Это телеграмма чрезвычайно важна. Она является коренным переломом в миссии комиссара Яковлева. Что же мы узнаем из этой телеграммы? Что 28–29 апреля между Уралсоветом и Свердловым состоялся обмен телеграммами. В своей телеграмме Свердлов сообщил Уралсовету о каком-то важном решении ВЦИК. Что же это могло быть за решение? Ответ на этот вопрос может быть один: в телеграмме Свердлова говорилось, что ВЦИК изменил свое решение и постановил везти Императора Николая II вместо Екатеринбурга в Москву. Естественно, Свердлов не стал вдаваться в подробности, что такое решение существовало с 1 апреля и действовало параллельно с принятым позже решением о Екатеринбурге. Кстати, вышеизложенное подтверждают и слова Я. Х. Юровского, сказанные им 1 февраля 1934 года на встрече со старыми большевиками: «Яковлев, пользуясь доверием Центра, так информировал Центр, что в результате Центром был санкционирован привоз Николая в Москву». [571] (Выделено нами. — П. М.)
То же самое подтверждает проводник поезда, на котором везли Узников. Он свидетельствовал, что из Екатеринбурга «Яковлевым была получена телеграмма, о нежелании пропустить Государя в Москву и требованием сдать Государя Екатеринбургскому Совету». [572] (Выделено нами. — П. М.)
Безусловно, Уралсовет выразил всеобщее возмущение таким неуважением к себе, а узкий посвященный круг лиц, может быть, даже один Голощекин, отправил Свердлову ту телеграмму, которую он ждал, а именно, что Уралсовет не может отменить своего решения по Яковлеву и единственный выход видит в возвращении поезда в Екатеринбург. То, чего так хотел и добивался Свердлов, свершилось. Теперь он мог со спокойной душой направлять поезд с Государем в Екатеринбург, мотивируя это решением Уралсовета, против которого он бессилен.
Последнее находит свое подтверждение в ответе советского посла в Берлине А. А. Иоффе, который он дал государственному секретарю иностранных дел Германии Р. фон Кюльману на его вопрос о мерах по обеспечению безопасности Царской Семьи. «Русский представитель, — писал в отчете фон Кюльман, — ответил, что прекрасно осведомлен об этом и разложил телеграфные сообщения, относящиеся к этому делу. Он заверил, что для них очень важно обеспечить сохранность Царской Семьи и доставить ее в подходящее место. Решение о доставке их в Москву также в основном готово, а подготовка к перевозке была прервана после того, как чехословаки преградили железнодорожные пути. Пока Советская республика ничего не может сделать в этом отношении». [573]
Можно не сомневаться, что «телеграфные сообщения», которые Иоффе показал Кюльману, состояли из телеграмм Яковлева Свердлову и переговоров последнего с Уралсоветом.
В тот же день 29 апреля в 12 часов 35 минут Белобородов послал Косареву телеграмму, снимающую с Яковлева все обвинения.
Получив долгожданную телеграмму из Екатеринбурга, Свердлов немедленно направился к телеграфному аппарату и передал уральцам следующий вопрос: «Будете ли удовлетворены следующим приказом Яковлеву: Немедленно двигаться в Тюмень. С уральцами сговорились — приняли меры, дали гарантии. Передай весь груз в Тюмени представителю Облисполкома Уральского. Так необходимо. Поезжай вместе, оказывай полное содействие представителю. Задача прежняя. Я полагаю, при таких условиях Вы можете взять на себя всю ответственность. Что скажете?» [574] (Выделено Свердловым. — П. М.)
Белобородов, Сафаров, Дидковский, Хотимский и Преображенский ответили согласием.
После этого Свердлов посылает Яковлеву телеграмму в Омск, где повторяет слово в слово изложенный выше текст, но добавляет одну важную приписку: «Ты выполнил самое главное».
