Библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина
Красный проспект, 83
Режим работы:
Пн - Чт: с 10.00 до 19.00,
Пт – Сб: с 11.00 до 18.00
Вс - выходной день.
Технический день –
последняя среда месяца
Тел.:8(383)225-47-78
Сайт: https://sshbn.ru/
МКУК ЦБС Центрального округа
Методико-библиографический отдел
Гений сарказма
Биобиблиографический указатель
Новосибирск
От составителя
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин никогда не жаловал пышных праздников и юбилеев, и мечтал лишь об одном – чтобы его «меньше почитали, но больше читали». Его творчество принесло ему заслуженную славу крупнейшего русского и мирового сатирика. Его называли гением сарказма с убийственной насмешкой. Но убийственной – для социального зла, которое он видел под любой маской. Недаром его современник, физиолог Сеченов, поднимал за него тост как за великого диагноста.
Предлагаемый биобиблиографический указатель «Гений сарказма» составлен на основе книг и периодических изданий фонда МКУК ЦБС Центрального округа. Материал сгруппирован по тематическим рубрикам, внутри рубрик - в алфавите авторов и названий книг и статей. Представлена информация об увековечении памяти М.Е. Салтыкова-Щедрина. Список произведений М.Е. Салтыкова-Щедрина и литературы о нем, имеющихся в фонде ЦБС Центрального округа, содержит ссылку на местонахождение книги. Справочно-библиографический аппарат пособия представлен алфавитным указателем произведений М.Е. Салтыкова-Щедрина, упоминаемых в тексте.
Указатель будет полезен при подготовке тематических мероприятий, книжных выставок и предназначен работникам образовательных учреждений, студентам педагогических учебных заведений, работникам учреждений культуры.
Содержание:
Биография ………………………………………………………………………………………………….…. 4
Творчество ……………………………………………………………………………………………………. 6
Память ………………………………………………………………………………………….…………….. 11
Литература, имеющаяся в фонде ЦБС Центрального округа:
Произведения М.Е. Салтыкова-Щедрина ……………………………………………………….... 12
О нем …………………………………………………………………………………………………..... 14
Алфавитный указатель произведений М.Е. Салтыкова-Щедрина, упоминаемых в тексте.…. 19
«Палитра смеха у Щедрина богата и разнообразна. Он использует все ее краски, от светлых, веселых и мягких до мрачных и жестких. Последние преобладают. Стихия Щедрина — не улыбка и юмор, не ирония, а сарказм. Он гений сарказма. Его насмешка убийственна. Его смех сверкает грозно, как молния, и гремит, как гром из нависшей черной тучи. Он сжигает то, что подлежит уничтожению, и очищает то, что нужно и можно сохранить. И он приносит оптимистическое чувство моральной победы над царящим ещё злом».
(С. А. Макашин)
Биография
Михаил Салтыков родился 15 (27) января 1826 года в семье потомственного дворянина и коллежского советника Евграфа Васильевича Салтыкова (1776—1851) и дочери московского купца Ольги Михайловны Забелиной (1801—1874) в имении родителей, в селе Спас-Угол Калязинского уезда Тверской губернии. Новорожденный тотчас был отдан на попечение кормилицы, крепостной крестьянки Домны. К ней он впоследствии любил бегать украдкой в деревню и с благодарной памятью назвал ее имя в своей предсмертной хронике «Пошехонская старина». Мать сатирика была властной и деспотичной помещицей. Она сумела почти разорившуюся семью превратить в одну из самых богатых в губернии. Ольга Михайловна явилась прототипом образа Арины Петровны в «Господах Головлевых» и Анны Павловны в «Пошехонской старине». В семье Салтыковых господствовала атмосфера лицемерия и ханжества. Страшный образ Иудушки Головлева есть плод наблюдений будущего писателя над повадками своего отца и брата Дмитрия.
Миша получил домашнее образование – его первым наставником был крепостной художник Павел Соколов. Позднее его образованием занимались гувернантка, священник, студент семинарии и его старшая сестра.
