Одним из самых чудовищных свойств нашего мозга является его активное участие в процессе эволюции человечества. Адаптивные изменения мозга — эволюционная цель, которая достигается тем, что сам мозг искусственно создаёт условия для её достижения. Иначе говоря, наш мозг является одновременно целью и инструментом эволюции. Не вызывает сомнения, что сам по себе мозг никакой эволюции не нужен. Он является только временным органом для решения приспособительных и эволюционных задачек. Из этого очевидного факта есть одно неприятное и очень ложное следствие, которое начинает беспокоить нашу цивилизацию. Если большую часть проблем биологического выживания и процветания мы решили, то адаптивные функции мозга вполне могут быть постепенно утрачены.
Преимущества человеческой разумности не очевидны, а отдельные личности, народы и даже страны никакой ценности для эволюции не представляют. Воспроизводство гоминид идёт с довольно высокой скоростью, так что утрата большей части населения планеты не критична для дальнейшего процветания нашего вида. Примерно такая логика просматривается в закономерностях биологического развития, которое не сулит человечеству ничего хорошего. От этих рассуждений очень легко перейти к идее деградации мозга как основы для вырождения нашего вида.
Однако на страже непрерывности эволюционных преобразований стоят изменчивость мозга и его способность к оголтелому фантазёрству. Выдумки отдельных людей часто становятся общепринятыми социальными иллюзиями, которые могут подменить самую очевидную реальность. Для отсроченного создания основы нового социального инстинкта остаточно подкупить, убедить или соблазнить 2-5% пубертатных подростков в любой дикости или модной нелепости. Внушаемые, общительные и раздираемые мечтами о доминантности молодые особи легко погружаются в системы любых социальных иллюзий. Они особенно ценны для эволюции, поскольку любят подражать друг другу и проявляют половую агрессию созревания, которую можно направить на любые события и людей. По этой схеме, с небольшими вариациями, осуществляется простейшее социальное управление революционными катаклизмами. Умелое насыщение подрастающего поколения специально подобранными иллюзиями превращает их в социальные инстинкты, которые обычно заканчиваются смелым использованием многоэтажных виселиц и гуманных гильотин.
Следовательно, для осуществления самых хитроумных и коварных планов преобразований человечества эволюция использует наш собственный мозг. При этом основной упор делается на его невинное свойство — способность к фантазиям. Наш большой мозг с удовольствием плавает и ныряет в собственных или умело подсунутых иллюзиях, придавая им почти реальные образы. Так вынужденное прогнозирование событий окружающего мира постепенно превратилось в одну из форм тайной наркомании и эволюционной агрессии. Как было показано выше, мечтания далеко не так бесполезны и безопасны, как кажется на первый взгляд. С их помощью создаются алгоритмы поведения и персонифицируются представления о ценности социальных инстинктов.
Последствиями этих незамысловатых приёмов обычно становятся два основных типа значимых для искусственного отбора поступков. С одной стороны, иллюзии являются основой личностного целеполагания. Безопасным и наиболее частым примером может служить поведение пубертатных девиц, влюбляющихся в популярных молодых певунов. Гормональное созревание вызывает назойливые мечты о половых контактах, которые легко переносятся на соблазнительные экранные образы. Медийное навязывание желанных девичьих иллюзий создаёт прекрасную основу для массовых инвестиций в благосостояние продюсеров. Эта невинная чистка карманов лопоухих подростков построена на простейшей эксплуатации инстинкта размножения и детской мечтательности. Иногда эти фантазии трансформируются в смысл жизни и реальные поступки, где статус двенадцатой любовницы певуна становится сбывшейся мечтой.