В ответной телеграмме Яковлев еще выдерживает условия игры, еще раз упоминает про Симский горный район и Москву: «Несомненно, я подчиняюсь всем приказаниям центра. Я отвезу багаж туда, куда скажете. Но считаю своим долгом еще раз предупредить Совет Нар. Комиссаров, что опасность вполне основательная (…) Если вы отправите багаж в Симский округ, то вы всегда и свободно можете увезти в Москву или куда хотите. Если же багаж будет отвезен по первому маршруту, то сомневаюсь, удастся ли вам его оттуда вытащить. В этом ни я, ни Гузаков, ни екатеринбуржец Авдеев — никто из нас не сомневается; так же как не сомневаемся в том, что багаж всегда в полной опасности. Итак, предупредивши вас о последствии, снимаем с себя всякую моральную ответственность. Едем по первому маршруту. Сейчас же выезжаем». [575]
В этой телеграмме примечательно то, что Яковлев упоминает в качестве своего союзника Авдеева, того самого, который был ему поставлен уральцами в качестве соглядатая и который в яковлевских воспоминаниях предстает как один из его врагов. Главное же, что проходит красной нитью через эту телеграмму Яковлева, это мысль о том, что Царь и его близкие обречены в Екатеринбурге на смерть. Яковлев не случайно делает акцент на том, что в Екатеринбурге «багаж будет в постоянной опасности», как бы заранее готовит объяснение будущему злодеянию.
То, что эта телеграмма была частью большой дезинформации, косвенно свидетельствует то обстоятельство, что ей, как и прошлым телеграммам, предшествовал долгий разговор Яковлева по телефону со Свердловым из Омска. Мы это знаем из расшифровки лент разговора В. М. Косарева с Г. И. Сафаровым, состоявшегося 29 апреля 1918 года в 00 час. 20 минут. Суть разговора была следующей:
«Косарев: — Я Косарев.
Сафаров: — Говорит Сафаров. Где поезд № 2?
Косарев: — Яковлев со своим добром прибыл в Омск. Сейчас разговаривает с Москвой.
Сафаров: — Мы тоже говорили уже с Москвой. Вопрос выяснен. Яковлев должен ехать обратно сюда со всем своим добром. Таков приказ председателя ВЦИК и председателя Совнаркома.
Косарев: — Яковлев оказался моим старым знакомым. Мы с ним быстро сговорились и пошли говорить с Москвой. Столкновений не было. От имени Западно-Сибирского комитета Советов прошу вас — уральских работников — не делать сепаратных выступлений и в данном случае точно выполнять наказ Москвы.
Сафаров: — Мы с Москвой уже сговорились. Не мы, а Яковлев обязан немедленно по приказу Москвы повернуть поезд обратно». [576]
Спрашивается, зачем Яковлеву понадобилась телеграмма Свердлову с разъяснениями по поводу опасности для узников в Екатеринбурге, если он мог все свои соображения высказать Свердлову в телефонном разговоре из Омска?
Как бы там ни было, получив новый приказ Свердлова, Яковлев попрощался с Косаревым и немедленно вернулся в поезд. Ночью 29 апреля поезд с Царской Четой и сопровождающими ее лицами двинулся на Тюмень. В Тюмени его встретил посланный из Екатеринбурга отряд Бусяцкого, а представителем Уральского Совета по сопровождению состава до Екатеринбурга был назначен Заславский. То есть в Тюмени Яковлева встречали именно те люди, которые, по его словам, должны были «уничтожить багаж» на подходе к городу! Но Яковлева это уже не беспокоило. Спектакль был закончен, и поезд неумолимо двигался на Екатеринбург.
Царь с Царицей и их спутники, конечно, не знали о тех маневрах, что предпринимал комиссар Яковлев. Усталые от тяжелой дороги из Тобольска в Тюмень, они легли спать не раздеваясь и проснулись поздним утром. [577] К своему удивлению, они поняли, что состав двигается не в Екатеринбург, а в Омск. Государь понял это по названиям станций. Узники терялись в догадках о причине этого изменения маршрута. «Начали догадываться, — писал Государь в дневнике, — куда нас везут после Омска? На Москву или на Владивосток? Комиссары, конечно, ничего не говорили». [578]
Утром 29 апреля стало понятно, что поезд идет вновь в обратном направлении. На этот раз Яковлеву пришлось как-то объяснять Государю, что происходит. Как всегда, он солгал ему, заявив, что Омск отказался пропускать поезд, а затем, видимо, решив, что это выглядит недостаточно убедительно, сказал Императрице, что Омский Совдеп отказался пропускать поезд из-за опасения, что кто-то хочет похитить Царскую Чету и увезти ее в Японию.
По пути следования у одного из вагонов загорелась ось. Поезд пришлось остановить, и, пока заменяли колеса, Император, Императрица и все пассажиры гуляли довольно далеко в поле в сопровождении комиссара Яковлева.
