КНИГА «НЕВЗОШЕДШАЯ ЗВЕЗДА ВАСИЛИЯ ДУХАНИНА».
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО.
Эта книга основана на личном дневнике пятнадцатилетнего юноши Василия Духанина, жившего в селе Большая Грибановка в самый трагический период нашей страны – время Великой Отечественной войны. Нет, вы не встретите в нём описания боёв, т.к. дневник относится ко второй половине 1940, началу 1941 года.
Строки дневника посвящены мукам первой любви и настоящей дружбе. В записях о трагической истории своей семьи, юноша отразил историю довоенной Грибановки.
Во время чтения дневника, возникает чувство присутствия в описанных событиях. Это происходит потому, что автор дневника очень талантлив. Вчитайтесь в описание природы, и вы услышите пение птиц, почувствуете запах цветов.
Каждый из нас ищет в этой жизни понимания и любви, не так ли? Значит, вы примете и разделите чувства Васи. Для кого-то дневник станет настоящим откровением и, может быть, поможет разобраться в себе.
Ранимая душа пятнадцатилетнего мальчика, способна прощать обиды друзей, ценить красоту природы и бесконечно любить. Совершенно отчаявшись, он находит в себе силы бороться и мечтать, помогает в трудный час отцу, спасая тем самым семью от неминуемого голода.
Обратите внимание на то, какими фразами написан дневник. Сейчас мы так не пишем и не говорим, потому, что утратили часть красоты нашего родного языка.
В отличие от нас, автор дневника не знает, что произойдёт через два месяца. Не знает, но предчувствует. От того и создаётся впечатление, что написанное в дневнике, словно окатывает тебя холодной водой, заставляя понять цену счастья, прелесть жизни и, отчасти, её смысл.
В брошюре так же опубликованы стихи юного поэта. Вася писал их в свой поэтический альбом. В некоторых своих стихотворениях он подражает любимым поэтам, что совершенно естественно для юного таланта, начинающего свой путь.
Но звезде молодого поэта так и не суждено будет взойти…
О ВАСЕ.
Василий Иванович Духанин родился 25 марта 1925 года в крестьянской семье.
Кроме Василия в семье было три сестрёнки и братик. Заботливый старший брат был надеждой и опорой семьи.
Учился Василий в Грибановской школе №7. В его школьном аттестате только пятёрки и четвёрки. Любимым предметом юноши была литература. Он мог спорить с учителем, отстаивая свою точку зрения о литературном произведении.
Романтичный и мечтательный, Вася любил читать. Иногда мог сутки без отрыва сидеть за любимой книгой. Он писал стихи и статьи в школьную газету.
Мечты Василия, как и всех его современников, разбила Великая Отечественная война. В 1942 году, приписав себе год, 16-летний Вася уходит на фронт, где служит писарем при штабе. Писал не только документы штаба, но и письма домой за бойцов, которые не знали грамоты. Он часто писал домой, беспокоился за отца, который лежал в военном госпитале после раны. Кто мог знать, что погибнуть на войне суждено было Васе. Он погиб при налёте фашистской авиации 5 декабря 1943 года. Осколок вражеской мины попал ему в голову – смерть его была мгновенной. Захоронен Василий в Белоруссии в братской могиле.
Младшая сестра Валентина Ивановна Тимонина (Духанина) всю жизнь хранила рукописи старшего брата, которые в настоящее время стали бесценным источником исторических сведений о Грибановке довоенного времени.
В. ДУХАНИН «ДНЕВНИК МОЕЙ ЖИЗНИ».
Июня 1940г.
Я только что окончил восьмой класс, когда страстная любовь моя к З. выросла до высшего придела. Правда, я любил ее уже полгода, но еще, ни разу, ни в каких рамках не было об этом намека. Довольно часто мне казалось, что я любим ею, что, наконец, счастье мое близко…
Находясь в таком заблуждении, и подолгу просиживая в одиночестве, мечтая и размышляя о ней. Сколько нелепых мыслей лезло мне в голову, сколько чудесных мечтаний рождалось в моем уме.
«Мечты, мечты, где ваша сладость?» - предупреждал себя я этими словами. Но образ ее живой и ясный стоял перед глазами моими. Ее слегка широкий лоб, большие серые глаза, прекрасный маленький нос и тонкие розовые губы, милые, живые губки, я готов был расцеловать. Полные щечки и круглые плечи, по которым роскошно свисали русые косы, дополняли её красоту.
Я вижу ее гибкий стан с тонкой талией, как сейчас вижу ее улыбающуюся и танцующую. Но странное чувство противоречивости этой любви нарастает у меня. Я чувствую, что она недосягаема, и говорю себе: «Забыть ее», но
… Душа моя не хочет
Тоска меня вечно давит в грудь;
Хочу увидеть вдруг, обнять в начале ночи,
Впиваться в пряди, в глазки заглянуть.