С другой стороны, драгоценными и тайными личными мечтами довольно легко управлять. Вполне понятно, что разумная регуляция спонтанной активности общества возможна только тогда, когда социальные доминанты осознают происходящее и сами не являются объектами эволюции. К сожалению, на это можно надеяться только в совершенно несбыточных мечтах. Биологичность существующего искусственного отбора гарантирует попадание в систему власти только правоверных эволюционистов. Они могут искренне класть свою жизнь на алтарь процветания страны, служить или молиться любым богам, честно заботиться о населении и желать всем только самого лучшего. Однако ничто из этого патриотического набора никак не поможет, если упорно следовать интуитивным, а значит — эволюционным алгоритмам принятия решений. Внутренние проблемы населения и внешние неразрешимые конфликты будут множиться, как грибы после дождя. Проблема спрятана не в личности очередного вождя, диктатора, царя или президента, а в его неосознанном участии в архаичном биологическом процессе церебрального сортинга. Неосознаваемый смысл существования государства, этноса, поклонников одного культа или шайки разбойников состоит в физическом увеличении скорости и избирательности искусственного отбора.
Коварная эволюция примерно так же скрытно использует наши мечты о лучшем будущем, хороших друзьях, прелестных невестах и мужественных женихах, больших квартирах и красивых домах, дальних странах, богатой старости, вкусной пище и прочих удовольствиях. Вполне естественно, что умение гоминидного мозга мечтать о будущем стало использоваться для более масштабных эволюционных процессов. Наша способность создавать иллюзии на основе уже имеющихся социальных инстинктов превратилась в фактор внутривидовой конкуренции.
Межличностные сражения за исполнение мечтаний повышают избирательность искусственного отбора, а иллюзии больших сообществ ведут к войнам и масштабному самоистреблению. Для этих целей используются семейные, групповые, языковые, культурные, этнические, религиозные и социальные противоречия. Вынудив любого человека помечтать на определённую тему, можно легко обмануть его мозг, поскольку праздные иллюзии воспринимаются нами как желанная среда и возможная жизненная цель. Чем безграмотнее и некритичнее обладатель мозга, тем проще создать в его пустоватой голове иллюзии, которые отправят его одинаково страстно спасать китов, учить детей или истреблять неверных.
Цели наиболее просвещённой части населения планеты и естественной эволюции немного не совпадают, что требует пояснения. Если вменяемые люди стремятся организовать репродуктивное заполнение планеты более или менее бесконфликтным способом, то для эволюции это абсолютно неприемлемый путь. Гуманистическая экспансия идёт слишком медленно, отбор стабилизируется, а структурные изменения угасают. Эти затруднения преодолеваются разумным человечеством при помощи организации нескольких уровней искусственного отбора.
В самом простом случае это отбор на индивидуальном уровне, который был описан ранее (Савельев, 2015б, 2016). Персональный отбор эффективен только при большой длительности процесса, но бессмыслен в краткосрочной перспективе. Эволюционные изменения ускоряются при быстрой смене носителей устаревших социальных инстинктов во время войн, великих переселений и других организованных катаклизмов. Только при масштабных переменах структуры сообществ у отдельных особей появляется возможность получить желаемые, но недоступные в стабильные времена преимущества.
Вполне понятно, что для любых организмов на этой планете имеет значение только сохранение и приумножение числа собственных потомков. Инстинктивное желание любой мышки покрыть всю планету норами любимых потомков столь же бескомпромиссно, как и мечта каждого глиста заселить все кишечники своими генокопиями. Отсутствие речи, самосознания, духовности и даже нервной системы не влияет на целеустремлённость живых существ. Ничего не зная об эволюционных процессах, они просто живут и умирают по биологическим законам, не задумываясь о природе сиюминутных желаний. Люди не являются исключением из общего правила, но имеют возможность понять скрытые от глаз причины убогости своего поведения и осознать механизмы процесса, организованного их собственным мозгом.
Чтобы успешно осуществлять бесконечную видовую экспансию, нужны неисчерпаемые ресурсы. В тех случаях, когда ограничений на пищу или пространство нет, происходит бурное увеличение многообразия видов с похожим архетипом конструкции тела и мозга. Многочисленные примеры таких событий хорошо известны в эволюционной истории кишечнополостных, насекомых, костистых рыб и динозавров. Бурному развитию какой-либо группы животных обычно предшествовало структурное изменение архетипа организма, которое создаёт биологические преимущества в освоении доступных ресурсов. Такими достижениями были появление наружного или внутреннего скелета, замкнутой кровеносной системы, возникновение теплокровности, передвижение на четырёх или двух конечностях, активный полёт и живорождение. Каждый раз значительный эволюционный успех одной группы животных становился следствием удачных морфофункциональных изменений организма.