В 10 лет Михаил Салтыков поступил в Московский дворянский институт, а два года спустя был переведён, как один из лучших учеников, казённокоштным воспитанником в Царскосельский лицей. Лицейские годы сатирик описывает в «Помпадурах и помпадуршах», «Господах ташкентцах», «Письмах к тетеньке». Именно в лицее он и начал свою деятельность писателя. Каждый выпуск имел своего «продолжателя» Пушкина: так называемую «пушкинскую вакансию». Михаил Салтыков был таким «продолжателем» в своем классе и выпуске. Стихи были слабые, скоро будущий писатель перестал заниматься поэзией и не любил, когда ему напоминали о поэтических опытах юности. В 1841 году в журнале «Библиотека для чтения» было напечатано его первое стихотворение «Лира», посвященное Пушкину.
В 1844 году, окончив лицей, Михаил Салтыков поступил на службу в канцелярию военного министерства. Щедрин писал много лет спустя, что в то время он и его единомышленники из кружка М.В.Петрашевского только отбывали службу в канцеляриях, а всей душой жили в революционной Франции. В 1847 году в журнале «Отечественные записки» была напечатана его первая повесть «Противоречия». Его литературный дебют был негромок, хотя и навлек на него суровые репрессии властей. 28 апреля 1848 году за повесть «Запутанное дело» Михаил Салтыков отправляется под конвоем жандармского офицера в Вятку. Возможно, эта ссылка спасла Щедрина от участи гораздо более тяжкой. Через год активисты кружка Петрашевского были приговорены к смертной казни, замененной на эшафоте каторгой.
На службе в канцелярии вятского губернатора он выделялся умом, честностью и независимостью среди провинциальных чиновников. Поэтому был оценен губернским начальством и быстро продвигался по ступеням бюрократической карьеры. Через три года после высылки из Петербурга Салтыков уже занимал должность советника губернского правления. Он был принят в «высшем» губернском обществе, и в 1856 году женился на дочери вятского вице-губернатора Елизавете Аполлоновне Болтиной. Михаил Евграфович мечтал о жене-друге, способной делить с ним все радости и горести. Сетуя на обычные для тогдашнего женского воспитания пробелы в знаниях, он не посчитал за труд написать для Лизы и ее сестры Анны «Краткую историю России», приносил, читал и растолковывал книги русских писателей. В 1872 году у них родился первенец Константин, а годом позже – дочь Лиза.
В 1855 году, получив разрешение оставить Вятку, Михаил Салтыков-Щедрин уехал в Санкт-Петербург, где через год становится чиновником особых поручений при министре внутренних дел. Возобновилась и его литературная деятельность. Имя надворного советника Щедрина, которым были подписаны появлявшиеся в «Русском вестнике» с 1856 года «Губернские очерки», сразу стало одним из самых любимых и популярных. Т.Г.Шевченко, прочитав «Губернские очерки», заявил, что появился новый «гениальный ученик» Гоголя.
Разочарование в столичных реформаторах, ощущение бесцельности бесконечных словопрений заставляли Михаила Евграфовича мечтать о сравнительно самостоятельной деятельности в провинции. Салтыков рассудил, что не следует упускать возможности содействовать более удовлетворительному проведению намечающейся реформы – отмене крепостного права. В 1858 году Михаил Салтыков-Щедрин был назначен вице-губернатором в Рязань, в 1860 году - вице-губернатором в Тверь. Он приобретает имение, ведет хозяйство. На службе он стремился утвердить строгую законность, уменьшить злоупотребления. Возбудил ряд судебных дел в отношении помещиков, опротестовал жестокие приговоры о наказании крепостных. Но ожесточенное сопротивление ему было так велико, что вскоре Щедрин разочаровался в возможности малыми делами улучшить положение угнетенных сословий, и взгляды его становятся все более радикальными. В этот же период он активно сотрудничает с журналами «Московский вестник», «Русский вестник», «Библиотека для чтения», «Современник».
В начале 1962 года Салтыков-Щедрин входит в состав редакции петербургского журнала «Современник», возглавляемого Н.А.Некрасовым. Так он оказывается в двусмысленном положении. Совмещать звание одного из руководителей самого левого журнала, бывшего легальным рупором крестьянской революции, со званием вице-губернатора становилось невозможным. Щедрина называли «вице-робеспьером», писали на него жалобы и доносы министрам.
В 1862 году Михаил Салтыков-Щедрин вышел в отставку и попробовал основать журнал в Москве. Но издательский проект не удался, и он переехал в Санкт-Петербург.
В 1864 году из-за травли и беспощадного преследования цензуры он отказался от руководящей работы в «Современнике», и вынужден был снова вернуться на службу. С 1865 до середины 1868 года он побывал председателем казенной палаты в Пензе, Туле, Рязани.