Это куплет одного моего стихотворения, которое я посвятил ей.
Надобно сказать, что я уже давно пишу стихи, большая часть, которых содержит мою любовь к З.
…С улыбкою она любовь мою не встретит
И прозвучит лишь смех в ее ответе…
Я знаю, это будет так, если я открою любовь свою ей. И любовь эта, как драгоценный клад скрыт в сердце моем.
Июня 1940г.
Я ни кому до сих пор не говорил про чувство свое. Сегодня решил рассказать В. Васе.
- Вася, я не знаю, как это получилось,- сказал я ему. – И вот я узнал, почувствовал, что я влюблен. Странная вещь эта любовь.
Но прежде чем начать этот разговор, я долго колебался и ужасно покраснел, лишь только начал говорить. К тому же меня смущало, мое признание чужому человеку.
- Любовь - она, брат не шутит,- отвечал он,- да и пора тебе, не маленький мальчик!
Эта внезапность такого ответа еще больше взволновала меня. И я был как в лихорадке.
- Вася,- продолжал он,- ты не бойся, любовь - это всегда так бывает. Понравилась тебе девушка, и вот ты уже влюблен.
Он решил поспорить со мной и уверил меня, что дружба с ней будет заключена.
Я не надеялся, почему-то. Но все же, мысли, что В. Вася так уверенно говорит об этом, утешая меня.
Я был почти счастлив.
В. Вася. в этот же день взором видел З, но поговорить ему с ней не удалось. Я чувствую, что что-то надвигается для меня интересное. Впрочем, все равно, что бы ни было, я все переживу. Да и к тому же, во мне прочно вселилась вера в судьбу. Что бы ни случилось, я говорил: «Значит судьба такова»- странно все это.
Вечером я чувствовал себя взволновано и долго не мог заснуть.
Лучшим моим товарищем был Г. Александр. Я как мать к ребенку был привязан к нему. Он доверял мне все тайны своего сердца. Однако мы с ним иногда ссорились, хотя скоро после примирялись. Он в шутку смеялся надо мной. Я этого не хотел. Дело доходило до ссоры.
Вторым, доверявшим мне все свои тайны товарищем, был Пашинин П.
Июня 1940г.
Прошло два с половиной дня. Эти дни были для меня, днями ожидания чего-то мне неизвестного. Кроме того я решил поговорить с Александром.
И вот после комсомольского собрания, состоявшегося в этот день, В.Вася, пригласив меня, быстрыми шагами направились к лесу. Там было условлено встретиться с подругами, с которыми должна прийти З.
Сейчас я решился поговорить с Александром.
- Опомнись милый друг!- сказал я.
- Что такое?
- Послушай,- продолжал я,- однажды я тебе, как верному другу рассказал про свою любовь. Рассказать для того, чтобы ты прекратил насмешки, получилось обратное. Поверь, ведь ты смеялся не надо мной, а всего лишь над моими чувствами.
- Всё, Вася, не буду больше, шутил же я,- сказал он.
В. Вася, также заступился за меня и я, окончательно помирился с Александром.
Мы уже подходили к месту, и волнение все больше и больше охватывало меня. Сердце усиленно билось, кровь ударяла мне в голову, то-то неизъяснимое волновало меня.
Да и как не волноваться, когда я останусь я нею наедине. Ребята говорили мне, чтоб я объяснился и уверяли, что ничего плохого не выйдет и все обойдется как нельзя лучше.
Солнце уже садилось и только верхушки деревьев блистали пленкой позолоты, когда мы пришли к месту назначенного свидания, они уже были там.
Я не буду говорить всего, что было, скажу только, что со мной ничего не случилось. С первых же слов ее я понял, или вернее почувствовал ту пропасть, которая отделяла нас.
Мне было не до объяснений. Но я был готов простоять вечность, разговаривая с ней.
Июля 1940г.
Мечты и думы полны тоски, преследуют меня. Мечты о ней – вот вся тяжесть сердца. Давно не видел ее, но образ ее все тот же, чистый и нежный стоит пред мной. О, З, зачем я не забываю тебя.
О, любовь, любовь, не знавшая преград, не встречающая притеснений в сердце моем, почему ты так беспощадна со мной? Лишь только в чтении книг, забываются. Да, муза иногда посетит меня, и я напишу стихотворение, посвящая его ей.
Июля 1940г.
Печально и пусто у меня на душе. Бездействие тяготит. Большей части читаю книги. Прочитал роман Дюма «Три мушкетера» и читал его двадцать часов почти бес перерыва. Читал книгу «Пушкин» Гроссмана.
… Иногда вспоминаю о З, но как печальны и грустны эти воспоминания. Я улавливаю себя все больше и больше, что почти не люблю ее. Быть может, скоро позабуду о ней.