Таким образом, наиболее перспективным способом добиться биологических преимуществ над другими видами можно адаптивными изменениями в строении всего тела или отдельных органов. Пока речь идёт о вёртком хвосте, длинных зубах или ловких лапках, пояснять ничего не нужно. На хвосте удобно висеть, лапками — хватать, а зубками — кусать. Преимущества обладателей таких соматических сокровищ очевидны, а представление о причинах их появления сводится к примитивному, но понятному отбору. Скорость появления ценных структурных приобретений зависит от масштабов индивидуальной изменчивости, сложности органа и его адаптивной значимости для выживания вида. Вполне естественно, что новые, ранее невиданные структурные особенности организмов появляются редко, а на их морфофункциональное становление тратятся миллионы лет и тысячи поколений неудачников и переходных форм. Любое ускорение этого процесса очень ценно и даёт быстро изменяющемуся виду неоценимые конкурентные преимущества.
Попробуем отыскать признаки столь важных явлений в человеческой среде. Как уже говорилось выше, самой полиморфной частью нашего организма является мозг. Мы очень разные по организации мозга, который более индивидуален, чем отпечатки пальцев. Нашу непохожесть гарантируют многократные количественные и качественные различия в его строении, пока неизвестные для других животных (Савельев, 2015б). Это очень хорошо с точки зрения бессовестной и жестокой эволюции и отвратительно, если посмотреть с позиции глобального гуманизма, равенства, братства и прогресса просвещённого человечества. Самое главное — то, что наше церебральное разнообразие создаёт прекрасную структурную основу для быстрых эволюционных изменений. Вместе с тем одной изменчивости внутренней организации мозга явно недостаточно для появления новых качеств. Совершенно необходим надёжный, эффективный и быстродействующий механизм внутривидового отбора.
Самыми очевидными условиями для отбора кажутся семейные группы кровных родственников, среди которых человек в недалёком прошлом проводил значительную часть жизни. Эта ситуация сохранилась в деревнях, небольших городках и этнических кварталах эмигрантов. Исторически сложившимся способом поддержания стабильности социальных инстинктов или традиций являются местные национальные объединения компактно проживающего населения. Хорошо известны сохранившиеся из прошлого африканские, южноамериканские и полинезийские племена. Они в чистом виде демонстрируют традиции изолированного искусственного отбора в больших группах гоминид. Континентальные объединения: среднеазиатская махалля, еврейский кагал, вайнахские тайпы и русский деревенский мир — имеют одинаковое биологическое значение. В конечном счёте это архаичные семейно-территориальные сообщества, которые создают и поддерживают большой комплекс искусственных социальных инстинктов. Контроль за их выполнением возлагался на престарелых или наиболее опытных участников естественного объединения.
Ценность семейных социальных инстинктов в том, что при внешней стабильности и консервативности они легко трансформируются. Каждое следующее поколение людей вырастает в новых или немного изменённых условиях. Заимствование социальных инстинктов происходит из ранее не существовавших источников, что меняет их содержание и поверхностные цели. В результате накопления различий самые добрые дедушки и бабушки тихо звереют, наблюдая за демонстрациями новодельных социальных инстинктов своих внуков и полубезумных правнуков. Эти семейные несчастья особенно обострились в ХХи XXI веках, когда скорость технических и общественных изменений стала выше, а жизнь — дольше. Легко понять, что столь заметные на бытовом и семейном уровне конфликты поколений являются чудесным источником плавной эволюции мозга гоминид.