В 1866 году правительство закрывает «Современник», и Некрасов хлопочет об издании нового демократического журнала – «Отечественных записок», в котором Щедрин становится соредактором.
В 1868 году новый рязанский губернатор Болдарев написал в Петербург донесение «о противодействии, оказываемом ему в успешном управлении вверенной ему губерниею некоторыми из служащих в Рязани лиц». Список этих лиц открывался именем Салтыкова. В представленном царю докладе шеф жандармов аттестовал управляющего рязанской казенной палатой как «проникнутого идеями, не согласными с видами государственной пользы». Решено было не только удалить Салтыкова из Рязани, но и воспретить ему впредь занимать какие-либо государственные должности. 14 июня 1868 года служебная карьера «красного» чиновника закончилась отставкой, хотя ради соблюдения приличий ему были пожалованы чин действительного статского советника и пенсия в тысячу рублей.
В 1874 году завершилась многолетняя семейная драма – в декабре Михаил Евграфович отправился на похороны матери, для которой он давно стал не сыном, а всего лишь неисправным должником. Она была недовольна его женитьбой и обделила его по «раздельному акту» ради других сыновей. Письма, с которыми ему приходилось обращаться к матери, - это форменные челобитные. Михаил Евграфович даже завидовал Некрасову, слушая его рассказы о матери. В нем самом мысль об Ольге Михайловне не вызывала никаких чувств, кроме разлития желчи.
Беспощадное ироническое перо сатирика не оставляет без внимания ни одно явление общественной, политической, нравственной жизни страны. Непрестанная борьба с цензурой и нервные переживания подорвали здоровье Щедрина. Врачи послали его на лечение за границу. В апреле 1875 года мучимый жестоким ревматизмом Салтыков отправился в Баден-Баден, а затем – в Париж, который оказался для него лучшим лекарством. Михаил Евграфович встречается с Флобером, Золя и другими французскими писателями, с которыми его познакомил Тургенев. «Золя порядочный – только уж очень беден и забит. Прочие – хлыщи», - безапелляционно резюмировал он свои впечатления от этих встреч. Салтыков-Щедрин зорко наблюдает за зарубежным бытом и нравами буржуазного общества, деятельностью политических партий, борьбой классов. Эти наблюдения оформились в цикл очерков «За рубежом» (1880-1881). В октябре 1875 года Салтыковы перебрались в Ниццу. Леченье не шло впрок, больного мучил глухой, надрывный кашель. Он не мог дождаться возвращения в Россию. «Я здесь скучаю до сумасшествия», - жалуется он в письме к Некрасову. Более всего его огорчало другое: не писалось. Парадоксально, что страх творческого оскудения охватывал его именно тогда, когда исподволь складывалась одна из его лучших книг, «Господа Головлевы».
Дым отечества вблизи оказался не так уж сладок. Тяжело болел Некрасов. На Салтыкова легло бремя новых хлопот по журналу, необходимость взять на себя тяжкую обязанность общения с цензорами, которую прежде по преимуществу нес Некрасов. Новый, 1878 год «Отечественные записки» встретили уже без Некрасова. Ставший главным редактором Салтыков по свойственной ему мнительности опасался, что без тонкой дипломатии Некрасова журнал захиреет. Салтыков, все больше отдалявшийся от среды, к которой принадлежал по рождению и чинам, в то же время так никогда и не сделался полностью «своим» в демократической среде. Взрывной и раздражительный характер Михаила Евграфовича многих отпугивал. Сложившийся в его семье быт оставался чуждым демократическим вкусам значительной части сотрудников. Личная жизнь Щедрину не удалась: духовно и жена, и дети оставались ему чужими. Она молодилась, баловала детей, читала французские романы, порхала по магазинам. Пустота и светскость жены очень раздражали писателя, но он по-своему любил ее и требовал, чтобы Елизавета Аполлоновна постоянно была рядом. Михаил Евграфович любил заниматься с детьми и очень скучал, когда они надолго уезжали из дому. Своему сыну он завещал «паче всего любить родную литературу» и всем другим званиям предпочесть «звание литератора».
В мае 1889 года Михаил Салтыков-Щедрин простудился и скончался (28 апреля) 10 мая. Он был похоронен на Волковском кладбище в Санкт-Петербурге, рядом с И.С.Тургеневым.