На утро следующего дня, то есть 30 апреля 1918 года в 8 часов 40 минут утра, поезд прибыл в Екатеринбург, где прошли последние этапы задания комиссара Яковлева. Яковлев вспоминал: «30 апреля, утром, безо всяких приключений мы прибыли в Екатеринбург. Несмотря на раннее наше прибытие, екатеринбургские платформы были запружены народом. Как это вышло, что население узнало о нашем предстоящем приезде, мы не знали. Особенно большие толпы любопытных были сосредоточены на товарных платформах, куда продвинули и наш состав.
Поезд стоял на пятой линии от платформы. Когда нас увидели, стали требовать вывести Николая и показать им. В воздухе стоял шум, то и дело раздавались угрожающие крики: „Задушить их надо! Наконец-то они в наших руках!“ Стоявшая на платформе охрана весьма слабо сдерживала натиск народа, и беспорядочные толпы начали двигаться на мой состав. Я быстро выставил свой отряд вокруг поезда и для острастки приготовил пулеметы. К великому моему удивлению, я увидел, что во главе толпы каким-то образом очутился сам вокзальный комиссар. Он еще издали громко закричал мне:
— Яковлев! Выведи Романова из вагона. Дай я ему в рожу плюну!
Положение становилось чрезвычайно опасным. Толпа напирала и все ближе подходила к поезду. Необходимо было принять решительные меры. Я отправил к начальнику станции Касьяна с требованием немедленно поставить между платформой и составом какой-нибудь товарняк, а наш поезд отправить на станцию Екатеринбург-2.
Крики становились все более грозными. Чтобы на время, пока придет Касьян, образумить толпу, я как можно громче крикнул своему отряду:
— Не боимся мы твоих пулеметов! У нас против тебя пушки приготовлены! Вот, видишь, стоят на платформе!
Я посмотрел в указанную им сторону. Действительно, там шевелились жерла трехдюймовок и кто-то около них копошился. Пока я таким образом обменивался любезностями, стараясь так или иначе выиграть время, вернулся Касьян, который, несмотря на всю происходящую суматоху, добился от начальника станции исполнения нашего требования. Тут же вскоре за приходом Касьяна мы увидели: в нашу сторону движется поезд. Через несколько минут мы были уже отделены от бушующей толпы стеной вагонов. Послышались крики и ругань по адресу машиниста товарного поезда, и, пока толпа перебиралась в нашу сторону через буфер товарняка, мы, имея уже прицепленный паровоз, снялись с места и исчезли в бесчисленных путях Екатеринбургской станции, а через 15 минут были в полной безопасности на Екатеринбурге-2». [579]
В том, что екатеринбуржцы знали о прибытии в их город Государя, нет ничего удивительного. Еще за неделю до его прибытия слушателей Академии Генштаба, которая находилась тогда в Екатеринбурге, предупреждали о скором прибытии специального поезда с Царской Четой. [580] Это обстоятельство, кстати, лишний раз опровергает предположение И. Ф. Плотникова, что в Екатеринбурге не делали никаких приготовлений для приема Царской Семьи, так как надеялись, что она погибнет по дороге. В качестве доказательства последнего Плотников также приводит то обстоятельство, что до самого последнего момента уральские власти не могли определиться с местом будущего пребывания Императора, так как они опять-таки ожидали, что он будет убит во время переезда из Тобольска. Но это утверждение снова не может быть названо серьезным. Владелец дома Н. Н. Ипатьев получил от комиссара А. Н. Жилинского приказ очистить дом 27 апреля, когда гужевой поезд вез Царскую Чету из Иевлево в Тюмень, то есть в самый пик предполагаемого убийства. Если бы уральские власти действительно планировали убийство Царя по дороге, то они бы не стали очищать Ипатьевский дом до получения сведений о смерти Царя. К тому же Жилинский не мог решить вопрос о размещении Царя в Ипатьевском доме спонтанно в один день 27 апреля. Наверняка для этого понадобился не один день. Поэтому, скорее всего, выбор помещения для проживания Царской Семьи начался не позже 25 апреля, то есть в тот день, когда Яковлев только объявил Государю о предстоящем отъезде.
Но, скорее всего, вышеописанная Яковлевым сцена сильно им искажена и преувеличена. Авдеев, например, в своих воспоминаниях пишет: «Поезд наш был остановлен на товарной станции Екатеринбург-3, [581] не доезжая 2 верст до главного вокзала. Нас уже ожидали там тт. Белобородов, Голощекин и Дидковский — руководители Уральского Совета. Вся территория станции была оцеплена кордоном красногвардейцев.