При слабой подвижности населения такой эволюционный механизм давал неплохие результаты, хотя физический отбор асоциальных особей был всегда затруднён. Их обычно изгоняли, увеличивая полиморфизм и конкурентность внеродовых объединений гоминид. Внутренняя проблема родовых отношений состоит в том, что молодые особи автоматически избавляются от рассудочной деятельности, необходимости принятия решений и ответственности. Затем, вырвавшись из-под надзора старших, они воспринимают остальной мир как место охоты и ведут себя в соответствии с родными традициями каннибалов-архантропов. В конечном счёте социальная свобода приводит к конфликтам и закономерной утрате части населения. Собственно говоря, это и есть дифференциальный церебральный сортинг при стабилизирующей роли искусственного отбора.
Семейно-родовые локалитеты являются как первичными источниками сохранения исторических социальных инстинктов, так и местами формирования новых форм ритуализации поведения. Примером могут служить изолированные африканские племена, где к середине ХХ века сложился религиозный культ поклонения пролетавшим самолётам. Этот пример показывает, что возраст культа и его форма не имеют особого значения. Главными являются принцип отличия от соседних объединений людей и выработка частных социальных инстинктов, поддерживающих изоляцию.
Этот эволюционный механизм лежит в основе милых русских традиций кулачных боёв стенка на стенку между соседними деревнями и улицами городов и посёлков. Такие молодецкие забавы в дикой совдепии превратились в пещерные битвы с применением ножей, цепей, ломиков и розочек из водопроводных труб. Поводы для массового уличного душегубства всегда были незначительны, а последствия — масштабны. Часть патриотов дворовых помоек отправлялась на кладбище, другая — осваивать тюремные наборы социальных инстинктов, а третья — применяла полученные навыки для развития доминантности.
Семейно-уличные механизмы коварной эволюции безусловно хороши своей неотвратимостью и постоянным давлением отбора. Однако их масштабы столь незначительны, что даже массовое использование кухонных ножей, охотничьих ружей и крысиной отравы слишком медленно сказывается на глобальных популяционных процессах. Для ускорения отбора необходим более эффективный искусственный отбор. Наш услужливый мозг с неистощимой энергией и изобретательностью потворствует эволюции, создавая кровавые конфликты и всё более совершенные инструменты для истребления лучших представителей своего вида.
Иначе говоря, для быстрого церебрального сортинга людей желательно постоянно создавать условия отбора. Нужны хоть какие-то очевидные различия, способные разделить человечество и столкнуть различные группы или популяции между собой. В самом простом виде такую модель демонстрируют бандитские группировки — массовое явление во всех развитых и недоразвитых странах. Стабильные надсемейные популяционные системы лучше всего демонстрируют яркие истории сицилийской мафии, неаполитанской каморры, китайских триад и японских якудза. Эти этнографические системы организованной преступности прекрасно экспортировались в Северную Америку и другие страны. Их объединяют примитивный популяционный паразитизм и локальное культивирование архаичных социальных инстинктов. Жестокость церебрального сортинга в таких системах краткосрочно увеличивает биоразнообразие популяции в целом и повышает адаптивную лабильность поведения. Вполне понятно, что никаким гуманизмом и героизмом от этих аналогов кишечных паразитов даже не пахнет. Их наличие в популяциях показывает существование непрерывного физического отбора людей по поведению и особенностям мозга.
Огромную эволюционную пользу приносят расовые различия людей. Они порождают уникальные по нелепости, глупости и дикости конфликты, но стимулируют церебральный сортинг в масштабах всей планеты. Однако эволюционный процесс не ограничивается столь очевидными способами отбора мозга. Его механизмы работают на всех уровнях, начиная с глобальных расовых, религиозных и межгосударственных конфликтов и заканчивая бытовыми семейными отношениями. Трагедия этой ситуации состоит в том, что, не понимая причин событий, мы с завидным упорством ищем поводы для создания очередного цикла самоотбора. При этом используются все механизмы ускорения эволюции: от религиозных конфликтов до бытовой поножовщины.