Творчество
Писательский путь Салтыкова начинается на крутом подъеме идейной жизни передовых кругов русского общества. И начинается прямым столкновением с самодержавной властью за публикацию в 1848 году повести «Запутанное дело», в которой был обнаружен «вредный образ мыслей и пагубное стремление к распространению идей, потрясших уже всю Западную Европу и ниспровергших власти и общественное спокойствие».
Семь с половиной лет опальной жизни в Вятке были нелегким испытанием для юного Салтыкова, но он вывез из «вятского плена» огромный запас впечатлений и наблюдений, которые сразу же по возвращении в Петербург претворил в художественные образы «Губернских очерков» (1856-1857), впервые подписанных литературным именем писателя – Щедрин. Русская жизнь последних лет крепостного строя отразилась в первой книге Щедрина с небывалой еще в литературе широтой охвата – от приемной губернатора до крестьянской избы, от помещичьей усадьбы до раскольничьего скита и тюремного острога. И отразилась резко контрастно: обличительно к миру административно-чиновьичьему и помещичье-господскому, с любовью и надеждой к миру народному. Ни один из русских писателей не был так знаком, как Щедрин, с бытом и нравами губернской администрации, чиновничества и купечества. Богатый запас наблюдений, сделанных благодаря командировкам и расследованию должностных преступлений губернских и уездных чиновников, нашли свое место в «Губернских очерках». Н.Г.Чернышевский ставил Щедрина в один ряд с писателями, которые говорят читателю правду, пусть даже горькую, но необходимую, - Гоголем, Тургеневым, Григоровичем. Критик «Современника» доказывал, что герои книги вовсе не исчадия ада, а люди, которые поступают именно так, как диктуют им сложившиеся в обществе отношения, нравы и обычаи.
К числу самых выдающихся произведений Салтыкова-Щедрина принадлежат сатирический политический роман «История одного города», социально-психологический роман «Господа Головлевы» и сатирические «Сказки». Они дают основное представление об идейно-художественных особенностях творчества писателя.
«История одного города» (1869-1870) - самое резкое в щедринском творчестве и во всей русской литературе нападение на монархию. Если в предшествующих своих произведениях Салтыков-Щедрин бичевал провинциальную губернскую бюрократию, то теперь он добрался до правительственных верхов. Сатирик прибег к сложной художественной маскировке. Свое произведение он выдал за найденные в архиве тетради летописцев, а себе отвел лишь скромную роль «издателя» их записок. Царей и царских министров представил в образах градоначальников, а установленный ими государственный режим – в образе города Глупова.
За краткой «Описью градоначальникам» следует развернутая сатирическая картина деятельности наиболее «отличившихся» правителей города Глупова. Их свирепость, бездушие и тупоумие с особой силой заклеймены сатириком в образах двух градоначальников – Брудастого-Органчика и Угрюм-Бурчеева, получивших громкую известность в читательской среде. Брудастый-Органчик – образец гротеска. Поставив на место головы градоначальника примитивный инструмент, наигрывающий «разорю!» и «не потерплю!», сатирик обнажил и представил в убийственно смешном виде всю тупость и ретивость царского сановника. Еще более жестоким представителем глуповских властей был Угрюм-Бурчеев, мечтавший весь мир превратить в военную казарму, во всем навести единообразие форм, подчинить этому требованию брачные союзы, допуская их только между молодыми людьми одинакового роста и телосложения.
Фантастические размеры, которые принимают поступки героев в «Истории одного города», помогали увидеть истинный характер многих примелькавшихся явлений, они словно бы очутились под сильнейшей лупой. Появившихся из-под пера Щедрина чудовищных градоначальников можно было бы счесть игрой воспаленного воображения, если бы не многочисленные соответствия между их диковинными выходками и реальной российской историей. Фантастический посумный сбор с каждой нищенской сумы лег в основание финансовой системы города Глупова. В этой карикатурной форме отразилось обложение налогами малоимущих классов, в то время как дворянство даже в 60-х годах упорно сопротивлялось попыткам распространить налоговое обложение и на него. Градоначальник Петр Петрович Фердыщенко вообразил, что от одного предпринятого им путешествия по городскому выгону (довольно зло пародирующего помпезные поездки августейших особ для изучения России) – «травы сделаются зеленее и цветы расцветут ярче…». В годы своей чиновничьей службы Щедрин не раз видел, как помещики объявляли крестьян бунтовщиками ради «беспрепятственного входа» в права владения их имуществом и землей. Разве не родня глуповскому градоначальнику нижегородский губернатор, распорядившийся за несколько лет до появления «Истории одного города», чтобы все женщины, носящие круглые шляпы, синие очки, башлыки, коротко остриженные и не носящие кринолинов, забирались в полицию и в случае отказа переменить наряд, высылались?