Тов. Белобородов объявил нам, что отсюда высадятся и поедут на автомобиле Николай, его жена и дочь, а остальные спутники и охрана, а также багаж проследуют до главного вокзала, где сойдут и выгрузят багаж. Это было сделано, чтобы отвлечь внимание публики, ожидавшей на главном вокзале». [582]
Слова Авдеева намного больше похожи на истину, чем слова Яковлева. Зачем уральским властям было допускать подобные сцены, с толпой и пушками, когда Государь был уже в их руках? Почему никто из представителей Уральского Совета не прибыл встречать Яковлева? И уж особенно странно, что Яковлеву, после омского «побега», дали возможность опять куда-то увозить по своему усмотрению состав. Разъяренная толпа опять-таки очень неправдоподобна. Эту толпу надо было специально организовать и привести на вокзал, на что вряд ли имели время и желание уральские власти.
Между тем действия уральцев в изложении Авдеева намного более логичны: оцепленный красноармейцами поезд, представители Уральского Совета, четкое распределение автотранспорта. Все это намного больше напоминает подлинные обстоятельства приезда. В пользу авдеевских воспоминаний говорят и его слова о причине остановки не на центральном вокзале: там была «публика», то есть люди — пришедшие посмотреть на Государя. Именно желанием не допустить встречи Царя с екатеринбуржцами, пусть даже мимолетной, была вызвана отправка поезда на другой не центральный вокзал, а вовсе не «грозной толпой». [583]
Это же подтверждает и П. М. Быков: «Уралсовет перевод Романовых в Екатеринбург держал в тайне. Однако сведения о приезде Романовых распространились по городу, и на ст. Екатеринбург-1, где остановился поезд, и к дому, куда должны были поместить бывшего Царя, начали стекаться любопытные. Тогда поезд передвинули вновь на ст. Екатеринбург-2». [584] (Выделено нами. — П. М.)
«Любопытные» это не «разъяренная толпа» во главе с комиссаром.
Управляющий екатеринбургским отделением АзовскоКамского банка В. П. Аничков, бывший непосредственным свидетелем того, что происходило в Екатеринбурге летом 1918 года, также говорит о любопытных, а не о «разъяренной толпе». «Царскую Семью поместили в доме Ипатьева, предварительно окружив две его стороны по фасаду, выходящему на площадь и улицу, высоким, наскоро сколоченным забором. Любопытных собралось столько, что поезд пришлось передать с главного вокзала на Екатеринбург-Второй, и уже оттуда их на автомобилях доставили в приготовленный дом. Лица, видевшие Государя (Коля Башкевич уверял, что был его шофером), говорили, что он постарел, но вид имеет бодрый». [585]
К слову сказать, разъяренные толпы в эти дни действительно были, только они были направлены совсем не против Царя. Вот что пишет тот же В. П. Аничков: «В помещение Комиссариата финансов ворвалась большая толпа рабочих Тагильского округа. Их было человек сто. Все они громко кричали и ругали большевиков отборными словами.
— Коли вы власть, — кричали они, — так дайте нам дешевого хлеба. Арестовали Царя, при котором нам жилось много лучше, и хлеб был дешев, и все можно было на рынке купить, а теперь ничего нет, хоть с голоду умирай. Коли управлять не умеете, отдайте нам Царя». [586]
Но какие-то отголоски истинных событий у Яковлева есть, так как в дневниках Государя и Государыни имеются сведения о долгом стоянии на станции Екатеринбурга и о каких-то пререканиях между Яковлевым и местными комиссарами. Вот что говорится в дневнике Государя: «В 8.40 прибыли в Екатеринбург. Часа три стояли у одной станции. Происходило сильное брожение между здешними и нашими комиссарами. В конце концов одолели первые, и поезд перешел к другой — товарной станции. После полуторачасового стояния вышли из поезда. Яковлев передал нас здешнему областному комиссару, с которым мы сели в мотор». [587]
Эти записи совпадают с записями Императрицы: «В 8 часов 40 минут. Екатеринбург. Стояли целую вечность и вместе с поездом двигались то назад, то вперед, пока наши 2 комиссара Яковлев и Гузаков вели с Совдепом переговоры о здешних обстоятельствах». [588]
Быков объясняет, в чем была сущность этих «трений»: «Приехавшие за Романовыми уполномоченные Уралсовета Белобородов, Дидковский и Авдеев встретили вновь недоверие со стороны Яковлева, не желавшего выдать заключенных без охраны и не допустившего уполномоченных в вагон к Романовым, мотивируя тем, что они „готовятся к выходу и не стоит их беспокоить“». [589]
Конечно, Быков здесь тоже лжет. Скорее всего, поведение Яковлева было вызвано не заботой о Царской Чете, а стремлением сохранить за собой и в Екатеринбурге руководящее положение в осуществлении надзора за ней. Может быть, именно этим были вызваны его слова в телеграмме Голощекину: «Совет Народных Комиссаров обещал меня сохранить», т. е. в смысле оставить его на посту чрезвычайного комиссара в Екатеринбурге.
