна­чение, психологический анализ открывает иное, а именно, что они являются лишь средством достижения целей, действитель­ный мотив которых лежит как бы в совер­шенно иной плоскости жизни. В этом слу­чае за видимостью одной деятельности скрывается другая. Именно она-то непос­редственно и входит в психологический облик личности, какой бы ни была осуще­ствляющая ее совокупность конкретных действий. Последняя составляет как бы только оболочку этой другой деятельнос­ти, реализующей то или иное действитель­ное отношение человека к миру,— оболоч­ку, которая зависит от условий, иногда случайных. Вот почему, например, тот факт, что данный человек работает техником, сам по себе еще ничего не говорит о его личности; ее особенности обнаруживают себя не в этом, а в тех отношениях, в кото­рые он неизбежно вступает, может быть, в процессе своего труда, а может быть, и вне этого процесса. Все это почти трюизмы, и я говорю об этом лишь для того, чтобы еще раз подчеркнуть, что, исходя из набора отдельных психологических или социаль­но-психологических особенностей челове­ка, никакой "структуры личности" полу­чить невозможно, что реальное основание личности человека лежит не в заложен­ных в нем генетических программах, не в глубинах его природных задатков и влече­ний и даже не в приобретенных им навы­ках, знаниях и умениях, в том числе и профессиональных, а в той системе деятель-ностей, которые реализуются этими зна­ниями и умениями.

Общий вывод из сказанного состоит в том, что в исследовании личности нельзя ограничиваться выяснением предпосылок, а нужно исходить из развития деятельно­сти, ее конкретных видов и форм и тех связей, в которые они вступают друг с дру­гом, так как их развитие радикально ме­няет значение самих этих предпосылок. Та­ким образом, направление исследования обращается — не от приобретенных навы­ков, умений и знаний к характеризуемым ими деятельностям, а от содержания и свя­зей деятельностей к тому, как и какие процессы их реализуют, делают их возмож­ными.

Уже первые шаги в указанном направ­лении приводят к возможности выделить очень важный факт. Он заключается в том, что в ходе развития субъекта отдельные его деятельности вступают между собой в иерархические отношения. На уровне лич­ности они отнюдь не образуют простого пучка, лучи которого имеют свой источник и центр в субъекте. Представление о свя­зях между деятельностями как о кореня­щихся в единстве и целостности их субъек­та является оправданным лишь на уровне индивида. На этом уровне (у животного, у младенца) состав деятельностей и их взаи­мосвязи непосредственно определяются свойствами субъекта — общими и индиви­дуальными, врожденными и приобретаемы­ми прижизненно. Например, изменение избирательности и смена деятельности на­ходятся в прямой зависимости от текущих состояний потребностей организма, от из­менения его биологических доминант.

Другое дело — иерархические отноше­ния деятельностей, которые характеризу­ют личность. Их особенностью является их "отвязанность" от состояний организ­ма. Эти иерархии деятельностей порожда­ются их собственным развитием, они-то и образуют ядро личности.

Иначе говоря, "узлы", соединяющие от­дельные деятельности, завязываются не действием биологических или духовных сил субъекта, которые лежат в нем самом, а завязываются они в той системе отноше­ний, в которые вступает субъект.

Наблюдение легко обнаруживает те пер­вые "узлы", с образования которых у ребен­ка начинается самый ранний этап форми­рования личности. В очень выразительной форме это явление однажды выступило в

опытах с детьми-дошкольниками. Экспе­риментатор, проводивший опыты, ставил перед ребенком задачу — достать удален­ный от него предмет, непременно выполняя правило — не вставать со своего места. Как только ребенок принимался решать задачу, экспериментатор переходил в соседнюю комнату, из которой и продолжал наблюде­ние, пользуясь обычно применяемым для этого оптическим приспособлением. Од­нажды после ряда безуспешных попыток малыш встал, подошел к предмету, взял его и спокойно вернулся на место. Эксперимен­татор тотчас вошел к ребенку, похвалил его за успех и в виде награды предложил ему шоколадную конфету. Ребенок, однако, от­казался от нее, а когда экспериментатор стал настаивать, то малыш тихо заплакал.

Что лежит за этим феноменом? В про­цессе, который мы наблюдали, можно выде­лить три момента: 1) общение ребенка с эк­спериментатором, когда ему объяснялась задача; 2) решение задачи и 3) общение с экспериментатором после того, как ребенок взял предмет. Действия ребенка отвечали, таким образом, двум различным мотивам, т. е. осуществляли двоякую деятельность: одну — по отношению к экспериментато­ру, другую — по отношению к предмету (награде). Как показывает наблюдение, в то время, когда ребенок доставал предмет, си­туация не переживалась им как конфлик­тная, как ситуация "сшибки". Иерархичес­кая связь между обеими деятельностями обнаружилась только в момент возобновив­шегося общения с экспериментатором, так сказать, post factum: конфета оказалась горькой, горькой по своему субъективному, личностному смыслу.

Описанное явление принадлежит к са­мым ранним, переходным. Несмотря на всю наивность, с которой проявляются эти пер­вые соподчинения разных жизненных отно­шений ребенка, именно они свидетельству­ют о начавшемся процессе формирования того особого образования, которое мы назы­ваем личностью. Подобные соподчинения никогда не наблюдаются в более младшем возрасте, зато в дальнейшем развитии, в своих несоизмеримо более сложных и

"спрятанных" формах они заявляют о себе постоянно. Разве не по аналогичной схеме возникают такие глубоко личностные яв­ления, как, скажем, угрызения совести?