Терпение глуповцев превосходит всякое вероятие: даже в несчастье они предпочитают, как стадо овец, жаться к начальству в слепой вере, что оно «не спит» и все уладит. Редкие вспышки их возмущения слепы и часто обращаются не совершенно невинных людей, которые по их представлению, преступили какие-то начальственные правила. В описании судьбы первых глуповских вольнодумцев и заступников звучала незаживающая боль, вызванная легкой расправой реакции с Чернышевским, Михайловым, Серно-Соловьевичем при попустительстве «образованного общества» и полной пассивности народа. Основной целью автора «Истории одного города» было стремление просветить народ, помочь ему освободиться от рабской психологии, порожденной веками гнета и бесправия, разбудить его гражданское самосознание для коллективной борьбы за свои права.
С 1875 по 1880 год в журнале «Отечественные записки» публикуется семейная хроника – социально-психологический роман Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы». Сатирик с непревзойденной остротой разоблачил пагубное, развращающее влияние феодальных отношений на человеческий характер, показал неизбежность нравственного и физического разрушения паразитической личности. Семья Головлевых, взятая в целом, головлевская усадьба, где развертываются основные эпизоды романа, - это собирательный художественный образ, обобщивший типические черты быта, нравов, психологии помещиков, весь деспотический уклад их жизни накануне отмены крепостного права в 1861 году и после реформы.
Создавая образы Головлевых, Щедрин использовал свой жизненный опыт. Не только Арина Петровна, но и сам Иудушка и Степка-балбес имеют аналогии в матери и братьях самого писателя. Кличка «Иудушка» была давно известна многим знакомым Салтыкова как прозвище его старшего брата Дмитрия, который исподтишка вел семейные интриги, большей частью направленные против Михаила Евграфовича.
Образ лицемерного ханжи Иудушки Головлева стал нарицательным. Иудушка никогда не выходит из амплуа благостного, медоточивого праведника. На самом деле у него нет ни нравственных правил, ни каких-либо привязанностей. Пустота его души тщательно замаскирована пустопорожними прописями. С елейными вздохами и слащавыми словечками он обирает мать, подстерегает смерть брата, чтобы сделаться его наследником, косится на имущество племянниц, отказывает в поддержке сыновьям. Он – истинное дитя своего падающего ласа, готового до последней возможности отворачиваться от действительности, рисовать ее в розовом свете. При всей заведенной Иудушкой сложнейшей отчетности он абсолютно не знает, что делается в его хозяйстве. Факты реальной действительности застают его врасплох, и поэтому он все больше уходит в свои умозрительные расчеты, где он добивается всего, чего захочет. Это отворачивание от действительности – один из главных признаков обреченности дворянства. Мечты Иудушки о процветании – это бессильные упования помещиков на возвращение их былой мощи, подорванной отменой крепостного права. Он настолько углубляется в свои фантазии, что ему и в голову не приходит мысль о страшных итогах его жизни: оба сына мертвы, и это он сам убил их равнодушием к их бедам и нуждам. «Болезненная жажда стяжания» сделала его убийцей своих детей. Полновластный хозяин огромного имения кончает так же жалко, как ограбленные им Степка-балбес и Павел Владимирович: запоем.
Арина Петровна была не индивидуальным портретом Ольги Михайловны Салтыковой, а художественным типом наиболее хищных представителей помещичьего сословия. Вся ее незаурядная энергия целиком уходит на сколачивание состояния, неустанное приобретательство. Полнехоньки закрома барской усадьбы, но «немало было в них порченого материала, к которому приступить нельзя было ради гнилого запаха». Так возникают в романе тема бессмысленности хваленых хозяйственных подвигов и еще еле ощутимый мотив гибели. Запах гниения доносится не только от кладовых. В самом доме люди как бы гниют заживо. Слово «семья» не сходит с языка Арины Петровны, все, что она делает, направлено как бы на благо семьи. Но она совершенно равнодушна и к пьянству мужа, и к болезни Степана Владимировича.
