Из трепета переплетенных рук родится пламя...
Краем глаза я наблюдал за Филом Кавиллери. Он стоял бледный, слегка
приоткрыв рот, и его расшившиеся глаза излучали изумление, смешанное с
обожанием. Дженни дочитала сонет до конца. Он был как молитва о нашей жизни
-
Увенчанной не смертным мраком ночи,
А пробуждением в любви иного бытия.
Настал мой черед. Я долго искал стихотворение, которое мог бы
прочитать, не краснея. Это же настоящий кошмар - лепетать стишки, похожие на
кружевные салфеточки! Я бы просто не смог. Но в нескольких строчках из
"Песни большой дороги" Уолта Уитмена было все то, что я хотел сказать:
...Я даю тебе свою руку!
Я даю тебе мою любовь, она драгоценнее золота,
Я даю тебе себя самого раньше всяких
наставлений и заповедей;
Ну, а ты отдаешь ли мне себя? Пойдешь ли
вместе со мной в дорогу?
Будем ли мы неразлучны с тобой до последнего
дня нашей жизни? [10]
Я закончил читать, и в комнате наступила удивительная тишина. Затем Рэй
Стрэттон передал нам кольца, и мы - я и Дженни - сами произнесли слова
брачного обета: начиная с этого дня, всегда быть рядом, любить и лелеять
друг друга, пока смерть не разлучит нас.
Властью, данной ему Администрацией штата Массачусетс, мистер Бловелт
объявил нас мужем и женой....Сейчас, по зрелом размышлении, я вспоминаю,
что наша "вечеринка после матча" (как выразился Стрэттон) была претенциозно
непритязательной. Дженни и я наотрез отказались от традиционного раута с
шампанским, и мы пошли пить пиво к Кронину. Помнится, Джим Кронин выставил
каждому по кружке пива бесплатно - в знак уважения к "величайшему хоккеисту
Гарварда со времен братьев Клиари".
- Какого черта! - не соглашался Фил Кавиллери, стуча кулаком по столу.-
Он лучше, чем все эти Клиари, вместе взятые.
Вероятно, Филипп хотел сказать (ведь игры Гарвардской хоккейной команды
он не видел ни разу), что, как бы хорошо ни гоняли на коньках Бобби и Билли
Клиари, ни один из них не сумел жениться на его очаровательной дочери.
По-моему, все напились всмятку.
Я позволил Филу заплатить по счету, и позже не очень щедрая на похвалы
Дженни отметила мою интуицию:
- Ты еще станешь человеком, Преппи! Правда, на автобусной остановке я
пережил несколько паршивых минут. Глаза у всех оказались на мокром месте: и
Фила, и Дженни, и, кажется, мои тоже. Ничего не помню, кроме того, что наше
прощание сухим, во всяком случае, не было.
Наконец, после всевозможных благословений Фил влез в автобус, а мы
стояли и долго махали ему вслед, И лишь в этот момент до меня начал доходить
смысл происшедшего.
- Дженни, а ведь мы законные супруги!
- Да, и теперь я могу быть стервой.
Глава 12
Нашу повседневную жизнь в течение тех первых трех лет можно описать
одной-единственной фразой: "Где бы перехватить?" В состоянии бодрствования
мы были зациклены исключительно на том, где бы, черт возьми, перехватить
"капусты", которой бы хватило на то, на что ее в этот момент должно было
хватить. Так мы и жили - в обрез... Вот обычный ход моих мыслей: "Сколько
стоит эта книга? (У букиниста, должно быть, дешевле...) И где возможно -
если вообще возможно - покупать в кредит хлеб и вино? И где бы снова
перехватить, чтобы рассчитаться с долгами?"
Жизнь изменчива. Теперь, чтобы принять какое-нибудь простейшее решение,
нужно было собирать мозги на заседание бдительной бюджетной комиссии.
- Эй, Оливер, пошли в театр - сегодня "Бекст" [11].
- Три доллара.
- Ну, и что это значит?