Правда, Матвеев объясняет «трения» по-другому: «Через короткий промежуток времени является железнодорожная комиссия по проверке прибывших в Екатеринбург поездов с требованием допустить осмотреть весь состав нашего поезда. На это тов. Яковлев категорически заявил, что он не только никого не допустит в поезд, но и отказывается давать какие бы то ни было справки. Комиссия настаивала, но ничего не добилась, в поезд ее не пустили». [590]
Для Государя остановка в Екатеринбурге оказалась полной неожиданностью. До самого последнего момента он был убежден, что его везут в Москву. Граф Б. М. Капнист рассказывал следователю Н. А. Соколову, что, со слов проводника вагона, в котором следовал Государь: «Яковлев был почтителен к Государю, часто входил к нему в купе и вел с ним долгие разговоры. Чех определенно говорил, что Государя везли в Москву, чтобы отправить его за границу». [591]
Но, когда Государю стало известно, что конечная остановка будет в Екатеринбурге, он понял, что это — ловушка. Видимо, тогда он начал понимать всю подоплеку поступков Яковлева. Екатеринбург представлялся Государю небезопасным местом. Матвеев вспоминал: «Очевидно, что Романов догадывался, что везут его уже не в Москву. Поезд замедлил ход. Романов вдруг меня спрашивает: „Петр Матвеевич, этот вопрос определенно решен, что я останусь в Екатеринбурге?“ Получив от меня утвердительный ответ, он сказал: „Я бы поехал куда угодно, только не на Урал“. Я ему тогда задал вопрос: „А что же, Николай Александрович, не все ли равно, ведь в России везде Советская власть?“ На это он мне сказал, что все-таки остаться на Урале ему очень не хочется и, судя по газетам, издающимися на Урале, как, например, по „Уральской рабочей газете“, Урал настроен резко против него». [592]
Около 15 часов в вагон вошел Белобородов и передал Яковлеву расписку: «Расписка. 1918 г. апреля 30 дня, я нижеподписавшийся Председатель Уральского Областного Совета Раб. Кр. и Солд. Депутатов Александр Григорьевич Белобородов получил от комиссара Всероссийского Центрального Комитета Василия Васильевича Яковлева доставленных им из Тобольска: 1) бывшего Царя Николая Александровича Романова, 2) бывшую царицу Александру Федоровну Романову и 3) бывшую великую княгиню Марию Николаевну Романову для содержания под стражей в г. Екатеринбурге. А. Белобородов, член Обл. Исполн. Комитета Б. Дидковский». [593]
Сам Белобородов писал по поводу этой расписки: «Помню, что когда я перечислял переданных лиц, то сделал ошибку: вместо „великая княжна“, написал „великая княгиня“, хотел исправить, но Дидковский остановил, сказав, „пусть так и останется“». [594]
Затем Яковлев сказал Государю и Государыне, что надо покинуть вагон. Государь вышел из вагона, подал руку Государыне, потом Великой Княжне Марии Николаевне. Было серое весеннее уральское утро. Шел мелкий дождик. На станции кроме Белобородова прибывших ожидали Дидковский и Голощекин. Присутствовал также Авдеев. Яковлев подошел к Белобородову и назвал по именам Государя, Государыню и Великую Княжну Марию Николаевну, которых посадили в первый автомобиль. Вместе с ними на первое сиденье сел Дидковский. Во второй автомобиль сели Белобородов, Голощекин и Авдеев. Белобородов утверждает, что он вместе с Голощекиным, Дидковским и Авдеевым представляли собой весь конвой, сопровождающий Узников до Дома Ипатьева. «Чтобы отбить их, — писал Белобородов, имея в виду Узников, — достаточно было устроить нападение 4–5 человек, вооружены мы были: Дидковский — наганом, Авдеев — маузером, я — браунингом. Голощекин приготовил для конвоирования грузовик с солдатами (красногвардейцами), но он почему-то остался на станции около поезда». [595]
Однако это утверждение опровергается записями в дневнике Императрицы Александры Федоровны: «Их начальник посадил нас 3-х в открытый автомобиль, нас сопровождал грузовик с вооруженными до зубов солдатами». [596]
Эта ложь Белобородова довольно примечательна. Именно безалаберностью, какими-то странными случайностями, типа «забытого» на вокзале грузовика с красногвардейцами, будут объясняться и порой объясняются до сих пор многие моменты Екатеринбургского злодеяния.