Апатичный Павел Владимирович – идеалист обогащения, берущий в мечтах реванш за причиненные ему обиды при разделе с братом. Неспособный на какую-либо деятельность, он чуждался людей и любил вино потому, что оно позволяло ему в уединении творить «особенную, фантастическую реальность с превращениями, исчезновениями, внезапными обогащениями…».
Смерть – закономерное следствие царивших в Головлеве порядков, духовного одичания и распада, упрямого желания не считаться с действительностью, прикрывать красивыми словами неблаговидные поступки.
Щедрин виртуозно извлек все сатирические возможности из скандального разграбления, которому подверглись многие местности Средней Азии, когда после завоевания генералом Черняевым в 1865 году Ташкента туда хлынули орды разорившихся помещиков и «чернильного племени». Многие современники сатирика возмущались крайними формами произвола и бесстыжести, с которыми действовали обнаглевшие колонизаторы края. Незатухающая алчность дворянства сочеталась со все более разыгрывающимся аппетитом русской буржуазии. Понятие «Ташкент» и «ташкентцы» наиболее раскрыто Щедриным в очерке «Что такое ташкентцы?» (1869). Ташкент под пером сатирика вырастает в «страну, лежащую всюду, где бьют по зубам и где имеет право гражданственности предание о Макаре, телят не гоняющем». «Ташкентец» ведет свой род от фонвизинского Митрофанушки и по-прежнему убежден, что все то вздор, чего он не знает. Мнимая доступность для «ташкентцев» любой стороны жизни, любой науки, любого ремесла объясняется их способностью «привести все к одному знаменателю», то есть устранить все им непонятное, чуждое, нежелательное или даже просто не соответствующее их темпераменту. Из всех «ташкентцев приготовительного класса» Порфиша Велентьев - самый опасный, представляющий собой самые разрушительные, паразитические тенденции капитализма. Недаром именно для него делает сатирик исключение, хотя бы вкратце осведомляя читателей о его будущем «ташкентском» подвиге – проекте «беспошлинной двадцатилетней эксплуатации всех принадлежащих казне лесов для непременного оных, в течение двадцати лет, истребления». Велентьев открывает в творчестве Щедрина галерею «дельцов» нового типа – Разуваевых, Колупаевых, Деруновых. Именно к нему относится пророчество, заключающее книгу, - о «реформаторе, который придет, старый храм разрушит, нового не возведет, и, насоривши, исчезнет, чтоб дать место другому реформатору, который также придет, насорит и уйдет…».
Огромный успех имело итоговое произведение писателя 1882-1886 годов – «Сказки». Они созданы при помощи приема сатирической типизации – сближения черт человеческих с чертами животных. Когда произведения сатирика стали застревать в теснинах цензуры, Щедрин попробовал перейти к своеобразной партизанской войне. Еще в 1869 году он напечатал в «Отечественных записках» три сказки: «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил», «Пропала совесть» и «Дикий помещик». Тогда это его выступление осталось эпизодом. Теперь он вернулся к сказочному жанру. Сказка казалась Щедрину наиболее «пронырливым» жанром, способным благополучно миновать параграфы цензурных инструкций и уставов. Читая щедринские сказки, меньше всего можно подумать, что обращение к этому жанру вынуждено обстоятельствами. Нет в них натужного стремления сделать сказочный жанр всего лишь «оберткой» для пропагандируемой мысли, чем так грешила народническая литература.
Печатая сказки отдельным изданием, Салтыков включил в книгу рассказ «Игрушечного дела людишки» (1880). Герой его – мастер Изуверов делает куклы, воспроизводящие реальные типы – мздоимца, чиновника-выдумщика и т.п. Появление этого произведения среди остальных сказок подчеркивало направленность всей книги. Мастер сетует рассказчику: «…сколько я ни старался добродетельную куклу сделать – никак не могу!». Введение «Игрушечного дела людишек» в книгу сказок было закономерно еще и потому, что мысль о невозможности «добродетельных» поступков для волков, лис и щук составляет одну из главных тем книги. Все робкие заячьи или карасиные надежды на милосердие встречного хищника разлетаются в прах. «Бедный волк» захотел отказаться от своего образа жизни, но не может этого совершить по самой своей природе. Мотив непримиримой розни тех сил, которые олицетворены в сказках Салтыкова, звучит очень страстно, настойчиво, противостоит лицемерию и сладенькому вранью. Поэтому так отвратительны пустоплясы со своими приторными восхищениями изнывающим в труде Конягой. Сквозь все их восторги явственно прорывается их истинное к нему отношение: «Н-но, каторжный, н-но!».