Но нет! Вот образ прекрасный и чистый ее.
А чувство тревожит сердце…
…Скоро пойду работать, быть может, здесь найду спокойствие.
Августа 1940г.
Задумал написать рассказ или вернее одно происшествие, которое я слышал от одного человека, очевидца этого происшествия. Написал уже вступление. Хочу написать романтически. Постараюсь докончить. Может что-нибудь выйдет.
… Работать наверное скоро закончу. Перед школой нужно отдохнуть.
28 августа 1940г.
24/VIII. Кончил работать, три дня дома, на четвертый в 5 часов вечера пошел к Александру Г. Мы о чем-то разговорились. Я в разговоре упомянул Л.
- Я с ней поругался,- сказал как то внезапно он. Я очень удивился. Думал, что все это пустое, что он скоро с ней смириться, но каково же было мое удивление, когда я узнал, что он уже сдружился с Тамарой, с той самой с которой перед этим дружил В. Вася.
«Я был как то у неё, и она мне понравилась,» - рассказывал он – «И вот во вторник, в клубе она села рядом со мной. Я взял ее руку. Она прижалась ко мне ближе. С этого началось».
Он показал мне безымянный палец, левой руки, там было, тушью, написано «Тома»
… Рассказ мною задуманный продолжаю писать. Не знаю, выйдет ли чего. Во всяком случае, надо закончить.
Августа
Сегодня, часа в три полудня, в школе встретился с З. Я брал книгу в библиотеке. Чувствую, кто-то хлопнул по плечу. Оборачиваюсь, стоит, улыбающаяся З. Я поздоровался. О! теперь я совершенно счастлив, увидев ее.
Из школы шли вместе. И теперь, придя домой, я постоянно вспоминал ее.
Я полюбил ее как то по-новому.
Сентября 1940г.
Вчера первый день в школе. Какой это был радостный день! Хотя я уже получил замечание от А.Н.Б., но это не может сравниться с тем, что в этот день я заслужил внимание З.
… И сегодня я отрадно вспоминаю все те ее взгляды и улыбку в разговорах и не разговорах со мной.
3 сентября 1940г.
Пишу после любовной горечи…
Передо мной сейчас, там далеко на востоке, розовым багрянцем окрасились облака. Я люблю их в вечернем пейзаже. Большой поток волнений у меня в голове. Я в это время мечтаю. Все до мелочи вспоминаю я, сегодняшний день. Пришел в школу. Скоро пришла З. Она принесла букет астр, который обещала принести мне. О! Это уже слишком. Я переполнен радостью, я счастлив этим вниманием. ХОРОШО.
…Еще вчера задумал я сдружиться, вернее, помириться с Пашковым Т. Я стоял у окна. Он подошел.
- Вася, ты на меня сердишься?
- Неужели ты забыл или не знаешь причин, которые явились нашим раздором? - в первую очередь задал ему вопрос.
- Знаю…но я что то… я просто не знаю как это вышло,- заикаясь, проговорил он. Я молчал. Он молчал, отошел.
… И вот сегодня, в зале он подошел ко мне. Я подал ему руку. Мы помирились.
6 сентября 1940г.
Вчерашний день был сильным. Все началось на последнем уроке, Александр Г. взял портфель и З. Я его сразу же раскрыл и вытащил первую попавшую тетрадь. Тетрадь раскрылась… там лежало письмо. Я быстро пробежал адрес. О, горе! Это было письмо к П. А., с которым она уже как будто не дружила. Александр Г. стал разворачивать, чтоб прочитать письмо. Я успел прочесть «Здравствуй..», как она бросилась и вырвала письмо.
У меня горит на сердце, я отравлен ядом горечи, а безумная любовь к ней глубоко в сердце. Но почему она так внимательна ко мне, почему всегда так пристально смотрела на меня.
… Уроки кончились. Мы пошли в зал…
-Духанин, тебе письмо,- сказал кто то.
В учительской я получил письмо от В. Василия. Он пишет, что уже совершил первый полёт в воздухе. В общем, полетал. Передает кое-кому привет.
…Уж был вечер, когда мы с Александром пошли домой.
12 сентября 1940г.
Вчера, кажется, не на шутку поссорился с Александром. Виной его гордость и самолюбие. Он думал, что я так дорожу его дружбой, что не смогу ответить на очень злые шуточки, буду снисходителен с ним. Но во мне также достаточно гордости, чтоб развязать дружбу.
Но я не зол, во мне нет ненависти к человеку, даже такому человеку, который повседневно, повсечасно сажает меня в ловушку. К тому же я симпатичен, и сдружиться с кем-нибудь для меня не предоставляется трудности. Поэтому я, имея к Александру прежние чувства, но стараюсь осадить его в ловушку вместо себя.