- Это значит, доллар пятьдесят за твой билет и доллар пятьдесят - за
мой.
- Ну, и что это значит: да или нет?
- Ничего. Это значит просто три доллара.
Медовый месяц мы провели на яхте. Мы - это Дженни, я и двадцать один
ребенок. С семи часов утра я управлял тридцатишестифутовой яхтой "Роудс",
терпеливо ожидая, пока моим пассажирам надоест кататься. Дженни
присматривала за детьми. Яхт-клуб "Пиквод" располагался в местечке Деннис
Порт, недалеко от Хайэнниса. Это заведение включало в себя большой отель,
пирс и несколько дюжин домов, сдававшихся внаем. К стене одного из самых
крошечных бунгало я мысленно прибил табличку: "Здесь спали Дженни и Оливер -
когда не занимались любовью". Надо нам обоим отдать должное: после долгого
дня, заполненного обхаживанием клиентов (наш доход зависел от чаевых),
Дженни и я, тем не менее, были обходительны друг с другом. Я говорю просто
"обходительны", ибо мой словарь слишком беден для описания того, что значит
любить и быть любимым Дженнифер Кавиллери. Простите, я хотел сказать
Дженнифер Бэрретт.
Перед отъездом в Деннис Порт мы подыскали дешевую квартиру в Северном
Кембридже. Я говорю, в Северном Кембридже, хотя фактически это уже был
Соммервилл, а дом, как выразилась Дженни, "пребывал в антиремонтном
состоянии". Первоначально этот дом был рассчитан на две семьи, а теперь в
нем имели место четыре квартиры, каждая из которых стоила довольно дорого,
именуясь при этом "дешевым жильем". Но куда же, черт побери, деваться
студентам? Рынок принадлежит торговцам...
- Перенеси меня через порог,- приказала Дженни.
- Ты что, веришь в эту чепуху?
- Перенеси - а потом я решу.
(Этот диалог происходил в сентябре, после нашего возвращения.)
О'кэй. Я подхватил ее и поволок вверх по ступенькам (их было пять) на
крыльцо дома.
- Почему ты остановился? - спросила она.
- А разве это не порог?
- Ответ отрицательный, ответ отрицательный,- проговорила она.
- А почему же у звонка наша фамилия?
- Официально это еще не наш порог. Вперед, индюк!
До нашего "официального" местожительства оставалось еще двадцать четыре
ступеньки, и на полпути я остановился, чтобы перевести дух.
- Почему ты такая тяжелая? - спросил я.
- А тебе не приходило в голову, что я беременна? - поинтересовалась
она.
От этого вопроса у меня перехватило дух.
- Это правда? - наконец вымолвил я.
- Что, испугался?
- Не-ет...
- Не свисти своим ребятам, Преппи.
- Да, ты права. У меня внутри все сжалось. И я понес ее дальше.
Это был один из тех немногих драгоценных моментов, когда мы не думали о
том, где бы "перехватить".
Благодаря моему славному семейному имени нам открыли кредит в одном
продуктовом магазинчике, хотя другим студентам в долг продавать
отказывались. И в то же время оно повредило нам в том месте, где я ожидал
этого меньше всего,- в школе Шейди Лейн, куда Дженни должна была пойти
работать учительницей.
- Разумеется, то скромное вознаграждение, которое предлагает учителям
Шейди Лейн, невозможно сравнить с жалованьем в других школах,- сообщила моей
жене мисс Энн Миллер Уитман, директор школы. И добавила, что "Бэрреттов,
очевидно, данный аспект не волнует".
Дженни попыталась развеять эту иллюзию, но все, что она смогла получить
вдобавок к положенным ей тридцати пяти сотням, это двухминутное "хо-хо-хо".
Мисс Уитман предположила, что Дженни просто шутит, повествуя о том, будто
Бэрреттам приходится платить за квартиру, как обыкновенным смертным.