Щедринская сказка обладает высшей художественной свободой. Крайняя фантастичность и условность не мешают сугубому реализму и злободневнейшей конкретности лиц, фактов и деталей. Черты зверей когда горестно, а когда зло и уморительно-смешно переплетаются с картиной общественной жизни тех лет, создавая необычайный художественный эффект.
Баран, который задумался о своем положении, получает от овец кличку умника и «филозо’фа», что, оказывается, на овечьем языке звучит хуже, чем моветон. Разговаривая с неосторожным карасем-идеалистом, ерш не без опаски замечает, что головель неподалеку «похаживает» и «прислушается». Многие краски, которые кажутся нам сейчас не отличимыми от общего сказочного колорита, воспринимались современниками как злободневная полемика. Так, Трезорка вдруг понял, что цепь, на которой он сидит, не просто цепь, а «нечто вроде как масонский знак. Что он, стало быть, награжден ужу изначала, награжден еще в то время, когда ничего еще не заслужил. И что отныне ему следует только об одном мечтать: чтоб старую, проржавленную цепь… сняли и купили бы новую, крепкую». В образе «здравомысленного зайца» с тоской узнавали себя многие либеральные деятели, принимавшие те же предосторожности перед тем, как что-либо «осмелиться заметить» по адресу существующих порядков. А конец сказки звучал лютой насмешкой: поймав зайца, лисица предлагает ему попытаться улизнуть от нее. И хотя косой так и не решился на какую-либо попытку убежать, но «у зайца, действительно, нашлось заячье дело, которое в значительной мере агонию его смягчило». В сказочной форме Щедрин продолжал здесь полемику против наводнивших тогда печать рассуждений о необходимости «дела», противопоставляемого «мечтаниям» и «бредням». Требование «дело делать» со стороны консервативных кругов означало требование отказаться от каких-либо помышлений изменить существующий порядок и удовольствоваться предоставленными начальством клочками прав. Провозвестником этих настроений выступает героиня другой сказки – вяленая вобла. Она не устает восхищаться проделанной над ней операцией: «Теперь у меня ни лишних мыслей, ни лишних чувств, ни лишней совести – ничего такого не будет… и буду я свою линию полегоньку да потихоньку вести!». Салтыков-Щедрин выработал особую, как он выражался, рабскую манеру писать, обнажившую «замечательную изворотливость в изображении оговорок, недомолвок, иносказаний и прочих обманных средств». Этим приемом он владел мастерски. Некоторые сказки были искажены цензурой, многие печатались в нелегальных изданиях.
В 1884 году особое совещание министров постановило закрыть журнал «Отечественные записки». Щедрину был нанесен тяжелый удар, но он продолжал литературную деятельность в чужих журналах. В 1884-1887 годах печатаются его «Пестрые письма» и «Мелочи жизни». На этот раз краски Щедрина строги, юмор приглушен. Перед нами – огромная портретная галерея: хозяйственный мужичок, сельский священник, помещики-мироеды, светский шалопай, который дожидается выгодного места, расчетливый карьерист, умирающий студент, адвокаты, газетчики… Это как бы последний смотр всех героев, которые когда-либо появлялись из-под пера Салтыкова. Что дала им жизнь? Чем облагодетельствовало их «дело», воспеваемое в статьях и речах? «Мелочи жизни» - это суровая, трезвая, предельно объективная расшифровка туманных разглагольствований о «необходимости делать дело». Жизнь героев книги, смирившихся с предназначенными им «делами», подобна унылому хождению по кругу лошади, занятой своим однообразным трудом.
Свою личную цель, равно как и цель всей литературы, Салтыков видел в подъеме общественного сознания. Темперамент бойца не позволял Салтыкову отступать, предоставляя противникам полную свободу «односторонней полемики»: полную невозможность спорить с ними, не навлекая на себя обвинений в антипатриотических тенденциях, космополитизме и даже государственной измене. Это во многом объясняет, почему он и после закрытия журнала довольно долго не обращался к давно сформировавшемуся замыслу «написать большую бытовую картину», а продолжал с немалым трудом проводить через «Вестник Европы» и «Русские ведомости» сказки и «Пестрые письма».