Вполне понятно, что наилучшим способом раскрытия потенциала каждого человека являются экстремальные условия жизни. В стабильном сообществе бытовые конфликты, трагедии индивидуального развития, мелкий бандитизм и частное душегубство слишком медленно влияют на динамику церебрального сортинга. Такой отбор хорош и ценен своей методичностью при большой продолжительности действия, но снижает изменчивость и играет роль стабилизирующего фактора, как и в мире животных. Этот стагнационный тип сортинга типичен для Северной Америки и для Европы, где давно не было глобальных поводов для самоистребления. Интуитивно понимая замедление эволюции мозга, обитатели этих территорий пытаются стимулировать отбор миграционными процессами и внешними конфликтами. Однако для масштабного и быстрого церебрального сортинга людей с востребованным строением мозга и поведением нужны более сильные и проверенные временем средства. Если они никак не возникают естественным путём, то по законам искусственного отбора их начинает создавать наш добрый и изобретательный мозг. Тут ему на помощь приходит буйная фантазия, которая в сочетании с инстинктивным стремлением к доминантности и социальной исключительности даёт прекрасные результаты.
Простым и эффективным способом начать очередной цикл отбора является целенаправленное формирование любых особых правил, традиций и языковых особенностей в локальной популяции людей. Самыми очевидными примерами такого рода могут быть молодёжная субкультура общения и уголовная речевая среда. Подростки даже в интернете умудряются создавать свой ленивый язык, состоящий из буквенных сокращений слов и даже фраз. Разбойники дифференцируются от обывателей целыми лексическими системами и традициями оригинального понимания значения обычных слов. Тех же способов обособления и социальной исключительности добивались и целые народы, когда создавали и культивировали очень сомнительные обычаи речевой независимости от ближайших племён и родственников.
При этом не было никакой необходимости каким-то образом принижать или обижать окружающие народы и страны. Стремление любой популяции гоминид быть отдельным и самым лучшим народом очень роднит нас с низшими приматами. Тот же эффект достигается самостийным бахвальством, подчёркиванием своей планетарной исключительности или верой в особо заковыристый культ. При этом содержательная часть культа может быть тривиальным плагиатом из набора каких-либо общеизвестных правил или вывернутыми наизнанку традициями ближайших соседей. Зато форма соблюдения неких социальных правил или культа должна быть исключительно оригинальной.
Например, сторонники одного культа должны каждое утро с песней поднимать на палку тряпицу странного вида, другого — ориентируясь по компасу, встречать солнце, а третьего — музыкально попукивать, отбивая чечётку с телефоном в зубах. Ещё лучше, если для достижения нужного тембра испускания анальных газов последний оригинал будет обязан покупать у пастыря особые продукты и заглатывать их по часам. Подобные диковатые фокусы и ужимки есть во всех культах, а их содержательная часть спрятана в самом человеке. Обманувшись, человек приобретает возможность не думать о проблемах, а просто выполнять предложенные правила. В результате экономии на расходах мозга он обильно получает внутримозговые наркотики как награду за лень. Кроме того, принадлежность к любому культу или обладание сложным социальным инстинктом повышает статус участника процесса.
Системная поддержка такого способа внушения тривиальной обезьяньей исключительности очень эффективна, поскольку поощряет один из самых архаичных инстинктов — доминантность и социальную уникальность. При этом совершенно неважно, что «боевой гопак» полезен только как физическое упражнение, а американские военные герои после антидепрессантов и «таблеток смелости» становятся наркоманами. На девушек и женщин подобные инстинкты действуют ещё более эффективно, чем на мужчин. Особенности строения их мозга автоматически переводят любой часто повторяемый набор алгоритмов поведения в систему принятия решений. По этой причине они сами начинают внушать любые привычные нелепости своим детям, инстинктивно усиливая их адаптацию к новой социальной ситуации. Подобная забота о детях позволяет быстро насаждать любые необходимые сообществу правила и традиции. Отсроченные последствия искусственно привитых инстинктов населением не осознаются, хотя они могут привести к самоуничтожению наивную популяцию или целую страну. Вполне понятно, что такие проекты целенаправленно и долго готовят, добиваясь выращивания целого поколения людей в новой среде. В конечном счёте эти эволюционные процессы ориентированы на создание масштабных конфликтных ситуаций, приводящих к началу быстрого физического отбора.