Буду ждать, когда заговорит первый.
Сентября 1940г. Суббота.
Сегодня, наверное, окончательно поссорился с Александром.
Еще вчера велел принести географию, которую я еще дал ему до ссоры.
- В понедельник - ответил он.
- Завтра - сказал я.
Он не сдержал свое слово. И я, выждав, когда в классе собрались ученики (особенно я желал, чтоб в это время была здесь З.) набросился на него.
- Принес географию?- спросил я.
- Нет.
О! Это слишком! Гнев колотил в моей груди… У меня не хватило бы совести, держать чужую вещь, когда ее требуют.
- Мне же нужно учить - он сказал и иронично усмехнулся.
Я не знаю, что чувствовал и думал он в это время…
Следует заметить, что в это достойное время он находился в потрясающем для него положении. Тома жестоко обманула его и уехала учиться в Борисоглебск. Он же, вновь решил завязать дружбу с З.Л. С этой целью он пригласил ее в кино. Но ответа нет. Я это знал, хотел заметить ему, но сдержался и только сказал: «Мой любовный», - сел и больше не говорил ни слова.
Сентября 1940г.
Пишу после 2х дневного чувства презрения к своей любви. «Зачем я люблю ее?» - говорю я себе. Всё, я разрываю узы любви, я не люблю ее больше. Да и зачем любить ее, когда нет взаимности.
Я теперь стараюсь как можно вольнее держать себя при ней. Я обращаюсь с ней, как с другими, но как это трудно. Как вдруг невольно ты снова смотришь с умилением на нее. И застенчивость иногда появляется у меня при виде и встрече с ней. Ну, ничего, переживу как-нибудь всю эту агонию любви…
Отношения мои с Александром, как говорят «ни к селу, ни к городу». Мы не разговаривали друг с другом, но он иногда обрался ко мне за чем либо. Я также не остаюсь в долгу. Думаю, что дружба в скором времени будет восстановлена. По правде говоря, я этого желаю.
Сентября 1940г.
Прошла уде неделя, как я старался разозлить любовь свою, вновь того не подозревая еще более полюбил ее. Нет! Я не могу разлюбить ее!
Я скорее решусь на безумства ради неё, чем порвать любовь свою.
Еще позавчера не последних двух уроках она вдруг почему-то стала печальна. Я спросил ее о причинах этого. Она отвечала, что с ней ничего. Она постаралась улыбнуться. Но потом вдруг стала грустнее прежнего.
И вот вчера на уроке истории, сидя с нею вместе, я снова решил спросить о причинах печали. Быть может, это было не хорошо, так приставать, но мне в голову вдруг пришла мысль, что страданием этого является один человек. Кто этот человек, я никак не мог этого узнать.
Теперь же, на листке я пишу ей.
-Почему ты вчера вечером была так грустна?
Она прочитала и ниже написала:
-Почему же? Как всегда.
-Врешь…?
Ну что ж, раз не сказала так не надо. На ее тетради я ниже написал: «Весны моей златые дни». Эти строки, хотя и малоподходящие, я избрал любви своей.
1 октября 1940г.
Сегодня во втором часу по полудню, идя в школу и по своему обыкновению, мечтая и разбирая все те чувства свои, которые я счел нужными иметь (главное же о ней) Я вдруг уловил себя в ревности ее к другим.
Надобно сказать, что она, питая чувства к П.А., о котором я уже, кажется, упоминал, иногда в приятной по видимому беседе разговаривала с другими ребятами (не говоря уже с Александре, который теперь так и старался найти удобный случай поговорить с ней) и вот это, как ни странно, вызывало во мне… ревность. А тот, действительно любимец ее, которого я справедливо должен был бы презирать и ненавидеть, вызывал во мне некоторое уважение. Смешно и глупо.
Это наверное потому, что я её так сильно люблю… Что же делать?
Придя в школу и зайдя в свой класс, я увидел З. в письмах от П.А. (я это сразу узнал, вернее почувствовал). Она дала мне посмотреть карточку его. Я видел, как она при чтении письма этого, была безмерно счастлива. Она, казалось, не знала, куда деть радости своей.
«Не злоупотребляй словами, Вася» - говорила она – «Я за это разговаривать с тобой не буду!» Увы, я увидел ясно теперь…. улыбок и взглядов... Ну, а дальше…что теперь?- теперь все кончено! Достаточно я любил ее…
Прощай, моя любовь,
Душа покоя просит.
Пусть ложный был, застыла кровь,
Страстей уж сердце не приносит.
16 октября 1940г.