Развитие, умножение видов деятельно­сти индивида приводит не просто к расши­рению их "каталога". Одновременно проис­ходит центрирование их вокруг немногих главнейших, подчиняющих себе другие. Этот сложный и длительный процесс раз­вития личности имеет свои этапы, свои ста­дии. Процесс этот неотделим от развития сознания, самосознания, но не сознание со­ставляет его первооснову, оно лишь опосред­ствует и, так сказать, резюмирует данный процесс.

Итак, в основании личности лежат от­ношения соподчиненности человеческих деятельностей, порождаемые ходом их раз­вития. В чем, однако, психологически вы­ражается эта подчиненность, эта иерархия деятельностей? В соответствии с принятым нами определением мы называем деятель­ностью процесс, побуждаемый и направля­емый мотивом — тем, в чем опредмечена та или иная потребность. Иначе говоря, за соотношением деятельностей открывает­ся соотношение мотивов. Мы приходим, таким образом, к необходимости вернуть­ся к анализу мотивов и рассмотреть их развитие, их трансформации, способность к раздвоению их функций и те их смеще­ния, которые происходят внутри системы процессов, образующих жизнь человека как личности.

3. Мотивы, эмоции

И ЛИЧНОСТЬ

В современной психологии термином "мотив" (мотивация, мотивирующие фак­торы) обозначаются совершенно разные яв­ления. Мотивами называют инстинктив­ные импульсы, биологические влечения и аппетиты, а равно переживание эмоций, ин­тересы, желания; в пестром перечне моти­вов можно обнаружить такие, как жизнен­ные цели и идеалы, но также и такие, как раздражение электрическим током¹. Нет никакой надобности разбираться во всех

¹ В советской литературе достаточно полный обзор исследований мотивов приводится в книге: Якобсон П. М. Психологические проблемы мотивации поведения человека. М., 1969. Последняя вышедшая книга, дающая сопоставительный анализ теорий мотивации, принадлежит К. Медсену (Madsen К. В. Modern Theories of Motivation. Copenhagen, 1974).

тех смешениях понятии и терминов, кото­рые характеризуют нынешнее состояние проблемы мотивов. Задача психологичес­кого анализа личности требует рассмот­реть лишь главные вопросы.

Прежде всего это вопрос о соотношении мотивов и потребностей. Я уже говорил, что собственно потребность — это всегда по­требность в чем-то, что на психологическом уровне потребности опосредствованы пси­хическим отражением, и притом двояко. С одной стороны, предметы, отвечающие потребностям субъекта, выступают перед ним своими объективными сигнальными признаками. С другой — сигнализируются, чувственно отражаются субъектом и сами потребностные состояния, в простейших случаях — в результате действия интеро-цептивных раздражителей. При этом важ­нейшее изменение, характеризующее пере­ход на психологический уровень, состоит в возникновении подвижных связей потреб­ностей с отвечающими им предметами.

Дело в том, что в самом потребност-ном состоянии субъекта предмет, который способен удовлетворить потребность, жест­ко не записан. До своего первого удовлет­ворения потребность "не знает" своего пред­мета, он еще должен быть обнаружен. Только в результате такого обнаружения потребность приобретает свою предмет­ность, а воспринимаемый (представляемый, мыслимый) предмет — свою побудитель­ную и направляющую деятельность функ­ции, т. е. становится мотивом¹.

Подобное понимание мотивов кажется по меньшей мере односторонним, а потреб­ности — исчезающими из психологии. Но это не так. Из психологии исчезают не по­требности, а лишь их абстракты — "голые", предметно не наполненные потребностные состояния субъекта. Абстракты эти появ­ляются на сцену в результате обособления потребностей от предметной деятельности субъекта, в которой они единственно обре­тают свою психологическую конкретность.

Само собой разумеется, что субъект как индивид рождается наделенным потребно­стями. Но, повторяю это еще раз, потреб­ность как внутренняя сила может реализо­ваться только в деятельности. Иначе говоря,

потребность первоначально выступает лишь как условие, как предпосылка дея­тельности, но, как только субъект начина­ет действовать, тотчас происходит ее транс­формация, и потребность перестает быть тем, чем она была виртуально, "в себе". Чем дальше идет развитие деятельности, тем более эта ее предпосылка превращается в ее результат.

Трансформация потребностей отчетли­во выступает уже на уровне эволюции животных: в результате происходящего изменения и расширения круга предметов, отвечающих потребностям, и способов их удовлетворения развиваются и сами по­требности. Это происходит потому, что по­требности способны конкретизироваться в потенциально очень широком диапазоне объектов, которые и становятся побудите­лями деятельности животного, придающи­ми ей определенную направленность. На­пример, при появлении в среде новых видов пищи и исчезновении прежних пищевая по­требность, продолжая удовлетворяться, вме­сте с тем впитывает теперь в себя новое содержание, т. е. становится иной. Таким образом, развитие потребностей животных происходит путем развития их деятельно­сти по отношению ко все более обогащаю­щемуся кругу предметов; разумеется, изме­нение конкретно-предметного содержания потребностей приводит к изменению так­же и способов их удовлетворения. <...>