Автомобили поехали по тихим нелюдным улицам и по Вознесенскому проспекту подъехали к Ипатьевскому дому. Дом уже был обнесен высоким забором. Голощекин вышел из автомобиля, затем из первого автомобиля вышли Царь, Царица и Великая Княжна. Голощекин заявил Государю: «Гражданин Романов, Вы можете войти». Император Николай II зашел в дом, за ним, таким же порядком, были пропущены Императрица Александра Федоровна, Великая Княжна Мария Николаевна, доктор Е. С. Боткин, комнатная девушка А. С. Демидова и камердинер Императора Т. И. Чемодуров. Князь В. А. Долгоруков в Ипатьевский дом допущен не был, а немедленно заключен в Екатеринбургскую тюрьму.
Вокруг дома все больше собиралась толпа. Голощекин раздраженно крикнул: «Чрезвычайка, чего вы смотрите?» Народ был разогнан.
На этом была закончена миссия комиссара Яковлева. С его помощью русский Царь был обманом доставлен в Дом особого назначения, где через два с половиной месяца он и его Семья будут злодейски убиты. История не донесла до нас, как попрощались Император Николай II и комиссар Яковлев, что они говорили друг другу. Наверняка вежливый Яковлев пожелал Государю всего самого хорошего и выразил убежденность в его «полной безопасности», наверняка говорил, что возмущен своеволием уральцев, что «он так этого не оставит, что немедленно едет в Москву и обязательно вернется в Екатеринбург». Но все эти слова уже не имели никакого значения. «Ты сделал самое главное», — радостно сообщал ему его начальник Свердлов. По приезду в Москву Яковлев был вновь удостоен самой высокой оценки Свердлова: «Наша встреча со Свердловым носила очень дружественный характер. Я сделал подробный доклад о перевозке, представил расписку Уральского Совета и вернул обратно свой мандат». [597]
Свердлов имел все основания для торжества. Его зловещая операция удалась полностью: Царь был на Урале, а не в Москве и при этом ему, Свердлову, никто не мог предъявить никаких претензий — вся ответственность лежала на «самостоятельном» Урале! Теперь ею, этой «самостоятельностью», можно будет объяснить и предстоящее убийство Царской Семьи. Как верно писал следователь Н. А. Соколов: «Нельзя думать, что Екатеринбург самовольно не подчинился Москве и сам задержал Государя. Подписывая одной рукой полномочия Яковлева, Свердлов другой рукой подписывал иное. Задержала Царя в Екатеринбурге, конечно, Москва. Свердлов обманывал немцев, ссылаясь на мнимый предлог неповиновения Екатеринбурга». [598]
То же самое писал и другой русский патриот офицер П. Булыгин: «Большевики перехитрили немцев, и Свердлов одной рукой исполняя требование графа Мирбаха о вывозе из Тобольска Государя, другой делал свое заранее решенное дело — отправляя Войкова и Сафарова для подготовки Екатеринбурга к задержанию вывозимого немцами Государя». [599]
По-видимому, для немцев остановка Царя в Екатеринбурге была полной неожиданностью. Д. Б. Нейдгарт из разговора с графом Мирбахом в конце мая 1918 года сделал четкий вывод, что для Мирбаха «о становка Царской Семьи в Екатеринбурге имела место помимо его воли». [600]
Впрочем, немцы не очень беспокоились по поводу вынужденной остановки Царя. У Свердлова были веские аргументы, чтобы убедить германцев, что Екатеринбург, в качестве места пребывания Царской Семьи, более выгоден для них, чем какой-либо другой город. На начало 1918 года в городе находилось 22 тысячи бывших германо-австро-венгерских военнопленных, 4 тысячи из которых по приказу германского командования были включены в состав Красной Армии, причем немецкими солдатами командовали немецкие офицеры. [601] Опираясь на такую мощную по тем временам силу, немцы могли быть совершенно спокойны за сохранение своего полного контроля над Императором Николаем II и Наследником Цесаревичем Алексеем Николаевичем. Так что немцы, во всяком случае на время, прекратили свои требования о доставке Царя именно в Москву.