Что я?... кто я в этом потерянном мире? Один ответ: я потерянный, лишившись всякого веселья и душевного состояния. Хотя, может быть, это романтически и отчасти, наверное, но что же я скажу еще, когда я так не буду жить, как другие, разве я не могу также быть веселым, идти по таким же правилам пути, жизни, как они, т.е. люди беспрестанно веселятся? Да, именно, нет! Что за поведение мое сейчас… Мне все не мило, мне все кажется, что какой-то злой дух вселился в сердце мое. Я не люблю, но чувство, давнишнее чувство живет…оно глубоко пустило корни свои и достаточно, хоть немного подзаряжать жизнь, как сейчас же вырастут могучие ветви любви…
Я не знаю, когда это кончится.
Я почти не разговариваю с ней, не смотрю на нее… Она же весела!
О! если бы она знала что я? Где я сейчас. А я на краю бездонной пропасти, готовый упасть в нее…
Мой лучший друг, с кем нахожу я некоторую отраду жизни для себя - Петя П. Я как то сильнее привязался к нему, хотя сравнительно недавно я почти не терпел его…
…Отношения с Александром Г. по-прежнему небрежны и сухи…
18 октября 1940г.
Надлежащую дань и внимание воздаю я Елене М. Ее стоит вписать в мой дневник. В школе она сидит впереди меня с Ниной В. Мы часто вместе беседуем, шутим и смеемся.
Чудная девушка эта Елена! Она украинка, по-русски говорит со слегка украинским акцентом. А как она смеется! Словом, чудная кокетка.… Вчера я случайно прочитал письмо от какого-то Сергея, где последний писал ей о любви и вспоминал какие-то вечера, когда она его обнимала.
Еще на уроках Елена М. вдруг с улыбкой посмотрела на меня, проговорила:
-Васька, а я знаю тебя всего. Мне рассказали.
Я встрепенулся, что бы такое она могла знать про меня. И с усмешкой я ответил:
-Да что знать-то про меня?- и подождав немного, добавил - Елена, расскажи, кто тебе и что говорил, я буду тебе очень благодарен.
После долгого упорства она, наконец, под мое честное слово, я-то я буду молчать, рассказала мне следующее:
-Еще с начала учебного года я так мало знала вас всех. И вот З. мне про тебя рассказала.
-Что ж она говорила тебе? - не вытерпел я.
- Она говорила, будто ты ходил с ней в лес, что ты писал ей письма, и что ты за ней гоняешься.
Она замолкла. Я с силой хлопнул кромку парты и вскочил с места.
И только подумать, что я ее любил! Насквозь теперь вижу я ее… Даже подругам своим… Завтра, наверное, будет развязка. Поговорю с ней.
24 октября 1940г.
Полный разрыв с З. и мир с Александром Г. - вот события сегодняшнего дня. Я не буду говорить, всего, что произошло.
Скажу только, что окончательно поссорился с З., назвав ее наглой и бесстыдной.
Хотя, я еще ничего не говорил о ложности ее слов, но уже и без этого началось много причин, чтоб окончательно разорвать все прежние отношения.
Итак, искоренив любовь из сердца своего, я теперь жестоко призираю её. Мое сердце ошиблось в выборе, т.к. оно еще молодо. С ней все кончено.
Дружба вновь восторжествовала надо мной и Александром.
Мы смиримся с ним. Я написал ему роман о дружбе, где со свойственной мне романтичностью воспел дружбу, и этим была окончена наша ссора.
3 ноября 1940г.
Снова за дневником. Да брошу ли я его когда-нибудь, даже тогда, когда нечего будет записывать в него? Мне скучно, когда я теряю чувства, в частности любовь к З..
И какая-то скучающая пустота открывается мне, пропадает вся цель жизни.
Хотя, я еще, признаться, сохраняю уголок теплоты чувства к ней, мне все же открылась пустота жизни. Правда, я сейчас крепко дружу с Александром, что служит символом моего существования. Но кто меня поймет…Чего я хочу, когда я не знаю еще определение сам. Да, кто я? Меня еще никто не знает …
Вчера, идя с Александром из школы, Я сказал ему:
- Послушай, Александр, я вот никогда знаю человека, но меня никто не знает.
- Почему… я знаю,- он говорил уверенно, - я сразу узнаю, достаточно одного взгляда.
Я уверял, что нет, он ничего не может знать, и просил его сказать, что он такое подозревает.
-Ты влюблен, Вася.
- Вот оно что? И откуда ты это взял? - спросил я его,- и если так, в кого?
Он обещал сказать в понедельник … Мы до сих пор ни разу не говорили про нашу дружбу... Ну что ж... я жду понедельника.
Следует сказать, что у меня к нему большое чувство привязанности и в дни прошедшего разногласия мне было как то все не по душе, я ощущал пустоту вокруг, пустоту без него.
Приближаются октябрьские дни, но они мне не приносят счастья. Я хотел сказать, что кончается первая четверть, но и здесь я не ощущаю большой радости. Успехи мои не из блестящих, меня это так же удручает. И я мысленно даю себе обещание во второй четверти получить по крайней мере, мне менее 50% отличных отметок….. Почему-то нет желания заниматься как следует.
