Почему я не воскликнула «какой вздор»? Или – «этого не может быть»? Почему первым делом подумала: «Неужели Глеб и на такое способен?»
– Могу я спросить, откуда вы получили такую информацию?
– У нас не принято раскрывать наши источники. Позднее я уточню кое‑какие детали. Но сначала я хотел бы задать несколько вопросов о вашей семье. Понимаю, что это может показаться вам вторжением в личную жизнь, и спешу заверить, что отвечать вы не обязаны.
– Я постараюсь. Что бы вы хотели знать?
– Вы приехали в Америку вместе с мужем и сыном пятнадцать лет назад. А давно вы замужем?
– Скоро будет двадцать пять лет. Серебряная свадьба не за горами.
– Ваш муж, профессор Армавиров, преподает математику в пригородном колледже.
– Да, это так.
– Как бы вы охарактеризовали ваши отношения с ним?
– Что вы имеете в виду?
– У вас случаются ссоры, скандалы? Семейные раздоры?
– Не больше, чем у других.
– Рукоприкладство?
– Никогда в жизни.
– Случаи супружеской неверности?
– Знаете, это уже слишком. Тут я должна провести черту. Не могли бы все‑таки уточнить, какого сорта информацию вы получили? Должна же я знать, что мне грозит.
– Конечно, конечно.
Крескил открыл папку, лежавшую на его столе. Перебрал сложенные в ней листки. Вынул один, пробежал его, катая свои оливки слева направо.
– Два дня назад наш информатор подслушал разговор за соседним столиком в кафе «Венди». Двое мужчин что‑то обсуждали. Они говорили по‑русски. Приглушенными голосами, но все же недостаточно тихо. Видимо, не думали, что кто‑то из посетителей знает их язык. Информатор понял по обрывкам фраз, что они планируют убийство какой‑то женщины. Якобы при попытке ограбления. Он расслышал сленговое слово «прэ…», «прышть…».
– Да, «пришить». Означает «убить».
– В конце разговора один мужчина передал другому плотный коричневый конверт. Потом вышел из ресторанчика. Сел в машину, припаркованную рядом с окном. Информатор запомнил номер и сообщил его нам. По номеру мы легко обнаружили владельца.
– Вы арестовали его?
– На каком основании? Пока у нас есть только информация. Как я объяснял, нужны улики.
– Но почему вы решили, что намеченная жертва – я? Информатор расслышал мое имя?
– Нет, имя не было названо.
– Тогда почему же?..
– Потому что автомобиль, замеченный информатором, принадлежит вашему мужу.
Поверила ли я? Не помню. Помню только, что мысли заметались в голове, как мухи,– одна чернее другой.
«А что?., что тут невозможного?.. Узнал про Глеба и решил избавиться… Кавказская месть… Два письма я перехватила – ну и что? Могли ведь быть и другие, посланные в колледж… И неизвестно, что в них… Постельные подробности, смонтированные фотографии… Глеб знает, как привести в ярость… А убийство, говорят, стоит теперь не очень дорого… Плюс получит страховку…»
– Это абсолютно невозможно, – сказала я вслух. – Не верю. Произошла явная ошибка.
– Не исключено. Но мы посовещались и сошлись на том, что рисковать не имеем права. Решили на время задержать вашего мужа. Под вымышленным предлогом, конечно.
– Как «задержать»? Где он сейчас?
– В этом здании. Нет‑нет, не в камере. В комнате для допросов свидетелей.
– Вы с ума сошли! Немедленно отпустите его!
– Чтобы он вышел и довел задуманное дело до конца?
– Нет никакого «задуманного дела». Все это фантазии, детективный роман, недоразумение…
– Вы не хотите, чтобы мы допросили его? Потребовали назвать того человека, с которым он встречался в кафе, кому передал пакет – скорее всего с деньгами?..
– Не хочу.
– А не могли бы вы на время уехать куда‑нибудь? Мы бы установили скрытое наблюдение за вашим мужем. Возможно, он захочет снова встретиться с тем человеком. Мы бы засняли встречу на пленку. Это была бы важная улика для суда.
– Какого суда? Вы уже мысленно посадили его на скамью подсудимых?
– Поверьте, я понимаю, в каком вы сейчас состоянии. Невозможно поверить, что близкий вам человек способен на такое. Но знали бы вы, сколько мы видели семейных раздоров, закончившихся убийством или хотя бы покушением. Причем совершенно непредсказуемым. Родственники и друзья только ахают и разводят руками. Вот помню, один отец семейства…
– Нет, довольно с меня этих примеров.
– Поймите, в сложившейся ситуации мы несем ответственность за вашу жизнь.
«Если все это правда, – хотела сказать я, – моя жизнь все равно кончена». Но промолчала.
– А хотите взглянуть на него?
Крескил, не дожидаясь моего ответа, включил телевизор. На экране возникла комната с голыми стенами. Стол, лампа, два стула. Додик сидел на одном из них, закинув ногу за ногу, что‑то помечал в записной книжке. Видимо, обкатывал какую‑нибудь формулу‑теорему. Я заметила, что его ботинки были без шнурков. Не было также ни галстука, ни ремня. Да, кажется, таковы полицейские правила. Чтобы задержанный не повесился.
Мужчина без ремня – как унизительно. Если встанет, ему придется держать штаны руками. Хорошо еще, что не раздели догола. Все же нешуточное подозрение.
Почему‑то вспомнила Бунина. Как ему – нобелевскому лауреату – пришлось раздеваться перед немецкими полицейскими при проезде через Германию. Кажется, его обыскивали на глазах у жены. Когда я писала Буниным? Лет пять назад? А Додик… Вот уж действительно, от тюрьмы и от сумы не зарекайся.
– Отпустите его. Пожалуйста, – тихо сказала я.
– Ну хорошо. Я продержу его еще час после вашего ухода. Ждите его дома. Получится простой, но важный тест. Если, придя домой, он расскажет вам о задержании, это будет важным свидетельством его невиновности. Но если промолчит, утаит… Вот вам моя карточка с номером мобильника. Если заметите что‑то подозрительное, звоните в любое время дня и ночи.
Автобус тащился как‑то особенно долго, нехотя переползал из одной пробки в другую.
Оставленное открытым окно напустило в дом сырого холода. Я прикрыла его, задернула штору, добавила температуру в отоплении.
Поставила чайник на плиту, пошла в ванную – прополоскать сдавленное горло.
Уселась в кресло с чашкой в руках, закуталась пледом.
Чтобы заполнить тоскливое время ожидания, взяла перечитать свое давнее письмо Буниным.