Проблема состоит в том,что после выполнения частных задач, полученных от создателей новых социальных инстинктов, в таких популяциях начинаются неконтролируемые процессы внутреннего отбора. Это связано с тем, что обезьянье желание попользоваться незащищённым населением и пограбить собственную страну намного сильнее, чем стремление истребить неизвестных и опасных внешних конкурентов. Иначе говоря, прививая любые новые социальные инстинкты, мы автоматически запускаем механизм искусственного отбора мозга. Опасность таких экспериментов состоит в том, что, кроме ожидаемых геополитических плодов, неизбежно возникает большое число объединённых обладателей модифицированного мозга. В лучшем случае эти плоды селекционной работы расползаются по планете и становятся индукторами новых процессов отбора. В худшем — они объединяются и устанавливают свой собственный механизм искусственного отбора, построенный на широком применении оружия.
Следовательно, автономное или искусственное создание нового набора любых социальных инстинктов крайне эффективно для ускорения эволюции нервной системы. По этой причине наш мозг является организатором жестокой эволюции, стремясь создать более справедливое, честное и процветающее сообщество людей. С самыми лучшими намерениями он создаёт новые социальные инстинкты, которые формируют национальную, религиозную или государственную исключительность. Она быстро превращается во внешние амбиции, конфликты и эффективный отбор с помощью самых современных танков, ракет, самолётов, кораблей и подводных лодок.
В противовес этим некрасивым и разрушительным инстинктам среди наиболее агрессивных и аморальных популяций гоминид сложилась гуманистическая модель отсроченного церебрального сортинга. Эта система никакого отношения к своему поэтическому названию не имеет и осуществляется с совершенно иными целями. В социальных структурах изобретаются и внушаются населению идеи, которые должны объединить или уравнять всех на свете. В этом случае кажущиеся правдивыми, неподкупными и справедливыми социальные системы создают иллюзию той же исключительности, но на несколько изменённом фоне. В таких ситуациях основными признаками человеческой доминантности объявляются полный гуманизм, абсолютное равноправие и соблюдение многочисленных прав людей, ослов, дубов и клопов.
На первый взгляд системы такого типа выглядят человеколюбивым торжеством разума и гармонии. На самом деле избыток равноправия и свободы неизбежно приводит к праздности, сексуальным извращениям и изобретению необычных форм социальной конкуренции. Иначе говоря, попытки локального воссоздания райского периода эволюции развращают, а нарочитый гуманизм лишь немного маскирует архаичные инструменты искусственного отбора. Без биологически мотивированных причин сытые и похотливые гоминиды никакой сознательности, тяги к труду или желания интегрироваться в благородное сообщество не проявят.
Подобные социальные конструкции нежизнеспособны, поскольку для содержания больших масс праздных и быстро размножающихся гоминид необходимы значительные ресурсы. Даже комплексы социального жилья, минимального здравоохранения и раздача карточек на еду требуют очень больших финансовых затрат. По этой причине все гуманистические системы крайне нестабильны и требуют внешних источников содержания. Странам, проявляющим чрезмерную заботу о собственном населении, приходится заниматься жестоким финансовым и физическим грабежом всех, кто находится вне их собственных территорий. В результате возникает локальная эволюционная стабильность, вызванная двумя причинами. С одной стороны, государство формирует искусственную доминантность своего населения, неоправданно высоко оплачивая его труд. С другой — изобретаются крайне затратные социальные льготы, обеспечивающие пищу, репродукцию и вызывающие полную зависимость свободных гоминид. Это необходимо делать для того, чтобы превратить быстро нарастающую массу похотливых бездельников в сытых и послушных избирателей. По сути дела, доминантная часть популяции стремится любой ценой продлить своё райское существование, замедляя или стабилизируя условия отбора внутри страны.