Поздно вечером.
Я много, очень многое передумаю за последнее время. Каждый день, придя из школы, я подвожу итоги истекшего дня. Как сейчас вспоминаю себя непринужденно веселым, рассказывающим смешные и забавные анекдоты ребятам из своего класса, хохочу во все горла, смешу ребят веселыми остротами, балагура о разных пустяках. Но вдруг это рассеивается, заволакивается туманом грусти и скуки, и я хожу по классу удрученный и сосредоточенный.
Эту перемену я определенно даже сам не могу объяснить. Иногда это является предлогом воспоминания детства, чуть веселее моей юности, или школы, когда я учился в 5-7 классах. Но я не хочу говорить про это. Потом вдруг, как однажды слушал напевание Нины и З. «Три Танкиста».
И вспоминаю октябрь прошедшего года, когда я впервые, услышав от нее эту песню, был очарован ею. Это воспоминание как-то мило для меня, оно колышет все мое сердце, грудь поднимается высоко… Они проходят золотые деньки юности. Как огромное колесо жизни катятся они и нет им преграды: они сметают все по пути, рушат молодость, ведя все ближе и ближе к… И не вернуться они, и колесо все дальше и быстрее, и вот уж колыхнулась и ее как и не было. Ох! А как тяжело видеть нашу молодость уходящей, не оставляющей никакого следа… Нет, не чтоб наша юность осталась помехой для кого-то….а что они дадут мне в будущем. Счастливы ли мы будем тогда, широки ли будут объятия этого крылатого будущего, которое через 10,20, 30 лет примет нас?
Появятся ли в свет плоды нашей жизни? Успешны ли они будут? К тебе, мой Александр взываю и как отрадно становиться мне, каковы мы будем когда-то. Впрочем, надо отдать справедливость в судьбе, которая, по-моему, держит в нашу жизнь в руках своих, и отказаться от бесприданных мечтаний. А сейчас я еще мало представляю себе мое будущее, а настоящее мое мне скучно и не весело. Остаться ждать, ни жизнь не сложна руки, присущи простые объятия и зов жизни. И частично довериться воле рока владеющей жизнью нашей.
Ноября 1940г.
Прошло два дня октябрьского праздника после вечера, который не очень то был хорош. Он мало не интересовал меня, я был по-прежнему скучен… Демонстрация не состоялась… Окончательно испортившаяся иногда погода надоела, как острый нож своими проказами… На улице слякоть и грязь, солнце уж не показывается несколько дней, то выпадет снег, то вновь дождь пойдет… Все эти дни сижу дома, лишь только вчера соблазнился пойти на кино. Демонстрировались «Люди нашего колхоза». Мне особенно понравилась девушка – летчица. Александр и Вася В были со мной вместе.
А по пути до театра он мне рассказал следующее: вчера в Борисоглебске в «Чернышевском» на постановке он сидел рядом З, которая рассказывала ему обо мне и познакомила его с С. Виктором. Сей Виктор учится с нами вместе он прекрасный парень, и по мнению Александра, уже З очарована им… Меня очень интересует то, что она так грамотно, иногда живо говорит мне. Постараюсь найти секрет этому. Впрочем, все это свойственно ее пылкому языку, она по видимому больше не находит тем для разговоров…
В театре мы очень мило шутили и смеялись…уже поздно было, когда я пришел домой.
Ноября1940г.
И до сих пор ничего не писал о делах своей жизни дома: да и вообще и жизни меня окружающей. Между тем, ей нужно уделять большее внимание и сейчас, когда я собираюсь писать эти строки, жизнь моя, судьба семьи моей, обернулась ребром, острым до чрезмерности, готовым вконец разрезать нас на куски… Да и что за жизнь сейчас всех, нас особенно, в этом мире. Бедность, как только войдешь в хату, бросается в тебе изо всех углов ее. И о счастливой и радостной жизни, о которой так гремят газеты я только мечтаю… Люди нам подобные, имея небольшие гроши, пропивают их, желая утопить свое горе в водке.
Нас семь человек: пятеро детей, отец, мать. И все мы дети были тяжелым бременем
для отца, который не переставал работать, трудится день и ночь. Весной и летом он работает в колхозе, работает, не разгибая спины почти за ничего. Да, именно за ничего! Он сегодня получил только два мешка пшеницы, два мешка, которыми мы должны прожить весь год. Да где же та счастливая жизнь, которая прославляет всю печать?..