Крепостническая Русь изображена Щедриным во многих произведениях, но цельнее и ярче всего в полуавтобиографической «Пошехонской старине» (1887-1889) – правдивой картине крепостного быта. Она стала своего рода энциклопедией русской жизни в особом ракурсе – через обличение темных сторон помещичьей жизни, крепостного права.
Повествование в «Пошехонской старине» эпически спокойно, выдержано в неторопливом стиле «жития Никанора Затрапезного, пошехонского дворянина», который является не героем, а скорее рассказчиком.. Книга почти начисто лишена каких-либо откровенно-сатирических выходок. Жало щедринской иронии здесь глубоко упрятано. Фамилия Затрапезный выбрана Салтыковым не случайно. Так говорится о будничном, повседневном, обыкновенном наряде. Крепостное право в его затрапезном виде – вот что хочет нарисовать Салтыков в своей книге. Но такова сила изображаемых фактов далекого прошлого, что при всей реальности выводимых в книге лиц «благородного сословия» и почти полном отсутствии карикатурных деталей «портретная галерея» помещиков вскоре начинает вызывать представление о стаде свиней, которые тупо и жадно пожирают пищу и в то же время бестолково топчут ее, затевая между собой бессмысленные свары. Они самонадеянно верят, что на столе вечно будет стоять кисель и что их забота только без устали его черпать.
Нарисованная им картина обращения с дворовыми страшна не потому даже, что их каждый миг ожидает самоличная расправа барыни или более внушительное наказание на конюшне. И не потому, что пища их скудна и нездорова, а работе нет ни конца, ни краю. Потрясает тупое убеждение человека в своем праве как угодно помыкать себе подобными. Чего стоит только стремление не допускать браков между дворовыми, поскольку семья отвлекает от барской работы! Атмосфера безнаказанного насилия отравляла и калечила не только рабов, но и самих господ, убивала или извращала в них нормальные человеческие склонности и привязанности. Они не признают за людей крестьян, но в них самих происходит куда более страшный процесс обесчеловечения.
Усадьба Затрапезных становится острогом не только для дворовых, но и для самих господ, в особенности для детей, которые обречены ежедневно созерцать ритуал маменькиного хозяйствования и исподволь усваивать себе те же повадки. Редкостная пустота быта заставляла видеть в любой неожиданности, какого бы сорта она ни была, развлечение, прерывавшее сонный ход жизни. Ни любви, ни родственной теплоты нет в большинстве помещичьих семей.
Щедрин создает произведение, чрезвычайно сильное по воздействию на читателя, за счет именно хроникального перечня убийственных фактов из прошлого крепостной России: как распадаются дворянские семьи, как в них царят взаимная ненависть и зависть, как дворяне запарывают насмерть не только крестьян, но и своих злодеек-жен, как истязают детей.… Но это только картина того, как жить нельзя, она ничуть не объясняет, почему же сложились такие уродливые характеры и взаимоотношения. Сами «дворянские гнезда» у Щедрина поражены изнутри злобой, бескультурьем, жестокостью. Скорбные интонации Щедрина не от упадка дворянских фамилий, не от самой бедности крестьянского быта или неразвитости маленького человека, а от какого-то чувства обреченности, полной безысходности в оценке российской жизни. Щедрин работал над произведением, преодолевая мучительную и тяжелую болезнь.
Книги Щедрина состоят в большинстве из «фрагментарных» вещей – рассказов и очерков, но эти «фрагменты» сливаются в одно огромное обличительное полотно, которое, по определению самого писателя, можно назвать трагедией жизни, находящейся «под ярмом глупости». Салтыков умел с такой рельефной карикатурностью, монументальным гиперболизмом очертить внешний и внутренний облик «чумазых» (алчных российских буржуа), «помпадуров», «градоначальников», «ташкентцев» (вождей и расторопных исполнителей реакции), что сами эти краткие названия-характеристики сразу становились нарицательными. Многие «щедринизмы» прочно вошли в русскую фразеологию. Недаром его современник, физиолог Сеченов, поднимал за него тост как за великого диагноста.
Память
В честь М.Е. Салтыкова-Щедрина названы:
Улицы в: Волгограде, Краматорске, Кривом Роге, Липецке, Новосибирске, Орле,
Пензе, Рязани, Талдоме, Твери, Томске, Тюмени, Хабаровске, Ярославле, улица и переулок в Калуге, переулок в г. Шахты и др.
Библиотеки: Государственная публичная библиотека им. Салтыкова-Щедрина (Са