Когда Дженни передала мне весь этот разговор, я высказал несколько
своих предположений, куда можно было послать мисс Уитман вместе с ее
"хо-хо-хо" и тридцатью пятью сотнями в придачу. Тогда Дженни спросила, не
хочу ли я вылететь из Школы Права и взять ее на содержание до тех пор, пока
она будет учиться на курсах, готовящих преподавателей публичных школ. В
течение двух секунд я напряженно обдумывал ситуацию и, наконец, пришел к
краткому и корректному заключению:
- Bullshit.
- Очень убедительно,- заметила моя жена.
- А ты думала, я скажу: "хо-хо-хо"?
- Нет. Просто привыкай есть спагетти.
Я привык. Научился любить спагетти, а Дженни научилась готовить из
макарон все что угодно. С нашими летними приработками, ее жалованьем и моими
предполагаемыми доходами от запланированной ночной работы на почте во время
Рождества мы жили весьма сносно. Конечно, было много фильмов, которые мы так
и не посмотрели (и концертов, на которые она так и не сходила), но концы с
концами мы все-таки сводили.
Но на этом все и кончалось. Я хочу сказать, что наш образ жизни круто
изменился. Мы оставались в Кембридже, и теоретически Дженни могла
по-прежнему играть во всех своих оркестрах. Но не хватало времени. Из Шейди
Лейн она приходила совершенно измученная. А еще надо было приготовить обед
(ели мы только дома: питание в другом месте выходило за рамки наших
максимальных возможностей). Между тем мои друзья оказались достаточно
предупредительными и оставили нас в покое. То есть они не звали в гости нас,
а мы не звали в гости их - надеюсь, вы меня поняли.
Мы даже забросили футбольные матчи.
Как член Варсити Клуба я имел право бронировать роскошные клубные места
в престижный пятидесятиярдовый ряд. Но это стоило шесть долларов, а на двоих
- двенадцать.
- Нет,- спорила Дженни.- Это стоит только шесть долларов. Ты можешь
сходить без меня. Ведь я ничего не знаю о футболе, кроме того, что люди там
орут: "А ну, дай ему еще!" Но именно поэтому ты его обожаешь, и именно
поэтому я хочу, чтобы ты пошел туда, черт подери!
- Слушание дела закончено,- обычно отвечал я, будучи все-таки мужем и
главой семьи.- И потом я могу использовать это время, чтобы позаниматься...
Тем не менее, все субботние вечера я проводил, прижав к уху транзистор
и наслаждаясь ревом болельщиков, находившихся всего в миле от меня - и в то
же время совершенно в другом мире.
Я воспользовался своими привилегиями члена Варсити Клуба, чтобы достать
билеты на матч с участием йельской команды для Робби Уолда, моего приятеля
из Школы Права. Когда Робби с благодарным шумом наконец покинул нашу
квартиру, Дженни попросила еще раз объяснить ей, кто имеет право сидеть на
роскошных местах, принадлежащих Клубу. Я повторил, что места эти
предназначены исключительно для тех, кто доблестно защищал честь Гарварда на
полях спортивных сражений независимо от их возраста, веса и социального
положения.
- И на водах тоже? - уточнила она.
- Спортсмен - всегда спортсмен,- ответил я,- сухой он или мокрый.
- За исключением тебя, Оливер,- сказала она.- Ты у меня ледяной.
Я постарался закрыть тему, допустив, что Дженни, как обычно, просто
щелкнула меня по носу, и, не допуская, что в ее вопросе содержится нечто
большее, чем элементарный интерес к спортивным традициям Гарвардского
университета. Ну, например, легкий намек на то, что, хотя стадион и вмещает
сорок пять тысяч человек, тем не менее, все бывшие гарвардские спортсмены
сидят в одном престижном ряду. Все. Старые и молодые. Мокрые, сухие и даже
ледяные. И неужели только из-за этих несчастных шести долларов я не ходил по
субботам на стадион?
Нет, если у нее на уме и было еще что-нибудь, я бы предпочел об этом не
говорить.
Глава 13