На зиму отец поступил в производство, на сахарный завод. А там при каких трудных условиях нужно было работать…
Со смены он приходил усталый и разбитый, иногда, после получки, выпивши. А грязная осень!.. Сколько мучений доставляла она отцу моему. Он каждый день, перед сменой часа за четыре садился поправлять сапоги, которые разваливались вновь… И отец ругался. Ругался он и на режимы завода. Суд грозил за опоздание на несколько минут, за несколько грамм сахару. Мизерная зарплата – ее хватало только на полмесяца - брак работы при незначительной потере сахара – все. Это настраивало рабочих против администрации, больше против советской власти…
И отец попался… После долгого колебания взять или не взять горсть песку, он взял эту щепоть, чтобы, принести домой, младшему Ребенку… О! Горе ему, горе нам… Его осудили на год… он умер для нас, умер за 70 грамм несчастного песку…
Кто знает, как мы будем жить? Может, придется собирать милостыню, добывать кусок хлеба, чтоб не умереть с голоду.
А мне, мне придется оставить школу, тогда когда я уже на пороге выпуска, когда я так хочу учиться… На что надеяться не знаю…
И дерзостная мысль приходит мне в голову, написать письмо Сталину, описать ему все чисто и подробно, попросить его защиты… Да я напишу ему, может дойдет письмо мое, может быть… нет… может быть…
Сейчас сяду писать письмо.
Ноября 1940г. Утро.
Уже третий день без отца, он уже за стенами Борисоглебской тюрьмы. Я немного успокоился; а в школе даже какая-нибудь шутка рассмешит меня. Я стал больше разговаривать. А дома снова расстройство Заплачет мать… невыносимая тоска и горе лягут на сердце: сам чуть не плачешь но разве мне можно плакать – нужно смело прямо в глаза смотреть жизни.
Буду также надеяться на письмо, хоть как-нибудь закончить 9-ый класс.
Ноября1940г.
Вот только когда почувствовал я всю несчастность и безнадежность своего положения. Да и все это, поистине, ужасно.
И так плохая жизнь, теперь без отца она вдвое неминуемо ухудшается, может и больше… кто знает… какой оборот дела, и какой стороной в будущем обернется к нам судьба. Я уже говорил с матерью насчет продолжения своего учения. Сам не решил, что мне необходимо кончить девятый класс. Об этом не сказал матери. Но я и сам без того понимал отчаянность дела. Если мы сумеем как-нибудь просуществовать, хотя бы до весны, то дело будет решено: я кончу школу. В противном случае, оставлю ее. Впрочем, у меня есть еще некоторая надежда на освобождение отца.
Благоразумней всего этого было бы конечно как больше успокоиться от только что пережитых волнений (что я, безусловно, сделаю, хотя, наверное, буду каждый раз растревоживаться вздохами своей матери), и, взглянув грозно на жизнь, смотреть на все твердо и упорно.
…… Отношения мои с Александром самые, кажется, наилучшие. Правда, он из боязни, что я могу рассказать все Петру П., (как он подозревает за мной), не говорит уже сокровенных тайн своего сердца, хоть об этом намекает. И, как мне известно, ведя теперь так же, как и я дневник, не сказал, кому каждый день желает спокойной ночи. Впрочем, в теперешнем моем положении, я уже не стараюсь, как прежде обуздать свое любопытство, т.е. стараться узнать, что вообще есть тайного у человека. К чему все это…
А когда я сообщил ему о своем несчастье, он немного утешил меня и стал заметнее ласковей со мной. Благодарю его, тысячу раз благодарю, за ласки, за пожатие руки моей.
Да и что нужно человеку в моем положении, как не утешений и ласки друга!
….. С какой-то болезненной тоской вспоминаю я про З
Сейчас я не разговариваю с ней…да к чему? Что б вновь возбудить, еще не угасшее во мне чувство, а потом затаенно страдать, скрывая любовь, без надежды на взаимность.
Она иногда проронит слова по моему адресу… и результатом этого - учащенно забьется мое сердце.
Хоть я сдерживаю себя от того, чтоб смотреть на нее, но в случавшиеся веселые минуты, когда какая-нибудь неподуманная шутка рассмешит весь класс, и я с улыбкой встречаю веселый взгляд её, кажется вижу опять ее такой живой, как иногда, бывало, в самые дружеские минуты.
Но я, как бы спохватившись, с презрением, конечно притворным, отворачиваюсь от нее.
Вечер, вот этот самый вечер, когда пишу я эти строки, только несколько минут назад, поившей меня своей отравой, теперь почти отраден.
Я передал свои чувства, все, что у меня было на душе в этот дневник, и, хотя я окончательно от них не освободился, все же лишняя обуза, насколько мне кажется, слетела с плеч.
Уже поздно… Разве пожелать кому спокойной ночи… но кому? Ей… нет, я уже заранее стыжусь,… да и кто в этом нуждается…
Ложусь спать… в покойную постель.
Декабря 1940 г.