Примечательно, что как только Царь оказался в Екатеринбурге и надобность во всякого рода камуфляжах отпала, все встало на свои места, и Уральский Совет покорно спрашивает у Свердлова: «Сегодня 30 апреля в 11 часов Петроградского времени я принял от комиссара Яковлева бывшего царя Николая Романова, бывшую царицу Александру и их дочь Марию Николаевну. Все они помещены в особняке, охраняемом караулом. Ваши запросы и разъяснения телеграфируйте нам. Председатель Уральского облсовета Белобородов». [602]
«Разъяснения» не заставили себя долго ждать: «Екатеринбург. 3 мая 1918 г. 23 ч. 50 м. Предлагаю содержать Николая самым строгим порядком. Яковлеву поручается перевозка остальных членов семьи. Предлагаю прислать смету всех расходов, считая караул. Сообщите подробности условий нового содержания. Председатель ЦИК Свердлов». [603]
Между тем Яковлев стремился вовсю попользоваться «славой» конвоира Царя. Он дает большое пространное интервью «Известиям», где, отбросив всю свою притворную вежливость, глумится над обреченным Царем, выпячивая свои революционные заслуги и пренебрежительно посмеиваясь над своими «уральскими товарищами». До конца своих дней он будет гордиться своей ролью в этом черном и постыдном деле, которое он так успешно провел в жизнь в апреле 1918 года.
То, что Яковлев блестяще, с точки зрения интересов большевиков, выполнил свердловское поручение, говорят следующие слова полковника Кобылинского, сделанные им следователю Соколову, из которых видно, что он так и не понял подлинных намерений Яковлева: «В чем же дело? Почему в самом деле Яковлев не мог доехать до Москвы (солдаты говорили мне, что он „бросил“ их в конце концов и один укатил в Москву)? Я объясняю себе это таким образом. В Екатеринбурге был свой центр большевизма. Здесь была своя столица всего „Урала“ — „красный Екатеринбург“. Я слышал от кого-то, что Москва упрекала екатеринбургских большевиков в том, что они „много тратят денег“, и грозила им не давать больше денег. Вот преследуя свои, местные, уральские (конечно, в конце концов „личные“) интересы, большевики екатеринбургские и задержали Августейших особ в Екатеринбурге как „заложников“, чтобы разговаривать с Москвой им было свободнее, чтобы Москва была более податлива их требованиям». [604]
Как мы видим, Кобылинский поверил именно в ту картину событий, которую рисовал Свердлов при помощи Яковлева: Москва не причастна к задержанию Государя в Екатеринбурге, это результат действий «самостоятельных» уральцев.
На этом можно было бы и закончить рассказ о миссии комиссара Яковлева. Но все же придется сказать два слова о его дальнейшей судьбе, так как она, по роковому стечению обстоятельств, будет всегда связана с «делом его жизни».
Яковлеву было не суждено снова отправиться в Тобольск за второй партией обреченных. То ли Свердлов посчитал нецелесообразным вновь посылать Яковлева в Тобольск, через настроенный против него Урал, то ли, что вероятнее, готовил для него более важное задание. Яковлев вступил в руководство Самаро-Оренбургским фронтом против казаков атамана Дутова. Причем подчинялся он непосредственно и лично Троцкому. Об этом имеется специальный мандат последнего: «Удостоверение. Предъявителем сего тов. Яковлев назначен командиром всеми вооруженными силами, действующими против банд Дутова. В выполнении им чисто оперативных заданий тов. Яковлев подчиняется непосредственно Народному Комиссару по Военным делам. Народный Комиссар Троцкий». [605]
Пока он добирался до своего нового места службы, Самары, обстановка в Сибири, на Дальнем Востоке и в части Поволжья резко изменилась: восстал чехословацкий корпус, во многих городах начались восстания эсеров и анархистов. В результате большевистская власть была свергнута в целом ряде больших регионов. Более того, у антибольшевистского движения появился координирующий орган — Комитет членов Учредительного собрания (Комуч), сформировавшийся в конце июня 1918 года.