Таким способом благоденствующие сообщества выносят неприглядные и кровавые инструменты искусственного отбора в разграбляемые зоны планеты. Паразитический гуманизм ничего не меняет в отборе, а только замедляет его течение в одной или нескольких странах. При избытке пищи и условий для размножения гоминиды могут временно снижать внутривидовую агрессию, что только откладывает и увеличивает размеры последующей волны искусственного отбора. Возникновение и развитие гуманистических систем очень привлекательно для дальнейших эволюционных процессов. Достаточно вспомнить нежнейший и велеречивый пацифизм, который привёл к двум мировым войнам и невиданным успехам в области эволюционного отбора. Об этом свидетельствуют 70-80 млн человеческих жизней, оборванных во время двух мировых войн. Следовательно, любые либеральные системы исподволь готовят масштабные конфликты с массовым истреблением носителей устаревших социальных инстинктов и обладателей архаичных конструкций мозга.
По этой причине агрессивный государственный режим переносит всю тяжесть искусственного церебрального сортинга на собственное население, а гуманистический — на чужое. Через некоторое время процессы отбора меняются на прямо противоположные. Оба подхода никаким рассудочным содержанием не обладают, а являются компонентами одного и того же дикого процесса биологической эволюции. Эти социальные модели абсолютно непригодны для осмысленного развития человечества. Такие государственные конструкции являются только источником усиления внутривидовых различий мозга и топливом для аморального отбора.
Рассмотрим процесс формирования социальных иллюзий или инстинктов как инструмент эволюции несколько подробнее. Для появления новых социальных инстинктов достаточно на протяжении 15-20 лет проводить системное и методичное насаждение любых нелепостей, выдумок и откровенных глупостей. Свежее поколение убеждённых носителей новейших иллюзий не замедлит появиться на улицах городов в коричневых, белых, красных или чёрных рубашках, тюрбанах или фуражках, под красными, чёрными или радужными флажками. Сомкнув колонны, марширующие крикуны и певуны с молитвами, гимнами и маршами станут очередными инструментами церебральной эволюции. Большая их часть будут использованы для уничтожения устаревших конструкций мозга, а затем и сами отправятся на гильотину. В бескомпромиссной эволюционной гонке инструменты уже проведённого сортинга всегда становятся непригодны для будущего. Инстинкт, даже социальный, плох тем, что его можно убрать только вместе с головой.
К сожалению, напрашивается вывод о том, что в результате формирования любых новых социальных инстинктов эволюционный сортинг мозга начинается сразу внутри популяции или государства. Агрессивные режимы пытаются это явление использовать, а либеральные — замедлить. Независимо от хотения властей события всегда развиваются одинаково. Разница состоит только в степени публичности происходящих процессов. На первом этапе обладатели старых социальных инстинктов лишаются мест их хранения при помощи топоров, мотыг или гильотин. После начального интенсивного, но кровавого сортинга процесс немного замедляется. Проблема задержек состоит в том, что для создания новых инстинктов просто нет готовых носителей с совершенно пустыми головами. Их можно только изготовить заново. Стимулировать человечество к размножению не очень сложно, поскольку для большинства это единственная инстинктивная цель, развлечение и смысл незатейливого существования.
Инопланетные писульки чертовидного эстета оценили наши склонности к неуёмному фантазёрству как само собой разумеющееся свойство. Они приоткрыли оригинальный метод мышления даровитых галактических наблюдателей. Засланец откровенно писал:
«Двуногие владеют огромным мозгом, который обладает способностью к безудержной фантазии, почти не связанной с реальностью. Это драгоценное для нас свойство они растрачивают на мечтания о модных анатомических достоинствах, надевании разноцветных покровов, расширении личных зон размножения и приобретении раскрашенных самодвижущихся тележек. Если бы эти существа знали, что регулярные мечтания позволяют мозгу автономно находить оригинальные решения, то от них не было бы никакого спасения во всей Вселенной. На наше счастье, аборигены не понимают, что продолжают оставаться участниками дикой биологической эволюции. Они наивно считают, что преобразили природу и живут так, как сами придумали. Эта анекдотичная ситуация приводит к тому, что они увлечённо ускоряют искусственный отбор. Имея возможности решения практически любых планетарных и галактических проблем, они остаются невменяемыми инструментами биологических процессов».