Наступил зимний месяц, вместе с ним мороз и холод…
В ночь подул северный ветер, мороз покрыл мокрую землю, запорошил мелким хлопьями … До этого дня еще было тепло, теперь холод смело дал о себе знать…
Людям радость, бодрит их первый морозец, приятным холодком прошел он по ним! Им весело, они смеются. А разве я, со своей сикренней, природолюбивой натурой, не мог бы радоваться первым натиском природы, вставшим теперь всецело на стороне зимы? Не мог бы счастливо потирая покрасневшие руки, непринужденно смеяться и, придя в школу, громко на весь класс сказать: «И мороз же, чёрт возьми!», а сам улыбающийся с розовыми от мороза щеками звонко хлопать рука об руку, здороваться с ребятами и со всего маху бить девчат по жирной спине, если бы не эти времена. Но увы! Далеко слишком унесёт меня необузданная фантазия, а бред моих мыслей слишком быстр и ловок со своей мечтавшей струёй…
Эх, отец, отец, много несчастий легли на нас, а все не перечесть.
А какие надежды там далеко впереди, что поджидают нас… А все же я должен буду бросить гордый вызов судьбе своей, своей жизни…
У нас в доме осталось мало дров, страшный признак недалёкого холода злой зимы. А прокормимся ли мы? Прокормим ли корову? Всё это одинаково тревожит мать, меня, нас всех.
Декабря 1940г.
Проблеск недолгой весёлости, так странно и неожиданно появившись у меня, потух. Да была ли вообще эта весёлость? Правда я часто забывался и тогда беспрестанно болтал, выпуская колкие, замашистые остроты, всё время смеясь.
Обычно это бывает на уроке, когда в разговор вмешиваются все ребята, или сам учитель нас насмешит, и поднимется смех.
Но сейчас мне не до этого…
Странный вообще человек – иногда сам себя не понимаю. Иногда сделаю глупость, самую пустую глупость, от которой приходиться краснеть и стыдиться.
Но к делу… Александр Г, при котором я так низко преклонился, которого я считаю своим лучшим другом, как я вижу, он от меня далеко откачнулся – стал со мною со всем холоден. Скорее всего, он по видимому, не считает себя моим другом, уделяя все внимание: Виктору С.
Вчера вечером, идя из школы, я заговорил об этом, но он так уклончиво отвечал мне, что я должен был согласился на мнении, об ошибочности своего предложения. Дальше я, наконец, сказал ему, что, во мне он должен видеть преданного себе друга.
И за это только одно сухое слово «благодарю»…
Сегодня я уже больше, чем когда- либо уверен, что те, связывающие нас когда то, дружеские нити оборвались. А сердце затрепещет и затоскует, и сам ты…
О как это ни странно, так и улетел бы высоко-высоко, чтобы быть выше всех своих чувств. Да я и так выше всего этого – я торжествую, летая своим воображениям, мечтая, парю в облаках.
Пусть я потерял надежды, увы! Навсегда надежду получить взаимность З, пусть теряю своего единственного друга, пусть тоска на сердце, пусть, наконец горе в семье, несчастье в жизни – я все же вопреки всего этого… Так зачем же, зачем же надежды жизни, которые так ясно манят впереди, зачем же любовь, дружба, горькие и тоскливые чувства в душе и на сердце – зачем все это воспринимал мой организм. И не откажешься - опять же опять будет страдать сердце, будет холодеть при странной действительности, а оставаться безучастным - я далеко от этого, но и ближе чем был.
Буду ждать и, наверное, не надеяться; что будет дальше - увижу. Но я знаю там не будет ничего…Лучше мечтать…
Декабря 1941г.
Сегодня впервые узнал о судьбе письма своего, которое я посылал в Москву. Оказывается вышло так, как я меньше всего ожидал. На Воронежского прокурора пришло письмо из Москвы – из ЦК ВКП(б), который в свою очередь пишет нашему Грибановскому прокурору возобновляя дело вновь, в частности оправдать, что похищение сахара было только 70 грамм. Что будет дальше – пока неизвестно. Во всяком случае, у меня появилась, слишком маленькая ещё, но надежда, что отец будет освобождён…
Я неистово обрадовался…
Января 1941г.
Давно не брался за дневник – целых полмесяца не писал ни одного слова, кажется, я забыл про него, но нет…
…Гремят, шумят все газеты, кричит радио, кричат люди – все по поводу наступившего нового года. Радостно отмечают его люди…но щемит моё сердце, как только я вспоминаю о моём настоящем. Да, неприглядной стороной обернулась к нам жизнь, неизвестностью встречаем новый год. Что там кроется за занавесом будущего, да не будущего – а вот самого близкого, недалекого времени…Нищета, голод – нет этого вполне не будет, этого не должно быть – но как-то невольно чувствуешь этот спазм, спазм самой настоящей плохо